В пограничном слое

На последний вопрос ответить проще простого – конечно же нет, не нормальны! А подвигнуло их к вызывающей наглости не одно только жгучее желание жить здесь, где им все доступно, всегда. А возможность достижения успеха своего замысла они усматривали еще и в другом. Они верили в божественную силу огромных денег, даже и не думая о себе как о святотатцах. Тот концентрат власти и богатства, который они ощущали в своих руках и который буквально обжигал ладони невероятно мощной заключенной в них энергией, порождал в их мозгах образ уже не того Божественного Всемогущества, очевидного для всех, кто способен воспринимать действительность без нарочитых искажений, а своего собственного, будто совсем не уступающего Основополагающему, и в этом своем психозе и с этой своей надеждой они, видимо, существовали почти до самого своего конца, цепляясь за жизнь буквально до ее последнего мига. Они в самый крайний момент успевали понять, что «кина не будет», что выбиться их давным-давно пробитой колеи им НЕ ДАНО и НЕ ДАДУТ, что настоящих сверхчеловеков из них не вышло, а похищенное ими себе на потребу у тех, кем они повелевали и кого обобрали-ограбили, не есть та космическая мощь, которую они вообразили как собственное средство осуществления замысла вопреки Воле Бога и во всяком случае без спроса у Него.

И вот в этот на диво растянувшийся крайний миг картина их льготного преобладания и господства на глазах преобразуется в другую – власть испаряется, как летучая субстанция из открытой банки, а деньги, даже если это не пустые бумажки, никуда за прежними хозяевами из личных сейфов, из банковских хранилищ и даже из потаенных схронов за ними не идут, то есть не сопровождают – и всё! Они скандальным образом «остаются в отказе» от своих бывших владельцев и служат теперь кому угодно, но только не им!

А ведь чего только люди не делают ради обретения богатства! И чем больше величина вожделенной суммы, тем шире спектр аморальных и преступных средств, используемых либо для прогрессирующего поступления денег, либо для сохранения уже имеющихся потоков и источников средств. Криминальная детективная литература, кинофильмы и телепередачи изобилуют примерами изобретательной бессовестности, гнусного насилия, подкупа и коррупции для перехода с орбиты обыкновенной, жестко ограниченной в возможностях жизни, как им представляется, на куда более высокую и достойную, и главное – на изобилующую удобствами и ценностями орбиту. Рывок из нищеты или скудости к материальному раскрепощению и роскоши в глазах очень многих представителей так называемого рода Homo sapiens оправдывает использование для этой цели любых способов и любых жертв – разумеется, за счет числа посторонних.

Точной статистики насчет того, где творится больше гнусностей и преступлений ради хорошей наживы – в бедных странах или богатых – не существует, такие вещи распространены повсеместно, и не заражены этим злом только малые народы, живущие там, там где другие выживать не умеют, да и таких остается все меньше. Однако в бедных странах, в отличие от богатых, криминальными путями рвутся к финансовой обеспеченности и процветанию не только отдельные личности и криминальные группировки, но и официальные государственные организации, в том числе и очень крупные госструктуры, считающие, что слишком сильно «недополучают» из бюджета страны на проведение своей штатной деятельности. Примеры такого рода известны давно, однако из нашей советской прессы можно было почерпнуть сведения в основном о «чужестранных». В частности, о том, что в маоистском Китае в эпоху вражды с СССР резко расширились посевные площади опийного мака с целью производства героина для достижения одним махом двух целей – продавать наркотик на запад, ослабляя тем самым тамошнее народонаселение, а на вырученные деньги содержать там свою агентуру и учредить «параллельные» коммунистические партии, зависимые не от СССР, а от Китая. Судя по практическим ее результатам, крупномасштабная программа синхронного подрыва как коммунистического запада, так и «советского ревизионизма» была выполнена успешно. Мао мог быть доволен собой, а во что это обходилось человечеству как его в собственной стране, так и за ее рубежами, его ничуть не заботило – ведь цель оправдывает средства – и, разумеется, не только в Китае. История сходного типа, но уже имеющая отношение к постсоциалистической России, известна мне почти что из первых рук. Марина со студенческих времен сохранила близкие приятельские отношения со своими бывшими сокурсниками по институту международных отношений – МГИМО.

