Дикополье. Слово Шубина

В ответ Алина перекинула запись о какой-то крипипасте[3] из паблика под названием “Жуть Дикополья”. Интересно, подумал я. Второй раз за день слышу название, с которым раньше никогда не сталкивался. Люблю такие совпадения.

Длинная леди

Одну девочку похитили, когда ей было пять лет, и поместили в маленький ящик в подвале. Там она жила вплоть до своего совершеннолетия. Из-за размеров своей “клетки” девочка не развивалась, ящик остановил её рост, как это было с бедолагами из книги “Человек, который смеётся” Виктора Гюго, испорченными компрачикосами. Девочка умерла, и похитители выбросили ящик в воды Кальмиуса. Но через годы она вернулась в образе чрезвычайно вытянутой и тонкой женщины. Одного за другим она вытягивала похитителей до тех пор, пока кости их не отрывались одна от другой и они не умирали в страшных муках. Говорят, Длинная леди и сейчас является тем, кого дразнят маленьким ростом, и делает их длинными, как она сама, и в конце концов они лишаются всех своих конечностей.

…и жуткая фотография той самой Длинной леди, сделанная из окна старой многоэтажки. Я проглотил комок страха и написал: “Круто, Алин. Ещё один Слендермен[4], только тётка. Этого мне не хватало”. В этом – конёк Алины. Вечно она находит какие-то страшилки и кидает мне, считая, что я не могу потом уснуть и шугаюсь каждой тени. А мне в этой истории не хватило финала. Или хотя бы имени загадочной леди, чтоб взять – и поверить.

Алина не ответила, а у меня дико чесались руки: хотелось испытать игру и попытаться заглушить ещё живые эмоции от потери Илюхи. Я выключил браузер и только навёл курсор на новый ярлык с “Шорохом”, как вдруг за моей спиной прозвучал голос:

– Ты того этого, самого-тамого, не балуй, ишь, слышь?

Я вскочил со стула и развернулся. На кровати сидел старик. Точнее – маленький старичок ростом с кролика. За широкой его спиной, как ведьмачий меч, торчала маленькая кирка. Седая борода закрывала половину измазанного в саже лица. Старичок смотрел на меня светлым и чистым взглядом, как будто это норма – появиться тут в моей постели.

– Ты кто? – спросил я.

– Как – кто? Горнячок. А ты кто, старичок?

– Чего это я старичок?

– А тогой-то.

Ха!

Так нелепо, что даже забавно. С места я не двигался и до конца не понимал, как действовать. Инструкцию бы…

– Ты чегой-то удивлённый такой? Прям удивительный. Сам меня позвал – сам теперь того-этого-самого.

– Когда это я вас звал?

– Ты мне подсоби для начала, а потом разговоры разговаривай.

– К… Как вам подсобить?

Я начинал припоминать. Горнячок – моя детская фантазия. Я придумал его, когда в начальной школе наш класс ездил в шахту на экскурсию. Рассказывал потом родителям о маленьком бородатом человечке, работающем на Шубина[5].

– Да как! Простым работящим способом. Подойди.

Я подошёл. Встал в боксёрскую стойку.

– Ты шо делаешь?! – спросил он строго.

– А что?

– Опусти меня. Ниже опусти. Не дело это – копателю далеко от земли находиться.

Надеюсь, Горнячок не просит меня взять его на руки и поставить на пол. Оказалось – просит. Нагленько. Вернуться, что ли, в боксёрскую стойку? Горнячок пах землёй и, наверное, углём, и несмотря на то, что уголь не имеет запаха, какие-то флюиды по воздуху носились как окаянные.

– Нет! – рявкнул Горнячок. – Не то!

– Что – не то?

– Ниже. К земле неси.

Я пошёл в спальню родителей, взял чемодан, посадил в него Горнячка и, с трудом перекатывая по ступеням, выволок на улицу. “Ниже!” – донёсся приглушённый голос. Дворовые дедушки (каюсь: так я их про себя и называл) слышали плохо и не отреагировали, разве что дедушка Валя снова со мной поздоровался.

