Вавилон. Пламя

– Что говорит?

– Я это отказываюсь переводить, – покачал с улыбкой покачал головой. – Так не говорят в приличном обществе. Надо будет Минг сказать, что времена немного изменились.

– Что ты мне там собрался сказать? – спросила кицунэ недовольно, появляясь на пороге. – Что за праздник? Это кто?

Сакусэ радостно подбежала к ней, и Минг привычно подгребла ее рукой, по-матерински пряча за себя.

– Познакомься, Минг, это Къол. Мой верный друг и ближайший соратник во всех начинаниях.

Къол смотрел на Минг с любопытством, но манеры не растерял: он поклонился и представился, соблюдая аньянгский этикет. Кицунэ лишь громко фыркнула в ответ.

– Да уж. Золотой мальчик, ты удумал ко мне туристов водить? Проваливайте, сожру обоих.

– Вообще-то мы пришли попросить об услуге, о грозная и могучая кицунэ, – отвечал Варац насмешливо.

– Да-а? – заинтересовалась Минг. Она прошла в комнату и взглянула на тумбочку, где Сакусэ творила иллюзию до прихода гостей. Сейчас там ничего не было, но кицунэ все равно цокнула языком и покачала головой, поглядывая на свою воспитанницу. – И что мне с вашей услуги?

– А что нужно? Рыба? Зайцы? Человеческие дети? Двести черепков ворон?

– Живой мозг колдуна, – Минг окинула Вараца взглядом. – Твой не подойдет. За отсутствием.

– Она серьезно? – спросил Къол вполголоса. Кицунэ не удержалась от ехидного смешка.

– Проваливайте, говорю. Тут не ярмарка, и я не в настроении.

– Когда ты будешь в настроении, небеса разверзнутся и наступит судный день, – Варац сделал шаг вперед и неуловимым движением приложил печать к предплечью Минг. Та ощетинилась и отскочила:

– Пшли вон, колдунье, – сказала она с рычащими нотками в голосе.

Варац посмотрел на Къола и поманил его к выходу.

Когда дверь за ними закрылась, кицунэ встряхнула головой, унимая вздыбывшуюся на загривке шерсть. В человеческой иллюзии ее было не видно, но это не значит, что она не существовала.

– Не открывай дверь кому попало, – бросила она Сакусэ.

– Это же Варац, он не кто попало!

– Все, кроме меня – это кто попало! – отрезала Минг. – Это что? – она указала рукой на пустую тумбочку. – Почему я след чую аж снизу? Забыла, как рассеивать?

Варац и Къол ступили на крыльцо, щурясь на яркое солнце. Варац глубоко вдохнул и извлек из кармана портсигар. Къол подпер плечом деревянную колонну, от чего козырек крыши слегка качнулся. Чаек сегодня было особенно много; видимо, одно из китобойных суден зашло в порт.

– Ну и что? – спросил Къол, смотря на то, как Варац пытается раскурить крученку на ветру.

– Я крайне доволен, – сообщил Варац нечетко.

– Почему?

– Потому что я прав, – хмыкнул чародей. – Она не среагировала на печать.

– А камень?

– Сработал при прикосновении, – кивнул Варац.

– Интересно, – Къол провел рукой по бритой голове. – Значит, камень звенит при контакте с демоническими существами. А печать на них, как и ожидалось, не действует.

– Именно.

– Но почему, интересно? Может, какие-то особенности человеческого мозга?

– Почему, можно предполагать до утра, – Варац выдохнул дым. – Факт в том, что не работает. Ни на ней, ни на Лилит. Видишь, куда клоню?

– Вижу, – Къол выпустил изо рта воздух через плотно сжатые губы. – Но сначала же сработала. Как полагается, притом. Как ты это объяснишь?

– Пока никак. Ты видел печать, уважаемый демонолог. Сколько, как думаешь, нужно времени, чтобы ее разобрать?

