Путь Святозара. Том второй

– Ратибор, друг мой, ну теперь, когда мы все выяснили с наследником, прошу тебя, начни свой сказ с начала, чтобы мой сын все услышал, – обратился к другу правитель.

– Так вот правитель, – по-видимому, уже не в-первый раз принялся сказывать Ратибор, высокий мужчина, крепкого телосложения, с волнистыми волосами пшеничного цвета, едва подернувшиеся сединой, с густой длинной бородой и карими глазами. – Приехали мы в престольный их град Асандрию. Эх, правитель, как же люди могут так скверно жить, будто не люди они, а свиньи. Города у них большие, дома друг на дружке стоят, улицы грязные вроде никогда их не убирают, остатки пищи на дорогу выливают и выбрасывают прямо под ноги идущим, а в этих остатках ковыряются больные, калеченые, дети и старики. Зато дворец правителя полыхает золотом, да серебром, лестницы, стены, полы мраморные, красными коврами устланы, а двери усыпаны драгоценными камнями. Царь их Манялай–Палумит–Хресид–Килхус и еще как то там, я уже и не запомнил. Сам он маленький, тостый, вроде не человек передо мной, а шар с ногами, да руками и малюсенькой головой, глаза такие же малюсенькие и навыкате. Сидит он на широченном, да высоченном золотом троне кругом усыпанном каменьями, сам тоже в золотых, парчовых одежах, на голове венец высокий того гляди с головы и свалится, да пальцы все в золотых перстнях так, что и гнутся не могут. Я как ты и велел, правитель, голову перед ним не клонил, сказал ему, чтобы он приструнил своих воинов, и запретил им нападать на наши торговые ладьи, а иначе мы выдвинем свои дружины и научим неллов уважать нашу силу. Видел, бы ты Ярил, как он затрясся от страха, да как начал лебезить, тьфу ты, да и только. А засим заговорил, словно запел, что он де с великой Восурией не желает никак ссориться, что людей своих которые на наши ладьи нападали покарает, да смерти предаст, что правителя нашего уважает, да наслышан о чудесном его наследнике, который побывал в волшебной стране Раявке, это верно он Беловодье имеет в виду. Да знает, он как наследник наш победил самого Черномора, который от них от неллов все время требует человеческих жертв. И в конце своей длинной речи сказал, что против Восурии ничего не замышляет, правителя уважает за силу, а его великого ведуна наследника за магию.

– Ишь ты, – заметил довольный Дубыня и погладил бороду. – Уже и о походе наследника все прознали.

–Да, – продолжил Ратибор и порывисто кивнул. – И хотел он меня перстнями со своих пальцев одарить, да я сказал, что они мне не надобны, а если мне, что понадобится, то я знаю, кто меня может одарить. Царь видно еще больше испугался моих слов и просил меня задержаться, чтобы я сам увидел, как он покарает тех кто напал на наши ладьи, но я ответил, что тороплюсь обратно в Восурию оно как там меня с вестями ждет правитель и его наследник. Царь как услыхал про наследника, сказал мне, что хочет подарить ему, как великому победителю Черномора меч, щит, шлем и кольчугу, я было попытался отказаться, но Манялай-Палумит… добавил, что это дар не для меня, а для великого ведуна, и я отказываться не могу. Так, что я привез тебе Святозар дар от царя неллов, но правду сказать и меч, и щит, и шлем, и кольчуга великолепны, прекрасные все, же у них мастера.

– Еще бы, – негромко откликнулся Святозар, поглаживая перстом перстень царя Альма.– Ведь их кузнечному мастерству сами гомозули учили, правда, это было очень, очень давно.

– И все-то ты знаешь, Святозар, откуда? – поинтересовался Дубыня, с теплотой поглядывая на наследника.

Святозар отвел взгляд от лица наставника, и, воззрившись на пыхающий белым светом перстень, ничего на тот спрос не ответил.

