Вавилон. Пламя

– Каким? – Лилит сдержала вздох облегчения.

– Ментальные чары – очень мощный инструмент. Я бы посоветовала им воспользоваться. Мне насчет тебя поступали запросы весьма специфического характера. Можно с этого и начать. Я оповещу гостей, что ты выходишь на повышение и свободна для брони, – Эдне сделала глубокую затяжку и добавила чуть тише: – Оповещу и о том, что ты оказываешь нестандартные услуги. А какие это будут услуги – решать тебе.

– Спасибо, – едва слышно прошептала Лилит.

Заведение постепенно наполнялось гостями. Обведя их рассеянным взглядом, Лилит подумала, что этот бордель по сравнению с Плетью – просто проходной двор. Хотя, казалось бы, пространственная магия.

– Грандиозно! – с энтузиазмом прокомментировал Варац. – Чую катастрофу. Не верю в непродажное искусство, честных госслужащих и человечных владельцев борделей. Душки, какой ты описываешь эту мадам, в этом деле не выживают.

Лилит хмыкнула.

– Эдне очень далеко до душки. Сложно сказать, что она защищает – своих девочек или свои вложения. Так или иначе, она понимает что одно связано с другим, и это большой плюс для всех, кто на нее работает.

Варац кивнул.

– Полагаю, это лучшее, на что может рассчитывать проститутка. Или жиголо.

– Тебя печалит участь обделенных? – усмехнулась Лилит.

– Ничуть, – улыбнулся Варац. – Местные девушки – он кивнул в сторону обладательниц прозрачных платьев, занимавшихся гостями в зале. – Обращаются с ножами лучше нас с тобой вместе взятых. Защищать себя или нет – личный выбор каждого, абсолютно всегда.

– Любопытно, – Лилит засмотрелась на девушку, которая обслуживала их столик до этого, а ныне о чем-то шепталась с хостес у стойки.

– А мне вот любопытно, ввели ли они морение голодом в качестве одной из садистских практик. Если да, то решение интересное, но в таких случаях полагается спрашивать согласия, – проворчал чародей.

Он недовольно махнул рукой, привлекая к себе внимание. Лилит откинулась на подушки с улыбкой: наблюдать за тем, как Варац праведно скандалит в заведениях, стало одним из ее любимых развлечений.

Еда была неплохой, но Лилит сомневалась, что она стоила такого длительного ожидания. Блюда сульянской кухни вызывали у нее недоверие: вот этот волосатый мох, кажется, только что пошевелился. На вопросы о том, что она собирается поглощать, чародей лишь загадочно усмехался, пожимал плечами и озвучивал сульянские названия, Лилит незнакомые. Отставив от себя все волосатое и склизкое, Лилит сосредоточилась на сыре, который, хоть и имел странный земельный привкус, был очень даже вкусен.

Варац ел медленно, то и дело прерываясь на беседу или на раздумья. Лилит уничтожила весь сырный поднос и вернулась к вину, а он и наполовину не справился со своим волосатым мхом.

– Шоу будем смотреть?

Лилит пожала плечами.

– Оно интересное?

– Ничего принципиально нового, для тебя в особенности. Музыка поприятнее северной и антураж другой, разве что.

Вспомнив о чем-то, Лилит принялась задумчиво вглядываться в лица гостей, выискивая среди них сульянцев.

– Как думаешь… – она понизила голос до заговорщицкого шепота: – Каков шанс встретить здесь главу сульянской купеческой гильдии?

– Такой же, как и любого другого сульянца, – Варац заинтересовался. – А что? Опять работа?

Лилит кивнула.

– В гильдию тебя не примут, только если ты не отпетый жмот. Из растратчиков редко выходят достойные купцы, а гильдия – представительство лучших из лучших.

– Жаль, жаль… – Лилит постучала пальцами по столу, потом перевела взгляд на чародея. – Прогуляться не хочешь?

– Жажду, – он с готовностью отодвинул от себя недоеденный мох и встал из-за стола.

На улице пахло мокрым камнем и землей. Ливень успокоился, и даже ветер почти прошел, поддувая едва заметно, почти нежно. Небо посветлело, показались звезды и спутники. Кругом шумела вода, обильно стекая с козырьков крыш. Они дошли до крутой лестницы, узкой, длинной, врезанной в отлогий холм. Камень был избит и покрыт множеством разноразмерных трещин. Из некоторых пробивалась трава. Лилит невольно подумала о том, сколько несчастных посворачивали себе здесь шеи; если оступиться или поскользнуться на многочисленных неровностях, почти наверняка катиться будешь до самого низа.