– От двух тамис до трех лун, я бы сказал, – задумчиво промычал Къол. – Она пятиступенчатая, с перекрытиями. Эти самые противные в интерпретации.

– Кошмар, – ужаснулся Варац. – Тогда, боюсь, не получится.

– Не получится, – согласился Къол. – Что будем делать?

– Ничего, – пожал плечами чародей. – Вернемся к проекту, отпразднуем день первородного пламени. Я начну изучать некромикаре, как только представится возможность. Всю эту чушь давно запретили, но мы оба знаем, что запрещенные эксперименты просто сложнее отыскать.

– Печать я все-таки скопирую, – Къол сощурился на солнце. – Письмо пришлю, если что, – он вытянул шею, что-то высматривая вдали, и близоруко сощурился. – А это не Лилит там?

Варац затоптал окурок.

– Она, – он вздохнул, и рассмеялся: – Для нее порт как для меня хорошее вино. Место вечного интереса, надежд и разочарований.

Лилит о чем-то болтала с двумя оренхайцами возле доков. Къол поморщился при одном взгляде на них, безошибочно распознав пиратов. Как странствующий купец он чаще прочих имел неудовольствие сталкиваться с ними, и один их вид вызывал у него стойкое желание поквитаться за все варварства, что ему довелось наблюдать в своих путешествиях.

– Kaitora, – процедил он недовольно и глубоко вдохнул, борясь с гневом. – Не пойду ближе.

– Я тоже, пожалуй, воздержусь, – Варац остановился, не без любопытства глядя на то, как Лилит что-то говорит, а оба пирата внимают, кивая как болванчики. Лилит стояла спиной к чародеям, и не видела их, пока ее рыжебородый собеседник не кивнул их сторону, что-то при этом произнося. Лилит повернулась и помахала рукой, после чего вернулась к разговору.

– Друзья ее, что ли? – спросил Къол с некоторой неприязнью.

– Зная кирью, – Варац расправил плечи. – Скорее, инструменты.

– Нехорошо так говорить, – пробурчал островитянин. – Но я буду рад, если она их использует как-нибудь… неподобающе.

Варац тихо рассмеялся.

– Ну ты и животное, адельфос, я возмущен! Как можно говорить такие ужасные вещи, прямо уши вянут!

– Не паясничай.

– На закате мира прекращу, – кивнул Варац, следя взглядом за Лилит. Она попрощалась с пиратами, ловко избежав любых прикосновений, и энергично застреляла глазами, стоило ей повернуться к Къолу и Варацу. Посмотрев на оренхайцев, взгляды которых были преисполнены животной готовности к действию, Варац развернулся и зашагал прочь.

– Ну вам жить не хочется, уважаемые, честное слово, – сказала Лилит, нагоняя их. – Кто ж так пялится?

– Они еще и возмущаются?! – вспылил Къол, оборачиваясь.

– Тихо, здоровяк, – Лилит легонько похлопала его по плечу в успокаивающем жесте. – Придет твой час возмездия за все утопленные статуэтки, или чем тебе эти ребята насолили. Островная религия же мирная, или как?

– Это адельфос мирный, а не религия, – заметил Варац. – А им жить не надоело, среди бела дня в порту ошиваться? От них же за стадий налетами разит!

– Думаешь, стража будет с ними связываться? – усмехнулась Лилит. – У них корабль набит злыми оренхайцами, которые мечтают умереть в сражении и забрать с собой как можно больше народа, им только повод дай. Они стражу не провоцируют, а те старательно делают вид, что награбленное добро на их посудине это описанный товар. И уговаривают их выйти из порта поскорее.

– Низость какая, – Къол сокрушенно покачал головой. – Я был уверен, что хоть в Чинджу стража достойная.

– Достойная, – кивнула Лилит. – Но переть на сотню гневливых варваров – не достоинство, а глупость. Капитан бережет своих людей, раз уж на то пошло. Попытка ареста-то сам понимаешь, чем кончится.