– Наверно, ему это царь Альм рассказал, – заметил Храбр и по-доброму усмехнулся. – Слышал же сказ Леля, как он около царя альвинов на золотом троне сидел.

Наследник стремительно вздел голову, зыркнул голубыми очами на Храбра, и, покрывшись пунцовыми пятнами, ворчливым тоном произнес:

– Ну, дался же вам этот трон… Не трон то был, а сиденье, и то мне не царь Альм поведал, а совсем другой человек…

– Ратибор продолжай, – властно сказал правитель и бросил негодующий взгляд на Храбра, слегка покачав головой.

– Что ж продолжать, правитель, – дополнил Ратибор и оправил книзу свои долгие пшеничные усы. – Я поспешил оттуда, потому как дольше там находиться не мог. Вроде там меня душила эта дурная, затхлая страна, где приносили людей в жертву в их верховных домах, которые они зовут жрище, да казнили прямо на площадях. И только когда пересекли мы с другами границу смог я свободно вздохнуть нашим чистым и славным воздухом вольной Восурии.

– Хорошо, Ратибор, спасибо тебе за сказ и за твои труды. Надеюсь, что его воины больше нетронут наши торговые ладьи, – заметил раздумчиво Ярил.

– Не тревожься, правитель, больше они нападать не будут. Видел бы ты как он боится твоего сына, словно наследник не Черномора победил, а его царя Манялай-Палумита … тьфу ты не выговоришь, его имя чудное, – молвил Ратибор, и пошевелил усталыми плечами.

Святозар облокотился руками о стол, да, поглядев на Ратибора, раздосадовано пояснил и губы его при том обидчиво изогнулись:

– Я не побеждал царя Черномора, кто вот интересно это плетет все время? Я с поединщиком его бился.

– Ну, ему наверно, пока этот сказ перевели, да объяснили. – Ратибор задорно засмеялся, и потер рукой лоб. – Глаза та у него наверно от страха и выкатились…

Правитель и други не менее громко поддержали смехом Ратибора, а Святозар оглядел всех уязвленным взором и добавил:

– Ну, и чего тут смешного, не пойму… Про меня, отец, такое плетут, а ты смеешься. Я вот уже не первый раз слышу, как люди говорят, что я Черномора победил, мне прямо неприятно такие наветы слышать. Ох, бы найти этого плетуна… найти бы…

– И что бы ты сделал занятно с этим плетуном? – заинтересованно вопросил Дубыня и утер глаза, на которых, от смеха выступили слезы.

– Да, что… чтобы сделал? Уж я и не знаю, чтобы сделал, – беспокойно досказал Святозар, и криво поморщившись, потер ладонью больной бок.

– Знаешь, Святозар, не успел ты до Новыграда доплыть, как народ понес сказ о тебе. И это очень хорошо, что царь неллов, слушал его именно такой, в котором ты победил Черномора. Пусть, трусливая его душонка, пусть теперь боится тебя, – прекращая смеяться, уже более серьезным тоном молвил Дубыня.

– Верно, Дубыня ты сказал, пусть боится моего сына, – согласно кивнув, и довольно поглядывая на Святозара, сказал правитель. – Пусть думает, что наследник победил Черномора, и от этого еще сильней трясется. И когда он будет бояться и трястись, то не позволит своим людям напасть на нас тогда, когда мы будем биться с нагаками.

– Да, что ты правитель, кому там нападать. У них то воины… не воины то, а так ходячие бродилы, они уже и забыли, как меч в руках держать надо. Я видел, как они выходили из лавок, пьяные и грязные, опираясь на мечи как на палку, смотреть противно, – негодующе пояснил Ратибор и скривил лицо так, будто только сейчас лицезрел тех ходячих бродил-неллов.

– Надо же, – точно самому себе тихо проронил Святозар, разглядывая свои пальцы. – А когда-то они были не только великими кузнецами, но и сильнейшими воинами, которые лучше всех владели мечом, и не было им равных на поле боя… А как они ценили и уважали свой меч…

– Святозар, – негромко изрек отец, и чтобы прекратить воспоминания сына, не сильно пихнул его локтем в правый бок.