Одним из них был Виктор Ковалев – выходец из беднейшей крестьянской семьи, а другим – его тезка Виктор Дегтярев – сын заместителя министра. Виктор Ковалев женился на еще одной своей сокурснице Наташе. Отношения между парнями складывались таким образом, что Виктору Дегтяреву непременно хотелось добиваться того же, что удавалось сделать Ковалеву, хотя после окончания института пути у них существенно разошлись. Дегтярев, как это называется несколько странно для непрофессионального и непривычного уха, стал «карьерным дипломатом», что означает постепенное продвижение в дипломатической службе от незначительных должностей типа атташе ко все более значимым, а Ковалев, хоть и не сразу, но все же довольно скоро, занялся экономической наукой в аспекте международных отношений. В институте Мировой экономики Виктор Ковалев защитил сначала кандидатскую, а затем и докторскую диссертацию по экономике военно-промышленного комплекса стран НАТО. Крестьянское происхождение ему в этом не только не мешало, но способствовало успешному взятию препятствий на дистанции научной карьеры – так было заведено с самых первых шагов советской власти. Виктору, достаточно способному и притом порядочному человеку, не требовалось прибегать ни к каким сомнительным способам ведения дел, все у него шло вполне благопристойно, своим путем. Другой Виктор – Дегтярев – довольно долго не мог себе позволить роскошь занятий научной работой. Будучи очень добросовестным человеком, он тратил массу времени на выполнение текущих поручений начальства, которых у него было тем больше, чем больше халтурщиков «из хороших семей» трудилось рядом с ним. То он сидел в управлении МИД¢а, то сопровождал заместителя министра в поездках на разные переговоры, где был занят не только в дневные часы, но и в ночное время, чтобы успеть подготовить для шефа материалы на следующий день. И все же и у него были заметные успехи и достижения – он выучил еще пару иностранных языков (и тем превзошел Ковалева), а также с немалым трудом и к вящему недовольству своего шефа – замминистра полутайком от него защитил кандидатскую диссертацию по дипломатической тематике. Шеф был против того, чтобы его работоспособные и дельные сотрудники отвлекались от основной работы. Звание дипломата он считал само по себе достаточно высоким, чтобы не было необходимости обзаводиться ничего не значащей в его представлении ученой степенью кандидата исторических наук. Так что, хотя в итоге Дегтяреву удалось сократить свой «научный» отрыв от Ковалева, сравняться с последним он все-таки не сумел. Отрицательно повлияла не только постоянная занятость текучкой и неодобрительное отношение начальства, но и профессиональные издержки иного рода – Виктор Дегтярев не уберегся от экзотических болезней, подстерегающих европейцев в южных азиатских странах. Тем не менее, он был бодр, настойчив, по-прежнему очень работоспособен до самого конца обычного срока дипломатической карьеры. Ему уже в пору было думать о том, чтобы оставить службу, так и не приведшую к занятию высших должностей, когда он довольно неожиданно получил назначение послом в одну из самых неспокойных околоэкваториальных латиноамериканских стран. Там уже десятилетия шла практически нескончаемая гражданская война, причем единственным новшеством в ее ходе за последнее время стало фантастически разросшееся производство кокаина на мятежных территориях под руководством богатейших наркобаронов при ожесточенном противодействии этому центральных властей, поддерживаемых Соединенными Штатами Америки. Я сразу, как услышал об этом назначении, предположил, что в МИД¢е не нашлось желающих стать послом в таком пекле. Однако Виктор Дегтярев не испугался. Во-первых, он как истый дипломат полагал, что находится под защитой Международной Женевской Конвенции, нарушать которую всегда было мало желающих (пример посла Грибоедова не в счет), а во-вторых, пусть и запоздалое, но получение ранга посла позволяло уйти на пенсию с куда более приличной пенсией, чем без него.