Вокруг лестницы на крутом склоне буйно рос дикий орешник и бурьян. Молодые голубоватые листочки покоили свои ветви на перилах лестницы. Лилит и Варац медленно начали нисхождение; чародей придерживался за перила, Лилит же свела руки за спиной, сжав предплечье одной руки пальцами другой.

– Тебе когда-нибудь приходилось извиняться? – спросила она почти что светским тоном.

– Разумеется. При полном параде. В Академии, чтобы извиниться подобающим образом, полагалось встать на одно колено, нося при этом несуразный колпак, и сжимать петуха подмышкой. Непросто было, скажу я тебе: мой петух брыкался, клевался и всячески отказывался сотрудничать.

Лилит закатила было глаза, но потом на ее лице медленно проступила улыбка, когда она поняла, что чародей и не думал шутить.

– Только не говори мне, что это островной обычай.

– У островитян бывают странные традиции, но это не тот случай. Этот ритуал, как и многие другие шалости – наше с адельфос изобретение. И, как это часто бывает, мы в числе первых пострадали от собственного гения.

Лилит махнула на него рукой.

– А неплохо. Когда знаешь, что придется так унижаться, дважды подумаешь прежде чем сделать глупость.

– Не сметь! – Варац гневно зазвенел браслетами. – Привносить праведность в глупые студенческие забавы! Нами двигало исключительно желание надорвать животы, а наказание публичным унижением – дело рук церквуш, радость моя.

– Пожалуй, – согласилась Лилит, вспоминая, как однажды два дня провела в колодках в центре города. Иногда кто-то сжаливался и незаметно давал воды. Но плевали или швыряли гнилой овощ куда чаще. – Ты, судя по твоим рассказам, давно не был на Севере. Не скучаешь по родине?

– Ты открыла в себе страсть к светским беседам? – спросил чародей с долей ехидства в голосе. – Что за болтология?

– Просто интересно, – пожала плечами Лилит. – Я ненавижу Север. Всей душой, всеми фибрами ненавижу. Святош, тупорогих свиней, земель… Но почему-то всегда туда возвращаюсь, – она сдержанно вздохнула. – И чем дальше, тем больше мне кажется, что дело вовсе не в работе.

– Подожди-подожди, – Варац помотал головой. – “Дело вовсе не в работе”? Лилит, ты умираешь?

– Смейся-смейся. Только на вопрос сначала ответь.

– Вот мы и перешли от светской беседы к допросу с пристрастием, – хмыкнул Варац. – Начинаю привыкать к твоей манере вести разговоры. Скучаю ли я? А по чему, по-твоему, мне следовало бы скучать?

– Не знаю, Варац. Ты везде успел пожить. Где твой дом?

– Дом это что угодно, но не место. Люди, чувство покоя, ощущение себя… – он помотал запястьем в воздухе. – За чем бы ты ни гнался, дом там, где ты это нашел.

– Не знаю, – Лилит покачала головой. – Я возвращаюсь не потому, что скучаю. Думаю, что я… – она ненадолго замолчала, а потом сказала вопросительно, почти удивленно: – Надеюсь?

Варац вскинул бровь.

– Надеюсь однажды вернуться на другой Север, – неохотно пояснила она, а затем обреченно усмехнулась. – Словно это возможно. Словно надежда – не худшая вещь на свете.

– Все может быть, – пожал плечами чародей. – Правители умирают, идолы горят. Вопрос только во времени. А надежда это не преступление.

– Преступление против здравого смысла. Надежда лишает тебя свободы.

Лилит легко махнула запястьем, закрывая тему. С определенного момента даже самые немыслимые зверства – всего лишь необходимое зло. Наверняка так рассуждали и те, кто придумал изгонять и клеймить. И Лилит глубоко задумалась о том, так ли они неправы, как ей казалось всю жизнь.

– Гедонизм, – увещевал чародей, орудуя у лаборатории. – Это признание, что отсутствие ответа и есть ответ. Ты признаешь, что духовные вопросы это чушь собачья, и единственное верное решение – это набить брюхо.

– Я, может, всего пару раз видела, как ты ешь, – ответила Лилит насмешливо. Она сняла повязку, и, удостоверившись, что края раны все еще не зарубцевались, подготавливала новую. В мази больше не было нужды, но и снимать швы было еще рано.

