Вавилон. Пламя

– В курсе, – кивнула Лилит. – Но как еще ты это объяснишь?

– Мутация, – кивнул Варац убежденно. – Можно не сомневаться. Это, плюс дикая магия, плюс червоточины… Любопытная картина!

Упоминание эпизода с червоточиной вызвало в Лилит непрошенную волну раздражения. Она сжала и разжала кулак.

– Плевать мне на твою картину, – отчеканила она. – Как и на то, почему на мне растут эти гребаные рога. Я тебе об этом рассказала, чтобы попросить помощи. У нас с тобой прекрасная гармония, уважаемый чародей – ты не лезешь не в свое дело и не задаешь идиотских вопросов, а мне не нужно на них отвечать и делать вид, что мне не все равно. Предлагаю оставить все, как есть.

Варац посмотрел на нее, вскинув бровь.

– И да найдут страждущие покой в отрицании. Лилит, будь я проклят, если мне не плевать, кто ты и откуда родом. Про червоточину мне любопытно, но и только. А еще, – он кивком указал на ее омертвевшую руку. – Вот этому вот плевать на твое наплевательство. И чтоб мне провалиться прямо здесь и сейчас, если твоя искаженная внешность, владение дикой магией, тот факт, что ты открыла червоточину и твоя хворь не связаны. И если не понять, как именно, ты, вероятно, умрешь, – он склонился, поравнявшись с ней и сказал с ехидной усмешкой: – А если ты умрешь, ты не сможешь выполнить заказ!

Лилит сделала попытку его пнуть, но чародей шустро отпрыгнул. В его глазах заплясало задорное злорадство. Лилит прожгла его взглядом, и вернулась к свежеванию куницы.

– Тебе явно не несколько тысяч лет, – издевательски хохотнул чародей. – Ведешь себя как ребенок.

– Слушай сюда, сука, – Лилит резким движением отбросила тушку. – Я тебя терплю, потому что мы нужны друг другу. Мы не друзья, не коллеги и не любовники, чтоб ты так со мной разговаривал, это ясно? Поэтому захлопнись и не мешай мне готовить ужин, или следующим, что съедят гаки, будет твой сраный язык.

Варац захихикал, потом с улыбкой взглянул на ночное небо.

– Вот теперь, – сказал он довольно. – Мне не скучно!

Ила, Тира и Даена были повязаны двумя общими тайнами. Близняшки молчали про рога, Даена молчала об их еретичестве. Втроем они строили большой шалаш – связывали вместе отборные ветки, закрепляли папоротник, прикапывали основание землей и вырезали окошки. Еще четыре рабочих руки быстро превратили долгострой Даены в проект, который имел шансы увидеть свое завершение.

– Когда придут разбойники, мы спрячемся в шалаше и будем стрелять камнями из окон, – Ила высунула голову из небольшого отверстия в стене. – Будем держать осаду, как в крепости!

– А Курви в осаду возьмешь? – захихикала Тира.

Ила смутилась и бросила в сестру пучком травы с землей. Тира заулюлюкала, дразнясь. Даена посмотрела на нее вопросительно.

– Че, влюбилась что ли? – спросила она почти с осуждением. – В этого дурачка?

– Сама ты дурочка! – обиделась Ила. – И ничего не влюбилась, отвяньте обе. Суки вредные!

Тира расхохоталась.

– Да ладно тебе, иш обиженная! Дуться брось! Хочешь схожу к нему за тебя?

– Чего-о? – Ила чуть покраснела и затеребила в кулачке штаны.

Даена нахмурилась.

– Кончай трепаться, девки. Ежели крышу не доделаем завтра дожжем подмоет все, – она старалась, чтобы голос ее звучал не так недовольно, но выходило плохо.

Тира проигнорировала ее, продолжив говорить с сестрой:

– Ну схожу, скажу гулять его зовешь.

– Не пойду я с ним никуда! – пискнула Ила.

– Ну вместе пошли, трусиха! В речке купаться, втроем.

