В пограничном слое

А тем, кто сомневается в истинности Грейговских сообщений о давних полетах советских космоплавателей в космос, о созданном задолго до войны под руководством Владимира Ивановича Вернадского атомного оружия, советую поразмыслить о причинах одного странного, но исторически и документально зафиксированного факта. На Потсдамской Конференции победителей во Второй Мировой войне Сталин, к откровенному изумлению Трумена и Эттли предложил подумать о разделе поверхности Луны между странами-союзницами. Понятно, что на подобное предложение президент США и премьер-министр Великобритании ничего вразумительного ответить не могли. А Сталин в данном случае не блефовал, хотя наверняка знал, что ответа по существу не получит. Это США получили ответ на свое недоумение по данному поводу в начале 1947 г. из уст адмирала Бэрда, который точно удостоверился, что никакого блефа не было. Из Зазеркалья уже летали не только на Луну. И не является ли еще одним доказательством правдивости Олега Грейга насчет тайного похода трех подводных АПЛ в Патагонию и Антарктиду в 1972 году, обнародованный у нас факт похода трех подводных лодок «вокруг света» в подводном положении, за который адмирал Эдуард Балтин получил звание Героя Советского Союза? Почему я только отчасти верю в этот поход? Мне сдается, что ради сохранения тайны этим лодкам было приказано во время выполнения особого задания не выходить на поверхность, дабы не засветиться. Выполнение задания требовало много времени, в которое им надлежало его выполнить в Патагонии и Антарктиде. Поэтому проще было объяснить длительность их плавания походом вокруг света, хотя на самом деле это был отряд Грейга, совершивший поход в Патагонию и обратно. Но о том, что привез Олег Грегъ из этого похода своему шефу товарищу Пономареву кроме привета от уважаемого им Адольфа Гитлера и Евы Браун, нам по-прежнему не известно ничего.

Остается признать, что о великих делах партийной разведки Сталина-Пономарева мы знаем самую-самую малость. Нас, рядовых граждан России, как и прежде в СССР, тщательно оберегают от того, чтобы сведения о ее деятельности не пробудили бы в наших головах желания пересмотреть свое привычное кредо в отношении властей. Во-первых, мы тогда убедились бы, что на нашей планете существуют властители, которым подчиняются даже наши земные высшие официальные власти. Во-вторых, мы бы осознали, что наш прогресс (да и регресс тоже) давно уже регулируются поводком, находящимся в неведомых для нас руках. Наконец, в-третьих, мы бы поняли тогда, что и представления не имеем насчет того, к чему нас хотят устремить Высшие Силы, в чьих руках поводок, потому что никакой информации об этом до нас не доводят. Наши городские собаки – члены наших семей, которых мы водим гулять на сворке, и то знают о наших желаниях больше, чем мы о намерениях Высших Правящих Сил, которые, хочешь не хочешь, а существуют, и они намерены получить с нашим участием некий итоговый результат. Каков он в их представлении, стоило бы знать всем живущим на Земле, но мы этого так и не знаем. И потому слишком часто не ведаем, что творим и что происходит вокруг нас на самом деле. Нас всегда призывают работать ради пользы государства и общества – и притом указывают, как это делать и что при этом воображать. Мы никогда не бываем свободны от официальной демагогии и пропаганды. Более того – мы никогда не бываем свободны в мыслях сами по себе, находясь в тисках жизненных ситуаций – именно так складывается наша жизнь, и мы даже забываем о том, что ОНА нас постоянно «складывает». В сложенном виде мы обычно удобны властителям, в то время, как распрямленные, несдавленные, мы представляли бы собой проблему для них (хотя так почти никогда не случается). А что им прикажете с нами делать, если мы, узнав, например, что родной вождь и учитель товарищ Сталин не только до гроба сохранял верность своему тайному другу партайгеноссе Адольфу Гитлеру, но и в прямом смысле лично утвердил его на политической арене, а потом, во время страшнейшей войны с его гитлеровским государством, которая обошлась нам в десятки миллионов человеческих жизней, оказывается, дружески сотрудничал с Гитлером в потаенных местах Земли, а в критический момент для судьбы Третьего Рейха спас Гитлера с женой, а также десятки тысяч его приближенных и верноподданных? Гордиться своей величайшей победой над фашизмом? Или признать победу абсурда над здравым смыслом, издевательского лицемерия над нашей искренней верой в свою правоту и историческую важность разгрома фашизма, потребовавшего от нас нескончаемых жертв? В какое положение был бы поставлен наш народ в своих собственных глазах, если бы он уяснил для себя правду? Если бы мир нуждался в получении бесспорного доказательства гнусности реальной политической практики, то лучшего примера, чем этот, не требовалось бы. Цинизм, доведенный до абсолюта благодаря обстановке господства тайновластия, будь то в Германии, в СССР или в Соединенных Штатах Америки, напрочь разуверил бы народы не то что в честности, порядочности, но даже в наличии благих намерений у их руководителей и вождей, которым они были вынуждены подчиняться в тисках диктатуры или которых сами избрали «демократическим образом». Сколько времени после этого понадобилось бы для обретения нового кредо, новой веры и попытки избавиться от подобного оборота событий против себя, против своих интересов с помощью каких-то новых общественных институтов, если такие вообще могут быть найдены? Годы, десятилетия, века? Или это все равно окажется «дурная бесконечность»?

