Марсельская сказка

– Реми, чёрт бы тебя побрал! Где ты шляешься с утра? Где мой товар?!

– Хватит орать, Фабрис, или ты не видишь товар? – спокойно ответил мой незнакомец, и тогда, открыв глаза, я увидела, как он пнул ногой стоящую рядом тележку, отчего та качнулась, и вся рыба едва не вывалилась на землю.

Я облегчённо вздохнула. Реми. Значит, его зовут Реми. А Фабрис, дрожащий то ли испуга за свой товар, то ли от гнева, явно не был бестирийцем, жаждущим моей крови. Хотя, сейчас мои запасы явно иссякли.

– Мне это осточертело, – Фабрис склонился над Реми. Что ж, должного пугающего эффекта это не возымело: даже сидя Реми был выше, чем стоящий перед ним Фабрис. – Рынок открылся четыре, четыре, будь ты проклят, часа назад. А что ты делал? Развлекался с этой потаскухой, пока я ждал тебя?

– Да как вы смеете?! – вспыхнула я, но заметив свою ногу на коленях Реми, поумерила свой пыл. – Он спасал мне жизнь.

– А ты кто такая, чтобы рот открывать? – Фабрис взглянул на меня из-под густых бровей. – Тебе слова не давали!

– Не смейте указывать мне, что делать! Вы говорите с уважаемой леди! Грубиян! – Реми схватил меня за плечо, вероятно, в попытке успокоить, но это было совершенно бесполезно. – Вы брызжете ядом из-за небольшого опоздания? Я бы посоветовала вам попить травяных настоек, но это ведь будет бесполезно. Вы настоящий псих.

– Прошу тебя, умолкни, – сквозь зубы прорычал Реми.

– Ах, я псих?! – он всплеснул руками и повернулся к Реми. – Я смотрю, ты не только за рыбой, ты и за девицей своей уследить не можешь! Знаешь, что? А я тебе не заплачу. Мне надоело возиться с тобой! И вот ещё что! Забери-ка свои вещички из дома моей матушки, все мы тут сопли тебе подтираем, а с этим пора кончать! Если рыба окажется тухлой, то лучше мне на глаза не попадайся! Ах да, и про долг свой не забудь!

С этими словами, плюясь и кляня всех вокруг, Фабрис наклонился, схватился за ручки тележки с рыбой и направился в противоположную от нас сторону. У меня перехватило дыхание, щеки неистово запылали, а в висках разразилась болезненная пульсация. Чёрт, чёрт, чёрт! Это всё из-за меня! Реми уничтожит меня, заставит поплатиться за это… что мне теперь делать? Паника, захлестнувшая разом, вдруг в тот же миг вытолкнула оттуда всё лишнее.

Взяв себя в руки, я набрала воздуха в лёгкие и повернулась к нему.

– Реми, мне очень, очень жа…

Но он вдруг одним лишь своим сверкающим взглядом велел умолкнуть.

– Говоришь, в Париж тебе надо? Ну что ж, будет тебе Париж.

Глава 9. Спаситель

Что чувствует человек, когда вся его жизнь переворачивается с ног на голову?

Страх? Счастье? Или, может быть, предвкушение?

Когда Реми протянул мне руку в негласном требовании скрепить наш уговор, я почувствовала… облегчение. Оно сотнями мурашек пробежало от макушки и до самых пят, заставив вздрогнуть и глупо, может быть, даже как-то по-детски широко улыбнуться. Да, это определённо было оно, облегчение, такое свободное, такое тёплое и такое сильное, прямо как его ладонь, сжавшая мою. И это чувство было таким ясным, таким простым и отчего-то знакомым, словно я жила с ним всю жизнь и всё ждала, когда же кто-то пробудит его, отгонит вечное напряжение и ожидание худшего. Я смотрела на незнакомца перед собой улыбающимся взглядом и почему-то строго верила, что худшее осталось позади. Сколько ему лет? Почему у него нет своего дома? Не связан ли он с бестирийцами? Не убьёт ли он меня, как только мы свернем за угол? Я не знала, я совершенно ничего не знала о нём, но эта странная уверенность почему-то вселяла надежду. Он не казался плохим человеком. Он в самом деле мог меня спасти. Но… почему?