– А…а…а…, – воскликнув, застонал наследник и схватился за раненный левый бок в каковом тот крепкий толчок немедля отозвался острой болью. – Ты чего отец?

– Прости, мальчик мой, я забыл, – расстроено глядя, на потирающего больной бок сына, молвил правитель. Святозар вымучено улыбнулся отцу, и тогда Ярил обращаясь к Ратибору произнес, – ну, что, друг мой, поезжай домой да отдохни хорошенько, а то я вижу как ты устал. И жду тебя завтра с женой на пире. Ступай, ступай друг мой.

Ратибор поднялся, пошевелил устало и весьма вяло плечами, точно на них был сверху пристроен мешок с камнями, пожал протянутые руки Храбра и Дубыни, и, кивнув головой правителю и наследнику пошел из гридницы.

– Сынок, ты тоже иди отдыхать, а то ты плохо выглядишь, – обратился к наследнику правитель.

– Хорошо, отец, я так и сделаю, как ты велишь, и даю слово, до следующего вечера не поднимусь с ложа, чтобы черные круги под моими глазами не портили пир и настроение моих наставников, – улыбаясь и жизнерадостно поглядывая на Храбра и Дубыню откликнулся Святозар. – Ну, а сейчас мне хочется вам кое-что рассказать и спросить…. Вначале отец, спросить… Скажи, а не могут нагаки объединиться с игниками против нас.

– Никогда сын, – не задумываясь, ответил правитель, и резво покачал головой отчего заколыхались его тронутые сединой каштановые кудри. – Ведь в стране Игников правит мой названный брат, Керк, а он благороден и честен. Он никогда не пойдет против Восурии, которая его вскормила и воспитала, я в нем уверен. А почему ты спросил?

– Ты, только, не волнуйся, хорошо отец, – сам весьма взволнованно сказал Святозар и забарабанил по столу пальцами. – Сегодня ночью, моя душа вновь покинула мое тело. И я был в шатре бека Туруса, и видел там здорового Нука. Он говорил, чтобы бек к весне подходил с войсками к границе Восурии и нападал на город Лебедянь… – Наследник прервался на мгновение, его лицо передернулось, плотная серая пелена казалось посеребрила светлую кожу на нем, губы малеша трепыхнулись и он наново потер свой больной бок. – Турус его спросил, что будет все это время делать Нук… а тот ответил, что ему надо побывать в стране Игников, оно как ему там надо выполнить важное поручение… Потом Нук затих и принялся вертеть головой, и вдруг соскочил с места, замахал руками, и закричал, что их подслушивают....Ну, а меня будто кто-то схватил и прямо выдернул оттуда.

– А как ты себя чувствовал, и почему не пришел и сразу мне все не рассказал? – тревожно вопросил правитель, и в очах его промелькнуло опасение за здоровье наследника.

– Не беспокойся отец, чувствовал я себя хорошо. Лишь небольшая слабость, но она наверно была вызвана тем, что я почти не спал последние дни, – объяснил ровным голосом Святозар, успокаивая правителя лучистостью своих голубых глаз. – А раньше, теперь я понял, мне было плохо, потому как меня изматывала рана. Ну, а не пришел я, так как было ранее утро, солнце едва-едва взошло, я не хотел тебя будить.

– Больше не делай так никогда, – строго отметил правитель, и теперь сам застучал костяшками пальцев по столешнице. – Сразу приходи ко мне и все рассказывай.

– Понятно почему, его сегодня ранили, – вмешался в беседу Храбр, не менее сердитым голосом. – Я как вспомню, каков ты был после того вылета из тела. Тебе обязательно надо было отдохнуть, а не бегать на Ратный двор не искать неприятностей.