Глава 6

Человеческую жизнь настолько часто сравнивают с потоком реки, что к этому образу вроде и не стоило бы возвращаться. Однако вряд он может исчезнуть из чьей-либо головы, а уж моей-то и подавно. Для меня река не просто мысленная картина, в которой жизненные перипетии представляются поворотами и всевозможными препятствиями в русле. Я слишком много раз отдавался прохождению рек на самом деле, чтобы они не стали для меня одновременно и реальностью, взыскующей от меня едва ли не все, на что я способен, и отвлеченным символом, в котором воплотилось желание осуществиться в схватках с Неведомым, заранее почти не представимым, чтобы иметь право на какое-то самоуважение, а в дальнейшем, как оказалось¸ даже на удивление самому себе – надо же, оказывается ты смог сделать нечто отличающее тебя от большинства других людей, хотя прямо к этому ты отнюдь не стремился.

Люди, выходящие на арену дикой природы, где им уготованы знакомства с неукротимыми силами разных стихий, всегда завладевали моим вниманием, особенно тогда, когда они выбирали для себя примерно те же пути, которые интересовали и меня, но совершали (или стремились совершить) нечто более важное, сложное, серьезное и опасное, чем мог позволить себе со своим опытом и оснащением я. Многие из тех, кто бросается навстречу стихиям с целью достичь небывалого, до сих пор невозможного, лишены хоть какого-то тщеславия и желания доказать, что они действительно перешагнули за грань устоявшихся представлений о благоразумии, но несмотря на это, остались живы и ПОКАЗАЛИ, как можно выполнить невероятное; другие снимают фильмы, а потом демонстрируют всему миру в качестве доказательства своего свершения. То, что им удалось, все чаще называют (и даже объясняют) дурацким словом «адреналин». Да, без него не обходится, как и без страха, который необходимо преодолеть, но разве все сводится к одному обжигающему чувству, сопровождающему выброс адреналина в кровеносную сеть? Тут так много всего предшествующего: мечта, желание ее осуществить, решимость как следствие силы воли, заставляющей сделать шаг, после которого возвращение и отказ от собственного вызова уже не возможны, а главное – мобилизация всех имеющихся знаний, положенных в основу собственного расчета, позволяющего усматривать шансы на победу там, где другие их не видят. Уже давно в ходу поговорка: «Инструкции по полетам написаны кровью летчиков». Это истинная правда, но кровью пишутся правила хорошей практики и на любом другом рискованном поприще, будь то морские походы, сплав по бурной воде, путешествия под землей или прохождение каньонов всеми способами, известными у альпинистов, спортсменов-водников и бейс-джамперов.

Я с захватывающим интересом смотрю фильмы, героями которых являются вовсе не актеры, а собственно исполнители невероятного, в которых сюжет снят по ИХ сценарию под ИХ режиссурой. Да, иногда – не очень редко – там стремятся сгустить страсти, как-то особенно выпятить доблести героев, дабы заставить зрителей с содроганием понять, какой вызов они собрались бросить в лицо здравому смыслу по своей воле, по собственному желанию, когда явно видно, что пограничный слой между жизнью и смертью составляет «всего ничего».