– Куда ниже? – прошептал я. И добавил громко: – Здравствуйте!

Дедушка Валя кивнул.

– Ниже, – буркнул Горнячок.

Я вернулся в подъезд и спустился к железной двери в подвал. Горнячок тихо засмеялся. “То! То!” – в восторге повторял он. Я расстегнул молнию на чемодане. Маленький человек ловко из него вышмыгнул и сказал:

– Недостатошно глубоко, конечно, но Шубин с ним. И, к слову моему придётся: Миша велел передать, дабы завтра с утра ты удобную одежду на себя того-этого, крепко поел кашу, в идеале – местную, а также поупражнялся руками.

– Зачем? – не понял я.

– Того не ведаю. Но я приду к тебе ещё. Сам меня придумал – теперь отдувайся.

– Я не понимаю. Тебя хоть Анатолий зовут?

Горнячок увидел в земле узкую щель, хлопнул в ладоши, наступил и провалился, так и не ответив. Весело, подумал я.

Примерно через час меня наконец-то накрыло. Я бегал по квартире как контуженный и отказывался признавать сегодняшние события реальными. Выбил могучими (так мне казалось) ударами из подушки всю дурь, помедитировал. Что-то сказал иконам в комнате родителей. А как успокоился, открыл в яндекс-картинках изображение Святогора и долго вглядывался в его лицо. Мой пример для подражания. Всю свою былинную жизнь Святогор делал дела как полагается, ничего и никого не боялся и помогал людям, даже если они того не заслуживали.

Заказать, что ли, постер с ним на всю стену?

Потом вернулась мама. Я сел за стол, пока она варганила котлеты.

– Ма.

– А.

– Знаешь, что такое Дикополье?

– Дикое поле – знаю. Дикополье – нет.

– И что такое Дикое поле?

– Так наши земли в прошлом называли. Во время Золотой орды… А может, ещё раньше…

– Что такое Золотая орда?

– Ты это в шестом классе проходил, забыл, что ли? Золотая орда – это государство, образованное после завоеваний Чингисхана.

– Понятно. А Дикополье – это что?

– Не знаю, Саш. Наверное, какая-то производная от Дикого поля. Где ты это услышал?

– Ма.

– А.

– Почему полиция Илюху не ищет?

– Саша, не начинай, ладно? С Ильёй всё в порядке.

– Не считая того факта, что он полетел в бездну вниз головой!

– Саша!!!

– Что?! Позвони его родителям, они подтвердят!

– А вот знаешь что? Возьму и позвоню.

Я этого не ожидал. Растерялся, чего уж греха таить. Прижался к спинке стула. Думал – поспорим с мамой, да и делу конец. Как обычно. Пожалуй, её неверие давало надежду и мне, что всё на самом деле хорошо, я всё выдумал, а сейчас она позвонит и правда материализуется, станет настоящей, и не вырубишь её топором, как бы ни хотелось.

Мама притащила трубку радиотелефона и набрала короткий городской номер. Я смотрел в чёрные дырочки с опаской, руки дрожали. С каждым гудком, что доносился из трубки, я скукоживался, как апельсин в вазе для фруктов. Мама поглядывала на меня и улыбалась: сейчас, мол, всё станет на свои места.

– Не берут, – в конце концов сказала она и дала отбой.

– Ну? – я как будто даже выдохнул. – Что я говорил?

– Да господи, Саш. Они уехали. Наверняка. Света вообще говорила как-то, что они переезжать собираются. А может, я не знала, что всё-таки решились. В конце концов, не так уж близко мы общались…

– Не веришь – не надо, – обиделся я и отказался от ужина.

Мама удостоверилась, что температуры у меня нет, но на всякий случай поставила на тумбе возле кровати порезанный чеснок, потому что от ужина я не отказывался никогда, и я лёг спать.