Я много слышал от Марины о Викторе Дегтяреве, но в отличие от четы Ковалевых лично не был с ним знаком, пока, наконец не столкнулся с ним воочию опять-таки в доме Ковалевых, причем уже незадолго до отъезда Дегтярева на службу послом. Он произвел на меня в высшей степени хорошее впечатление: скромный, сдержанный, тактичный и умный человек, обладающий всеми качествами, которые должны быть присущи настоящему дипломату, обязанному уметь слушать партнеров по переговорам, аргументировано и культурно отводить их доводы и без вызова, но настойчиво возвращать их к своим. Если ему чего-то и не доставало, то, пожалуй, лишь внешней импозантности и броскости – качеств, возможно, и очень полезных для его рода деятельности, но приносящих выгоду обычно только на первых порах. Впрочем, я отдавал себе отчет, что в таком впечатлении от его внешности просто виноват его костюм – свитер, под ним рубашка без галстука, простые брюки – все по-домашнему, в то время, как во фрачной паре или в смокинге при сорочке с «бабочкой» он мог выглядеть гораздо презентабельней.

Это была моя единственная встреча с Виктором Дегтяревым. Вскоре он вместе со своей женой (на сей раз не с бывшей студенткой МГИМО, а совсем другого института, хотя и тоже исторического) отбыл по месту назначения. Через какой-то промежуток времени – месяца через полтора или два – при посредстве Ковалевых до нас с Мариной дошли известия, что посол Дегтярев с женой вынуждены были срочно оставить страну пребывания из-за сильнейшего отравления, которое получили после посещения одного из лучших ресторанов столицы.

– Это неспроста, – поделился я смутными подозрениями с Мариной. – Как бы там не вмешалась в Витькины дела международная наркомафия.

Марина была того же мнения. Между собой она и другие сокурсники называли друг друга так же, как и в юные годы – Наташками, Маринками, Витьками и другими уменьшительно-пренебрежительными, однако ласковыми именами в том же духе, и я участвовал в разговорах, используя в основном именно их.

Из мировой литературы мне было известно, что самым ценным и надежным каналом для нелегальной транспортировки наркотиков считается дипломатический канал по вполне понятной причине – дипломатические грузы и почта не досматриваются и пересекают границу без задержек согласно все той же Женевской конвенции, нарушать которую и по этому поводу никому не с руки.

– Боюсь, – продолжал я разговор с Мариной, – кто-то из «полномочных представителей наркомафии» без долгих разговоров предложил нашему российскому Чрезвычайному и Полномочному Послу освятить использование вожделенного канала транспортировки дипломатических грузов для перевозки партий кокаина своим посольским благословением за вполне впечатляющую мзду. Скорей всего, Виктор сразу же ответил вполне определенным отказом, на который международные наркоигроки совершенно не рассчитывали. Виктор-то стал послом уже на излете карьеры, до этого-то должности у него были куда как скромные – секретарь посольства, советник посла, а тут, как они думали, ему сам Бог велел взяться за дело, которое бесспорно могло быстро озолотить его, что сам он при этом ничем не рискует, что везде все схвачено – и здесь, и в России, и что всё будет тип-топ.

Что им, я имею в виду наркобаронов и их партнеров с российской стороны, оставалось делать после того, как Виктор дал им афронт? Оставить его на месте означает заблокировать великолепно оборудованный канал и, следовательно, лишиться части запланированных прибылей. Убедить свои власти, чтобы они его объявили персоной нон-грата, не получится: официальная власть воюет с наркомафией, это во-первых, а во-вторых, он и пробыл-то в должности посла всего ничего и даже теоретически не мог успеть в чем-нибудь засветиться. Что тогда остается? Убить его, подослав киллеров? Там хоть с этим всегда было очень просто, но скандал будет не приведи Бог какой – того и гляди тогда рядом с американским спецназом в стране окажется еще и российский – ведь убийство посла равносильно объявлению войны. А вот добиться его удаления из страны в силу категорического нездоровья – это можно, это другое дело – особенно если пострадает не только сам посол, но и его жена. А как осуществить такое намерение? В помещении посольства или на дипломатическом приеме их не отравишь, а вот если они посетят шикарный частный ресторан – тогда пожалуйста: ни правительство, ни страна пребывания посла за это не могут нести никакой ответственности – выразят сочувствие и сожаление – вот и все!

