Штрафбат для Ангела-Хранителя. Часть третья

Андрей снова судорожно сглотнул, помотал головой, справился с нахлынувшими эмоциями и хрипло продолжил:

– Пальцы, говорит, будем резать… у неё говорит, десять пальцев, а у нас полчаса, три минуты на палец. Так что, говорит, соглашайся быстрее. А я сижу на стуле кое-как, чуть ли не падаю, уж так они меня сапогами-то испинали, сижу, весь в соплях кровавых, да и связан по рукам и ногам. И всё голову ломаю: как же из этой жопы вывернуться-то? Их же пятеро! И сигнала она мне всё не подаёт, и не подаёт, я сижу, терплю, а сам даже доплюнуть до него не сумел – губы опухли, что твои пельмени, ну, да ещё пообещал этой падле, что я ему зубами кадык отгрызу. А он как параша лыбится, и команду своим подаёт, режьте мол…

– Неужто отрезали? – хмуро спросил Степан.

– Отрезали, падлы. – Андрей снова сглотнул, – Она как заорёт, и мне как доской по башке сигнал: «давай!» Ну, как бы это сказать… вроде вспышки перед глазами. Знаешь, как бывает, когда кулаком в глаз получишь?

Степан молча кивнул.

– И мне вроде как озарение: извернулся, даром, что связанный, и по ножке стола ногами-то херррак! Да ловко так получилось, что и фашист этот на пол со стула сверзнулся. Уж как, не помню, но я рядом с ним на полу оказался, чуть ли не нос к носу! Смотрю в его глаза поганые, а они круглые такие, по полтиннику. Ну, да я вместо «здрасте» по харе ему лбом! Руки-то связаны! Он орёт, я его лбом-то по рылу долблю, он, гнида, уворачивается, руками меня за голову ухватил, глаза нащупывает, чтоб выдавить, значит. Я зажмурился, ничего не вижу, и тут чувствую: упёрся я мордой во что-то поганое, противное, жилистое… А это горло его! Ну, я и вцепился зубами… Фу, гадость-то, а!

Андрей вновь ощутил на губах противный солёный привкус крови фашиста, и его чуть не стошнило.

– Тьфу, бля… как вспомню…

– А Агнюша что же? – направил его воспоминания в нужную сторону внимательно слушавший его Степан.

– А вот тут то самое невероятное, Стёпа, – Андрей испытующе уставился на собеседника, – такой она фокус-покус отчебучила, что и в цирке такого никогда не покажут. Ты металл расплавленный видел, ну, свинец там, или олово, к примеру?

Степан утвердительно кивнул.

– Уж не знаю я, что там за тумблер у неё внутри включился, да только вся она, вся, слышишь, как слоем жидкого металла покрылась! Вся блестит, и переливается, как из ртути. И хрень эта ртутно-блестящая, что на ней, пули держит! Они по ней из двух автоматов в упор, а ей хоть бы хны! Броня!

– Так ты говоришь, жидкий же металл! А жидкий металл он же…

– Да не тот это металл! – кипятился, рассказывая события того дня, Андрей, – Другой! Особенный! Жидкая, но броня! Прикинь?! А я как раз в этот момент повернулся! А она хлобысь! Руками обоими размахнулась и в этих, с автоматами, две таких… стрелки такие две метнула, прямо в лобешники обоим, и к стенке ими их и пригвоздила! Они сначала, как капли жидкие были, а как воткнулись, опять затвердели, а потом она подходит, руки протягивает, а они снова как ртуть потекли, и в её тело из жидкого металла снова, как капли втянулись.

– А палец? – беспокойно спросил собеседник.

– А-а, палец-то! Да, палец! Лежит на столе, кровь там набрызгана, она подходит, а он так хоба, в капельку жидкого металла превратился и к ней в руку втёк, опять же, как ртуть, понимаешь?!

– Ага. – Степан внимательно слушая невероятный рассказ Андрея, нервно облизнул пересохшие губы.