– А отсутствие гедонизма, – захохотал чародей, с самого утра пребывающий в возбужденном настроении. – Это признание нерелевантности вопроса как такового. Духовные вопросы это чушь, а тело – еще большая чушь. Все на свете чушь, и когда понимаешь это, аппетит как-то сразу пропадает.

– Держу пари, студенты бы обожали твои лекции, – хмыкнула Лилит.

– Неплохо кручу, а? – подмигнул ей Варац. – Молодняк обожает подобное интеллектуальное рукоблудство. Из тебя, кстати, вышла бы сносная студентка. Скорее всего из тех, кто горячо спорит с лектором, а потом гордо проваливает предмет, не поступившись своими принципами.

– Смеешься? Я продам родную мать, отца и фамильную овцу за полчеканки, – фыркнула Лилит насмешливо. – Я неисправимая материалистка, забыл?

– Это та версия тебя, что не нюхала школьных стен и пыльных учебников, – заметил чародей. – А я не о ней говорю, заметь.

– Можно я остановлю тебя до того, как мы опять за это зацепимся? – спросила Лилит с усталой улыбкой в глазах. – Я не в настроении.

– Какая скучища, – фыркнул Варац, бросая на нее слегка подернутый беспокойством взгляд. – Ты опять удумала портить праздник своими терзаниями?

– Ни в коем случае. Просто настроена на тишину, – Лилит обрезала бинт и вернула на место плотный шелковый халат темно-фиолетового цвета, на днях сделанный ей чародеем. Варац коротко кивнул, показывая, что все понимает, но игривые искорки в его глазах говорили о том, что прекращать издеваться он, тем не менее, не намерен.

– Не морочь мне голову, дорогуша. У тебя на лице написано, что ты собралась идти топиться. Я, кстати, знаю отличный утес неподалеку от города – если не считать рыбаков, там довольно спокойно.

– Да-а? И сколько раз ты сам смотрел вниз с этого утеса, раздумывая, чего стоит сделать всего один шаг?

– Больше, чем ты раздумывала в этой жизни в принципе, – беззаботно парировал Варац.

– Туше.

Солнце светило ярко, бросая на пол студии отчетливую тень приоткрытого окна. Чародей приостановил ручную центрифугу и принялся сосредоточенно изучать один из образцов. Лилит наблюдала за ним с интересом.

– А тебе идет разбитая губа, уважаемый чародей, – заметила она. – Выглядишь почти мужественно.

– До тебя мне в этом смысле, как до небес, – Варац окунул металлическую соломинку в небольшую склянку и, достав ее, всматривался в сгустки отвара, разглядывая их на свету. Наконец, он удовлетворенно кивнул и принялся поочередно снимать сосуды, освобождая центрифугу. – Отфильтровались, слава богу, можно наконец закончить с этой чушью. Одевайся, пошли к Юки.

Лилит послушно спрыгнула с подоконника, на ходу отметив, что тело, несмотря на отсутствие постоянных тренировок, все еще ощущается гибким и контролируемым. Это ее обрадовало; ороговеть было легко, а вот восстановить былую подвижность – нет.

Лилит и Варац, пребывая в легких настроениях, не спеша направились в сторону приемной. Было жарко, даже знойно; на юге перемена сезонов ощущалась не так разительно, как на Севере, но даже для поздней осени Аньянга погода была аномально теплой. Варац удовлетворенно щурился на солнце и шел медленно, прогулочным шагом, явно наслаждаясь зноем.

– Интересно, откопала ли Юки что-то полезное, – Лилит оторвала листок от придорожного куста и принялась разглядывать светло-голубые прожилки.

– Увидим, но я бы на это не рассчитывал. Она хоть и стремится к академическому подходу, но все еще остается травницей в занюханной провинции. Которой приходится просить чародея о помощи, как только нужно сварить что-то сложнее харчей, – он легонько потряс сумкой, звеня склянками.

– То есть ты бы понял больше, доверь я вскрытие тебе? – спросила Лилит с сомнением.

– Никогда не любил анатомию. У меня вообще другая специализация, – фыркнул Варац. – Алхимию, кстати, тоже. Но тут уж пришлось поднатореть, иначе не выжить мне в моих кутежах… А что ты, собственно, надеешься выяснить, дорогуша?

Лилит чуть нахмурилась.

– Не знаю. У меня о контакте с ней никакой памяти. Но когда я очнулась, я что-то помнила. Там не просто что-то происходило, там происходило что-то, что показалось мне важным. Иначе не написала бы на полу эти каракули, черт знает что это значит. После сатори было похожее чувство, – она сморщилась. – Не знаю. Откуда у нее эта… сила, как думаешь?