Ворочаясь в голодном бреду, я медленно уносился в какую-то муть. Мне приснился гроб на вершине холма, обмотанный стальными цепями. Одна за другой они с громким лязганьем обрывались. И тени кругом, сонмы теней, и деревья – мёртвые. Во сне я был уверен, что стал Святогором, и всё в моей власти, и сразить я кого угодно сумею. И тем не менее это было настолько страшно, что я не решался подходить ближе к гробу, хотя давно научился смотреть беде в лицо. Кто внутри – я не знал. И не хотел узнавать. Только чтоб этот гроб так и оставался на том месте, где он есть, – вот и всё, чего мне хотелось.

Утром я с трудом, как ржавые двери лифта, открыл глаза, а после чистки зубов пальцем (ненавижу щётки!) сделал всё, как велел Горнячок. Правда, из упражнений руками я знал только отжимания и сделал их где-то восемь раз, зато на кулаках. Пресс, раз не просили, качать не стал, но поднял над головой компьютерное кресло.

Устал.

Школа номер 47 находилась на расстоянии троллейбусной остановки от дома, и ходил я туда пешком. Первым уроком стояла биология, вторым ещё что-то с тем же учителем – значит, химия, но я не вникал. Всё думал о том, что случилось с Илюхой. Это событие настолько повлияло на мою жизнь, что даже знакомство с Горнячком его не перебило.

Илюха был главным человеком в моей жизни после мамы и папы с тех пор, как мы переехали в новый район. Единственный, кто не отказывался слушать мои истории. Он даже записывал их на диктофон! Мы обсуждали “Звёздные войны”, ходили на турники, точнее, один раз только сходили, я тогда разбил губу о перекладину, и Илюха больше меня не звал. Сам он был крутым парнем, с такими ребятами я никогда не дружил и вряд ли подружусь впредь.

Несколько месяцев назад он позвал меня взобраться на глыбу-террикон возле стадиона “Шахтёр”, место, где концентрируются силы глубин и Земного ядра. Мы с ним болтали, смотрели на звёзды, а затем – пух! – я просыпаюсь у себя дома. И ничего не помню. А Илюхи нет. Нигде его нет. Трубку не берёт, дома его нет. Пропал. И никого не волнует, что был человек – и нет человека. И шлют меня на все четыре стороны с моей паникой. Тогда-то я и начал бегать через дорогу… Наверное, чтобы вспомнить, что произошло там, на терриконе.

Затем я познакомился с Алиной. Она жила в Гладком княжестве недалеко от Планетария. Как и я, любила сочинять истории. Но из дома не выходила. Мы общались исключительно по переписке. Илюху она мне не заменила, но хоть немного скрасила унылые ночи.

– Саш?

– А?! – вскочил я от неожиданности.

Надо мной нависал Виталик Корбуненко, здоровенный одноклассник, который с другими такими же громилами вечно сидел в углу и обсуждал машины и видеокарты radeon.

– Слушай, – он почёсывал немытую голову и подбирал слова, – мы тут с ребятами подумали, а ты не хочешь сходить с нами в кино? “Человека-паука” показывают. Прикинь, фильм сняли, судя по рекламе, там полный атас.

Я посмотрел на него. Виталику Корбуненко и других имён придумывать не надо – он прям вот Виталик Корбуненко, совершенное олицетворение своего имени. Его предложение мне не понравилась, даже взбесило немного. В голосе сквозила жалость, а это меньше всего мне надо.

– Да, конечно, – сказал я.

– Лады! Тогда после уроков встретимся во дворе и пойдём.

После уроков я просидел в туалете, а когда вышел, никто меня не ждал. Хотя опоздал я на каких-то двадцать минут. Что и требовалось доказать.

Зато во дворе я встретил Мишу. Он сидел на чёрном железном заборчике, положив ноги на чемоданчик. Махал мне и лыбился во весь рот.