– Все равно неправильно, – упрямо мотнул головой Къол. – Это принципиальный вопрос.

– Как угодно. Ну? Куда мы?

– В коттедж. Обсудим наши наблюдения. И поедим, – ответил Варац.

Захватив по дороге еды, они с комфортом устроились на кресле и диване, поедая лапшу. Лилит не ела, только мелко потягивала вино и ждала, пока Къол и Варац утолят свой голод. Она мелко барабанила пальцами по подлокотнику; по какой-то причине ей было тяжело усидеть неподвижно.

Варац, лишь слегка поклевавший лапшу, отставил ее в сторону примерно тогда же, когда Къол прикончил всю порцию. Вооружившись бокалами с вином, они устроились поудобнее и обратились к Лилит:

– Как ты себя чувствуешь после вчерашнего?

– Нормально, – Лилит дернула плечом. – Я ничего не помню, если вас это интересует.

– Просто беспокоимся о твоем самочувствии, – мягко сказал Къол, запивая лапшу вином. – Ты выспалась?

– Выспалась, выспалась, – Лилит подобрала под себя одну ногу. – К делу давайте?

– К делу, – Варац протянул ей камень источника. – Возьми в ладонь.

Лилит медленно протянула руку, и взяла мелкий камень двумя пальцами. При соприкосновении с ее кожей он тут же засветился, и зазвенел, и Лилит поспешила положить его на низкий журнальный столик. Варац покивал.

– Пока все указывает на то, что ты – демоническое существо, – сказал он. – Мы на этом худо-бедно сошлись.

– С трудом, – добавил Къол.

– Верно. Но ничего лучше у нас пока нет.

Лилит перевела глаза на металлическую печать, которая лежала на столе. Она с неприязнью кивнула на нее.

– А с этой херью что?

– Понятия не имеем, дорогуша, – вздохнул Варац. – Все на уровне предположений. Ты демоническое существо ментальной природы, как сатори. Как и демоническое существо, ты реагируешь на их близость. Ты почуяла сатори раньше меня, и отозвалась на дикую магию Минг.

Лилит раздраженно нахмурилась, и прижала палец к виску.

– Допустим, – сдержанно сказала она. – Что дальше?

– Пока – ничего, – Варац повел запястьем в воздухе. – Мы надеемся понять больше, когда Къол расшифрует печать. Это займет какое-то время.

– Много времени, – мягко добавил островитянин.

Лилит провела руками по лицу.

– Къол, – сказала она, отнимая ладони. – Ты же демонолог, твою мать. У твоей специализации один корень слова с тем, чем Варац меня считает. А ты, уважаемый чародей с тремя грамотами, сколько тебе там, говоришь, лет? Как вам двоим, таким одаренным, может быть нихера не понятно?!

– Мне жаль, кирья, – пожал плечами Варац. – Открытия не делаются за пару дней с бокалом вина в руке. Теперь я лучше понимаю, в чем корень, и в каком направлении копать, а это уже немало. Наберись терпения.

– Терпения? – тихий голос Лилит слегка задрожал. – Когда неизвестность вцепится в твое блядское горло своими сраными пальцами, и будет медленно сжимать их, когда день за днем ты будешь задыхаться все сильнее, когда ты будешь рыдать во сне от страха, потому что даже сны причиняют боль – вот тогда ты получишь право раздавать мне советы, уважаемый чародей.

Она поднялась с кресла в широком, решительном шаге.

– Терпения, блять! – крикнула она, и звонко хлопнула дверью. Варац шумно выдохнул.

– А надо было меня слушать, – он отпил вино. – Кто знает, что нам мог бы дать всего один разговор?

Вместо ответа Къол с грустью покачал головой.

– Она отойдет. Подумай лучше знаешь о чем? О том, что наше небольшое открытие сводит на нет труды всей жизни нашего дражайшего ректора. Он целый труд написал об опровержении теории демонического дуализма, если помнишь.