– В Аньянге есть легенда о нурэ-онна, женщинах-змеях, питающихся людской плотью. Считается, что девушка становится нурэ-онна, если ей удается пережить взгляд василиска, и часть его сил переходит ей. Мир дикой магии – совершенно безумное место, где возможно абсолютно все. И, как я уже говорил, зачастую в народных сказках больше правды, чем в академических фактах.

Лилит покивала.

– И нет, – сказал Варац чуть мягче. – Легенд о рогатых мастерицах меча, способных убивать ребрами, я не слышал. Но я и не бард, кто знает…

– Не корми меня надеждами, будь добр, – фыркнула Лилит. – Если мы вдруг и разберемся в этой чуши, то не благодаря сказочкам и попрошайкам с лютнями.

– Барды – страшная сила, – улыбнулся чародей. – Никогда не недооценивай власть слова.

Лилит отмахнулась от него. Они остановились перед дверью с облупившейся краской с крохотным каменным крылечком.

Шел прием, это было понятно по голосам, доносящимся из-за закрытой двери. Лилит и Варац встали у узкого окошка, заставленного горшками с комнатными растениями.

Из приемной периодически доносился знакомый прерывистый кашель, принадлежавший мальчику, которого Лилит встречала здесь ранее. Кашель звучал резче и жестче, чем до этого.

Вскоре из двери показалась Юки в компании тучной аньянгки с явно больными коленями и мальчишкой, который, узнав Лилит, помахал ей рукой. Лилит помахала ему в ответ.

Лицо аньянгки – видимо, мамы мальчика – было усталым и печальным. Она избегала смотреть на своего отпрыска, это Лилит заметила сразу. Было ясно, что новости неутешительные; мальчишка схуднул и в целом выглядел более болезненно, чем до этого. Юки держалась прямо и собранно, давая женщине знахарские указания. Лилит в них не вслушивалась: она догадывалась, чем болен мальчик, и что бы Юки не назначила, это не поможет. Назначения были нужны лишь для успокоения и давались во имя веры в чудо. Подобные чудеса случались, но очень, очень редко.

Проводив пациентов, Юки тяжело вздохнула и обратила свой взор к Лилит и Варацу.

– Рассвет, дорогие мои, – она проморгалась уставшими, чуть расфокусированными глазами. – Прошу.

Лилит заметила, что банок с раствором стало больше, однако не могла указать, каких из них на полке не было в прошлый раз. Пока она разглядывала растворы, Варац протянул Юки одну из склянок, чтобы та изучила ее поподробнее.

– Как ваша рука, аджумма? – спросила Юки, зубами вынимая тугую пробку.

– Рука? В порядке. Отсутствие руки тоже ничего, – ответила Лилит, водя взглядом по банкам. – Раны на боку тоже заживают. Не сегодня-завтра можно снимать швы.

– Отрадно слышать, – она обмакнула соломинку в раствор, так же, как это делал чародей накануне. – А ваше ребро как, аджосси?

– Понятия не имею, – пожал плечами Варац. – Я его не щупаю.

Юки посмотрела на него с укоризной, ненадолго оторвавшись от разглядывания субстанции.

– Ну хоть у кого-то тело функционирует, как надо, – пробормотала она то ли недовольно, то ли облегченно. Она вновь закупорила склянку и оперлась руками о стол. – Относительно тела.

Лилит перевела на нее взгляд.

– Да?

– Наверное, будет лучше если вы сами взглянете, – сказала Юки после некоторой паузы. – Если желаете, конечно.

Они последовали за Юки в дверку, ведущую под лестницу. Спустившись в подвал, Лилит мельком бросила взгляд на изрубленное полено с бордовыми следами засохшей крови и парой инструментов, хранившихся отдельно, рядом с крепким алкоголем.

На столе, собранном именно под эти специфические цели, лежало тело с раскрытой грудной клеткой. Руки и ноги были закреплены ремнями, а голова – накрыта платком. Лилит остановилась возле стола, ожидая, пока Юки зажжет свет. Варац нетерпеливо пощелкивал ногтем.