* * *

Насколько я знаю, Виталик тоже живёт в Москве. Женился, вроде ребёнок даже появился, судя по фоткам в соцсетях. Но я никогда ему не писал. Хоть и понимал, что в тот день в кино он позвал меня без всякой задней мысли… Виталик жутко тогда на меня обиделся и не заговаривал до самого выпускного. На выпускном он, собственно, тоже со мной не заговорил.

Когда я вошёл в лифт своего подъезда, то увидел на стенке написанное от руки объявление:

Собираем на помощь детям Домбаса.

И телефон.

Не знаю, хороший ли я человек. Давно не думал о себе в этой системе координат. Проще, наверное, сказать, что я – никакой. Просто есть. Был – переехал. Где зло, а где добро – не знаю, не различаю. Спотыкался на этом столько раз, а один раз – и вовсе – критически…

Так или иначе, я взял маркёр и исправил “Домбаса” на “Донбасса” – потому что это производное от “Донецкий бассейн”. Мелочно, неправильно, но кто они такие, чтобы коверкать это слово, от которого ёкает сердце всякий раз, когда случайно слышишь его в трамвае или по радио в парикмахерской? Пусть они ничего дурного и не имели в виду. Я тоже не имел.

Лифт приехал. Я вышел. С надеждой, что вместе со мной вышла и совесть, не оставшись навеки в том лифте.

* * *

– Дело у нас с тобой, Саша, – сказал Миша. – Тебе послание передали?

– То, что я должен поупражняться? Передали.

– Чудово[6]. Ты, как мне удалось понять, опасность котируешь?

– Ну… Есть такое.

– Я предлагаю тебе лучший риск. Отборный! Ибо в опасности наше с тобой Дикополье. Тебе понравится.

– И что мне грозит, интересно?

– Увидишь. Главное – мать свою и отца предупреди, что вернёшься ближе к ночи, скажи, что гулять пойдёшь или с девушкой встретишься… В общем, сам придумай.

Ага, с девушкой. Рассмешил.

Мы ехали на троллейбусе по центральной улице города – имени Архимага Артёма – до площади Ленина, которой я так и не придумал альтернативного названия. Ленин – он Ленин везде. Вышли напротив драматического театра, а затем спустились по брусчатке к Усу Кальмия – главной реке… Дикополья. Не считая, пожалуй, Днепра Широкого.

– А можно спросить?

– Ты уже спросил, Саша.

Я замолчал.

– Ладно, спрашивай.

– А кто, кроме Горыныча, бывает?

Хоть я ещё не до конца не верил в произошедшее, на всякий случай решил, что называется, прощупать почву.

Миша призадумался. Он так сильно махал чемоданчиком, что прохожие обходили нас стороной.

– Да всё бывают. Богатыри. Гремучий дедушка. Ты бываешь. Я бываю. А кого пока не придумали – того ещё придумают. Правда, здесь, на нашей земле, они не такие, как ты привык считать.

– А какие?

– Местные, – коротко ответил Миша.

Я всмотрелся в воды Уса Кальмия.

– Что, и водяной есть?

– Конечно. Мы, к слову, к нему и идём, – тут Миша очень театрально прыснул в руку, – только не называй его водяным! Здесь он привык к другому величанию – по фамилии. Водянов. Так и говори – Водянов. А лучше – ничего не говори. Сложно с ним беседы беседовать.

Набережная Уса Кальмия – место средоточения прогрессивной молодёжи города.

Здесь тусовались все: поэты, юные политики, олимпиадники-физики. Да и простая шантрапа. Главный плюс этого места – разрешение на распитие алкоголя, но только тем, кому есть восемнадцать. Мне ещё не стукнуло, поэтому я не пил, да и в принципе на тусовках Набережной бывал лишь однажды – Илюха приводил, у него здесь было много знакомых. Я тогда не нашёл с ними общий язык и вернулся домой. Илюха остался.