– Я думал, ты перестанешь, гневаться на меня Храбр, а ты опять за свое. – Святозар помолчал немного, не сводя взгляда с удрученного лица наставника, да погодя добавил, – теперь я отец знаю, почему это происходит с моей душой. Без моего ведома душа может покидать тело только по воле Бога. И сегодня когда я был в шатре Туруса, я должен был услышать, что-то важное, но я так не предусмотрительно низко опустился, что Нук меня почувствовал… И то важное для чего посылал меня туда ДажьБог я не узнал. – Наследник надрывисто вздохнул, словно тем вздохом осуждая себя, и спросил правителя, – отец, зачем, же Нук поедет в страну Игников, как ты думаешь?

– Не знаю сын, но если ты хочешь, я тотчас отправлю дружинника к моему брату Керку, и напрямую спрошу у него про Нука, – откликнулся правитель и беспокойно сжал свои руки в кулаки, а по лицу его пробежала порывчатая дрожь, точно враз встрепыхнулись мышцы и жилки на нем.

– Ты же сказал, что ты в нем уверен. И я думал все утро, потому как не мог уснуть, по-видимому, это связано не с твоим братом, а с моим… Я уверен, что он отправится к Эриху. Отец, ведь брат нашей с тобой крови и Нук его так просто не выпустит из своих когтей, – чуть слышно молвил наследник, и, прижав к больному боку руку, потер его. – Отец, может стоит вернуть Эриха домой, чтобы уберечь от Нука, и чтобы я мог защитить его.

– Ни в коем случае, – повышая голос, отрывисто откликнулся правитель. – Ты слышишь, что ты предлагаешь Святозар… – Он вдруг повернулся на лавке раздраженно глянул на сына и совсем гневно выкрикнул, – нет! Пока мы не покончим с Нуком, Эриха я не верну во дворец. Не хватало, еще, чтобы когда мы с тобой ушли на войну, Эрих, ведомый черной рукой Нука, напал и убил моего Тура. Нет! такому никогда не бывать. Я уже свыкся с мыслью, что потерял Эриха, как сына, свыкся с мыслью, что веду тебя, моего любимого сына, моего наследника на бой с этими нагаками и Нуком. Но подставить под угрозу жизнь Туруши, никогда, слышишь… никогда такому не бывать!.. И как ты посмел, мне такое вообще предложить, как?!

Правитель говорил свою речь дюже хлестко, все более и более повышая тембр, и с таким неприятием смотрел на Святозара, что наследник содрогнулся под его взглядом, и чтобы хоть как-то оправдаться срывающимся голосом произнес:

– Отец, да ты, что разве я могу поставить под угрозу жизнь Тура…

– Замолчи! – вдруг зычно изрек правитель и мощно вдарил кулаками по столешнице. – Не смей мне такое предлагать, мальчишка!..

Святозар стремительно вскочил с лавки, развернулся и побежал вон из гридницы. Однако добежав до двери, что вела в Славный коридор, остановился, схватился за больной бок, и, уткнувшись головой в деревянное полотно створки замер, его сотрясала дрожь, жалость и любовь к отцу, и ненависть к самому себе. Ему так хотелось распахнуть собственную грудь схватить свою душу за горло, и как когда-то Нук бил душу матери, вот точно также бить… бить ее за все, что она натворила.

– Ярил, – очень гневно и громко сказал Храбр. – Ты вообще слышишь себя, ты чего кричишь на Святозара, словно ополоумел. Он чего тебе предложил убить твоего Турушу, что ли? Он для себя старается, для себя, что ли… Ты, меня удивляешь, твой старший сын такой славный юноша. В шестнадцать лет дошел до Беловодья, излечил твоего Эриха, спас жизни своим другам, учит твоего Турушу, собирается ради нас всех идти на войну, и это в шестнадцать лет, а ты чего на него говоришь? Какой он мальчишка? Ты чего его оскорбляешь перед нами, думаешь, я молчать буду?

– Нет, нет! – закричал Святозар, не в силах слышать про себя что-либо хорошее. – Прав, прав отец, как я смел, как смел… Но я никогда Турушу, никогда, слышишь, отец, – наследник смолк, потому как чувствовал по лицу текут слезы, он схватился за ручку двери, резко дернул ее на себя, и тяжело застонав от боли, присел.