Вспыхнул светильник, и Юки аккуратно сняла с тела мешковину. Лилит, ожидавшая увидеть алые внутренности – возможно, уже чуть посеревшие от времени – удивленно вскинула брови, застыв на месте. Она подалась вперед, вглядываясь в почерневшие, ссохшиеся комки, когда-то, похоже, бывшие внутренними органами. Запаха гниения не было, пахло скорее пылью, стариной и лежалой бумагой. Лилит дотронулась рукой до черного сплетения узелков, и ощутила, как те крошатся в ее пальцах.

Варац тоже склонился вперед

– Так было сразу после вскрытия? – спросил он напряженно.

Юки кивнула. Чародей отошел на пару шагов, явно усиленно о чем-то размышляя.

– Я знаю, что обещала не лезть, но вы сами все видите. Я обязана знать, что произошло, – сказала она с легким нажимом.

Уловив в ее голосе знакомые нотки, Лилит мигом потеряла интерес к черной паутине капилляров в груди Афаа и выпрямилась.

– Это ведь и вас касается, аджумма.

Глядя на Юки, Лилит вспомнила самую крайнюю банку на полке, и смутные очертания почерневшей конечности со скрюченными пальцами.

– Почему?

– Поражение тканей имеет схожий характер.

– Вы же говорили, гангрена.

– Я так и думала, – закивала знахарка. – Но, похоже, ошибалась. Это не гниение, это, скорее, иссушение. Полное. Остаются, – она демонстративно коснулась сыпучей паутинки в пустой грудной клетке. – лишь минимальные остатки.

– А остальное?

– Я не наблюдала процесс, – покачала головой Юки. – Но, судя по вашей руке, плоть просто испаряется, за неимением лучшего термина.

– Рука, – энергично сказал Варац. – Ампутированная рука еще у тебя?

Юки кивнула.

– Давай ее сюда, – безапеляционно потребовал чародей. Его голос слегка подрагивал от возбуждения.

Юки замялась.

– Она мне нужна для дальнейшего исследования…

– Для какого, к черту, исследования?! – повысил голос Варац. – Что ты там можешь исследовать, прости господи? Юки, – Варац выдохнул, насильно беря себя в руки. – Играйся с головой сатори, идет? А руку отдай тем, кто хоть что-то понимает в дикой магии.

Юки горделиво расправила плечи, обиженно поджав губы. Варац снова уставился в пол, поглощенный собственными размышлениями.

– Не держите зла, аджумма, – мягко сказала Лилит, делая шаг по направлению к выходу. – И отдайте мою руку, будьте добры.

Аньянгка прошла к выходу. Наверху она вручила Варацу банку с рукой, которую чародей тут же разбил об пол, разлив по паркету раствор и рассыпав осколки. Юки заругалась, но он, совершенно глухой к ее увещеваниям, схватил почерневшее запястье и подошел к окну, разглядывая его под светом. Его ноздри гневно раздулись.

– Раствор повредил ткани. Юки, кто тебя просил класть руку в гребаный раствор?! – крикнул он.

Не дождавшись ее ответа, Варац вихрем покинул приемную, вертя в руках экспонат. Лилит кашлянула, и извинительно улыбнулась.

– Прошу прощения за неудобства. Пятьсот юнов за зелья, будьте добры, – вежливо сказала она.

Лилит нашла Вараца в студии уже подуспокоившимся. Он курил возле балконной двери.

– Вряд ли это поможет, но я положил ее сушиться на солнце, – он затянулся.

– Потрясающе, – Лилит вскинула бровь. – Чего тебя так перекрутило, расскажи?

– Я изучил свою догадку, – вздохнул Варац. – И вполне уверен, что Афаа, как и тебя, поразила одна и та же дрянь.

– Ты о чем?

– Это болезнь, описанная в Экспериментах. Некромикаре.

Лилит нахмурилась, вспоминая.

– Это которая была на отпечатанных? – спросила она.

Варац кивнул.

– Каждого, на чью кожу было нанесено начертание, поражала некромикаре. По срокам – от тамисы до одной луны. Она прогрессировала с разной скоростью, но исход всегда был один, – Варац стряхнул пепел. – Впрочем, ни один из них так и не очнулся после наложения печати. В отличие от тебя. Так что сомневаюсь, что здесь все так просто.

– Про нее еще что-то известно?

– Почти ничего. Считается, что ее вызывает непосредственно контакт с печатями. Но я поищу, может, в последние годы были какие-то исследования.

– Весело, – хмыкнула Лилит, садясь на край кровати. – А что Афаа? Думаешь, и у нее был контакт с печатью?

– Есть теория посмелее, – Варац затянулся, и выбросил окурок в окно. – Но ее надо доработать. Я прогуляюсь, поищу в лавках камень источника. Пойдешь?