– А я этого гада коленкой к полу прижал, и никак додушить не могу, а она подходит, и из этой брони у неё прямо из руки кинжал такой, хоба! И вырос! Она его хыдыщ в глаз этим кинжалом. Тот сразу и сдох.

– А кинжал куда делся?

– Да никуда! Он в её руку втянулся! Вырос мгновенно, и обратно же и убрался! Я-то не видел, а она мне потом уже сказала, что первых двух фрицев она точно также, этим кинжалом заколола. Я смотрю – они на полу валялись, одному в башку ткнула, второму в грудь. Обоих насквозь.

Андрей перевёл дух, вытер выступивший со лба пот, посмотрел осоловелыми глазами на Степана:

– Уж не знаю, рассказывать тебе дальше, или нет?

– Как не рассказывать?! – возмутился Степан, захваченный его повествованием, – давай уж до конца!

– Ладно. Но ты обещал, помнишь? Потому как дальше вообще началось… такое… не поверишь.

– Да верю я тебе, верю, давай уже! Не томи!

– Бери, говорит в руки два автомата. Да пару подсумков с магазинами на себя вешай, сейчас, говорит, будем прорываться. А куда там прорываться?! Я на ногах-то еле стою, уж так они меня знатно отметелили, а она меня не слушает, подходит она ко мне сзади, и так раз! Меня руками за пояс! Мне почудилось, что как будто в воду ледяную упал. Глядь – а по мне эта хрень зеркальная растекается, сама, как живая! Меня то в холод, то в жар бросает, я стою, и уже весь в этой блестящей хреновине стою, как будто меня в ртуть обмакнули! Я – глядь! А Агнии нету сзади!

– А куда же далась? – Стёпа аж раскрыл рот от удивления.

– А вот ещё один её фокус-чпокус! Я ж тоже в тот момент ни фига не понял, спрашиваю её: «ты где?» А я, говорит, вся вокруг тебя! Растеклась по мне, по всей поверхности, понимаешь?! Защита, говорит, класса, э-э… как его, забыл, ультимат… абсолют… а, вот, ультабс, ультимативный абсолют! Ты, говорит, как в танке, тебе и снаряды нипочём, но только на 30 секунд. Беги! И я рванул.

– Так ты ж на ногах, говоришь, еле стоял?

– Ну да! А как она меня в эту шубу ртутную одела, силы удесятерились, боль исчезла. Я бегу, а она из всех автоматов разом палит, во все стороны. Очередь – труп, ещё очередь – ещё труп. Уж сколько она их там положила, я не считал, да только за эти полминуты она несколько магазинов расстреляла.

Андрей горестно замолчал, опустив голову. Степан тронул его за локоть:

– А дальше?

– Дальше… Летел я как ветер, за полминуты метров четыреста отмахал, почти до лесу домчались, и тут… короче, выключился у неё внутри этот тумблер, и броня эта испарилась. Не успел я до лесу добежать – снайпер пулю в спину влепил. Агнюшу пробила навылет, а во мне застряла. Вот такая финита ля комедия. Очухался я, а идти и не могу…

Андрей тяжко вздохнул и уронил голову, не в силах справиться с нахлынувшими эмоциями – дальше вспоминать было совсем тяжко.

– Ну, и? – подтолкнул его Стёпа.

– Потащила меня на себе. Волоком. Гитлеровцы – за нами. До болота дотащила, как-то замаскировались там за бугорком, на болотине-то. Да полынью рядом она пробила, ну, вроде, как потопли мы… Эти полезли, провалились, чуть сами в этом болоте не перетопли, ну, и не пошли. Гранат покидали, постреляли, и ушли. Короче поверили, что мы потонули в болоте.

– Ну, а вы что же?