– Думаешь, это тут применимо? Теория дуализма никогда не подразумевала две… нематериальные сущности, как два разума. Только материю и нематериальное.

– Так ты смотри шире, – посоветовал Варац. – Идея, что бессмертное нематериальное существует в смертном материальном сама по себе абсурдна на бумаге. Но мы это наблюдаем, тем не менее. А в случае кирьи явно есть и человеческое, и демоническое.

– Потому что люди не владеют дикой магией и не растят рога?

– Именно поэтому, адельфос. Вопрос в том, как получить доступ к этому демоническому. И не будет ли это означать, что некромикаре снова начнет прогрессировать. Так или иначе, – Варац отставил бокал, и поднялся на ноги. – У нас еще куча работы, поэтому я пойду начну. А ты присоединяйся, когда тебе надоест печалиться.

Къол лишь тяжело вздохнул в ответ.

С наступлением ночи Лилит долго бродила по порту взад-вперед. Она ходила и ходила, надеясь, что спокойствие и ощущение себя рано или поздно вернется к ней. Но они не возвращались. Вместо этого ее охватило всепожирающее отчаяние, и Лилит ненавидела себя за то, что опять позволила себе на что-то надеяться. Раз за разом, год за годом она снова и снова наступала в уютную и доверительную ловушку надежды. И каждый раз она захлопывалась, пронзая тело острыми кольями. И каждый раз Лилит клялась и божилась сама себе, что убьет в себе всякую надежду. Но она не могла этого сделать. Надежда была ее стержнем и ее опорой, такой же прочной и необходимой, как и ненависть. Что-то, от чего она очень хотела, но никогда не могла избавиться.

Лилит протерла заплаканные глаза. Она развернулась и оглядела массивное здание трехэтажной плавучей таверны. Она понятия не имела, как у нее еще осталась хоть какая-то воля принимать решения. Ей казалось, что еще чуть-чуть, и она растворится сама в себе, передаст вожжи кому-то еще, и будет лишь молчаливым наблюдателем, полным безразличия к зрелищу того, как горит и полыхает ее прежняя жизнь.

Лилит прошла мимо трактирщицы, которая закричала на нее с самого порога. Игнорируя вопли за своей спиной, она поднялась по лестнице и направилась прямо к комнате Минг. Лилит широко распахнула дверь и замерла на пороге, увидев в полоске света спящее личико Сакусэ. Она повернула голову на вторую кровать, на которой калачиком свернулась Минг в обличии белого лиса. Кицунэ приоткрыла глаза и вопросительно повела ухом, глядя на Лилит. Потом широко зевнула, лениво потянулась и спрыгнула с кровати. Она покинула комнату уже в человеческой иллюзии, тихо закрыла за собой дверь и повернулась к Лилит. Сначала лицо ее приобрело насмешливое и немного недовольное выражение, но, вглядевшись в глаза своей собеседницы, кицунэ вздернула брови с волнением, почти с беспокойством. Лилит куснула губу, и оглядела коридор, в котором они стояли.

– Пошли прогуляемся, – тихо сказала она. – Надо поговорить.

Лилит и Минг спустились вниз, где трактирщица раздраженно гремела стаканами, пока уже знакомый Лилит громила неподвижно сидел за стойкой. Он коротко кивнул Лилит, и та рассеянно махнула ему рукой.

– Гребаные банды… – пробормотала трактирщица.

Они вышли на пустой причал, прошли до его конца и встали под фонарем. Лилит долго молчала, шмыгая носом и подергивая ногой. Минг стояла рядом.

– Ты знаешь про печати? – тихо подала голос Лилит. Минг недовольно дернула бровью, и кивнула. – Вчера я с ней контактировала.

Она царапнула свое предплечье.

– Варац спросил меня, помню ли я контакт, – ее голос сорвался и задрожал. Лилит закрыла глаза. – Я соврала, что нет. Потому что я не знаю слов, которые могли бы передать то, что я там почувствовала.