Охваченная поистине благословенным облегчением, я высвободила свою ладонь из его ненастойчивой хватки и выдохнула скопившееся напряжение.

– Неужели ты и правда согласен? – во взгляд вдруг вернулась растерянность. – Но с чего вдруг? Из-за меня этот толстяк тебя уволил!

– Я не забыл, – он фыркнул. – Твоё счастье, что меня здесь ничто не держит. Но у меня есть условия, – Реми встал, слегка потянулся и посмотрел на меня с высоты своего внушительного роста.

– Ах, ну, конечно.

– Ты лишила меня дохода. Ты мне его и вернёшь, – его голос стал твёрже. – По прибытии в Париж заплатишь мне, как за семь тележек с тунцом.

– Но… почему семь? – я потупила взгляд.

– Примерно столько займёт наш путь до Парижа.

– Что?! – резко подскочив со ступеней, я вдруг столкнулась с острой, насквозь пронизывающей болью в ступне, а потому с позором плюхнулась обратно. В горле пересохло, глаз задёргался, а Реми, казалось, только веселился. – Неделя!? Почему так долго? Я полагала, дорога займёт не больше двух дней!

– Прошу прощения, мадам, я не фокусник. А ты – беглянка, которую разыскивает, – он огляделся по сторонам и только затем продолжил: – мафия. У тебя есть деньги, чтобы купить билет на поезд? Или ты можешь подойти к любому человеку здесь и попросить довезти тебя до Парижа? Тогда зачем тебе я? Сама неплохо справишься.

– Но как же полиция? Разве сперва мы не обратимся за помощью к ним? Как иначе я вернусь в Шотландию?

– Придётся потрудиться, чтобы во всём Провансе найти хотя бы одного жандарма, который не будет связан бестирийцами, – голос его опустился до пугающего шёпота. – Или того, кто станет с ними связываться ради какой-то беглянки.

– Почему я должна тебе верить? Может, это ты не хочешь связываться с полицией?

– Ха! Прошу, – шагнув в сторону, Реми открыл мне обзор на пустынную улицу. – Прямо за тем домом находится постовая Бенуа. Это главный и единственный жандарм в Шеризе. Он тебе обязательно поможет, отправит запрос в жандармерию Марселя, а там уже и до… что ты делаешь?

Отчаянное желание спастись захлестнуло меня, заставив с трудом встать и, оттолкнув Реми в сторону, захромать к указанному дому. Глаза застелила пелена, в ушах шумела кровь, и каждый шаг, что давался с трудом, приближал меня к спасению. Я всё расскажу полиции. Они спасут меня. И помощь Реми мне не понадобится. Боже, неужели этот ад вот-вот закончится? Прыгая на одной ноге, я с усилием пересекала мощёную улицу и упорно делала вид, словно не слышу, как зовёт меня Реми. А когда за названным домом я вдруг увидела небольшое одноэтажное строение с ржавой вывеской «Полиция», забранным решёткой единственным окном и мотоциклом, привалившимся к стене, боль и вовсе покинула мою многострадальную ногу. Вот оно! Реми в очередной раз окликнул меня.

– Беглянка! Стой, говорю! Пожалеешь!

Я даже не обернулась, подходя к решётчатому окну и вглядываясь в расплывчатые очертания за пыльным стеклом. Ничего не было видно – лишь тени двигались туда-сюда. Задержав дыхание и широко улыбнувшись, я двинулась к двери, когда вдруг услышала приглушённые голоса прямо за ней. Узнать хотя бы один из них было невозможно, но все они совершенно точно принадлежали мужчинам. Осознание этого заставило что-то болезненно колыхнуться в груди. Так и замерев на месте, я вслушалась в невнятные обрывки фраз, как испуганный зверёк, пойманный на прицел.

–… появится, я сделаю всё в лучшем виде, – проговорил незнакомый голос – на миг мне даже почудилось, будто он слегка дрожал.