Андрей снова вздохнул и продолжил:

– А что мы? Потащила она меня дальше. По болоту, да по лесу потом. Тащила весь вечер, несколько километров. А наутро нас нашли. Очухался в госпитале, после операции. Случайно узнал, что она на этом же этаже лежит. Кое-как доколдыбал, а она… – у Андрея свело скулы, появился комок в горле, – а она… короче… всё, говорит, заберут меня… всё, что надо, я, говорит, тут сделала, и… а сама… еле живая… почти не дышит, как свечечка сгорела… вот.

Андрей отвернулся, чтобы незаметно смахнуть предательски навернувшуюся слезу.

– И что? Забрали?

– Ну! В ту же ночь. Вот только это мне и осталось от неё…

Андрей полез в нагрудный карман гимнастёрки и бережно вынул аккуратно свёрнутый листок бумаги. Развернул, протянул товарищу.

Степан пробежал единственную строчку глазами, покачал головой, вернул бумажку Андрею:

– Хорошо написано. Обещала вернуться?

Андрей молча пожал плечами.

– А вот я думаю, что не зря она тебе тут так написала: «жизнь стоит того, чтобы жить, а любовь стоит того, чтобы ждать». Ведь что-то же она этим хотела сказать? Верно? Ну не просто ж так она тебе тут начиркала? Ведь с умыслом?

Андрей покивал головой, соглашаясь.

– Вот, и я тебе скажу: живи и жди! Сказала, что вернётся, значит, так и будет! – и хлопнул ободряюще Андрея по плечу, потом, как будто вспомнив чего-то, вскинул руку, бросил взгляд на часы: – ох, ёлки-палки, мне ж тут надо… Андрюха, друг! Мне б тут с тобой ещё посидеть, да не могу! Может, останешься, часика через два я освобожусь, посидим?

– Да нет, извини, Стёпа, не могу, должен лететь обратно – погода лётная, и работы у меня сегодня много. Ещё пару вылетов точно делать придётся…

– Ну, тогда… – с сожалением вздохнул майор Дунько.

Андрей встал, одёрнул гимнастёрку, протянул руку:

– Ну, давай, Стёпа!

– Давай, Андрей!

Крепко обнялись, похлопали друг друга по спине, и Андрей, не оглядываясь, пошёл по ходу сообщения в сторону машины, которая должна была доставить его к оставленному им на поляне «Шторху».

Глава 22. Частичное Просачивание Сущности.

Огромный, бесконечный, уходящий за горизонт, зал Коррекции Жизненных Линий был почти полон, свободных мест почти не было – шла активная работа. Стройными рядами, терявшимися в далёкой непроглядности, располагались белые бутоны Динамической Коррекции, ДинКоры. Время от времени какой-либо из бутонов, со стороны напоминающий закрытый бутон белой нимфеи (а попросту говоря, белой водяной лилии), раскрывался, трансформируясь и разворачиваясь в белые крылья, и прервавший свою работу А-хранитель, взмыв над бесконечным полем ДинКоров, покидал рабочее место. Тут же освободившееся место занимал его коллега, влетевший в зал, и ищущий место для работы.

А работы было невпроворот – их подопечные снова затеяли Большую Войну, и работы у всех А-хранителей было столько, хоть отбавляй. Хотя, справедливости ради, те, кто эту Большую Войну затеял, были как раз в полной безопасности, а вот миллионы и миллионы остальных всё сильнее и сильнее закручивало в водоворот смерти: кто-то завоёвывал, грабил, жёг и насиловал. Другие защищали свою Родину, своих детей, своих близких. И те и другие с ожесточением убивали, убивали, убивали. Убивали, стреляя друг в друга из винтовок, автоматов, пистолетов и пулемётов, кололи штыками, резали ножами, рубили сапёрными лопатками, кромсали тела друг друга фугасными и бронебойными снарядами, рвали тела противника осколками миномётных мин, обрушивали на головы противника гроздья авиационных бомб…