Однако я преждевременно решил, что выдворением посла если не де-юре, то де факто, все и ограничится. Оказалось, что далеко нет. Я совершенно упустил из виду, что теперь экс-посол Дегтярев продолжал оставаться носителем секретов наркомафии: ведь ему же все объяснили, что он должен делать, на чье содействие должен полагаться, какой процент или гонорар должен будет получать. Но об этом мне пришлось вспомнить только после того, как Виктора Дегтярева не стало.

После отбытия из латинской Америки он продолжал трудиться в МИДе, выполнял какие-то поручения, на короткое время выезжал за рубеж. Но это продолжалось совсем недолго. После одной из командировок Виктор в выходной день заехал в свой офис в здании МИДа на Смоленской площади, чтобы закончить отчет.

Его нашли висящим на ремне в своем кабинете. Жену привезли на опознание, сказав, что Дегтярев покончил жизнь самоубийством. В доказательство показали на ремень, стягивающий шею. Но это был не его ремень. Оглушенная неожиданно свалившимся горем, Марианна все же сразу отметила это про себя, но вслух не сказала. И, должно быть, правильно сделала. Потому что ей сразу напомнили, что она осталась одна с двумя дочерьми и что с ними со всеми легко может произойти что-нибудь крайне нежелательное, если она поднимет шум и будет добиваться тщательного расследования. Мужа этим не вернешь, а сильно испортить жизнь оставшимся членам семьи очень несложно. Спрашивать у этой публики, по какой же причине Дегтярев «покончил с собой», не имело смысла – убийцы все равно наврут, если они вообще снизойдут до объяснений. А вот что шутить они совсем не собирались, было абсолютно ясно. Кто в выходной день может находиться в здании министерства? Только те, кто по должности обязан там присутствовать – дежурные чиновники, охрана и ее контролеры из органов, да еще какое-то ограниченное число лиц по списку, выполняющих срочное задание руководства. Этим последним незачем было умерщвлять коллегу, да они этого и не умели. Тогда кто за всем этим остается? Штатная охрана здания и «кураторы». Стало быть, система контрабандной наркоторговли нашла Виктора Дегтярева слишком знающим и опасным для себя потенциальным свидетелем обвинения, на молчание которого «системе» нельзя было полагаться. Отсюда проистекали еще и угрозы в адрес семьи. От того отравления в шикарном латиноамериканском ресторане Марианна пострадала еще сильнее, чем Виктор, а что теперь с ней и с детьми совсем не будут церемониться, сомнений не имелось. Ей оставалось только думать, как выживать дальше. И тут ей на помощь пришел Виктор Ковалев. По тем временам он как доктор наук и зав. сектором, можно сказать, «политического» академического института (его директором долгое время был Примаков), зарабатывал весьма неплохо. Его жена Наташа была советником МИДа, жили они скромно, а сыновья успешно делали карьеру, при этом один их них не столько в России, сколько за рубежом, и оба не забывали помогать родителям. Поэтому Виктор и Наталья оказались в состоянии систематически помогать деньгами семье покойного друга, пока Марианна не нашла себе работу и самый острый период несчастья остался позади. Потом обе дочери Дегтяревых выросли, окончили институты, вышли замуж, родили внуков. Наркомафия к ним больше не приставала. Но все равно ни у семьи Дегтяревых, ни у их друзей не было никакой возможности о ней забыть.