– Вообще, я бы вздремнула, – Лилит устало хлопнула глазами. – Сегодня вечером же встречать корабль?

– И верно, – Варац цокнул языком. – Вылетело из головы.

Рассеянно потерев виски, он направился к шкафу с явным намерением что-то в нем отыскать.

– У меня припасена очень особая бутылка на чрезвычайно особый случай. Я планировал приберечь до конца света, но это куда лучше, честно признаюсь, – сказал он, присаживаясь на корточки и шарясь в вещах. Наконец он извлек оттуда сверток, по форме напоминавший бутылку, и отставил его в сторону.

– Это на вечер.

Лилит улеглась, и мягко погрузилась в сон. Стук входной двери настиг ее уже на полупути в знакомые сновидения о спиралевидных деревьях, которые она всегда запоминала ярче прочих.

Корабля пришлось подождать какое-то время: они никогда не прибывали по расписанию. Лилит и Варац вдоволь нагулялись по порту, надышались морским воздухом, наговорились, успели заскучать и вновь разговориться, когда из-за скалы показался обильно освещенный фонарями фрегат с гордо реющим над ним флагом Островов.

– Любопытный факт: судостроительство на Островах появилось только после вступления в международные отношения. Которые, в свою очередь, начались с захватнических амбиций Сульяна… – начал Варац, но Лилит перебила его:

– А как они между островами перемещались до этого?

– На каноэ, лодках из массива. Видела бы ты, какую они там красоту наладили: ходят по расписанию, возят желающих… Раньше было сложнее: нет каноэ, вот и сиди себе на родной пальме. Через знакомых передавай, что нужно. Впрочем, нужды часто посещать другие острова раньше и не было, разве что на другое племя войной пойти. Давай отложим урок истории. Смотреть на то, как швартуют фрегат, нужно молча и с наслаждением.

Лилит наблюдала за крупными островитянами, залихватски управляющимися с веслами и корабельными канатами. Она заметила, как небольшая группа сульянских моряков поглядывает на их работу свысока, мол, мы бы справились лучше. В ней появилось задиристое желание обжулить их в кости, но она с ним справилась: вряд ли Варацу захочется проводить сегодняшний вечер в портовой таверне.

Протянули мостик, и пассажиры начали сходить на причал. В основном купцы, прибывшие к дню первородного пламени – одному из самых крупных праздников года в Аньянге. Лилит всегда радовалась, если вдруг оказывалась в Чинджу в этот сезон: праздник напоминал ей о летнем солнцестоянии, которое раз в год отмечали в Коши. В детстве она обожала эту ночь, и это было одним из немногих воспоминаний о старой жизни, которые ей хотелось сохранить.

Корабль постепенно пустел. Пассажиры толпились на причале, нагруженные мешками, тюками, рюкзаками, сумками и ящиками. Лилит наблюдала, как они медленно разбредались по порту: кто-то искал встречающих, кто-то сразу направлялся в таверны или другие кварталы, кто-то разминал спину, затекшую от корабельных гамаков. Толпа всегда оказывалась интереснее, чем виделась поначалу. И в ней жило множество любопытных историй.

– Вон того детину видишь? – шепнул Варац, кивая на рослого лысого островитянина. – Смотри, как озирается.

– Тебя ищет?

– Посмотрим, как скоро найдет, – Варац извлек из складок мантии портсигар.

– Ты бы еще в ящике спрятался.

– Чтоб ты его забила гвоздями? Нет уж, дорогуша. Дважды в такую ловушку попадается только законченный оптимист.

Островитянин долго щурился в их сторону, а потом жизнерадостно помахал рукой. На соседний причал ему пришлось проталкиваться чуть ли не лбом вперед: народу там набилась тьма. Его темнокожая голова возвышалась над толпой, и Лилит стало любопытно, действительно ли он выше нее или так только кажется издалека.

– Племя авва, – пояснил чародей, глядя на снующую в толпе лысину своего друга. – Они все гиганты.

– Не наврал. И правда выше.

– Ну так, – кивнул чародей. – Будет, что обсудить.

– Рост? – вскинула бровь Лилит.

– Нет. Мою кошмарную закомплексованность и посредственные шутки, – со смехом ответил чародей.

Островитянин подошел, широко улыбаясь ровным рядом белых зубов. Варац повернул к нему голову, не вставая.

– Дорогуша, тебя заждешься. От сирен статуэтками отбрасывался, или что?