Время от времени по стройным, белоснежным рядам ДинКоров А-хранителей вдруг как будто мело страшной, тяжёлой тенью – они целыми рядами вдруг темнели, как будто потухая изнутри. Это смерть мела своей косой их подопечных – война полыхала, шли кровопролитные бои, и костлявая с косой собирала в это время обильную жатву. Доселе плотно сжатые, белый бутоны из сложенных крыльев вмиг тускнели, как покрывались пепельным налётом. Затем расслаблено распестрыживаясь, крылья опадали, обнажая испуганные лики А-хранителей, отражающие растерянность и страх. И роняя отдельные пёрышки, эфирные тела А-хранителей безвольно и расслабленно поднимались над ровными рядами белоснежных бутонов, и их не имеющие веса и инерции уже безвольные тела неудержимо уносило вдаль потоком, проносящимся под сводами огромного зала.

А-хранители, влетевшие в зал Коррекции Жизненных Линий, и рыскающие над стройными рядами белоснежных ДинКоров, и подыскивавшие себе удобное местечко для работы, при виде этих своих бывших (уже) коллег, растерянных, посеревших, и трепещущих от грядущей неопределённости, и только что потерявших работу, быстренько плюхались в первое освободившееся свободное место, и с удвоенной энергией приступали к своей работе. Судьба же тех, кто не смог уберечь своего подопечного, была темна и туманна, всё зависело от обстоятельств: если в смерти его подопечного были виноваты обстоятельства непреодолимой силы, то такие А-хранители довольно быстро появлялись снова, но уже с новыми подопечными, жизнь и здоровье которых они оберегали. Но чаще бывало иначе – «зевнувшего» А-хранителя, всё же допустившего далеко неочевидную смерть своего подопечного, отправляли на «курсы повышения квалификации», а в особо вопиющих случаях переводили на иную, более тяжёлую и неблагодарную работу. Для «двоечников» и «неумех» были и иные, более гуманные меры воздействия – временные «командировки» в ту реальность, где и обретались те, кого они обязаны были охранять. Но это относилось только к тем , кто пока сумел сохранить жизнь своего подопечного.

Свободные же от забот А-хранители отдыхали в саду. В основном это были те, чьи подопечные в данный момент спали или находились в полностью безопасных местах, где их жизни и здоровью на все 100% ничто не могло угрожать. Все близлежащие деревья в саду были усыпаны бледно-розовыми яблоками. Агния, увидев на Тертексе (Терминал текущего состояния), что Андрей и Степан спокойно сидят в безопасном блиндаже и мирно беседуя, вспоминают былое, тоже было свернула свой бутон ДинКора (Динамической коррекции) и вылетела из зала Коррекции Жизненных линий – надо было хоть немного отдохнуть.

Но увидев на круглосуточно активированной периферийной иконке постоянного слежения, что Андрей закончил беседу с Степаном, и пошёл к машине, которая через несколько минут должна была доставить его к самолёту, она спохватилась, и тут же, по пути в сад, не возвращаясь в зал Коррекции Жизненных Линий, зависнув в пространстве, быстро сомкнула вокруг себя свои белые крылья, и вырастила из них бутон Динамической Коррекции, который скрыл её от посторонних взглядов.

***

Андрей вылез из виллиса, и в сопровождении того же старшины Мягкова пошёл к своему Шторху. Старшина махнул рукой солдату, охранявшему самолёт, и сунул руку Андрею:

– Ну, бывайте, товарищ старший лейтенант!

– Бывай! – Андрей пожал ему руку и влез в кабину Шторха.

– И летунам там вашим передайте пламенный привет! От пехоты и от танкистов!

– Передам! – кивнул Андрей и запустил мотор…

***

Агния снова активировала объёмно-многоуровневый Тертекс и погрузилась в прокладку оптимального трека возвращения своего подопечного.