– А меня бросите? – спросила Даена обиженно. – Ради мальчишки?

Тира развела руками извинительно.

– Денек дай, Дань? Чай не развалится шалаш-то. А потом крышу доделаем все вместе, а?

Она отвернулась, чувствуя внутри гнев и горечь.

– Ну идите, купайтесь. Раз вам мальчишка дороже меня.

В глубине души она надеялась, что ее тон заставит девочек отступиться и перестроить свои планы, но этого не случилось. Они даже не стали ее успокаивать, вместо этого начав планировать между собой, как им половчее захомутать Курви. Даена ушла, а они, казалось, даже не заметили. Остаток дня она провела дома, в слезах горечи и злобы, сердясь на девочек и на себя. За ужином отец заметил ее смурное настроение, и заговорил:

– Чего стряслось? Поссорились?

– Не поссорились, – буркнула Даена угрюмо. – Они меня отшили, чтоб с мальчишкой шашни водить.

Отец улыбнулся снисходительно.

– И ты обиделась?

– Да не обиделась! – ответила она звонко. – Просто… Ну…

– Милая, у всех своя жизнь. Даже у твоих маленьких подружек. И чем раньше ты поймешь, что мир не вращается вокруг тебя, тем лучше.

Она фыркнула в ответ, насупившись.

– Однажды и ты влюбишься, – улыбнулся отец. – И тебе тоже будет не до подружек, помяни мое слово.

– Вот еще… – пробормотала она. – Тять, нельзя друзей бросать из-за мальчишки, ты не понимаешь что ли?!

– Даена, – сказал он уже строже. – Мы все испытываем плохие чувства. Уныние, злость, обида – все это испытания, которые нужно пройти. Когда будешь молиться перед сном, вспомни, почему ты ценишь и любишь своих подруг. Подумай, почему в тебе играет обида, и прости их. Что мы делаем, если случается что-то плохое?

Даена посмотрела на него исподлобья и ответила неохотно:

– Благодарим бога за то, что имеем.

Отец одобрительно потрепал ее по голове.

– Вот и умница.

Поначалу Даена планировала провести день дома, занимаясь делами, как ей посоветовал тятя. Но что-то внутри нее протестовало против того, чтобы молча идти на поводу у… она сама не могла сказать, чего именно. Но остро ощущала, что должна что-то сделать, сама принять решение. И она приняла его – она пойдет строить шалаш сама, без девочек, как и много дней до этого. Пусть делают что хотят. А она будет строить.

Твердая в своем решении, Даена взяла из дома кухонный нож, которым обычно резала веревки и обтачивала палки, и направилась в подлесок. Еще на подходе к шалашу она услышала смех: Илы, Тиры и чей-то еще. Она крепче сжала рукоять тупого ножа, чувствуя закипающий в душе гнев.

Детские ссоры похожи одна на другую, потому что образовываются вокруг эгоцентризма, свойственного детям. “Вы что, коровы, привели мальчишку в мое секретное убежище?” – слова ревнивого ребенка, которому кажется, что все ополчились против него. “Оно не твое, а наше! Кому хотим, тому и показываем!” – ответ другого ребенка, столкнувшегося с агрессией и критикой своих действий. “Нож убери, психованная!” – возглас третьего, который хочет казаться храбрее, чем есть.

Пока взрослые, наблюдая за детской ссорой, видят лишь свалку незрелости и мелких обид, дети принимают участие в полноценной войне, проживая эмоции так интенсивно, что они поглощают их целиком, выжигая изнутри. Когда в том, что можно было бы счесть игрой, участвует невероятной силы гнев, вспыльчивость, обида и кухонный нож, не нужно быть ведуном, чтобы издалека увидеть приближающуюся катастрофу. В этот раз, впрочем, обошлось. Относительно – девочки сцепились в драке, и Даену быстро забороли, отобрав нож, который она сжимала скорее для угрозы, чем действительно собираясь его применить. Повыдирав друг другу волосы и извалявшись в траве, они обменялись кричащими репликами: “Вали отсюда, сука рогатая!”, “Чтоб вас клеймами пожгли, предательницы!”. На этом все кончилось. Испачканная в земле, навзрыд плачущая Даена бежала домой, и ей хотелось выть от боли и унижения. Эмоции улеглись не сразу, но в конце концов она успокоилась, выплакавшись и расколотив один из глиняных горшков.