– И чтобы не как в прошлый раз, Бенуа, или я тебя твоим же табельным…

– Понял-понял! – всполошился первый, вероятно, тот самый Бенуа, и пока я пыталась найти знакомые нотки во втором голосе, за дверью раздались шаги.

«Бежать!» – отчаянно взревел рассудок, но ноги мои точно одеревенели, совсем не желая меня спасать. И стоило ли бежать? О ком они говорили? Обо мне? Ручка двери с противоположной её стороны дёрнулась, шаги остановились, и грубый мужской голос глухо пробормотал:

– Отсюда ни ногой. Девица явно первым делом ринется сюда. Будь готов её встречать. Парни, идём.

И прежде, чем я успела испуганно ахнуть, кто-то схватил меня за руку, с силой дёрнул назад, за угол, а затем прижал к стене. В глазах на секунду потемнело. Большая ладонь накрыла мой рот – ровно в тот самый момент, когда дверь за углом захлопнулась. На мгновение мне показалось, будто я снова нахожусь в сыром подвале водонапорной башни, и тёплая крепкая ладонь вдруг стала ощущаться, как тряпка, пропитанная какой-то дрянью, и лампа трещала так же… но едва паника успела охватить душу, как образ подвала рассеялся, а перед моим лицом предстало напряжённое и знакомое лицо мужчины, заслонившего моё тело своим. Я лишь облегчённо вздохнула и повернула голову, чтобы убедиться – опасность миновала. Реми подоспел как нельзя вовремя – ещё мгновение, и они бы меня схватили. Я вгляделась в его лицо взглядом, полным надежды, и вздрогнула, когда за углом послышались удаляющиеся шаги и приглушённые голоса. Прикрыв глаза, Реми медленно выпустил вздох и отстранился, чтобы выглянуть из нашего укрытия. Дрожь тотчас овладела всем моим телом. Я накрыла лицо руками и, прислонившись спиной к стене, медленно сползла вниз. Рана в ноге пульсировала, виски пульсировали, и казалось, всю меня разрывает на части от этого безумного симбиоза боли и страха, разверзнувшегося внутри. Что, если они вернутся прямо сейчас? Что будет дальше? Они убьют меня на месте, на глазах у Реми, или сделают это в башне? Убрав руки от лица, я подняла голову и нахмурилась, заметив протянутую ладонь.

– Надо уходить отсюда. Да поскорее, – сурово сказал Реми, не сводя с меня пристального взгляда. – Или здесь останешься?

Я шмыгнула носом, и хоть в глазах моих не было слёз, облик его заслоняла неясная пелена. Приняв его ладонь, я с усилием встала, но голова моя тотчас закружилась, не позволяя удержать равновесие. Кажется, где-то над ухом раздался чей-то раздраженный вздох. Реми схватил меня за локоть и, что-то бормоча себе под нос, поволок меня как можно дальше от постовой, как безвольную хромающую куклу. Я и сама понимала – нужно бежать. Но боль, пронзающая мою ступню, с каждым новым шагом лишала меня сил. С каждой секундой силуэт идущего впереди Реми становился всё более расплывчатым, однотипные дома вокруг слились в большое серое пятно, а его ладонь, крепко сжимающая мой локоть, уже почти не ощущалась. Тогда я и остановилась, вырвав руку из его хватки, и привалилась плечом к деревянному столбу у дороги, чтобы перевести дыхание. Реми остановился, обернувшись ко мне. Подняв голову и сделав несколько глубоких вздохов, я пробормотала:

– Ты опять спас меня. Почему?

Взгляд его, обычно хмурый и раздражённый, на миг изменился. В нём поселилось что-то иное, какая-то застарелая боль, но Реми вдруг тряхнул головой и издевательски усмехнулся.

– Разве ты не об этом просила? Не этого требовала, угрожая мне пистолетом?

Ну вот, опять! Я фыркнула, сложив руки на груди, и отвернулась. С ним просто невозможно разговаривать!