И тут появилось устойчивое ощущение, что подул стылый ветерок. Что-то не так… что-то должно случиться… Она шарила своими эфирными пальчиками по периферийным зонам Тертекса, пытаясь предугадать, откуда Андрею может грозить опасность, и… вот оно! Нащупав подозрительно тёплую точку в правой верхней зоне терминала, она увеличила изображение, и ясно увидела то, что вызвало в ней такую тревогу – четвёрку «Мессершмиттов», двигающихся точно в ту сторону, где мирно стрекотал мотором трофейный «Шторх», ведомый Андреем. Мгновенно обдало жаром, появилось ощущение, что она вся покрылась капельками пота, как будто в жарко натопленной бане…

С внешней стороны выращенного ею бутона ДинКора послышался шорох крыльев и ворчливый, недовольный голос какого-то отдыхающего А-хранителя:

– Вот трудоголики! Мало им зала, они ещё и здесь работают!

И тут же озабоченный поборник действующего распорядка постучал снаружи по её крылу:

– Слышишь, к тебе обращаюсь! В саду не работают!

Агния на секундочку раздвинула крылья и выглянула из бутона:

– Мне очень надо! – и белоснежный бутон тут же сомкнулся.

Но настырный коллега не унимался:

– Лети в зал, уж коль хочешь без роздыху в ДинКоре сидеть! А здесь нельзя – в саду отдыхать надо.

– Отлезь, гнида! – с явно ощутимой угрозой послышалось изнутри бутона.

Эфирное тело любителя порядка испуганно шарахнулось в сторону.

Не обращая особого внимания на внешние досадные помехи, она быстро забегала своими эфирными пальчиками по Терминалу текущего состояния. Так… высота… курс… скорость… вот гадство! Вариантов нет – мимо они не пролетят, обязательно увидят самолёт Андрея! Зараза! Используя последние секунды, она быстро сформировала и отправила к Андрею маленького, но юркого Тропа (Тревожного оповещателя). Имея нулевую массу и инерцию, троп легко продавил барьер между двумя реальностями и материализовался в кабине Шторха.

***

Мотор мерно стрекотал, под крылом быстро проплывали поля, леса, перелески, поляны, небольшие сёла и деревеньки. Лететь оставалось недолго – не более четверти часа.

Вдруг что-то ёкнуло в сердце, потом защекотало в голове, за ухом. Щекотка быстро переместилась в самое ухо, да так, что рука сама потянулась туда, чтобы почесать то место, где щекоталось сильнее всего. Но как только он протянул руку к голове, щекочущее чувство сразу исчезло, но вместо него появился маленький, бледный, слабо светящийся пушистый шарик, наподобие головки одуванчика. Шарик вылетел у него из-за головы, и, как будто не имея инерции и веса, стал прыгать у него перед глазами. Движения его были не хаотичными, а явно осмысленными – он как будто хотел Андрею что-то сказать… Андрей несколько раз сморгнул, пытаясь отогнать галлюцинацию. Но галлюцинация не исчезала, мало того, в ушах послышался какой-то звук, и он с изумлением узнал интонации Агнии. Голосок был тоненький, тревожный, он что-то говорил ему, пытаясь донести до него что-то архиважное, но звучал так тихо, что разобрать что-либо было решительно невозможно…

«Агния! – пронзило Андрея, – это она! Хочет что-то сказать! О чём-то предупредить?!»

Андрей стал усиленно крутить головой на 360 градусов…

Вот! Есть! Со стороны солнца пикируют четыре точки! Вот они уже разделились на пары, берут в клещи!

Замолотило, как паровой молот, сердце, фонтаном взорвался в голове выброс адреналина. Левая рука бешено закрутила вороток выпуска посадочной механизации – скорость нам сейчас не нужна, нам нужен минимальный радиус виража! Оставив закрылки в промежуточном положении, Андрей, дождавшись наилучшего момента, резко дёрнул ручку к борту и на себя, и помогая себе педалями, ловко ушёл из-под первого удара. Трассы прошли мимо!