Иногда именно такое «всего ничего» комкает фильм – для этого достаточно гибели кого-то из бросавших вызов. Такие фильмы возвращают к тому, что надо представлять себе с самого начала: от победы до трагедии дистанция пустякового размера. Кажется – зачем такое показывать, если так бездарно (скорей всего бездарно) погублена жизнь в погоне за химерой, ласкающей честолюбие, особенно не оправдавшееся в течение нескольких секунд или мгновений? Но нет – не бездарно. Готов свидетельствовать перед всеми, что это не так. Кто-то погиб ради того, чтобы другие вели себя поумнее – именно вели себя поумнее в тех же условиях, в схватке с той же стихией, а не отказались бы напрочь от своих «безумств».

Фильм о сплаве по Тибетской главной реке Цанг-по (в пределах Индии она зовется Брахмапутрой) снимала американская команда. В ее составе находились очень опытные каякеры, которые именно здесь столкнулись с препятствиями, превосходившими знакомые по прежним прохождениям. Коричневая мутная от взвешенных частиц вода. Нашпигованное крупными камнями русло. Большие перепады уровней. Сплошная сложная шивера из множества водопадных порогов при высокой общей скорости течения. Пластмассовые каяки с легким грузом имели вес двадцать килограммов. Этого груза было совершенно недостаточно для прохождения долгого маршрута, поскольку люди не решались пользоваться речной водой, и даже питьевую воду везли с собой в бутылях. Продуктов при таких весовых ограничениях тоже много не возьмешь, а о комфортном бивачном снаряжении и вовсе не может быть речи. И потому они совершали сплав в сопровождении береговой команды, двигавшейся где на автомобилях, а где и караваном, когда груз перекочевывал на плечи носильщиков. Хорошо ли это? И даже спортивно ли? Да, спортивно, и даже очень спортивно, поскольку сплавщики могли полностью сосредоточиться на техническом преодолении препятствий, не отягощая своих маленьких лодок – всего четырех метров длины и порядка семидесяти сантиметров ширины в миделе, чтобы не ухудшать маневренности судна, и не зарывать его глубоко в воду при прыжках на перепадах вниз, а, главное, не лишать себя возможности после опрокидывания (оверкиль) встать на «ровный киль» благодаря приему «эскимосский переворот». Чтобы он был возможен, тело каякера должно плотно прилегать к сидению и каркасу на всей длине ног, а фартук, герметично прикрывающий коммингс (ограждение люка) кокпита, где сидит человек, должен быть обтянут как вокруг талии гребца, так и вокруг коммингса. Первый обязанностью гребца перед началом прохождения очередного участка воды, является именно соединение надетого на тело фартука с коммингсом. Это совсем не простая задача. Каякер на своем судне один. Няньки, которая удерживала бы судно на месте, покуда сплавщик не закончит герметизацию и не возьмется за весло, нет. На бурной реке таких мест, где можно было бы успеть без посторонней помощи разместиться и «упаковаться» в каяке, как надо, почти не бывает. Поэтому нормой является старт с сухого места на берегу, откуда каякер, оттолкнувшись от скальной полки или от более или менее плоского камня веслом, прыгает в воду с некоторой высоты, иногда и не очень шуточной. Ошибки при нырянии судна носом в воду возможны, но легко исправимы, если спортсмен имеет достаточно высокую технику управления каяком из любого положения, но все при том неизменном условии, что он успеет до этого обтянуть фартук вокруг коммингса. А один из американских каякеров не успел. Он собрался стартовать с наклонной в сторону воды поверхности камня, но не успел обтянуть фартук до того, как каяк самопроизвольно скользнул с камня вниз. Вода мгновенно залила весь внутренний объем судна, оно опрокинулось, человек выпал в воду и вскоре течение унесло его за пределы видимости телеоператора. Его так нигде и не нашли. Экспедиция прекратила сплав и вернулась на родину без одного из своих корифеев и наверняка в раздумьях насчет того, какими мерами в будущем можно предотвращать самопроизвольный старт в аналогичных условиях. Был ли найден практический приемлемый ответ на этот вопрос обеспечения эксплуатационной безопасности при экстремальном сплаве – не знаю. Но вообще по многим признакам чувствовалось, что сплавщиков данный маршрут подвел к верхнему пределу их возможностей. Непрерывность сложных участков реки приводила к нервному переутомлению. В некоторых местах по зрелому размышлению они были вынуждены тащить за собой каяки полуволоком по камням или тропе. Вспомогатели не везде за ними поспевали по берегу, а собой у них был фактически только неприкосновенный запас.

Другой случай при экстремальном сплаве был еще трагичней. Команда из шести российских сплавщиков на катамаранах с надувными поплавками и жесткими мостиками из дюралевых труб (на одном – четыре человека, на другом – два) даже фильма о пройденной части маршрута привезти не смогла, даже если снимала. Она выбрала маршрут по еще не проходившейся спортивными сплавщиками реке Юрункаш в Китайском Туркестане, текущей под стеной одной из высочайших горных цепей мира Кунь-Лунь в глубоком крутостенном каньоне. К началу сплава их доставили на вертолете, а дальше все зависело от них одних – никаких вспомогателей на данном маршруте не было, да и быть не могло. Поэтому все снабжение и снаряжение было у них с собой. Сплавщики в спортивном отношении были очень опытными, однако река Юрункаш быстро заставила их признать, что уровень их подготовленности все же не соответствует препятствиям невиданной доселе сложности. Прежде всего мощь препятствий определялась тем, что крутое падение реки комбинировалось с большим расходом воды. Чем глубже вода в буйствующей реке, тем вероятней столкновения с вихревыми течениями такой силы и скорости, что людям с помощью весел не удается их перегрести или даже просто выскочить из них в более спокойную воду, причем наибольшую угрозу представляли для них так называемые «бочки». Это совсем не те «бочки», которые крутят летчики на самолетах. А образуются они там, где вода срывается вниз с какого-то уступа, разгоняясь до большой скорости в режиме свободного падения и ударяясь в более спокойную воду нижнего бьефа, которая ее тормозит. Вся вода из верхних слоев падающей реки при таком торможении резко отбрасывается вверх и назад, образуя водяную стену с нависающим навстречу новой водопадной воде пенным гребнем. Из-за постоянного подсоса воздуха под пласт тормозящего слоя воды водяная стена стоячей волны (она зовется «стоячей», поскольку стоит на месте под водопадным сливом постоянно, лишь чуть-чуть дергаясь и перемещаясь взад-вперед – как собственный пульс реки) имеет белый цвет, а потому так для краткости и зовется – «белая стена». Только самые глубинные слои падающей с гребня реки почти без торможения проскакивают вперед над дном русла под стоячей волной. А те слои, в которых по верху водной поверхности движется судно, валятся назад, под водопад, образуя водоворот с горизонтальной осью вращения, способный поднимать вместе с водой и отбрасывать назад любое судно, если у людей или механической установки на хватает мощности для того, чтобы столкнуть судно с гребня белой стены ниже от водопада по течению. Если побеждает поток, судно летит с белой стены назад и опрокидывается через нос или борт или сикось-накось (как получится). Люди, сидящие в данном случае поверх поплавков катамарана, обычно сыпятся в воду и либо попадают во власть «бочки», работающей как безостановочная стиральная машина, где в конце концов наглатываются воды и захлебываются или замерзают, либо если везет, как-то отплывают в сторону от слива и прибиваются к берегу. Совет поднырнуть как можно ниже в слои воды, идущие без остановки под «бочкой», не всегда выполним, поскольку на людях – объемистый спасжилет, да и блуждающие струи столь сильны и непредсказуемы, что неизвестно, куда они приведут и где вынырнут на поверхность. Словом, бочки Юрункаша быстро показали, на что они способны, и далеко не всегда они быстро отдавали людей и катамараны из своих неодолимых объятий. Ситуация становилась все более напряженной. Река со все большей уверенностью показывала команде, что на данных судах сплавщики ее не одолеют. Руководитель команды признал это вслух, сказав спутникам: «Надо отсюда уходить». Возражений не последовало. Все были согласны, что предел благополучному сплаву достигнут. Правда, слова «Надо отсюда уходить» отнюдь не вносили ясности в то, каким образом отсюда выбираться. Связь с внешним миром не работала, а выйти из каньона на его верхнюю бровку, на хребет, без альпинистского снаряжения, которого у них с собой не было, представлялось нелегким, а то и невозможным в данном месте делом. Вероятно, именно потому руководитель решил пройти по воде на катамаранах еще сколько-то вперед. И это решило судьбу большого катамарана и двух сплавщиков – руководителя похода и его взрослого сына. Двое других спаслись. Два тела прикрыли разломанным катамараном. Остальные двинулись дальше на двухместном судне. Теперь против них были не только вода Юрункаша и стены каньона, с которых было легче сорваться, чем их одолеть, но и психическая травма. «Адреналин» кончился, осталось голое выживание вместе с малым судном. Но и оно скоро попало в оборот, из которого экипаж уже не вырвался без потерь. Двое, однако, спаслись, оказавшись вне видимости друг от друга. Один погибший был много позднее найден, еще один пропал без следа. После полного разгрома амбициозной команды двое участников двадцать пять дней провели на дне каньона без еды, без теплых вещей и снаряжения. Они не потеряли силы духа и воли к жизни, но находились на пределе, пока российские и китайские спасатели на вертолетах китайских ВВС, обшарившие все ущелье Юрункаша, наконец, не обнаружили их. Им еще очень повезло, что взаимное разыгрывание великодушия между российскими и китайскими политиками благодаря их общей заинтересованности в демонстрации дружбы, была предпринята более чем дорогостоящая спасаловка – ее стоимость составила полтора миллиона долларов. Итог экспедиции все равно был страшный. Две трети команды погибло, одну треть едва успели спасти. Можно было уйти с Юрункаша с иным результатом? Скорей всего – да. Если бы они располагали надежной спутниковой связью, особенно затрудняемой тем, что они находились на дне глубокой щели, если бы аппаратура связи была бы надежно защищена от воды, если бы они смогли признаться себе в невозможности успешного прохождения маршрута до потери судов, продуктов, вещей. Если бы, в конце концов, остались ждать прилета спасателей в том месте, где руководитель признал поражение. Я сознаю, что это не очень прилично – упрекать людей в том, чего не сделали, или в том, что они сделали не так – тем более, что эти люди как сплавщики знали кое-что о сложнейших реках лучше меня. И все же некоторые вещи в поведении сплавщиков прямо-таки кричали об их легкомыслии, просто невероятном для поведения столь опытных людей. О связи я уже говорил. У них были мобильные телефоны, которые в этой местности не работали. Вызвать спасателей сами они не имели возможностей. Спасателей подняли на ноги только после того, как истек контрольный срок прохождения всего маршрута, да и то не сразу. Похоже, что сплав по реке с питанием водой от ледников они осуществляли без гидрокостюмов и теплых вещей на себе. На каждом не было какого-либо неприкосновенного запаса продуктов питания в поясной сумке или в маленьком рюкзачке – на случай разлуки с другими членами команды, а на такой воде, как Юрункаш, это было более чем вероятно. Могла быть у каждого и металлизированная накидка с серебряным и золотистым покрытием с разных сторон, которая могла бы помочь сохранить тепло тела в холодную или отражать солнечные лучи в жаркую погоду. Ничего этого на себе эти сплавщики не имели. Зная, что у них не просто водный, но и горный маршрут, они не взяли с собой ни веревок, ни карабинов, ни крюков, ни ледорубов, ни горной обуви – и это делало их совершенно беспомощными перед стенами каньона. Возможно, плохую шутку сыграл с ними даже командный коллективизм, к которому они давно привыкли и который рассматривали как самый надежный спасительный фактор – если кто-то попадет в беду, другие спасут и помогут. Это и избавило их от мысли держать какой-то индивидуальный запас еды и снаряжения на себе, а зря. Юрункаш не стал мелочиться и сразу всех ввергнул в бедственное положение. В момент борьбы с рекой за собственную жизнь очень сложно помочь при этом кому-нибудь еще – хотя бы потому, что людей разбрасывает в стороны друг от друга и нет, почти никогда нет никого, кто бы оказался на расстоянии вытянутой руки, а без этого как поможешь?

Но особенно удручил меня выбор типа судов для сплава по Юрункашу. Да, российские сплавщики ухитрились настолько овладеть искусством прохождения бурных рек на легких катамаранах, что могли считать их возможности еще далеко не исчерпанными. И все же первопрохождение неизвестной буйной воды предрасполагало бы расчетливых людей (во всяком случае, должно было бы предрасполагать) к обеспечению каким-то минимумом дублирующих сплавных средств – например, они могли бы захватить и один рафт (надувную лодку) на всех. Не уверен, что это серьезно повысило бы их шансы на выживание в каньоне, но и исключать этого нельзя. А так – что стало на воде с катамаранами? Мостики ломались и повреждались, не выдерживая нагрузок, никаких средств для «самовытаскивания» из «бочек» этих судов у них не имелось. А могли ли быть? Над этим я думал довольно долго, потом в голову пришла вполне конструктивная мысль: а что если перед прыжком с водопадного гребня закидывать вперед за стоячую волну возможно дальше сложенный в комок водяной парашют, чтобы он силой давления несущейся ниже порога воды вытягивал за трос основное судно? Ведь давление на водяной парашют могло быть огромным – порядка нескольких сотен килограммов на квадратный метр. Такая тяга при работе с помощью весел людям и сниться бы не могла. Второе, чего на легких катамаранах они не могли эффективно использовать для проскакивания «белой стены» без остановки – это инерции судна после разгона при падении с водопада. Если бы они могли иметь в падающем судне дополнительную массу в несколько сотен килограммов на каждого гребца, возможно, этого было бы достаточно для силового протыкания гребня «белой стены» силой инерции разогнанных до высокой скорости тел. Конечно, искусственно нагружать свое судно таким тяжким грузом дико, однако вполне возможно, если в качестве такого груза использовать заранее принятую на борт воду. Катамаран для этого, правда, не подходит, а вот надувная лодка, особенно без надувного пола – вполне. Когда надо, экипаж способен от нее отчерпаться. Комбинируя использование водяного балласта и водяного парашюта в ходе проверочных испытаний, в принципе можно было бы определить величину груза и площади водяного парашюта, чтобы их хватало для преодоления бочки с первого же «тыка». А для забрасывания парашюта возможно было бы использовать подводное ружье с линем при гарпуне или даже ракетницу. Помня, что в русле могут быть упавшие со склонов большие глыбы неотесанного и неоглаженного водой камня, во избежание прорыва оболочки рафта можно было бы предложить новый тип рафта – «лодка в лодке», все полости между надувными бортами которыми можно было бы постоянно держать заполненными водой – тут тебе будет достигнуто и повышение непотопляемости и запас «инерциальной» балластной воды, который всегда можно повысить, заливая водой кокпит внутренней надувной лодки. Я даже набросал эскиз того, как все это должно выглядеть в натуре. Меньше всего мне хотелось нажиться на своей идее, хотя ее коммерческую ценность я себе вполне представлял. Помочь экстремалам преодолевать огромные стояки и бочки, конструктивно предотвращая обострение риска, который в любом случае на реках с белой водой будет и без этого достаточно велик – вот что двигало мной в рассуждениях и при поиске необходимых технических средств. Для себя самого мне уж поздно было стараться, – я не то, что на Юрункаш – и на реки попроще уже не больно гожусь. Конечно, если бы я мог без нагрузки попасть сразу к началу сплава, то, видимо, в свои семьдесят пять еще на что-то был бы пригоден. Воду я не перестал понимать, а если бы догадался, что чего-то еще или уже не понимаю, то постарался бы вникнуть в суть неизвестного явления или бы принял решение на какой-то обход, не ломясь очертя голову вперед в надежде только на авось. Но для таких вояжей нужны очень большие деньги, особенно теперь, а у меня их и раньше хватало только в обрез и далеко не на все, о чем мечталось. Так что это представлялось мне пустым делом – рассуждать на такие темы применительно к себе. Сложные походы (сложные для своего времени) я уже отходил. Конечно, они остались со мной в голове, в опыте и даже в памяти мускулов, но новых-то мне уже не увидеть и не пройти. Дед он и есть дед, пусть еще и не дряхлый. А кому захочется брать такого с собой, если он в силу одного только возраста в любой момент может откинуть копыта? Так ты его еще и из дебрей тогда выволакивай, да опять же за свой счет. Нет, таких желающих не найдется, это определенно. Да и самому грешно соглашаться на неразумное предложение доброхота-спонсора, – ты-то лучше способен представлять себе возможную ситуацию, нежели он. Только в мыслях я еще могу оказаться там, где до сих пор не был – это-то пока еще получается. Пока… Насмотревшись красот в разных диких или малоосвоенных людьми местах, я уже без труда переношусь в какие-то другие – в первую очередь туда, в такие края, где и раньше любил бывать: в горную тайгу или в альпийскую область, даже больше того – в Гималаи, хотя те вершины, на которые я восходил, приходились Гималайским гигантам только по пояс. И везде мне была желанна вода – реки, озера или даже океан как на Аляске, в Британской Колумбии или Гренландии, не говоря уже об Антарктиде. Даст ли Бог увидеть эти дивы дивные, когда Его Волей я покину привычный мир, в котором пока живу, или он сразу отправит меня мимо всего, что хотел бы еще повидать на этой Земле, а куда – не знаю?