Слышно было, как торопливо поднялся из-за стола Храбр, и, подойдя к Святозару приобнял за плечи, помогая подняться:

– Пойдем мальчик мой, я доведу тебя до опочивальни, – поддерживая наследника, добавил наставник, и повлек его за собой. – Ты такой бледный и тебя всего трясет… Совсем, совсем я тебя Ярил не узнаю.

– Подожди, Храбр, – смятенно молвил правитель, хватая друга за руку, стоило тому поравняться с ним. – Да, подожди, ты, в самом деле, не уводи Святозара, я с ним поговорю.

Храбр остановился, но не потому что захотел выполнить просьбу правителя, а потому что остановился Святозар, который уже утер глаза, и, сдерживая дрожь, воззрился на отца.

– Прости, меня сын, за резкие слова.. прости… Сядь подле и давай мы спокойно все обсудим, – весьма мягко проронил правитель и показал на лавку рядом с собой.

– Знаешь, что Храбр, отпусти ты Святозара, чего впился ему в плечи. Да, пойдем с тобой, пусть отец и сын поговорят, – обращаясь к другу, произнес Дубыня. Он неспешно поднялся с лавки, раздосадовано зыркнул на правителя и негодующе произнес, – ты только Ярил и правда думай, что говоришь. У него, ты думаешь, у Святозара души, что ли нет, ты погляди на него, как только твой язык повернулся так его обидеть.

Глава восемнадцатая

Когда наставники, недовольные Ярилом покинули гридницу, Святозар, все еще стоящий невдалеке от правителя, колебался не зная как поступить… то ли остаться и поговорить с отцом, и тогда точно избавиться от этой всепоглощающей, душевной боли, то ли убежать, чтобы в тишине опочивальни продолжить ненавидеть себя.

– Сын, я же попросил тебя, сядь подле. Мальчик мой, ты слышишь меня? – чуть слышно вопросил правитель.

Однако, узрев, что наследник не откликается, Ярил поднялся и подступив к сыну крепко обхватил его за плечи, насильно повел и усадил за стол. Да посем и сам опустился на лавку подле. Святозар, стоило лишь ему присесть, сызнова ощутил тянущую боль в боку, дрожь, надсадно, сотрясающую тело, и душевную муку и не выдержав такой тяжести, уткнулся лбом в стол и заплакал. Ярил торопливо привлек к себе сына, и принялся, успокаивающе поглаживать его по волосам.

– Отец, – сквозь слезы прошептал Святозар. – Отец, что я наделал, что натворил… Эрих же из-за меня мучается, из-за меня его бедную душу терзает этот низкий Нук. Только поэтому… только поэтому я тебе такое предложил, я не подумал, не подумал про Турушу, отец. Но я бы никогда не позволил себе или кому бы то ни было обидеть моего брата, что ты отец. Когда я думаю, что совершив одну ошибку, я разрушил жизнь матери, Эриха и твою… Когда я об этом думаю, я ненавижу себя… ненавижу… Если бы я только знал заговор… я бы разорвал себе грудь и сам бы избил свою душу… Отец, отец, я задыхаюсь, о Боги нет мне прощения. Как я вообще могу ступать по этой земле, как не испепелит меня гнев Перуна и ДажьБога… Я же не говорил, не говорил тебе, что душа матери, свершившая сговор с силами зла, после смерти ушла в Пекло. Слышишь отец, в Пекло… И если я еще могу помочь Эриху, то матери… матери никак.

Святозар замолчал, уткнувшись отцу в грудь головой и сотрясаемый рыданиями и дрожью, а отец нежно гладя его по волосам, негромко ответил:

– Я знаю куда ушла душа Долы… тот кто создает сговор с Пеклом, не достоин Ирий-сада… Но это не значит, что ты теперь так должен мучить себя. Давай с тобой сделаем так… сейчас ты успокоишься. Я схожу, принесу тебе горячего сбитня, потому что сразу видно тебе, мальчик мой, очень плохо. Мы поставим с тобой два сиденья поближе к камину, чтобы ты согрелся и поговорим… И может быть я смогу потушить тот огонь, что сжигает тебя изнутри, сынок. Хорошо?