***

Трек Жизни её подопечного на развёрнутом внутри бутона ДинКора Тертексе задрожал, задёргался, мигнул пару раз и… из спокойно-зелёного мгновенно превратившись в тёмно-красную нить, выкинул на своём кончике яркую, нервно пульсирующую Финальную Точку! На дрожащей и мерцающей линии появился чётко различимый пунктир из отдельных чёрточек. И количество чёрточек стремительно сокращалось!

Конечный Трек! И на самом кончике его та самая Финальная Точка!

Агния знала, что это означает неминуемую гибель её подопечного. А исчезающие с секундным интервалом чёрточки – это и есть эти самые оставшиеся секунды его жизни!!

И если в эти самые оставшиеся секунды не предпринять каких-либо экстренных мер, то…

«Пароход вам в рот и баржу вам в зад!» – прошипела она, и, не теряя душевного равновесия, как в омут с головой, бросилась спасать Андрея.

Отделённая от него потенциальным барьером, она не могла подключиться к зрительному нерву атакующего немецкого пилота, как тогда, в лобовой схватке Андрея с наводчиком немецкой зенитки, но зато теперь в её распоряжении были гораздо более мощные средства прогнозирования и воздействия на ситуацию. Мгновенно переведя свой Тертекс из режима контроля текущего состояния в режим оперативного воздействия, она тут же активировала и дополнительные слои информации. Теперь она видела не только перемещающуюся в пространстве четвёрку «мессершмиттов», но и их вероятностно-прогнозируемые траектории, возможные рубежи открытия ими огня, зоны безопасного маневрирования для самолёта Андрея, векторы возможного безопасного ухода с линии огня.

Также для неё стала доступна информация по остатку боекомплекта в каждом немецком истребителе. Учитывая имеющийся на борту каждого истребителя остаток топлива, она мгновенно рассчитала полётный вес каждого истребителя и активное время боя, которое Андрею надо продержаться. По остаточному ресурсу каждого двигателя, по полётному весу, по полученным ранее и отремонтированным повреждениям каждого из истребителей она рассчитала и мгновенно ввела в систему скорректированные данные по маневренным данным каждого из атакующих мессеров.

По манере пилотирования она тут же спрогнозировала личный психологический портрет каждого из атакующих пилотов, его морально-боевые качества, и наиболее вероятное поведение каждого из них в боевой обстановке.

Задействовав весь свой мозговой потенциал, и полученный за полуторамесячную «командировку» опыт, она с головой бросилась в собачью свалку воздушного боя, контролируя и просчитывая каждый заход очередного мессера, выходящего в атаку на «Шторх» Андрея.

Курс…

скорость…

ускорение…

возможная перегрузка пилота…

угловая скорость крена…

рубеж открытия огня…

рассеяние трассы…

поправка на ветер…

деривация…

Тут же, не отрываясь от контроля Конечного Трека, трансформировав уже запущенного тропа в понятный Андрею символ, она с его помощью стала подавать ему интуитивно понятные подсказки на маневр уклонения.

Шла вторая минута боя – он был в самом разгаре. «Шторх», под управлением Андрея крутился как уж на сковородке, каждый раз ловко выворачиваясь из-под удара. Непрерывно, без каких либо пауз, все четверо немецких пилотов, то и дело загоняли в прицел «реви» силуэт беззащитного «Шторха» с красными звёздами на плоскостях, никак не могли его подловить – каждый раз буквально за 1-2 секунды до убийственной очереди в упор, вертлявый самолётик настырно ускользал из перекрестия прицела. И ловко выкручивался из, казалось бы, безвыходных ситуаций.

Но на Терминале напряжённо-красный Конечный Трек Андрея никак не хотел обратно превращаться в зелёный Трек Жизни. Он дрожал, дёргался, извивался причудливыми кружевами, но вишнёво-красная Финальная Точка никак не хотела с неё исчезать, она то немного отдалялась, то, наоборот, укорачивая линию жизни Андрея, приближалась. Соответственно уменьшалось и количество чёрточек-секунд на его Конечном Треке.