– Ладно, я тогда тут немного ещё потусуюсь, – сказал он тогда, а я только и повторил за ним эхом:

– Ладно.

Про Водянова я тоже слышал. Мужичок, помогающий всем подряд с написанием курсовых, дипломных и рефератов задарма. Он называет это – “Налить водицы”. Кто бы знал, что Водянов – настоящий водяной! Впрочем, Миша мог меня и разыгрывать. С другой стороны, я припоминал загадочные слухи вокруг фигуры Водянова: мол, он всегда сидит на Набережной, а иногда исчезает, поминай как звали, и никто не в курсе куда, пока не возникнет на одной из скамей откуда ни возьмись.

– Миша, всё это какая-то хрень, – высказал я то, что вертелось на языке.

Миша рассмеялся.

– Хрень не хрень, а с Водяновым будь осторожнее!

Мы подошли к пухлому парню. Закинув ногу на ногу, он изучал лист с партитурами. Рядом стоял чехол – не то от гитары, не то от виолончели (я слишком далёк от мира музыки, чтобы различать их чехлы).

– Здоровенькi були! – жизнерадостно поздоровался Миша.

– О, привет, – музыкант пожал руку Мише, потом мне. – Как оно?

– Та ну такое… – Миша очень живо изобразил лёгкий украинский акцент. – Водянова ищу. Видел?

– Видел. Там толпа вон. Он в ней. Ты как вообще?

– Говорю ж – такое.

– Ага… Слушай, а… Ты кто?

– Потом как-нибудь расскажу. Ну, давай.

Мы отошли.

– Я не понял, вы знакомы или нет? – спросил я.

– Не знакомы, – звонко ответил Миша. Голос его снова изменился, вернулся к благородным ноткам.

Мы протиснулись сквозь толпу. В центре её разглагольствовал Водянов, человек с круглым лицом, не менее круглым носом и такими же круглыми глазами.

– Ой, да я тебя умоляю – Красное море! – говорил он кому-то. – То ли дело Адриатическое, я его называю – “Потомственное”, потому что досталось оно нам в дар от сил, нам неподвластных. Попомните моё слово: ещё грядёт миссия “Розетта”[7]! Озёра озёрам – рознь, а реки – нет, так и знайте, дети болот.

Несмотря на то, что слова Водянова при рассмотрении не имели никакого смысла, люди слушали его с интересом. Завораживало, как он говорил: словно ручеёк льётся, журчит, и синтаксические волны такие – бух, бух о берег спокойствия.

– Хватить лить воду, Водянов! – воскликнул Миша, и все покосились на него. Сначала с неудовольствием, а затем, когда узнали (или не узнали на самом деле?), – с улыбками. – Всем привет! Можно украсть оратора на пять бесконечно быстрых минут?

Описать походку Водянова хотелось одним словом: он плыл. Широкие, на пять размеров больше положенного, брюки, подпоясанные дряхлым ремнём, болтались, как мешки с песком, а выглаженная рубашка синего-синего цвета отчего-то хрустела, как галька на черноморском пляже. Когда мы остановились у воды, я увидел под глазом Водянова фингал подводного цвета.

– Кто это тебя? – спросил Миша.

– Это у тебя мне спрашивать надо! Подобно тому, как…

– Стоп, стоп, – Миша, очевидно, знал, что давать Водянову волю на разговор не стоит, заболтает водянистыми словами да обтекаемыми фразами. – Говори по делу: кто?

– Шубин-то твой защиту сулил. Оберегать нас обещал. Ан не уберёг, не защитил, обещанное не исполнил, клятву не…

– Водянов! – строго сказал Миша, включив выражение отца перед двоечником-сыном.

– Понял, понял. Это я ещё сбежать сумел, дождь-то покатил, укрыл. А кто то был – не ведаю. Как выглядел – не знаю. Одно понял: опасный чёрт. Я бы с такими не якшался. Ах да… Без головы он.

– Без головы?! – воскликнули мы с Мишей хором.