– Сейчас я ни о чём не просила. Если бы не ты… не могу поверить! – злость во мне разгоралась, как порох. – Уму непостижимо! Меня похитили, а я даже не могу обратиться к жандармам! Да они вообще знают, кто я? Вся Шотландия наверняка стоит на ушах!

– Если ты продолжишь орать, – с угрозой прошипел Реми и огляделся по сторонам, – уже через секунду бестирийцы слетятся сюда, как пчёлы на мёд. Они прикончат и тебя, и меня. Может, для них ты и впрямь лакомый кусочек благодаря состоянию своей семьи, но для остальных, и для меня в том числе, ты всего лишь беглянка без имени. Поэтому всё, что тебе остаётся – молча спасать свою шкуру.

Каждый его довод – хлёсткая пощечина моему самолюбию. Он был прав, абсолютно прав во всём. В Шотландии я была внучкой уважаемого лорда Бэлфора, завидной невестой, лакомым кусочком на всех светских мероприятиях; в Кембридже – подающей надежды студенткой, с отличием окончившей четыре года обучения и получившей самые лестные рекомендации для дальнейшей работы; в своих мечтах – известной писательницей, прославившейся благодаря своему великому роману… А кем я была здесь? Беглянкой. Девушкой без имени, без пистолета и даже без обуви.

– Но ты ведь не оставишь меня здесь? – с болезненной надеждой взмолилась я. – Ты спас меня. Я тебе доверяю. Твои условия… я заплачу тебе намного больше, только не оставляй меня здесь одну.

Вот оно. То, чего я ждала. Борьба. Она тенью легла на его лицо, и без того спрятанное за козырьком фуражки, и мне стало до одури любопытно, что вообще могло заставить его сомневаться. Другой на его месте не стал бы спасать меня там, на посту у Бенуа – напротив, он воспользовался бы этим, как шансом наконец от меня отвязаться. Неужели всё из-за денег? Или застарелая рана, связанная с чувством долга? Быть может, когда-то он отказался помочь кому-то, и это обернулось трагедией? Я пристально следила за каждым изменением на его лице, нервно ожидая ответа.

Наконец, наши взгляды встретились.

– Я уже озвучил тебе ответ. Я помогу тебе, но лишь в том случае, если ты не будешь задавать мне сотни вопросов, трепаться почём зря, не станешь пытаться меня соблазнить, будешь слушать и делать всё, что я тебе скажу, назовёшься другим именем и не посмеешь воротить нос от еды, ночлежки и людей, которых мы встретим на своём пути.

Кровь отлила от моего лица. Конечно, я была глубоко поражена его хамством и самодовольством, но изо всех сил не подавала виду – лишь крепко сжатые кулаки говорили о моем негодовании. Ах, а сколько ругательств, сколько угроз и проклятий готовы были в любую секунду сорваться с губ в адрес этого самодура! Но вместе с тем облегчение охватило меня, я едва не бросилась ему на шею, едва не завопила от счастья. Однако мне нужно было проявить терпимость, ухватиться за эту соломинку спасения, ведь я бы не справилась в одиночку, какой бы сильной и ослепляющей ни была моя вера в себя.

И, отправив восвояси все самые противоречивые чувства, я лишь елейно пролепетала:

– Что-то ещё?

Он посмотрел на меня, как на самое глупое создание во Вселенной, и покачал головой. Вероятно, его скудной фантазии хватило лишь на это, чему я была безмерно благодарна – я бы просто не выдержала очередного условия, бьющего по моей самооценке и втаптывающего меня в грязь.

– И что теперь? – когда молчание затянулось, нетерпеливо спросила я.

– Я просил не заваливать меня вопросами, – он фыркнул. – Теперь мы идём в дом матери Фабриса. Тебе надо подыскать одежду, эта никуда не годится. Заодно и мои вещи заберём.

– С ума сошёл? Дом в этой же деревне? Да эти сволочи же каждый двор вверх дном перевернут, чтобы меня найти!

– Не перевернут. У Зоэ безопасно. А у нас будет около двух часов, чтобы покинуть деревню.