Агния работала с сумасшедшей скоростью – она постоянно следила за построением прогнозируемых ею направлений атак немецких истребителей и трасс выпущенных ими очередей, её эфирные пальчики метались по Терминалу контроля состояния, по выскакивающим то тут, то там возможным вариантом коррекции, тушили их, вытаскивали новые, скидывали негодные варианты в сторону, мозг работал в гипер-режиме, пытаясь просчитать сотни вариантов развития ситуации, и как-то купировать возникшую смертельную опасность для её подопечного.

Вишнёво-красная пульсирующая линия Конечного Трека никак не хотела удлиняться, она по-прежнему состояла не более, чем из двух-трёх десятков чёрточек-секунд жизни, но теперь от основной линии стали отрастать и струиться в стороны ВКТ-отростки (Варианты Конечного Трека), какие-то длиннее, какие-то короче, но все они так или иначе оканчивались жирной и яркой Финальной Точкой.

Мозг кипел… Агния чувствовала, что эту изнурительную схватку она проигрывает. И силы её закончатся быстрее, чем боекомплект и охотничий азарт у пилотов мессершмиттов…

***

Пушистый шарик с тоненьким голоском Агнии вдруг превратился в маленький символ, похожий на самолётик, примерно, как на авиагоризонте. Нет! Он своими очертаниями уже полностью превратился в маленький ярко-зелёный Шторх, и завис у Андрея перед носом! И тут же, наклонив левую консоль, завалился в глубокий левый вираж!

«Ага! – сообразил Андрей, – это же Агнюша мне подсказывает!». И не медля ни секунды, в точности повторил маневр. Трассы прошли мимо!

Маленький зелёный самолётик волчком вертелся перед носом, подсказывая очередной маневр уклонения – Андрей, невзирая на непосильные перегрузки, старательно повторял за ним все его движения, понимая, что сейчас надо полностью и всецело довериться своему Ангелу-хранителю. И даже когда он на мгновение оглядывался, чтобы посмотреть на противника, маленький самолётик мгновенно перемещался за его взглядом, как будто привязанный к его носу, всё время оставаясь в поле его зрения, чтобы он ни на секунду не опоздал с очередным маневром. Пот из-под шлема катился градом, заливая глаза, мышцы всего тела окаменели и буквально выли от перенапряжения, спина кричала от боли, гимнастёрка и галифе были мокрые от пота, хоть выжимай…

Мотор «Шторха» жалобно и натужно ревел на максимальных оборотах, Андрей, ругаясь самыми отчаянными словами, шуровал ручкой и педалями, и не спуская глаз с прыгающего перед носом символа-подсказки, совершал немыслимые кульбиты, уворачиваясь от атак двух пар мессеров, которые атаковали его беспрестанно, без каких-либо пауз, не давая продохнуть, и видимо, надеясь, что даже такой опытный пилот устанет, вымотается, и сделает, наконец, свою фатальную ошибку.

– Бл….ь! Прицепились, вашу мать… втридёшево!– прохрипел Андрей от перегрузок, и бросил взгляд на пулемёт в задней части кабины:

«Чёрт! Будь Агнюша здесь, отбились бы… как пить дать отбились-бы!»

***

Силы Агнии были на исходе – ещё минута-две такой бешеной гонки и… конец. И она совершит ошибку. Фатальную для Андрея.

Но оставался ещё один вариант…

Незапрещённый вариант. ЧПС.

Метод Частичного Просачивания Сущности применялся крайне редко, в исключительных случаях, как последний шанс, требовал просто титанического расхода жизненной энергии А-хранителя, и буквально филигранного исполнения. Поэтому применять его умели только очень опытные А-хранители, плюс ко всему такой вариант аннулирования Финальной Точки требовал многомесячных и изнурительных тренировок.