Она резко утерла слезы и отвернулась.

– Я пыталась сбежать от этого чувства. Но оно не уходит. Я будто расщепляюсь в пыль, Минг, – Лилит пронзительно посмотрела на кицунэ покрасневшими глазами, и шепнула: – Мне страшно. Мне еще никогда не было так, сука, страшно.

Минг посмотрела на тонкую полосу света на горизонте.

– Я тоже ее боюсь, – сказала она негромким, ровным голосом. – Но рано или поздно она заберет всех нас.

– Это неизбежно? – тихо спросила Лилит.

Минг едва заметно кивнула, опуская глаза.

– Я буду… – Лилит зажмурилась, сдерживая всхлип, и прерывисто выдохнула. – Я буду помнить себя, когда все закончится?

Она до боли сжала собственный локоть подрагивающей рукой.

– Не знаю, – едва слышно ответила Минг. – Когда пришло время, моя мастер помнила лишь три слова.

Лилит глубоко вдохнула, унимая плач.

– Я не знаю, о чем ты.

– Тебя вырастили люди. В тебе слишком много человека, чтобы ты знала, – ответила Минг. – Но я могу показать.

Лилит свело живот от одной мысли о том, что она снова ощутит вчерашнюю боль, испытает, как собственная память ускользает из ее рук, как агонизирующее пламя выжигает внутри все, оставляя лишь ее собственное имя. Она помотала головой. Минг мягко положила руку ей на плечо, и Лилит резко дернула им, стряхивая ее ладонь.

– Решай сама, – сказала кицунэ.

Лилит провела руками по лицу, и тяжело села на причал. Минг мягко опустилась рядом.

– Постарайся расслабиться, – тихо сказала Лилит. – Так нам обеим будет проще.

Минг ничего не ответила. Лилит посмотрела на нее, и замерла, скованная ужасом предстоящего. Но действие было незбежно. Все было неизбежно.

Сознание Минг было мягким, гибким, едва заметным для любого чувства и ощущения. Оно переливалось и танцевало, ускользая из хватки, словно тончайший неосязаемый вилюр. В его движениях Лилит чувствовала ловкость и силу, и эти ощущения передались и ей, немного ослабив удавку ужаса. Боли не было; была грация, уверенность, и едва слышимый, теплый смех.

Вуаль вилюра расступилась перед ней, и Лилит поразило пространство ее памяти, оно было замысловатым, сложным, но при этом почти пустым. Словно библиотека, которой однажды пришлось хранить в себе все книги мира, и где теперь пылилось лишь несколько старых томов. Пустота на полках не казалась сосущей или пугающей, она чувствовалась естественной, словно и задумывалась там кем-то очень знающим и мудрым. В этом была гармония, продуманность, от которой у Лилит по коже бежали мурашки. Она направилась вдоль полок, изучая пустоту и то немногое, что все же хранила память кицунэ.