– А я так и сказал! Без головы на плечах, а значит – неоткуда у него мозгам взяться и думать… Короче. Ты Шубину так и передай: обещанная защита надобна, как никогда.

– Мы потому и здесь, – мягко сказал Миша и положил ладонь на плечо Водянова. Тот кивнул и оглядел меня с ног до головы.

– А школьник кем будет?

– Помощником.

– Шубин никак армию набирает, а? – ухмыльнулся Водянов. – Войско, орду?

– Нет, – сказал Миша. – Поведай лучше, Водянов, о чём тут молодёжь толкует? Что нового? Шубин чувствует: нечто на нас наступает, большое и опасное. Молодые такое ощущают, наверняка обсуждают.

Мне было странно слышать, как Миша о других говорит: “молодёжь” и “молодые”, учитывая, что и сам он двадцати лет не прожил, дай бог достиг совершеннолетия.

Водянов воодушевился.

– А что, расскажу! Толкует молодёжь, и много толкует. Аж рябь по воде идёт. Да только чушь они всякую несут несусветную… – Водянов сплюнул, посмотрел на реку и вздохнул. – О нечисти всякой. Один из них работу пишет, как это называется, научную – никак кандидатскую. Вадичкой Писаренко зовут. Подходил ко мне, советовался, я-то водички полить люблю, сам знаешь. О смертоносном Ваське-убийце пишет, что ночами приходит в ложе к младенцам. О Цветочном монстре, итить его. О Длинной леди…

Я встрепенулся. Миша тоже.

– Длинной леди? – спросил он.

– Ага. Я им говорю: вы ерунду-то не городите, итить вашу, забор чуши не воздвигайте! Вон, знаете ли, нормальная нечисть существует себе – и хорошо, и нормально! Ан нет, выдумывают. Ты Шубину скажи: с этими новичками строго надо. Не пущать. А лучше – изничтожать, как Чингисхана когда-то.

Миша задумался, почесал подбородок.

– Подскажи-ка, Водянов, кто тот студент, что работу пишет? Где его найти?

– Я его с неделю не видал. А найти известно где – на этом самом… филфаке, во.

– На Университетской?

– А я знаю?! Я у речки токма улицы запомнил: проспект Ильича, бульвар Шевченко и ещё – с десяток.

– Ясно. Спасибо, Водянов. Шубин защиту обещал – будет тебе защита. Но ты и сам осторожнее будь.

– Да чего ж не быть… Буду, Миша. Буду. Ну, штиля тебе в нутро. Бывай!

* * *

Мы медленно шли по Набережной. Нас обдувал приятный Ветерок Ветерокович родом с запада; по мосту неслось такси “Фаэтон”.

– Миша.

– Да?

– А почему Водянов ждёт от Шубина защиты?

– Видишь ли… Есть особый род представителей… Сейчас попытаюсь сформулировать. Короче говоря, нечисть и прочие сказочные существа – они на месте не сидят. Тоже по миру ездят. Это потому что о них рассказывают. Переходят из уст в уста и переезжают, множатся. Вот явился Водяной и помог ему Шубин… как это говорят сегодня… ассимилироваться. Но приехал Леший – и не прижился, поскольку, сам знаешь, на Донбассе не так всё хорошо с лесами… В Щуровских жил-был, Лехой его там звали, да так и убежал восвояси. Не дал ему Шубин пожить-попоживать.

– А почему Шубин этим занимается?

– Потому что он единственный тут – изначальный. О нём каждый шахтёр знает. Вот Шубин одним приезжим помогает, других – прогоняет, а с третьими – борется. Но грядёт то, с чем бороться нужно нам всем. Проклятье невиданное… Потому-то я тебя и нашёл. Только ты поможешь мне – и Шубину – справиться с Длинной леди. А затем – и со всеми остальными. И обнаружить источник проклятья.

– Почему я?

– А потому что.