А с самой Марианной я неожиданно познакомился после смерти Виктора, опять же у Ковалевых. Она показалась мне удивительно под стать покойному мужу: приятная, скромная, деликатная, тонкая, выдержанная. Их с Виктором, скорей всего, намеренно принесли в жертву, отправляя в проклятую Богом страну. Возможно даже, что заранее имея уверенность в честности и неподкупности Виктора Дегтярева, стратеги из заинтересованных органов устранили его после отказа сотрудничать в наркотрафике путем самоубийства, отчитались потом, что «изобличенный» ими дипломат, почувствовав себя припертым к стенке, вышел таким образом из игры, но все равно благодаря их бдительности и расторопности задействованный было канал транспортировки кокаина был пресечен. А что же на самом деле?

Одна официальная государственная система, ведающая международными отношениями КАК БУДТО наградила своего заслуженного работника под самый конец карьеры почетной и хлебной должностью своего посла, тогда как другая официальная государственная система, правда, с серьезными дополнительными неофициальными функциями, желала использовать его в своих деловых интересах, заставить его способствовать притеканию нелегальных средств для финансирования своей деятельности, а заодно и для пополнения личных карманов главных распорядителей, а когда это не получилось (хотя и не исключалось заранее), его очень живенько перевели из бытия в небытие.

Пограничный слой существования посла и на сей раз оказался поразительно тонок. И это только помогло пособникам наркомафии окончательно вывести его из дипломатической игры.

Глава 7

Жгучее желание прославиться или обрести известность, а вместе с этим и всякие жизненные блага обычно не оставляет сколько-нибудь деятельных натур, пока из-за преклонного возраста или по другим причинам у них не убывает жизненная энергия. Только тогда в глубину сознания может вкрасться сомнение в том, что есть смысл обеспечить известностью долговременную память о себе. Разумеется, многие видят в этом и мотив для оправдания своих не всегда безгрешных дел, и приятное душевное утешение. Как же! Ты сделал нечто гораздо более важное в сравнении со многими другими – их миллиарды, а ты вошел в тысячи или десятки тысяч отличившихся современников, чьи дела особо заметны на общем фоне, и именно они способствовали продвижению многих последователей в доселе плохо представляемые области знаний и разных искусств!

Однако я давно уже не обольщался подобной иллюзией. Проходят годы, десятилетия, иногда – пара-тройка веков – и в памяти человечества остаются считанные единицы из тех, кто был прежде прославлен. Уже сейчас многие молодые люди не читали главных произведений Льва Толстого. Еще, правда, читают кое-что из Пушкина, однако тенденция к затуханию общественного интереса к его творчеству тоже очевидна. И так со многими. Имя Шекспира еще помнят, а Еврипида уже нет. Конечно, есть некоторые исключения из этой обычной житейской практики. Например, Пифагора, Аристотеля, Александра Македонского помнят уже тысячи лет, но все-таки лишь по именам: спроси, чего они достигли, чем обогатили человечество, чем именно прославились, тебе едва ли ответит больше, чем один человек из десяти, принадлежащих как будто к культурному слою. А что толку этим великим – я имею в виду – их бессмертному духу – от того, что какой-то потомок, услышав их имена, кивнет головой – да, дескать слышал, но ничего конкретного при этом не продемонстрирует, не признает, чем лично им он обязан, не воодушевится благодарным чувством, навеянным истинным осознанием огромной важности их достижений.

Так стоило ли обольщаться химерической надеждой продолжать вечно жить в благодарной памяти всего человечества? Я этим вовсе не собираюсь сказать, будто великим творцам великих побед следует пожалеть о том, что они сотворили (хотя некоторым их них, например, Александру Македонскому впору было бы кое о чем и пожалеть). То, что они сделали – это в основном великое благо и настоящая заслуга в глазах человечества, образ которого – я имею в виду благо – однако, слишком размыт. Человечество сохраняет память о великих в лице лишь некоторых выделенных специалистов, но кроме них-то величие давних свершений в живой истории не представляет почти никто.

Это лишь одна сторона медали, причем не лицевая, так называемый аверс, а обратная – реверс.

На лицевой стороне вместе с профилем знаменитости, образно говоря, отчеканен перечень их действительных заслуг не перед ограниченно-благодарным (или вовсе неблагодарным) человечеством, а перед самим Всевышним Создателем, призвавшим их к какой-либо деятельности, а потом и отметившим, что именно из порученного они совершили Во Имя Его.