С ног до головы оглядев своего спутника, я в подозрении сощурилась.

– Занятно. Говоришь так, будто больше не вернешься сюда.

– У тебя будут еще вопросы? Или ты умолкнешь, наконец?

Все внутри меня затряслось от раздражения. Боже, как же хочется снова отвесить ему пощечину! И не одну! Прежде никто не осмеливался говорить со мной в таком тоне, а теперь будто бы вся грубость, вся желчь и всё хамство мира обрушились на меня в лице этого негодяя! Щёки мои раскраснелись от сдерживаемой злобы, и я рявкнула:

– Я вверяю тебе свою жизнь, разумеется, у меня есть еще с сотню вопросов! А ты даже имени моего узнать не хочешь!

Он посмотрел на меня с самым непроницаемым выражением во вселенной, будто ждал, когда моя злость поутихнет. Я сделала несколько глубоких вздохов, сосчитала до пяти и посмотрела вдаль, успокаиваясь. Узкая дорога, проложенная между старыми домиками, будто настроенными друг на друга, держащимися вместе, как оборона от неизвестного врага, уходила в самую глубь не меняющихся пейзажей. И всё же она манила меня обманчивой надеждой на свободу, она обещала большее, обещала вернуть мне всё, что у меня забрали…

– Успокоилась? Мы можем, наконец, отправиться в путь? Или сядешь здесь и будешь бандитов ждать?

– Как далеко нам идти? – голос мой дрогнул.

Реми несколько секунд помолчал и двинулся вперёд, бросив через плечо:

– Её дом в конце деревни.

Я так и осталась стоять, привалившись к столбу. Возмущение бурлило в крови, грозясь вырваться наружу не самыми лицеприятными выражениями, пока я стояла здесь, сверля его спину разгневанным взглядом. Держи себя в руках, Эйла. Ты справлялась с вещами и похуже.

Для начала нужно было как-то начать идти без опоры. Я попробовала переместить вес на носок раненой ноги, но тотчас вскрикнула от боли – вероятно, от пореза распухла вся ступня. Нет, это просто какое-то безумие. Почему я должна стоять здесь и решать, как мне добраться до дома, между прочим, в самом конце деревни, когда есть этот здоровяк? Да пошёл к черту он и его «условия»!

Судорожно вздохнув, я прокричала:

– Эй! Я не могу идти! Мне больно!

Реми что-то ответил, я точно слышала это недовольное, а может быть, насмешливое бормотание, но всё же не обернулся. Я насупилась и воскликнула ещё громче:

– Ты слышишь меня? Почему бы тебе не вернуться и не помочь мне?!

История повторялась: я снова стояла в одинокой панике и пыталась до него докричаться, а он уходил, с каждым своим широким шагом увеличивая расстояние между нами. Меня всю затрясло от гнева и возмущения, и я наклонилась, подбирая с дороги небольшой камень, чтобы бросить его рядом с этим хамом, привлекая к себе внимание, но, вероятно, недооценила свои силы – удар пришёлся в точности по его затылку.

– Чёрт подери! – ругнулся Реми, снимая с себя фуражку и потирая ушибленное место.

Он обернулся, и моему взору предстала копна слегка вьющихся и непослушных светло русых волос. Без фуражки Реми выглядел иначе, он был совсем другим человеком, внезапно помолодевшим, хотя я до сих пор не могла дать ему меньше тридцати, и уже не таким серьёзным и раздражающе холодным. И хотя на лице его отразились все виды гнева, я не могла невольно не залюбоваться им.

– Что ты делаешь?! – грубо гаркнул он, надвигаясь прямо на меня. Я вздрогнула, отдёрнув себя от неуместных мыслей. – Что за детские выходки?

– Как, по-твоему, я должна добраться до этого несчастного дома? На одной ноге? Ты должен мне помочь, а не вести себя, как последний нахал!

Остановившись передо мной, Реми вздохнул и провёл пятерней по своим густым волосам.

– Я тебе ничего не должен. Ты не понимаешь? Времени у нас мало, они могут вернуться сюда в любой момент.