Наследник согласно кивнул головой и тогда отец выпустил его из объятий, поднялся и направился вон из гридницы, а Святозар положил голову на стол, да, сомкнув очи, застыл. Ярил вернулся быстро, и, придвинув два сиденья к камину так, чтобы можно было согреться, да подкинув дрова в огонь, позвал сына. Святозар тяжело встал, его сильно качнуло из стороны в сторону, точно он плохо владел ногами, правитель спешно подступил к сыну и поддержав его помог дойти и сесть на сиденье. Вмале в гридницу постучали, отец сам открыл дверь, и, взяв кувшин и чашу у слуги, тихо сказал:

– Вячко пусть нас никто не тревожит, мне надо поговорить с наследником, – а когда слуга понятливо кивнул и прикрыл дверь, поспешил к сыну. Правитель протянул чашу полную горячего сбитня наследнику да весьма виновато молвил, – мальчик мой, возьми чашу и попей, тебе надо успокоиться… И прошу тебя, прости меня за грубые слова, я меньше всего хотел тебя обидеть.

– Отец, – с трепыханием в голосе отозвался Святозар, принимая из рук правителя чашу. – Какое прощение можешь ты просить у меня… Ты который столько для меня делает, так любит…

– Ну, ну, мы же договорились, ты успокоишься и поговорим, поэтому выпей сбитень, – добавил отец.

И покуда наследник медленно пил горячий сбитень не сводя очей с камина в каковом задорно приплясывал на поленьях рыжий огонь, правитель пристроил кувшин на стол да принялся прохаживаться повдоль них. Святозар все еще ощущая внутри тягучую боль души допил сбитень и бессильно опустил чашу на ноги, будто с тем глотком и вовсе растерял остатки своих сил. Ярил немедля забрал чашу у сына, и, поставив ее на стол, вернулся к камину. Он опустился на свое сиденье, внимательно посмотрел на сына и на лбу его вновь живописались две глубокие морщины.

– Послушай, мальчик мой, – молвил он погодя, – расскажи мне, почему ты, будучи Богомудром создал такой заговор, какие мысли тебя направляли?

– Мысли… – словно не понимая правителя, протянул наследник.

– Ну, да мысли… Ведь не зря же ты запретил обучать других своих потомков, оставив магию лишь первенцу, – пояснил Ярил, не сводя пристального взгляда с удрученного лица сына.

– Это очень долгий и тяжелый сказ, мне не хватит сил поведать его тебе, отец, – ответил наследник, и, подняв руку, вытер пот обильно покрывший лоб.

– Мальчик мой, чтобы я смог тебе помочь, ты должен набраться сил и рассказать мне все. Лишь зная все о жизни Богомудра, я найду те слова, которыми успокою твою измученную душу, – тихо добавил правитель.

Святозар какое-то время молчал, дотоль уткнувшись взором на огонь в камине, теперь не просто пляшущего, а начавшего поедать дерево, и судорожно выдохнув так, что сотряслось все его тело, молвил:

– Наверно, ты прав, отец, мне надо было давно тебе все рассказать… Поведать тебе, что меня подтолкнуло к созданию этого заговора, ведь это не только страшный поступок Красимира, нет!… Это еще все те события в моей жизни, участником которых я был…. Но я начну по-порядку… Ты, же знаешь, отец, что на земле когда-то жили не только люди, но и другие народы. Некоторые народы были злыми, воинственными, а другие наоборот добрыми, чистыми, не умеющими проливать кровь, такими как гомозули, альвины, чудь белоглазая. Но на земле всегда билось добро со злом, и тогда когда я был Святозаром, и особенно тогда, когда я был Богомудром. В те времена, когда теснимые черными колдунами и жестокими людьми наш мир покинули гмуры и альвины, а чудь белоглазая была уничтожена, я возродился Богомудром, потому как был необходим нашему народу. Черные колдуны научились творить страшное, они создавали сговор с белыми чародеями, и, объединив свою черную магию с белой становились подобны Богам. Моя победа над Горыней, была лишь крошкой тех знаний и силы, оными при слиянии стали обладать такие чарколы, так стали звать их люди. Они не только сливались духовно, но и физически, превращая свои человеческие тела в уродливые подобия Богов. Поверь мне, отец, это было страшное время. Такие чарколы вели войны между собой, чтобы захватить власть над миром и править им, но пока они бились между собой, наши Боги их не трогали. Но пришло время и среди них остался лишь один чаркол, его звали Сатэга, он был очень страшен и силен, его магия не уступала магии Чернобога. Когда он одержал вверх над другими чарколами, то первым делом решил уничтожить восуров, так как тогда на земле, наш молодой и сильный народ почитал и любил Сварога и его сыновей. Сатэга пришел войной на Восурию, и я выступил со своим войском ему навстречу. Он стоял, в широком поле, впереди своих воинов покоренных народов, которых он обратил в чудовищ. Сатэга был очень высокий и плотный чаркол с белой покрытой зеленой плесенью кожей, с такими же белыми с плесенью волосами, стянутыми на голове в хвост, как у лошади. Его лицо одновременно было ужасным и красивым, точно он нес в себе кошмар зла, и свет добра… Очи черные, как сама ночь, а зрачки наоборот белые, небольшой с легкой горбинкой нос, как у альвинов, тонкий с зелеными губами рот из которого по бокам вылизали устремленные вверх два огромных белых зуба. Он был одет в черное одеяние до земли, и подпоясан на талии белым поясом. Меня поразило в его внешности одно, длинные тонкие белые, белые пальцы, с кровавыми, словно живыми ногтями. Его воинство было не менее ужасным, сразу позади него стояли пешие воины высокие, худые, длиннорукие существа, которые держали в руках огромные в рост человека палицы-дубины с окованными набалдашниками на концах, головы их вращались по кругу, на месте глаз пустые глазницы, вместо рта и носа тонкие щели. Сразу за пешими воинами стояли всадники. Справа от Сатэга верхом на черных с развивающимися гривами лошадях сидели, похожие на мертвецов худые, худые воины с тонкой серой кожей, такой прозрачной, что было видно кости под ней, да с кроваво-красными полыхающими глазами, в руках они держали длинные, увитые колючками, да шипами хлысты. Рядом с их лошадьми переменяясь с ноги на ногу поместились, громко рыча, громадные псы с человеческими лицами, и раззевая пасть, показывали белые здоровущие зубы, с коих на землю стекала кровавая слюна. Слева от Сатэга расположились воины на колесницах – это повозки древних, сейчас таких нет, они небольшие, открытые в них стояли, и помещалось там не больше двух воинов, один правил колесницей, а другой держал в руках длинное копье, которым бился. Но в отличие от обычных колесниц, в которые запрягали коней, в эти были запряжены здоровые рыжие похожие на волков звери с огромной головой покрытой густой шерстью. Сами воины были низкорослые, с черной кожей, с вытянутыми лицами, с большими красными глазами, широким приплюснутым носом, большим не смыкающимся ртом, да кривыми острыми наподобие кинжала зубами, и торчащими во все стороны черными волосами. – Святозар на мгновение замолчал, он провел