Не ощущая больше непосредственно обиды, Даена, тем не менее, почувствовала что-то еще. Что-то, что заставило ее сесть на пол в углу и долго думать, машинально переводя взгляд с одного предмета быта небольшой хаты на другой. Она помнила искаженное злобой лицо Илы и хмурое, высокомерное выражение Тиры. Помнила, как глупо себя почувствовала, когда ее повалили на землю, отобрали нож и вцепились ей в космы. Даена посмотрела на свою правую руку, в которой до сих пор сжимала обрывок льняной рубашки Илы.

От детей можно ожидать сиюминутного гнева и глупостей, с ним связанного. Дети часто ссорятся и дерутся, потому что только учатся тому, что мир не всегда таков, как им хочется. Но бывают дети, которые не могут или не хотят учить этот урок. И если в таких детях достаточно силы и решимости, чтобы менять мир под себя, то страшно представить, сколько вреда может причинить один обиженный ребенок.

Ила и Тира – еретички, которые приносят ворон в жертву старым богам. Вот доказательство – перья, клювы и лапки, висящие на стене шалаша в качестве украшений. Это не просто игра, они убивают животных ради кровавых языческих ритуалов. И сказали Даене, что Бог – это придумка. А потом побили за то, что она нашла их секретное убежище. Никаких преувеличений, вот синяки. А на них точно такие же – сходите и посмотрите.

За еретичество полагались клейма. Но, посовещавшись, деревня решила, что слова одного ребенка – недостаточное основание для вынесения подобного приговора. Впрочем, история близняшек казалась гораздо менее складной, чем история Даены. Сошлись на том, что семье лучше покинуть Кошь. Они не стали спорить, покорно согласившись уехать.

Ранним утром погрузили телегу. Их провожал Курви, помогая с мешками. Даена стояла поодаль, опираясь плечом на стену хаты, и перебирала пальцами ног холодную землю. Солнце только начало вставать, было прохладно и туманно. Заплаканная Ила утерла рукавом нос. Тира бросила на Даену последний, полный злобы взгляд, прежде чем они уселись в телегу, а отец семейства занял место возницы. Ощущая внутри злорадное торжество, Даена мило улыбнулась и помахала ручкой на прощание. Телега тронулась с места, и ухмылка не сходила с лица Даены, пока та не скрылась из виду. Курви, оставшийся во дворе с ней наедине, посмотрел на нее с растерянным страхом. Чувствуя себя сильной как никогда, Даена зашипела на него, как дикая кошка, и показала обсценный жест, который однажды увидела на дороге в ссоре двух купцов. Мальчик отвел глаза, а девочка, усмехнувшись, вернулась в хату, собираясь готовить завтрак. Настроение у нее было превосходное.

Лилит подскочила во сне, будто чего-то испугавшись. Она гневно оцарапала землю под собой, и из-под ее пальцев вылетело несколько комков темного грунта.

– Что ж такое, твою мать!!! – возопила она почти отчаянно и погрузила лицо в ладони, испачканные землей.

Варац, присутствия которого она даже не заметила, посмотрел на нее с интересом, но ничего не сказал. Лилит долго сидела недвижно, будто стыдясь поднять глаза на чародея. Тот взял в руки деревянную ложку и помешал содержимое котелка.

– Можешь не рассказывать, если не хочешь, – он подул на похлебку, остужая ее.

Лилит вздохнула глубоко, унимая дрожь в губах. Она была один сплошной сжатый комок нервов, до предела натянутая струна, в любой момент готовая лопнуть.