Разумеется, я не сразу пришел к подобному убеждению. Понимание значимости своих дел складывалось очень долго и постепенно, но у одного из истоков такого понимания в моей жизни определенно стояла личность одного малоизвестного (по крайней мере у нас) мексиканского писателя Альфонсо Шмидта. Я даже не очень уверен, правильно ли воспроизвожу его фамилию, но помню его роман, где одним из главных действующих лиц является президент Мексиканских Соединенных Штатов генерал Ласаро Карденас-и-иль-Рио, не побоявшийся поставить на место обнаглевшие и зарвавшиеся американские монополии. Возможно, на путях иммиграции его немецкий предок Шмидт стал просто Шмитом, как уже случалось с его однофамильцами в России, но дело не в этом. Я даже в большей степени благодарен Альфонсо Шмидту не как писателю, создавшему запоминающийся роман, а как человеку, явно принадлежащему по менталитету к великой когорте немецких идеалистов, который, насколько я помню, распорядился опубликовать свое произведение только после его смерти, дабы никакие порождаемые его появлением эффекты, будь то слава, известность, восхваление или хула не вызывали никаких изменений в его привычной частной жизни. Врать не буду – я не принял в себя концепцию Альфонсо Шмидта сразу как Истину в полном виде, однако она заставила меня, уже начавшего писательскую работу (а это произошло больше полувека назад), глубоко задуматься насчет того, так ли хороша сама по себе известность человека, как это представляется в случае достижения успеха, на который, конечно же, рассчитываешь? Потому что наряду с расширением житейских возможностей у успешного творца, если подумать и рассмотреть ситуацию более тщательно, появляются и властно заявляют о себе другие последствия. Ты известен? Так и бывай на людях, откликайся на всё, о чем тебя спрашивают, когда тебе надо и не надо. Публичность подобного рода и связывает, и отравляет. Она не только пожирает без спросу ТВОЕ время, но и, подобно наркотику, вызывает привыкание к себе. Ты будешь растрачиваться по-пустому, пока к тебе существует общественный интерес, который ты до сих пор специально не инспирировал, а потом он вдруг взял и иссяк или его заткнули по чьему-то распоряжению – и что тогда? Подвергаться квази-наркотической ломке без получения новых поклонений? Да если известность еще не иссякла, разве будут тебе досаждать охочие покрасоваться со знаменитостью модничающие красотки, делающие вид, что обожают тебя? Не стоит думать, что их чарам легко будет не поддаваться – прелести, причем несомненные, – вот они – лица, фигуры, готовность к немедленному подтверждению хвалебных высказываний в постели! А на что они тебе, если, во-первых, это способно навредить твоей настоящей любви, а, во-вторых, само по себе неспособно в таком показном режиме породить настоящую взаимную любовь, или, если даже способна, то как ты заранее отличишь более вероятный неблагоприятный конечный исход «приключения» от гораздо менее вероятного благоприятного? Любовь будет разыграна с величайшей увлеченностью и мастерством, но это лишь способно усилить подозрение в обмане. Профессионализм искательниц приключений, равно как и слепая дурость захлестнутых модной волной поклонниц – слишком уж ненадежная и обременительная основа как для дальнейшего построения жизни по собственному плану, так и для формирования трезвого представления о себе и своей истинной ценности.

Нет, Альфонсо Шмидт дал мне великий пример, пусть и не для прямого подражания, но все-таки могущий служить эталоном ДОСТОЙНОГО поведения для любого творца, желающего оставаться самим собой, что собственно, и есть (или должно быть для него) самое главное. В моем представлении этот человек после серьезных размышлений нашел-таки способ уменьшения турбулентности в обтекающем его «прикасательном» пограничном слое или даже обеспечить обтекание своей персоны обычным ламинарным безразличным потоком со стороны прилегающего общества. И за данный поступок его нельзя не уважать. Альфонсо Шмидт – это величина в человеческом измерении. Много ли было на свете таких?