– Тогда что же ты медлишь?

– Я медлю? – брови его подлетели вверх. – Чёрт с тобой. С опорой идти-то сможешь?

Разумеется, я могла идти, опершись о его руку, но сейчас, стоя перед ним и глядя в его наглые кианитовые глаза, мне так хотелось ему насолить, хотелось стереть это раздражённое выражение с его лица раз и навсегда. В самом деле, так ведь не пойдёт! Мы едва знакомы, а общество друг друга нам уже в тягость. Что же будет завтра, он пригрозится убить меня? Пульсирующая венка на его лбу весьма недвусмысленно на это намекала.

– Не смогу! Не видишь, я ранена. Из-за тебя, между прочим.

Реми уже было приблизился ко мне, но внезапно замер, уставившись на меня.

– Из-за меня? Не я гвозди по дороге рассыпал!

– Они могли выскочить из твоей дряхлой тележки, это раз. А во-вторых, я ведь бежала за тобой.

– Боже, ты просто сплошное несчастье! Я больше не хочу тратить время на твои капризы. Давай, обопрись на мою руку, и пошли.

Взглянув на его предплечье, я нахмурилась. Мне пришлось покрепче ухватиться за него, чтобы, прыгая на одной ноге, начать этот тернистый путь. Теперь, когда мои мысли не были заняты неистовым обдумыванием способов удержать Реми и спастись, я могла почувствовать холодный и слегка влажный асфальт под ногами, мелкие камни, больно царапающие ступни, это неприятное грубое давление на нежную кожу моих ног… Мне срочно нужна была обувь. Это ощущение просто невыносимо, а прибавить к этому пульсирующую боль в кое-как перевязанной левой ноге, так меня вообще на руках носить надо!

Вдруг осознав это, я замерла и уставилась на Реми так, будто увидела впервые. Он уже двинулся вперёд, чтобы начать наш нелёгкий путь, но я его остановила.

– Я не дойду так. Я не могу прыгать на одной ноге.

– Ты ранила не всю ступню, симулянтка, так что будь добра, наступай на носок, или мне учить тебя ходить? – сквозь зубы прорычал он.

Мой взгляд остекленел.

– Я не могу наступать на носок, моя нога опухла, откроется кровотечение.

– Ты хочешь, чтобы я нёс тебя на руках, принцесса? – последнее слово из его уст прозвучало, как оскорбление. – Ни за что. Я не собираюсь идти на поводу у тебя и твоих прихотей.

– А я не собираюсь идти на одной ноге!

– Тогда счастливо оставаться!

Он отпустил меня, оставив шатко балансировать в одиночестве, а сам направился прочь по дороге. Едва не упав, я всё же попыталась найти точку опоры на раненой ноге, но этого было недостаточно, чтобы идти вперёд. Слёзы обиды обожгли глаза, а гордость сдавила горло тугим комом – я больше не могла настаивать, больше не могла просить у него помощи. Очевидно, этот мужчина настолько каменный, что пробиться сквозь непробиваемые слои и найти где-то внутри хотя бы унцию человечности просто невозможно, а я и не буду пытаться – велика честь. Как-нибудь сама доберусь до этого дома, будь он хоть на конце деревни, хоть на конце Франции.

– Черт, – невольно сорвалось с губ, когда я попыталась начать свой нелёгкий и очевидно долгий путь.

Наступать на ногу было невыносимо больно, будто кто-то изо всех сил давил на рану, а оттого в глазах потемнело, и неизвестная слабость разлилась по всему телу. Услышав шаги, я подняла голову и встретилась с недовольным взглядом Реми. Он сжал губы в тонкую полоску, подошёл ко мне почти вплотную и без единого слова схватил под бёдра, поднимая на руки, будто я не весила ни фунта. Я изумлённо вздохнула, обхватив его шею руками, и воспоминание тотчас меня ослепило: он уже нёс меня на руках, когда я наступила на гвозди и потеряла сознание, но тогда я болталась у него на плече, как вынужденный груз, как мешок с картошкой или, судя по его отношению ко мне, с навозом.

Тогда лёгкая улыбка тронула мои губы, и я прижалась к нему теснее, позволяя ему нести себя и бормотать что-то под нос исключительно на жаргонном французском, который прежде мне не доводилось услышать. Я вдохнула запах моря, его запах, который теперь трудно будет не узнать, и отвернулась, разглядывая окружившие нас с двух сторон деревенские пейзажи. Это была узкая улочка, набитая маленькими одинаковыми домами из камня: черепичные крыши покосились, а неприветливые окна, забранные решётками, смотрели на меня с укором, и я задумалась о том, как же они, эти дома, устроены внутри, ведь я жила и гостила только в роскошных поместьях и апартаментах, а наша с Уллой квартирка в Кембридже вряд ли могла бы вписаться в местные пейзажи. Я закрыла глаза и представила внутреннее убранство этих домиков, но ничто не шло мне на ум, кроме позолоченной лепнины, высоких потолков и бесконечных анфилад. Нет, то были маленькие скромные жилища с маленьким миром, может быть, на заднем дворе располагался такой же маленький огород, где работала маленькая семья, и это «маленькое» на самом деле было больше, чем что-либо, практически необъятным, ни с чем несравнимым.

Реми угрюмо молчал, пока я дышала ему в шею, поворачивая голову то в одну сторону, то в другую. Вскоре дома начали редеть, вдали зазеленели холмы, дорога разветвилась: самая широкая, которая вела нас, продолжала устремляться вглубь деревни; на деревянном указателе у мощёной дороги было написано «marché», что означало рынок; а по извилистой поросшей травой тропе пастух гнал стадо овец. Так спокойно, так безмятежно… словно нет здесь никаких кровожадных мафиози, и они не ищут меня, не идут за мной по пятам.

Заворожённая пейзажем, я не сразу заметила, как мы подошли к самому концу деревни, к последнему дому, за которым не было ничего, кроме этой дороги, ведущей в неизвестную даль. Реми подошёл к калитке и вдруг замер, глубоко задумался о чем-то, а затем повернул голову ко мне и тихо сказал:

– Тебя зовут Гизель, ты моя кузина. Твой дом сгорел в пожаре. Мы пришли к Зоэ, чтобы забрать мои вещи и попросить одолжить у неё что-нибудь из вещей для тебя. Начнёт расспрашивать о пожаре – делаешь страдальческий вид и говоришь, что вспоминать об этом тебе страшно. На все остальные вопросы отвечаю я. Ты помалкиваешь. У нас есть два часа.

– Но мне не нравится имя Гизель.

Он сузил глаза.

– Будешь Гизель. И это не обсуждается.

– Это мы ещё посмотрим.

***

Мать мелочного, хамоватого и истеричного Фабриса, Зоэ, оказалась премилой женщиной. Она напомнила мне мою прекрасную, мою любимую, мою светлую Морну своей простотой, суетливостью и радушием. Оказавшись внутри её небольшого дома, я тотчас позабыла и о недовольном всем на свете Реми, и об угрозе, тучей нависшей над моей головой – атмосфера уюта, тепла и безопасности поглотила меня. В маленькой светлой гостиной было тепло, в камине трещали поленья, на старом диване дремал кот, даже не заметивший нашего присутствия. Зоэ всё суетилась, всецело веря нашему вранью о пожаре, и мне впервые стало стыдно за это, впервые я густо покраснела, как провинившаяся девчонка, и опустила глаза в пол. Она предложила остаться у неё ещё хотя бы на несколько дней, но Реми солгал ей о том, что в Марселе меня ждёт мой муж, и теперь ему, моему верному спасителю, нужно сопроводить меня к супругу. Я и сама запуталась в этой лжи – мир для меня перестал существовать, когда я уловила запах запечённого мяса. Он поработил меня, напомнил о голоде, будто до этого я и не смела испытывать его, и мой желудок жалобно заурчал, привлекая к себе внимание. В этот момент со второго этажа спустилась Зоэ с полотенцем в руках. Я даже не заметила, когда она отлучалась.