– Не могу выспаться, – сказала она, поддавшись своей слабости. – Снится дрянь всякая, каждую ночь.

Варац смотрел на нее, внимательно слушая.

– Меня будто утягивает, – сказала Лилит тише. – В воспоминания. И я ничерта не могу с этим сделать. Я… – она сжала кулак и несильно ударила себя по колену, поджав губы. – Я теряю почву под ногами. Каждый день все сильнее. Как я могу думать о настоящем, если…

Она махнула рукой, оборвав саму себя. Для того, что она испытывала, не существовало нужных слов. Варац подул на ложку.

– Знаешь, вокруг полно людей, от которых ты услышишь что-то вроде: “все мы совершали ошибки”, “я тоже делал ужасные вещи”, и прочую чушь тех, кто никогда тебя не поймет.

Лилит подняла на него глаза. Варац попробовал похлебку, мелко жуя кусочки мяса.

– Не поймет, что действия в нашем прошлом – вовсе не ошибки. Они те, кто мы есть. Скажи-ка, – он отложил ложку и посмотрел на нее. – Честно, без отговорок про работу и все остальное. Тебя мучает совесть? Хоть иногда?

Лилит надолго задумалась, превозмогая желание сорвать злость на чародее и провести оставшийся в день в молчаливом угрюмии.

– Нет, – наконец ответила она. – Не мучает.

– Вот именно, – кивнул Варац. – Потому что ты живешь в точности так, как хочешь. Каждое твое действие, каждое решение сделало тебя такой. Но это не значит, что ты не меняешься. Можно зарыть голову в землю и попытаться спрятаться от перемен, только вот какой в этом прок?

Тон его был спокойным и размеренным, словно он не обращался к Лилит, а разговаривал сам с собой. И лишь поэтому она нашла в себе силы промолчать.

– Я мог бы еще порассуждать о страхе, желаниях и прочей дребедени, но я и так уже превысил сегодняшний лимит занудства. Завтрак, а? Глазастые уже с колокол на запах урчат, достали сил нет.

Лилит кивнула и подвинулась к котелку. Ей хотелось сказать спасибо, но она чувствовала, что Варац и так все понимает. Он ответил на ее безмолвную благодарность коротким, ни к чему не обязывающим кивком.

Опытным путем Лилит выяснила, что после целого дня, проведенного внутри своей головы, ясности не прибавляется. Зато усталости – очень даже. Она смотрела в пламя последнего для этого странствия костра. Они уже достигли пригорода, усеянного рыбацкими минками. Путники и горожане то и дело встречались им на пути, многие везли ручные тележки. Лилит провожала их безразличным взглядом, не ощущая внутри привычной радости от близости города. То и дело она поглядывала на снежные шапки гор.

Лилит уснула с трудом, но это была ее первая спокойная ночь с червоточины.

Ее не мучали сны или ожившие воспоминания, тьма не смотрела ей в душу, моргая отсутствующими глазами. По пробуждению Лилит не почувствовала сосущей, тоскливой пустоты. Она просто распахнула глаза, и глубоко вдохнула. Справа от нее провезли четыре ручные телеги и носилки. Путники громко переговаривались.

– Не очень умно. Спать рядом с дорогой, – Минг в человеческом облике сидела рядом, аккуратно поджав под себя ноги.

– Рыбой пахнет! – радостно подхватила Сакусэ.

Лилит приподнялась на локтях.

– А Варац где?

– Ушел, – Минг кивнула головой в сторону города.

– Сказал что-нибудь?

Кицунэ пожала плечами. Лилит поднялась на ноги.

– Ну, пошли.

Чинджу казался вдали, потянулись придорожные торговые прилавки со всякой всячиной, которую обычно закупают в дорогу. Лилит слегка улыбнулась, глядя на суету скупых торгашей. Они зазывали покупателей, переругивались друг с другом, выкладывали товар и из кожи вон лезли, чтобы продать его. Жили своей жизнью, полной личных забот. Она видела их, по-настоящему видела: пожилую женщину без зубов, тучного низенького мужчину со старыми шрамами, каких не бывает у простых торговцев, молодую маму с дочкой. У каждого на лице было свое выражение, а в глазах – свой мир, которым они были поглощены полностью. Это был завораживающий момент, словно она увидела знакомый образ в том, что раньше было свалкой абстрактных форм. Это было похоже на откровение, но Лилит даже не успела прочувствовать его: наваждение быстро рассеялось, и она, немного разочарованная, вернула глаза на дорогу.

– Ну, Минг, – обратилась к ней Лилит. – И в чем твой план, поведай? Любопытно, страсть.

– Мой план? – переспросила кицунэ чуть рассеянно, выглядывая что-то вдали. – Я уже сказала. Идти с тобой.

– Куда со мной? В Чинджу? На Север? С какой радости?

Минг промолчала в ответ, продолжая смотреть вперед.

– Делай что хочешь, – махнула рукой Лилит. – Впрочем, вряд ли тебе нужно мое разрешение. Ты явно не из тех, кто принимает отказы.

– Мхм, – промычала в ответ кицунэ и неожиданно улыбнулась. – По крайней мере будет не так одиноко, а?

Лилит не поняла, чье одиночество Минг имплемировала своей репликой, но решила не уточнять. Пошевелив омертвевшими пальцами и кивнув на свою руку, она перевела тему:

– Ты говорила, что можешь помочь.

Кицунэ бросила короткий взгляд на ее пальцы, после чего вернула глаза на очертания города впереди себя.

– У тебя нет подмастерья, потому что ты не хотела находить? Или потому что плохо искала?

Лилит вопросительно вскинула бровь.

– Просто ответь, – Минг посмотрела на нее янтарными глазами.

– Наверное, плохо искала, – пожала плечами Лилит. – Если ты мне даешь только эти два варианта ответа.

Кицунэ кивнула.

– Времени немного, но оно еще есть.

– Погоди, погоди, – засмеялась Лилит. – Это ты мне так говоришь, что мне нужно передать знания, пока еще есть время? Которого немного, я верно услышала?

Ответа не последовало. Лишь короткий взгляд, говоривший сам за себя.

– Понятно. Помощи от тебя, конечно, – махнула рукой Лилит. – Конченная. Почему я вообще решила, что ты скажешь что-то внятное?

Минг с улыбкой пожала плечами. Лилит поймала себя на мысли, что даже сердиться на нее не может. Она обратила взгляд к Сакусэ:

– Малая, хватит пялиться на людей. Не пялиться, в городе держаться за меня рукой и не отпускать, сопли вытирать рукавом, а лук вообще дай-ка сюда. Свалились мне на голову, две идиотки. Жить где будете?

– Найдем где.

– Ну, найдите, – усмехнулась Лилит. – Желаю удачи. А я первым делом забегу к старым друзьям, – она похлопала себя по льняной сумке, в которой покоилась голова Льгашмына.

Чинджу встретил их обыденной суматохой, отдававшейся в груди Лилит радостным звоном. Она ощутила облегчение, ступив на привычные улочки. Пережитое за последние несколько лун стало казаться дурным сном. Ощущая, как разжимается хватка на ее горле, Лилит улыбнулась и с наслаждением вдохнула.

– Ну, – отойдя от оживленной улицы, Лилит отпустила растерянно озирающуюся Сакусэ и поправила торбу. – Я по делам.

– Если будем нужны, мы в порту, – Минг положила руку на основание шеи Сакусэ, беря ее под контроль своим объятием.

– Скатертью! – Лилит махнула им рукой и нырнула в сеть узких улочек, направившись прямиком к норе. Город разбудил ее, окатил ледяными брызгами, заставив поежится и стряхнуть с себя сомнения и меланхолию прошлых дней. Она чувствовала себя почти так же, как до похищения. В ней играл азарт, задор, глушивший усталость от многодневного странствия, слегка маниакальный восторг и предвкушение. В ней не было вопросов. Было лишь действие.

В этот раз было открыто, и Лилит бесцеремонно ввалилась внутрь, распахнув дверь чуть ли не пинком. Дори повернул голову на резкий звук и лицо его приняло удивленное выражение.

– Опять твоя морда тут?

Лилит подошла.

– Дори-Дори-Дори… – она цокнула языком и уронила льняную сумку на стойку. Послышался стук костяных кружек.

– Че за вонь? Ты че сюда приперла, полоумная? – спросил Дори весело, с любопытством принюхиваясь.

– Подарок. Ты открывай, не боись.

– Иди нахер! Сама открывай, раз тебе надо больше всех, – фыркнул Дори, доставая кружку. – Соджу?

Лилит кивнула и вытряхнула из сумки голову. Где-то сбоку, из полумрака послышалось шипение. Дори закашлялся от резкого запаха.

– Твою мать во все дыры, Лилит, у меня тут люди пьют!!!

– Знаю, – она гордо сжала голову в обеих руках. – Хватит белоручку корчить. Глянь кого поймала.

Дори вгляделся в подернутые разложением очертания, не меняясь в лице.

– Че, наместник какой? – спросил он, переводя глаза на нее. – Убери репу, кому говорят! Лучше вообще вынеси ее нахер отсюда!

Лилит плотнее сжала пальцы вокруг головы. Послышался негромкий склизкий хруст.

– Северный наемник, – сказала она, чуть покачивая ногой. – Сидел тут, когда мы с тобой болтали в последний раз. Помнишь?

Дори подал ей кружку соджу.

– Я каждого из ваших помнить должен? Вы северяне на одно лицо все.

Лилит широко улыбнулась, и вернула голову в сумку. На ее руках остались склизковатые, сине-зеленые следы, а запах гниения впитался в кожу. Настороженно следя за ее движениями, Дори подал ей кружку соджу. Лилит неторопливо отпила.

– Мой охотник, – пояснила она. – Вез на Север под конвоем. Сначала миром уговаривал поехать, представь, – Лилит фыркнула. – Какой идиот вообще решит, что я способна задвинуть заказ?

– Фиалочка, заведи друзей, а. Я занят, – Дори грубо почесал обширный ожог на лице.

– М, – Лилит загадочно улыбнулась. – Пыль с кубков стираешь? Ну стирай, стирай.

Попивая соджу, Лилит думала. Дори был одним из самых алчных скотов, которых она знала, и скорее всего он заложил ее Льгашмыну легко и непринужденно за соответствующую сумму юнов. Этот ответ был гораздо проще, чем предположение, что Дори вовлечен в заговор с северными охотниками или церковью. Из этого вывода следовало следующее: провоцировать Дори на прямой конфликт означало лишиться полезных связей и доступа в нору, и делать этого ради мнимого самоутверждения Лилит не собиралась. Судя его реакции, он отлично понял намек в виде головы, и пока этого было достаточно. Удовлетворенная таким раскладом и закрывшая для себя эту тему, Лилит невзначай огляделась.

Наметанным глазом приметила в углу бело-черное пятно, от которого исходило шипение. Вглядевшись в полумрак, она различила в смутный женский силуэт, с плеча которого что-то свешивалось. Дори незаметно шикнул на Лилит:

– Не пялься, дура!

– Шишка чтоль?

Дори незаметно кивнул.

– Поняла.

Лилит повертела в руках кружку. Она подумала, что чем круглосуточно пасти нору в поиске новых потенциально опасных лиц, куда проще собрать их здесь вместе разом. Она посмотрела на Дори:

– Что-то я на мели в последнее время. Гудеж закатить не хочешь?

– Всегда за, Фиалочка, – оживился Дори. – Начальный капитал есть?

– Найду. К вечеру город кликнуть успеешь?

– А то. По полной гудим, с порошками?

– А как еще? – усмехнулась Лилит. – Пойду за деньгами. Бывай.

Лилит направилась в комнаты, где они с Дарири квартировались до похищения. В них оставалось около тысячи юнов и несколько вещей, которыми она не особенно дорожила. Лилит шла туда не торопясь, и позволила себе немного постоять на площади возле небольшого фонтана. Погода была хорошей, и она наслаждалась спокойствием и уверенностью, по которым успела соскучиться за время своего странствия.

Добравшись до места, Лилит легко вздохнула, сощурилась на солнце, и открыла дверь.

– Рассвет, аджумма, – улыбнулась она с порога. Хозяйка, подметавшая полы в холле, подняла на нее голову.

– Закат, – сказала она несколько удивленным тоном. – Куда вы пропали так внезапно?

– Дела появились, – Лилит сократила расстояние. Хозяйка слегка поморщилась от резкого запаха грязи и немытого тела. – Я за вещами. Не будете ли так любезны?

Аньянгка, которая была ниже ее на по меньшей мере две головы, разорвала визуальный контакт и вернулась к уборке.

– Комнату я освободила. Вы не платили за простой, – ответила она сухо.

– Ага, – кивнула Лилит. – Виновата.

Она сделала паузу, наблюдая за движениями хозяйки.

– Заплачу сейчас. Из той тысячи, что лежала у меня в комнате.

– Ничего не знаю, никакой тысячи не видела, – фыркнула хозяйка в ответ. – Только два комплекта одежды. Их я выбросила.

Лилит задумчиво постучала пальцами по торбе.

– Разумеется. Они просто отрастили ноги и сбежали. Каждый день такое вижу.

– Удумали меня в воровстве обвинять? – вспыхнула аньянгка. – Я честная домовладелица! Выметайтесь, или позову стражу!

– С удовольствием выметусь, – Лилит сделала еще шаг вперед. – Когда вернешь мои деньги.

Аньянгка возмущенно открыла рот, и сделала шаг в направлении выхода, но Лилит грубо схватила ее за плечо.

– Далеко собралась, сука старая? – сказала Лилит тихо, заглядывая ей в глаза.

Аньянгка дернула плечом, но Лилит лишь сжала его крепче.

– Хочешь посмотреть на последнего, кто удумал у меня воровать? – она ловко развернула голову и сунула ее в лицо хозяйке. Та отшатнулась и взвизгнула. Лилит схватилась за рукоять меча: – Ну? Позовем стражу, а?

На глазах хозяйки, полных растерянной мольбы, выступили слезы.

– Прошу, аджумма, вы же знаете как все работает… Деньги не у меня, давно не у меня! – затараторила она. Лицо ее стремительно зеленело.

– Меня это не волнует, – Лилит подошла ближе, и аньянгка попятилась. – Ты их взяла, тебе их и возвращать.

Аньянга всхлипнула и утерла слезы.

– Но вообще меняй крышу, хозяйка, – Лилит цокнула языком. – Обнести тебя должно быть гораздо сложнее. Что у них, все ходоки на ювелирных лавках? Идиоты.

Фыркнув, она плотнее обернула голову Льгашмына льном.

– Ну? Весь день буду ждать? Живее! – прикрикнула она на опешившую женщину. Та резко вздрогнула и выбежала из холла, направившись в свою комнату.

Лилит съела небольшую порцию лапши, попутно поболтав с лавочником о том о сем. День был жарким, и разговор вышел ленивым и непринужденным. Еще немного пооколачивавшись возле стойки, Лилит направилась на рынок, где присмотрела себе пару легких кожаных перчаток. Торговка сочувственно посмотрела на ее почерневшие пальцы, и предложила сделать скидку, на что Лилит посоветовала ей заткнуться, в противном случае пальцев не досчитается уже она. Заплатив полную цену, Лилит пошла в бани. Потихоньку начинало вечереть, но у нее было еще два-три колокола, прежде чем в норе начнет собираться народ. Как раз достаточно, чтобы отдохнуть и настроиться.