Я подумал-подумал, да и спросил:

– А ты-то кто?

Но Миша, увы, не ответил.

Глава 3. Длинная леди

Мы перешли мост и оказались в районе Рыжей Калины. По левую руку на добрых пару километров тянулся забор, за ним – областная хирургическая больница, диагностический центр и кампус медицинского университета. Алина мечтала сюда поступить. А Илюха, занимаясь карате, приезжал на соревнования – главный тренер ДОАТК[8] одновременно был заведующим кафедрой физподготовки будущих медиков.

– В доме – домовой, а в морге – морговой, – вдруг сказал Миша.

– Что? – не понял я.

Он кивнул в сторону забора.

– Так патологоанатомы шутят. Тут-то за клиникой морг, бывал я там по поручению Шубина. Морговой пугал одного санитара. Палкой по кушеткам стучал, подвывал, ну не дебил? Приструнили мы моргового. Вручили халат, указку и отправили на кафедру – пущай студентов накануне экзаменов морально поддерживает и хирургам руки – чтобы не дрогнули. А затем возвращается себе в морг и делает что хочет. Да вот только после проделанной работы ничего, кроме спать, хотеться ему не будет.

Что-то в Мишиных историях было настолько родное, что я слушал его с благоговением. Роднее даже той игрушки трансформера, что у меня с шести лет, папа из командировки привозил. А ещё от его историй нестерпимо хотелось есть.

Мы купили по шаурме, я тут же откусил приличный кусок, и соус полился мне на кроссовок.

– Мы уже недалеко, – сказал Миша, деликатно объедая лаваш. И впрямь: минут через пять мы протиснулись меж двух девятиэтажек, из тех, что вечно воняют мусоропроводами, и остановились у подъезда в большом дворе. Этот двор отличался от того, куда привёл меня Горыныч, – здесь властвовал незримый огонь, из-за него казалось, что в воздухе жарче положенного, хоть бери и делай дополнительный прогноз погоды.

– Кто тут живёт? – спросил я.

– Один паренёк по имени Никита. Славный малый. Родился в…

– Подожди, дай угадаю. Родился в Дзержинскстане, фамилия – Доленко. Любит копаться в технике и мечтает изобрести самолёт нового поколения. Ну? Сколько попаданий?

– Сказать по правде, ни одного. А чего это ты?

– Люблю угадывать.

– И как, часто получается?

– Так да. В десяти случаев – железно.

– Из скольки?

– Из миллиона.

– Понял. Это интересно. Только сейчас ты немного промахнулся. Никита Коваленко…

– Блин! Коваленко! Точно.

– …родился в Снежном.

– Блин! Только не в Снежном, а в Заснеженном.

– Ага. Родители переехали в наш дикопольный град, когда ему было четыре. Чем увлекается – я не знаю, но точно не изобретательствами, он гуманитарий до мозга костей, как и ты. С детства Никиту дразнят за маленький рост – сначала в садике, а теперь – в школе.

– И Длинная леди… – прошептал я.

– Именно. Терроризирует его, окаянная.

– Но откуда она взялась? Это всего лишь легенда из интернета, её кто-то придумал. К слову, не очень хорошо. Я бы придумал лучше.

Миша присел на корточки, оторвал кусок травинки, пожевал и выплюнул.

– Не люблю разговоры об этом разговаривать, – сказал он. – Как оно, мол, появилось, и всё такое прочее. Что было сначала – нечисть или рассказ о ней? Всё взаимосвязано, и одно без другого существовать не может. Данность такова, что Длинная леди явилась на земли Дикополья, а уж каким образом – то не нам выяснять. Нам необходимо решить, что с ней делать, и только. Ты взял тормозок[9]?

– Нет. Горнячок об этом не говорил.

Миша набрал полную грудь воздуха, чтобы тяжело вздохнуть. Затем вздохнул. А после этого переступил через ограду на клумбу, чудом не оборвав цветок, и стукнул два раза ногой по земле: