Солнечные часы с кукушкой

Ева

В этом райском саду лунабудет пахнуть травой помятой.Притворяется виноватой,спину сгорбила тишина.Лучше было не пить винаи не трогать тот фрукт проклятый:шерстяной, смоляной, рогатыйпритаился у валуна.Перспектива вполне ясна:скоро солнце с постели встанет,всё горячее, как из бани,разомлевшее после сна.И, как в добрые времена,на огне меня жарить станети варить, как картошку в чане,честный труженик Сатана.Мне ли спорить? Моя винаочевидна, как хрен на грядке.Но объятия были сладки,губы жарки, а ночь черна.Оттого и плачу сполна,что с огнём не играют в прятки:без упрёков и без оглядкиухожу из чужого сна…

Мавки

Догорает камин. И в шампанском – зелёные льдинки.На серванте – сирень. А за дверью – ночная гроза.Ты. И я у окошка. Русалка на старой картинке,на ветвях, отвернулась, сидит и не смотрит в глаза.Получился абсурд: вроде строили башню до неба,но Господь захотел пошутить и смешал языки.Нам теперь говорить – что жевать занавески из крепа.Вот сидим и (с акцентом!) молчим,ни друзья, ни враги.И одно очевидно: не видно конца непогоде.Под навесом купавки на завтрак готовят кутью.(Хор утопленниц мне величальную песню заводит,н эту тёмную ночь по ошибке признав за свою.)А в такой темноте мы и сами себя не узнаем:изменяется всё – от улыбки до цвета волос.Только Бобик, чудак, нас приветствует радостным лаем.Но к щенячьим восторгам нельзя относиться всерьёз.А тоска, знай, кружит. Как стервятница в поисках пищи.Или синяя птица? Но это теперь всё равно.Догорают дрова, превращая очаг в пепелище.Или с улицы тьма заползла сквозь двойное окно?Или чёрт изобрёл изощрённую форму разлуки,будто тайно подлил леденящего яда в стакан.Ты меня еле слышишь. Устало зеваешь со скуки.А в прозрачных глазах – только синий холодный туман.На досуге меня помяни. Если вспомнишь. Бокалы наполнены.И прощать, и прощаться, ей-богу, не стоит труда.Жизнь уходит неслышно. Как будто у нас остановленывсе будильники в доме. И плакать не знаешь когда.А печальные мавки зовут в хоровод веселиться —выть да лязгать зубами. (Такое у них ремесло,Чтоб тоску наводить…) Непонятная синяя птицапромелькнет над водой и ударится грудью в стекло.И опять со стены одинокая смотрит русалка.А над озером – ночь. Лишь следы отошедшего дня.Всё куда-то уходит. А мне и понятно, и жалко,что портрет мой не лжёт…И все меньше похож на меня…

«Оглушило. И сердце вскачь…»

Оглушило. И сердце вскачь,детским мячиком по дороге.Даже если велишь – «не плачь!»,полегчает ли мне в итоге?Я сжимаю пустой стакан.Но неважно уже и это.Тишина да густой туману реки под названьем Лета.Память – ласковый ручеёк.В эти воды не входят дважды.Всё забудется, дайте срок,воды Леты спасут от жажды.А журчащий поток речейпотому не имеет смысла:хрустнет радуга за спиной,как прогнившее коромысло…

«…И рушатся воздушные мосты…»

…И рушатся воздушные мосты,в том месте, где они нужны, как воздух.Обрывки фраз цепляются за звёзды.Блажен, кто не боится высоты!Блажен, кто там, внизу, спокойно спит.А я стою, зажмурившись от страха.И ночи долгополая рубахапо ветру распласталась и летит.Душа моя беспомощно нагаи так чиста, как в первый миг творенья.Безумие её – как откровенье,как бег реки, забывшей берега.Печали нет. Пространство и полёт.И крыльев нет надёжней и сильнее.Но пустота становится плотнее,как озеро, закованное в лёд.Как чистый лист. И одинокий следтеряет всякий смысл в пустыне белой.Союз души с отяжелевшим теломмучителен, как полуночный бред.Вот почему на еле внятный зов,дитя межгалактического мрака,я побегу, как верная собака,дворняга из созвездья Гончих Псов.Почудилось бы мне, что это ты,на том конце исписанной страницы.И нужен шаг, чтоб в этом убедиться.Но ненадёжны звездные мосты!

«А мне ещё осталось полчаса…»

А мне ещё осталось полчасапоплакаться попутчику в жилетку…случайному… (Кольцо, рубашка в клеткуи тихие разбойничьи глаза.)Он скажет мне в ответ чего-нибудь(всегда есть что-то для такого случая)и даже не заснет, прилежно слушая,запястья моего касаясь чуть.Идёт сближенье душ. Но слишком поздно:сбавляет поезд скорость: чу-чу-чу…Здесь станция моя. Хватаю воздух,как рыбка на прилавке. И молчу —так оглушительно и так красноречиво…А на перроне – шум и толкотня.И сполохи рекламного огня.С небес луна, подвешенная криво,всё понимая, смотрит на меня…

Танец мотыльков

…Рассеянный, почти случайный взгляднавстречу из полуденного зноя…А мотыльки под колесо летяттранзитом из глубин палеозоя.В их пируэтах – сладостная боль.Аплодисменты им неинтересны.Ведь это их прощальная гастроль —смертельный трюк под куполом небесным.Они плывут чуть ниже облаковнад сонным царством тополей и зданийобрывками давно забытых снови ничего не значащих желаний.А мы из разных сказок, может быть,здесь, на разъезде, встретились случайно:в руке судьбы – связующая нить,но замыслы её скрывает тайна.Порыв. Освобожденье от оков.Фантазии рискованные сальто.И крылышки нелепых мотыльковна раскалённом зеркале асфальта…

Однажды перед рассветом

«Однажды перед рассветом приснится чужая местность…»

Однажды перед рассветом приснится чужая местность,Проступит в тумане замок, зарю прокричит петух…В аллеях пустого сада на мокрых ступенях лестницКакой-то пропащий грешник читает молитвы вслух.Стихает за поворотом простуженный скрип кареты,Взахлеб прочитает кто-то (а кто – разобрать нельзя),Что пахнут травой и ветром холодные волны Леты,И все мы в садах эдемских забудем самих себя.К полудню просушит ветер упавшее в воду небо,Зелёные крылья радуг, луга с голубой травой.Поэту дается время, как нищему корка хлеба,Как будто бродяжку в сенцы пустили на час-другой.Сутулится флаг на башне. В окне догорает свечка.Светает. На дне стакана осела ночная муть.Поэты живут недолго. Но тени их бродят вечно.Пускай же мятежным душам простится хоть что-нибудь!

Мимо города

Мне хорошо. Никто не ждёт.Мотает ветер провода,Гудит в трубе.И только киплинговский котБредёт за мной бог весть кудаСам по себе.Рядами – серые дома.Из-за оконного стеклаСтруится свет.Возможно, где-то я самаЗа шторкой розовой жила.А может, нет.Там кофе пьют. И чай горяч.Шары на ёлке. И пораОгни зажечь.Из репродуктора скрипачИграет Баха. Но играНе стоит свеч.Войду в трамвай, пустой, как храм,К стеклу холодному прижмуГорячий лоб.А чёрный кот остался там,Где кто-то аспидную тьмуПролил в сугроб.На запорошенном окнеКруженье жёлтых фар авто,Реклам мазня,И грусть, понятная вполне,Поскольку в городе никтоНе ждёт меня.Размажу слёзы по лицу,И этим право обретуЗабыть о том,Что по трамвайному кольцуЯ тоже кану в темнотуВслед за котом.И это будет всё равноТем, кто торопится туда,Где кофе пьют,Поскольку здесь давным-давно,Забыв без слёз и навсегда,Меня не ждут.Лишь ветер, плакавший в трубе,В огнях неоновых витрин,Сутулясь, вброд,Бог весть куда, сам по себе,За мною тащится один,Как драный кот.

Песня шарманщика

Нам, крылатым, золото не снится.Понапрасну небо не ругаем.Светятся огни чужой столицы,Там бредёт шарманщик с попугаем.Из колодца старого напиться,Скрипочку цыганскую послушать.Матушка, Небесная Царица,Сохрани нам Родину и Душу!Пахнет над землёй печёной грушей,Мятой и заморским шоколадом.Отстучала полночь равнодушноКаменная башня с циферблатом.Время… Со стола чужого крохи,Музыка навзрыд и небо ясно.На календарях чужой эпохиЧей-то звёздный час помечен красным.А крылатым тварям – только сети.Только звезды по небу картечью.Время – мимо нас. И ветер, ветер —Под ноги и в спину, и навстречу.

Эльдорадо

1Эльдорадо, Эльдорадо…Слеповатый свет в окне.Мне и золота не надо,Ничего не надо мне!Со страниц грошовой книги —Храп коней и скрип колёс.Это Запад, дикий-дикий.Дикий-дикий. Злой, как пёс.Он павлиньим опереньемЗастит детские глаза.Мажет мёдом и вареньемИ кусает, как оса.Горы цвета шоколада.Солнце прячется во мгле.Эльдорадо, Эльдорадо —Призрак рая на земле.2Тянет холодом с балкона.У стены – кривой трельяж,Где троится клёна крона,Барельефный бред фронтонаДа пустой осенний пляж.Жизнь идёт, собака лает,Листья падают, кружа.Дворник золото сгребает.Жить без чуда не желаетЗлая нищая душа!И противно, и тоскливоПить соломкой кислый сок.Широко и сиротливоВолны серого заливаНаползают на песок.Мне и золота не надо!Брички тянутся в пыли.Горы цвета шоколада.Эльдорадо, Эльдорадо —Сказка сказок, пуп Земли.Жёлтый лист летит из сада.Вонь бензина. Шорох шин.Эльдорадо, Эльдорадо —Злая шутка листопада,Бред ограбленной души…

Картинки издалека

1…А призраки пугливы, как рыбешкина отмели, где слабое теченье.Горит ночник. На стёкла липнут мошки.Хрустящий запах жареной картошки.Янтарный мёд. Вчерашнее печенье.Две створки фиолетового лета —пространство, наречённое началом.На лунном диске – контуры корвета.А над холодным пламенем рассветаодна звезда, зелёная на алом…2…Зелёный жирный жук в полуденной травеблуждает битый час, как в дебрях Амазонки.Копаются в песке две рыжие девчонки:у каждой – две косы, и ленты тоже две.Ветхозаветный дед, уставший жить давно,на солнце задремал и видит встречу с Богом.Мурлычет кот у старого под боком.На низеньком столе – костяшки домино.В гостиной – полумрак. С угла, наискосок,к дивану от двери – плетёная дорожка.На полочке – очки, поломанная брошка,пять спиц, клубочком шерсть и связанный носок…

Тени на гобелене

Рассветная ностальгия

Прибой носил бумажки от конфет.Спать было поздно, просыпаться – рано.На бледном небе проступал рассвет,Как парусная шхуна из тумана.Был ветер свеж, но ласков. В глубинеБольшого неба розовела птица.Из тех чудес, что видела во сне,Пришла пора какому-то случиться.И я уж рисовала на пескеНеясные магические знаки.В игрушечном цветущем городкеПо-утреннему тявкали собаки.Белел жасмин и нестерпимо пах.Зелёный плющ свисал через ограду.Рассветный луч на худеньких ногахСпускался по ступенькам к водопаду.В моей душе царил такой покой,Как будто я была замшелым камнем.Но запах дикой розы над водойНапоминал о чём-то очень давнем.Как будто в подсознании живётЗабытый сон, цветная кинолента,И память, спотыкаясь, узнаётЩемящую мелодию рассвета…

«В зеркале мутно: не видно лица…»

В зеркале мутно: не видно лица.Полуодетая, полунагая,я не решаюсь: с какого крыльцапрыгнуть в седло, от себя убегая?Может быть, поздно. И слишком темно.Заперта дверь. Не оседланы кони.Мне всё равно уже. Мне всё равно.Мне всё равно не уйти от погони.Не убежать. И себя не догнать.Всё безнадёжно. Любое движенье.Кто я? Скажи мне, моё отраженье!Но замутило зеркальную гладь.

Silentium

Так тихо за окошком по дорожке,Что слышу, как скребут на сердце кошки,Как лунный зайчик прыгнул на кровать.Печально ходит эхо вдоль фасада,Совсем одно и никому не радо.И лучше бы к нему не приставать.Оно у нас капризное и дикое,То плачет, то без повода хихикает,Как будто кирпичи кидает вслед.А мы с тобой – как в океане льдинки.Меж нами связь не толще паутинки:Чуть ветерок подует – и привет!Сгорают звезды, падая куда-то.Безмолвие торжественно и свято,Как на картине Рериха, точь-в-точь.А месяц намекает из-за тучи,Что мы друг друга понимаем лучше,Когда молчим, и между нами ночь.

Королева

Пока королева высоко на троне своёмСидит одиноко, и губы её сведены —Играют алмазы, рубины пылают огнём,И маска лица равнодушнее полной луны.Сиди, королева! И боже тебя сохраниСойти с пьедестала на залитый солнцем песок,Где рыцаря сердце под слоем тяжелой брони,Как колокол гулко зовёт, ударяя в висок.Не верь, что в латунной груди разгорается страсть.Алмазы – как звезды. Рубины играют, как кровь.Знай место своё, королева, и знай свою власть.И отблеск короны своей не прими за любовь!Пусть даже покажется: сердце – как птица в сети,И можно в огонь, не поморщась, до боли любя…Сиди, королева, владычица мира, сиди.Не трогайся с места. Поскольку зовут не тебя!Какое нам дело, что в мире бывает весна:В садах августейших и в зимнюю стужу – цветы.Сиди, королева, на троне высоком, одна,Сияй равнодушно, как в небе полночном луна,Что столько столетий на землю глядит с высоты…

В зелёном маленьком саду

В зелёном, маленьком саду,где птички райские поюти колокольчики звенят,прохожих веселя,за белой лилией в прудуна утлой лодочке плывётсмешной уродец, добрый шут,любимец короля.Кольцо в серебряном ларце,зари стихающий пожар.И заливается скворец,не хочет замолчать.Никто не знает во дворце,кому назначен тайный дар,ни коронованный отец,ни королева-мать.Никто не знает и о том,чья легкая рукаизящным, маленьким кнутомхлестала дурака.И нет печали никакойтому, кто хохоталнад убегающим сквозь стройпрезрительных зеркал…Но злы и лживы зеркала.У баловней судьбыглаза из венского стекла.О, как они слепы!И не понять им никогда,легкоранима какдарёной лилии звезда,зажатая в кулак.А там, в саду, прижав к щекекомок дневных обид,в забавной позе, на песке,с кровавой точкой на вискегорбун весёлый спит…

Увертюра

Холодный туман опалён факелами.Ночных мотыльков потянуло на свет.И как увертюра к заигранной драме —То всхлип клавесина, то дробь кастаньет.И надо решиться – от нянек, от мамок…Две лошади пляшут на заднем дворе,Гигантской турой возвышается замок,А мы – вроде пешек в бездарной игре.И что обретём… или что потеряем?Судьбу выбираем почти наугад:Стегаем коней у обрыва, над краем,И знаем, что пешки не ходят назад.В кустах голосят одичавшие кошки.В палёном тумане не спят короли.Ферзи ненадежны. Но свечка в окошке,И лестница в небо, от самой земли.А дальше – дорога, скрипучие ели,Беззвездная полночь, да цокот копыт.В долине пастух на осипшей свирелиСветло и беспечно играет навзрыд.

«Глухие стены алькасара…»

Глухие стены алькасараУвиты хмелем и плющом.Кольцо на пальце. И гитара.Сжимает нож рука корсараИ прячет розу под плащом.Морочит сердце серенадаПри свете дремлющей луны:Душе подпой – она и рада!О чём болит? Чего ей надоУ берегов чужой страны?Вздохнуло ласковое море —Изнеженный, ленивый зверь.Шаги в безлюдном коридоре.Свеча в руке. Ключи в затворе.Условный стук в стальную дверь.Метнулась тень. Упала ваза.Дохнуло ветром из окна.Как шёлк прошелестела фраза.Стук каблуков. Луны гримаса.Уключин скрип. И тишина.

«Прозрачная сказка осеннего леса…»

Прозрачная сказка осеннего леса:Какой-нибудь рыцарь на белом коне,А в башне дворца – никакая принцессаЧетыре столетия тенью в окне.Заря догорит, или полночь растает —Принцесса не помнит. Принцессе не жаль.А флейта звучит. И гитара играет.И пьяно рыдает разбитый рояль.Две птицы в лучах заходящего солнца.Трёхцветные листья на мокром мосту.Чумной этот мир красотою спасётся,Но может ли что-то спасти красоту?Смыкаются губы. Слипаются веки.Крылато и хищно висит тишина.А может, мне тоже остаться навекиНеназванной тенью в овале окна?

«А ночь глуха, как старая дуэнья…»

А ночь глуха, как старая дуэнья,Что в кресле спит.Фамильный замок. Осень. Воскресенье.Свеча чадит.Трюмо. Квадрат узорного паласа.В бокале – яд.Две мандолины жалобно и властноВдали звенят.Не позовёт гулять в аллее садаУсловный свист.По лестнице верёвочной не надоСпускаться вниз.Спит на коленях ласковая кошка.Блестит луна.Стальной решёткой забрано окошко.Бокал – до дна…Ещё письмо, полученное утром,Успеешь сжечь.Мантилья, отливая перламутром,Стекает с плеч.А песня та, вдали, ласкает ухо —В надрыв, навзрыд.И пустота. Лишь глупая старухаВ углу храпит.

«На память – розмарин в зачитанном журнале…»

На память – розмарин в зачитанном журналеМеж вкладышем цветным и пятою главой.Лениво, в три руки, Бетховена играли,И в окна заползал густой июльский зной.Белела у стены прохладная кушетка.Изысканных духов струился аромат.И ленточка в косе. И розовая ветка.И в чашке на столе остывший шоколад.Помпезный пышный штоф. Атласная шпалера.Мерцанье эполет. Небрежный разговор.Манеры скрипача. Улыбка флибустьера.И нервное слегка позвякиванье шпор…

Одуванчик

Прилетит из города синица.Расцветёт на клумбе одуванчик.На комоде пальчиком грозитсяКрашеный фарфоровый болванчик.Из окошка вынырнет кукушка,Намекнет, что время – отобедать:Красный борщ, хрустящая горбушка,Жёлтый мёд, приятная беседа…Жизнь течёт естественно и ровно,Как по лугу ласковая речка.Где же вы, Настасья свет Петровна,Потеряли мужнино колечко?Как же вам, сударыня, возможноНа гусара юного коситься?Аксельбанты, кованные ножны,Шитая на кивере косица.Бродит под окном корова Зорька,Муж глядит заботливо и сыто.Вы еще не знаете, как горькоПлакать у разбитого корыта!Жить бы вам да жить на белом свете —Сладкий чай, малиновая пенка.Ну, зачем, скажите, вздохи этиИ тоска небесного оттенка!Что вам за забота, дорогая,Мальчику чужому строить глазки?(Не хватает слов у попугаяАфриканской, солнечной раскраски!)Сдавливает тонкое запястьеЗмейка бирюзового браслета.Ах, Настасья, не было напасти,Да внезапно наступило лето.Всё прозрачней фраз сакраментальность.Но любовь – пушистый одуванчик…Вот на эту грустную реальностьНамекает крашеный болванчик.

На краю

На склоне солнечного дня —тенистых кленов благодать,травы сомлевшей запах пряный.Бутон в прическе у меня.Мне жалко косу расплетать.Кольцо на палец безымянныйпримерю тайно. До зарив светелке девичьей однана неразобранной кроватине сплю. И только фонари…да желтоватая лунасквозь облака, как зверь в засаде.А утром младшая сестрапурпурной бабочкой влетит:«Довольно нежиться, засоня!К обедне, сказано, пора:уже и папенька сердит,и удила кусают кони!Григорий в город ускакалкупить вино и пастилу.А вечером приедут сваты.Жених цветы тебе прислал.А ты их топчешь на полу?Они ни в чём не виноваты!Счастливая! И я хочучтоб так же: платье и фата,и кружева белее снега!»Сестрицу слушая, смолчу.На сердце – страх и пустота.Но всё готово для побега.Я ночью из дому уйду,рядясь, как нищенка, в тряпьё.Помилуй, Пресвятая Дева!Отвороти от нас беду.И пусть отчаянье моёне переполнит чашу гнева.Пусть не скрипит в повозке ось,не помешало бы ничтоподать условного сигнала.Чтоб всё желанное сбылось.И дочь беспутную за точтоб матушка не проклинала!

Сумерки

1В ладони ветра уроню лицо.Приснится ли, почудится ли мнеПушистый снег и звон колокольцов,И две свечи венчальных на окне.А на стекле причудливый узор —Как будто клочья вычурной фаты.А у фасада – нервный цокот шпор,И алые, озябшие цветы…2В ранних сумерках осеннихТо ли блики, то ли тени.В небо – шаткие ступени.Даже звёзды не видны.В мутном свете серебритсяОперенье мёртвой птицы.Слишком рано снег ложится,Слишком долго ждать весны.Тополя листву роняют,Снег летит. Собаки лают.Мимо призраки гуляютВ запорошенной степи.Чей-то плач. Шаги на крыше.Не пугайся, тише, тише:Ночь больна и хрипло дышит.Погаси свечу и спи…

Узор на скатерти с бахромой

Кончается лето. Вьюнки-граммофоныИграют мелодию пятидесятых.И пахнет полынью и перечной мятой.И солнце спускается по небосклону.И тень по паласу ползёт, как живая.И ветхая фея склонилась над пяльцами,И держит иглу узловатыми пальцами,Несбывшейся жизни узор вышивая.И этот узор, вышиваемый гладью,Становится сказкой, рассказанной в детстве,О розовом утре и юной принцессеНа фоне прибоя в малиновом платье.Но сказка как сказка – светла и понятна,А жизнь – это жизнь. И она не вернётся.Остались на скатерти яркие пятна —Босые следы заходящего солнца.

Восьмая нота

Восьмая нота

На ветру остывало лето.Серый день осторожно гас.И казалось мне, будто этовсё я видела, и не раз:сеть зелёная на заборе,силуэты песчаных дюн…Но сегодня в сонате моряне звучало каких-то струн.И возникла в душе усталость,как в тумане – подводный риф.На забытый почти мотивя стихи сочинять пыталась —буква к буковке, фраза к фразе…Но тяжёлый словесный комрасползался, как сгусток грязипод буксующим каблуком:хлюп да хлюп. И ни шагу дальше.Как безногий на марш-броске.Девяносто процентов фальшив каждой выстраданной строке.Словом, всё, что касалось губ,как-то сразу лишалось смысла,и картинка смотрелась кисло,как в тарелке вчерашний суп.Буквы в азбуке, ноты в гамме,всё надуманно, всё не так.Всё хотелось сгрести в кулак,бросить на пол, топтать ногами.А по клавишам листопадабрякал дождик одной рукой:семь значков звукового рядагасли радугой над рекой…Но однажды соната моряразразится, как гром небесный:мокрый тополь, дыра в заборе,крики птиц над свинцовой бездной.Встану рано, закину сети.(Сонный берег, туман, дорога…)Я поверю в волну и ветер,как язычники верят в Бога.В морок, в сонь, в черезпеньколоду,в рыбий мех, в квадратуру круга…Я поверю в восьмую ноту,в чистый голос, лишённый звука,что летит через зал Ла Скалабез афиш и оваций.Но…Словом, верить во что попалоглупо, пошло и несмешно.Но пейзаж… и не яркий даже:дождь, скамейка, вода, песок…Башмачок на унылом пляжетак беспомощно одинок.Тихий луч – как щенок у двери.Дьявол? Бог? Балаганный шут?Как, откройся, тебя зовутне по имени, но по вере!В тихий омут, где нет теченья,камень – плюх. И – круги, круги.Звук, лишённый обозначенья,значит больше, чем семь других.И душа, обретя свободу,тихо едет на небеса,заглушая восьмую нотускрипом пятого колеса.