Минг жила в разных частях Аньянга, в городах и деревнях, встречала множество людей, любила, дружила, даже имела человеческую семью. Когда-то очень давно, настолько давно, что их лица давно стерлись из ее памяти. После Лилит видела лишь леса; дождливые, древние, пасмурные, наполненные солнцем и утренним туманом, молодые, нетронутые, где в предрассветных сумерках звонко пели птицы. В какой-то момент в них появилась Сакусэ, а в Минг поселилась тревога; они много путешествовали и почти всегда искали новые места для жизни. Минг часто просыпалась от знакомого треска в воздухе, и ощущала внутри боль, словно ее раздирали на части. Тогда она будила Сакусэ и они бежали от этой боли. Это были червоточины. Они словно преследовали ее, и неизменно появлялись там, где оказывалась кицунэ. Минг свыклась с мыслью, что они вечно будут странствовать, но эта мысль вызывала у нее тоску. Кицунэ скучала по чувству дома, и хотела лишь обрести его еще раз, всего один раз. Она много лет искала это чувство, и ощутила его отголоски, когда ее полный ненависти хищника взгляд встретился с холодными глазами цвета аметиста. Злость вмиг ушла, а сердце сжалось чувством тепла и узнавания. Минг понятия не имела, откуда оно взялось, но жадно ухватилась за него и боялась лишь, что оно исчезнет, как одна из ее иллюзий. Но это была не иллюзия, и чувство никуда не ушло; оно и сейчас было с ней, где-то глубоко внутри, постепенно пуская корни и прорастая в ее сердце. Минг берегла его, как молодой росток, и любовно гладила его лепестки. Лилит ощутила всю глубину этой заботы, этой самоотверженной готовности защищать то, по чему кицунэ так изголодалась и чего так долго искала. И Лилит уже знала, что это будет частица, которую она заберет с собой в мир, когда покинет сознание Минг. Слишком легко и быстро она впитала его каждой своей порой, слишком сильно оно напоминало ей о чем-то важном, о чем-то давно забытом. Она пошла в другую сторону, возвращаясь в начало. Так рано, как ей позволяла собственная сила.

Минг жила долго, и ее память была не лучше или цепче человеческой. Чем дальше Лилит забиралась, тем более размытыми и трудночитаемыми становились воспоминания. Кицунэ помнила в основном эмоции, и в основном неприятные; они густились вокруг разноцветными клочками порванного воздуха, уже давно не привязанные к конкретным воспоминаниям. Но кое-что кицунэ помнила ярко и детально, и Лилит направилась туда, чувствуя в воздухе смесь тревоги, предвкушения и грусти.

Она увидела молодую девушку с длинными, светлыми волосами, одетую в гётэ и свободный халат. Лицо и руки ее были испачканы грязью, она сидела на полу крохотной минки, склонившись над одноухой рыжей лисой. Лис дышал хрипло и прерывисто, его когда-то густая и пушистая шерсть теперь была сальной, истончившейся и побледневшей. На теле лиса Лилит увидела следы некромикаре в виде крупных, черных пятен, которые постепенно съедали его плоть. Девушка осторожно гладила лиса по небольшому участку спины, который пока что не был поражен болезнью. Лис закатил глаза и затрясся в конвульсиях, и девушка прижала его к полу обеими руками, пока приступ не прошел.

– Пора, Хэй, – тихо сказала она, и Лилит с трудом разобрала ее слова через густой западный акцент, который явно относился к другому периоду времени.

Лис ненадолго перестал дышать, а потом снова вывалил язык.

– Ei… de… toi… – хрипло сказал он, едва выговаривая согласные.

Девушка закрыла глаза, и в последний раз коснулась его морды.

– Toi de ei, – тихо сказала она, и Лилит ощутила, как воздух вокруг них сгустился и задрожал. Она не могла ухватить перемены в нем, но эта перемена коснулась девушки неуловимым прикосновением тончайшего вилюра. Вилюр стал ее частью, и Лилит увидела молодую белую лисицу, которая замерла над бездыханным телом обнаженной женщины с медными волосами, чье тело было покрыто крупными черными язвами. Минг коснулась носом уха женщины, и медленно пошла к выходу. Она вышла в распахнутую дверь, ни разу не оглянувшись, и Лилит вышла вместе с ней, вместе с тем покидая разум кицунэ.

Минг проморгалась. Лилит ощупала свою руку. Чувство тепла, которое жило в Минг, осталось с ней, и немного оживило ее полумертвое сердце. Они молча обменялись взглядами.

– Можешь поехать со мной на Север, – негромко сказала Лилит.

Минг молча улыбнулась, и едва заметно кивнула. Еще немного посидев в тишине, они разошлись; Лилит направилась к студии, а Минг вернулась в таверну.

Лилит ощупала рану на боку. Она больше не зудела, но прикосновения все еще доставляли неприятные ощущения. Она погладила неровный шов, водя по нему пальцем. Напоследок царапнув рану ногтями, Лилит оставила ее в покое.

Она уселась за туалетный столик Вараца и долго смотрела на себя в зеркало. Она определенно узнавала себя в отражении. Лилит принялась искать в себе что-то чужеродное – новое выражение в глазах, манеру сводить брови, может быть прищур. Руки двигались так же. Так же щелкал ноготь. Так же ощущалась кожа.

Лилит впилась ногтями в заднюю часть своей шеи, будто желая продрать ее и нащупать хребет. Оставив там неглубокие царапины, она отняла руку, не меняясь в лице.

Постепенно темнело, а она так и сидела на одном месте, смотря в стол перед собой. И сидела так еще долго, даже когда взгляд перестал различать крема и тюбики.

Сложно сказать, думала ли она о чем-то конкретном. Позже ей так не казалось, казалось лишь, что она всеми силами удерживала себя от того, чтобы выйти на улицу без оружия, найти компанию пьяных здоровяков и обматерить всю их семью. Или напиться вусмерть и пойти плавать. Ничего из этого она не сделала. Но той ночью ей очень, очень хотелось.

Из забытия ее выдернул скрип входной двери. Варац зажег свет, замер на пороге в комнату и оперся плечом о дверную арку, смотря на Лилит через зеркало.

– Знаешь, страдать в одиночестве в полной темноте – это для тебя слишком поэтично, – сказал он с легкой полуулыбкой на лице. – Я был уверен, что ты напьешься и подерешься с кем-нибудь на улице.

– Я хотела, – Лилит подняла на него глаза. – Но не стала.

– Значит, все не так уж и плохо, – заключил чародей, медленно проходя в комнату. Он уселся на кровать. Лилит повернулась к нему боком. – Я пришел к тебе с предложением, кирья.

Лилит послала ему вопросительный, выжидающий взгляд. Варац щелкнул порсигаром, достал крученку, и перебросил его Лилит. Она поймала его левой рукой, открыла одним нажатием на замок, извлекла крученку зубами и захлопнула кейс.

– Эксперименты с печатями запрещены везде, кроме Севера, – Варац закурил. – И я хочу попытать счастья в Пиргосе. Для начала.

Лилит невесело усмехнулась.

– Не-чародеев в Пиргос отправляют за преступления, – она подкурила, затянулась и выдохнула дым. – Особо тяжкие.

– Увы. Но нам, в кое-то веки, зверства церкви могут оказаться на руку. В прочих частях света отпечатывать людей запрещено, что значит что отыскать хоть сколь нибудь верифицируемые исследования будет крайне трудно.

Лилит устало вздохнула.

– Чародеи и польза понятия несоместимые, – она стряхнула пепел. – Я всегда это знала. И понадеялась на вас только из-за отчаяния. Но вы не поможете. Ни ты, ни Къол, ни весь Пиргос вместе взятый.

– Знаменитый северный оптимизм, – Варац вгляделся в ее лицо. – Что-то еще случилось?

– Я говорила с Минг. Была в ее сознании, – Лилит отвернулась, делая затяжку. – Поразительное место, должна сказать.

Варац чуть подался вперед, подперев подбородок рукой.

– Демонические существа не бессмертны. Они перерождаются. Обучают детей дикой магии, чтобы те могли вместить в себя их… – она покрутила запястьем в воздухе. – Душу. Сущность. Демоническую сущность. Они живут долго, очень долго, пока неизбежно не заболевают некромикаре. И, когда приходит время умирать, перемещаются в новое тело.

Варац воспринял эту новость спокойнее, чем ожидала Лилит. В его взгляде не вспыхнуло лихорадочное любопытство, которое она уже наблюдала там прежде, по его лицу не загуляло радостное возбуждение. Он лишь задумчиво хмыкнул, глядя в потолок.