пальцами по глазам, точно смахивая с них пелену и более твердым голосом продолжил, – это было страшно… Я вообще-то не из пугливых, но когда я увидел это войско, ужас проник в мою душу. Сатэга вызвал меня на поединок, как ведуна и как правителя, я знал, что ДажьБог придет на помощь, если, что пойдет не так. Но он всегда считал, что я должен попытаться победить сам, преодолеть все препятствие без его помощи. Лишь только начался наш поединок, как я понял, что Сатэга мне никогда не одолеть, мой меч ДажьБога не мог мне помочь, потому как Сатэга бился только при помощи магии. Он посылал в меня потоки огня, которые сжигали и ледяные потоки воды, которые обращали все в лед, а я, укрывшись под созданным мною щитом, ели сдерживал их натиск. Затем он создал громадного зеленого змея с тремя головами, с большими крыльями, четырьмя лапами, да длинными когтями, который извергал пламя. Змей взлетел высоко в небо, я же схватил меч в надежде его убить. Но он нежданно стремительно упал на меня выпустив огромный столб огня, я же сызнова закрылся щитом, а посем бросился на него… Однако бой наш был недолгим, мне удалось срубить лишь одну голову, да разрубить напополам его правое крыло, он же не просто жег меня пламенем, а еще и бил лапами да когтями, и крыльями на концах, оных также располагались когти. Обливаясь кровью, я упал и потерял сознание, а когда очнулся, увидел около себя ДажьБога, который светом исходящих из своих рук лечил мои ожоги и плакал. «Отец, – спросил я его. – Почему ты плачешь?» ДажьБог посмотрел на меня и ответил: «Мальчик мой, лишь мои слезы могут излечить тебя». Я поднял голову и оглядел поле боя, на выручку мне пришел не только отец, но и Бог Перун, и Бог Семаргл. Они уже изничтожили змея и теперь бились с войском Сатэга. Перун натягивал лук и пускал золотые молнии, а Семаргл хлестал их плетью полыхающей огнем. Когда войско разбили, Семаргл и Перун начали битву с Сатэгой, но тот создал над собой огромную прозрачную не пробиваемую чашу и как Боги не старались, они не могли ее разбить. Тогда Перун крикнул ДажьБогу: «Сын лети в небесную Сваргу и зови на помощь Бога Сварога, лишь он нам поможет, – он воззрился на меня, и уже тише добавил, – без отца моего, мы не сможем победить Сатэга и спасти твоего сына». ДажьБог положил мою голову, которую придерживал рукой на землю и полетел в небо. А я чувствовал, что умираю. Прошло немного времени, и, разрывая небесную синеву, с неба явился сам Бог Сварог, высокий старец с белыми длинными волосами и бородой, в роскошных белых одеяниях и с нимбом на голове, да огромным железным молотом в руках. Как только он спустился с неба и встал на землю, к нему приблизились его сыновья, и ДажьБог летящий следом, и низко поклонились… Сварог осмотрел землю, покрытую телами павших воинов Сатэга, потом мое войско, которое при виде Богов опустилось на колено, самого Сатэга, прятавшегося в чаше, да перевел взгляд на меня. Он малеша смотрел мне в глаза своими синими… синими, будто морская вода очами, и, улыбнувшись, вырвал из бороды длинный, белый волосок, да подойдя ко мне, положил его на меня. И как только этот волосок впитался в мое тело, я сразу почувствовал, как ко мне вернулись силы. Сварог меж тем подошел к чаше, за которой скрывался Сатэга, поднял высоко волшебный молот и стукнул им по ее прозрачной поверхности, и та тотчас разломилась надвое. Семаргл взмахнул плетью, и она обвилась вокруг правой руки Сатэга, а Перун выпустил молнию, и та воткнулась в левую руку Сатэга. Бог Перун схватился за свободный конец молнии, и одновременно сыны Сварога дернули на себя Сатэга, разрывая его напополам, и в тоже мгновение чаркол разломился надвое, на добро и зло, на колдуна и чародея. А Сварог поднял молот и ударил сначала по колдуну, а после по чародею. – Наследник смолк и внезапно широко улыбнувшись, молвил, – и долго засим ДажьБог и Перун проливали над моими ранами слезы, стараясь их излечить. Помню, Перун ругал ДажьБога, говоря ему: «Как мог ты позволить ему, простому человеку биться с этим злом… Как мог ты поставить под угрозу все то, что мы с тобой долгое время создавали, защищали и любили».