«В сонном небе – журавли…»

В сонном небе – журавли,Самоходка на мели.Расхватали кораблиВсе попутные ветра.Нынче ясно, а вчераДождик лил, как из ведра,И до самого утраСвечи в окнах жгли.Был огонь, но нет тепла —Только пепел и зола.Пусть на нас не держат зла,Всё когда-нибудь простится:Жажда истину изречь,Наша сбивчивая речь,Наши волосы до плечИ восторженные лица!Перезрел запретный фрукт.В церкви с клироса поют.Или Дьявол баламутДетям головы дурачит?Он шутил, а мы всерьёзНа поставленный вопросЛовим ангелов за хвост,Как цыплят с соседней дачи…

Парки

1Снова летят куда-то узким гусиным строемв небе, на чёрном фоне, тени слепых старух:полночь меня сегодня не исцелит покоем —зол и смертель но болен бедный бессмертный дух…У кабака под дверью ангел отбросил крылья,снятся ему палаты с видом на мир иной.Плащ у ночного ветра пахнет дорожной пылью,морем и облаками, маками и луной.Некого звать на помощь. И оправдаться нечем.Кто-то в тумане плачет жалобно и навзрыд.Гаснет светильник Веры. Тает Любовь, как свечка.В белом гробу Надежда так безмятежно спит!А за стеклянной твердью, будто в чужой тетрадке,бабочка-однодневка влипла в квадрат окна.Ангел отбросил крылья. Бесы мозолят пятки.В темных глазах безумца – звёздная тишина!2Звёзды в глазах безумца. Клякса в чужой тетради.Чирканье ржавых молний. Горечь столетних вин.Тот, кто в сосуде тесном выращен смеха ради,вырвался на свободу, как из бутылки джинн!Слов ледяная глыба (смысла лишённый лепет)в кровь раздирает губы… (Знать бы о чём просить!)Кто из небесной глины наше уродство лепит?Кто из сухой кудели тянет живую нить?Вечность швыряет камни в бабочек-однодневок.Ангел такой прозрачный, видно едва-едва.Звёзд на осеннем небе – как на панели девок!(Я сочиню молитву… если найду слова…)Я не прошу прощенья. И не прошу отсрочки.Ведьмы гуськом, по струнке тянутся на восток.Рвутся цветные фразы. Скачут крючки и точки.В теплой руке согрелся маленький мотылёк…3Гаснут огни в подъезде. Ночь, не теплея, тает.Тихо душа врастает в тысячелетний лёд.Бог… ему сверху видно. Вечно он всех спасает.Хочет послать мне сыру… где-нибудь грамм пятьсот.Мрачно взъерошив перья, в парке не спит ворона.В окнах большого дома тихо погасят свет.Мячик луны неслышно скатится вниз, с балкона.(Я сочиню молитву стройную, как сонет)После бессонной ночи спит на полу русалка.Ветер сорвал с верёвки мокрые облака.Тихо. И странно больно. И непривычно жалкоскомканного в ладошке белого мотылька.Утро. А вместо неба – только туман и бездна.Только летят куда-то тени слепых старух.Только скрипит под ветром ржавая дверь подъезда:болен… смертельно болен бедный бессмертный дух…

Кино (каприччио)

Декорация – как судьба:вот Голгофа и три столба.И вершится высокий суд.И творится тяжелый труд.И толпится толпой народ.И у каждого свой черёд.И у каждого – звёздный миг,чтобы к горлу примерить крик,чтобы руки, как два крыла —всех простить и не помнить зла!И колеблется чья-то тень.И до неба – одна ступень.И зияет провалом Гроб.И прожектор – как дуло в лоб.Пахнет тёплой слезой хвоя.И у каждого – боль своя:кто огонь на шальном ветру,кто гармонь на хмельном пиру,кто танцовщик с одной ногой,или в снег – из окна нагой…Только мне не поднять Крестав кинопробе на роль Христа:будто в хилых поджилках – дрожь,будто каждое слово – ложь…

Бессонница

Вдоль длинных улиц шла зима.Темнели спящие дома,И только редко, кое-где светились окна.И улеглась уже метельПод утро в смятую постель.Хотелось спать. Или допить бутылку грога.Луч фонаря упал на стол.Хотелось спать, но сон не шёл.Вдали наметился рассвет, в конце аллеи.Давным-давно остыл глинтвейн.Портрету Гейне снился Рейн,Туман, обрывки парусов и Лорелея.Слабела ночь. Крепчал мороз.И у подъезда чей-то пёсДрожал, как грешная душа у врат небесных.Фонарь подумал и погас.И лишь осталась пара фраз,Как обнаружилось – пустых. И бесполезных…