Прячем лица в дыму

Тот внимательно посмотрел на друга: с решительным упрямым взглядом, волевым подбородком, твердыми чертами лица. Оша никогда не подводил за три года. Может, прятался за ухмылками, за грубоватыми криками, но для своих он не жалел ничего. Найдер заслуживал правды, ему можно было довериться. Разум говорил так, но противный голосок внутри напоминал о другом. Раз уже однажды заплатил за доверие, и если что, больше ему расплачиваться было нечем – немногое от него осталось.

– У меня есть личные счеты и с аристократией, и с учеными. Я хочу это дело. Я должен довести его до конца, – с напором произнес Раз. – Оказалось, есть чувства, которые не заглушить никакими таблетками.

– Месть? – друг все понял. – Почему имя дана Адвана так задело тебя?

Раз снова посмотрел на белую тройку на красной табличке на углу дома.

– Я знал его. Я тоже когда-то был аристократом.

Найдер не сдержал смешка:

– Наконец-то. Всего три года, и ты признался.

– Ты знал?

– Когда ты пришел в «Вольный ветер» в поисках работы, ты походил на облезлого грязного пса, но было видно, что если отмыть его и вывести вшей, покажется порода. Ты же до сих пор говоришь, не как жители Цая, а все эти твои рубашечки и жилетки! От тебя разит Арионтом, – Найдер помолчал и добавил: – Так ты расскажешь мне?

– Просто давай сделаем дело?

– Идет.

Раз и Найдер свернули к мосту через Мэцкий канал. Один шел, держа спину прямо, так быстро, что казалось, трость ему нужна вовсе не для ходьбы. Второй чуть сгорбился, запустил руки в карманы и постоянно шевелил губами, мысленно перебирая цифры – до ста, тысячи и все дальше, лишь бы ненавистное имя снова оставило в покое. Не оставляло.

3. Так что это, и правда та самая зависимость?

Летела мелкая крошка снега, воздух казался белым-белым, и темная фигура Рены резко выделялась на этом фоне. Девушка поправила рукой в черной перчатке высоко забранные волосы и свернула с набережной Холодного моря на проспект Свободы. Под ногами предательски скользила брусчатка, но Рена не замедляла шаг, словно пыталась попасть в сумасшедший ритм города.

Посередине проспекта тянулась широкая аллея, засаженная деревьями с серебряными листьями. Ботаники тщательно хранили секрет, как вывели такие деревья, и простые люди до сих пор оправдывали их работу магией. Кион силой боролся с невежеством, но предрассудки все равно властвовали над людьми и превращались в удивительные легенды, сказки и слухи, которые опутывали город липкой паутиной.

По аллее неторопливым шагом брели гуляки – весело болтавшие студенты. Обе стороны улицы занимали высокие изящные дома, соединенные галереями в единую линию. В здания из стекла и металла заходили служащие, ученые, банкиры. Проспект Свободы был центральным в Кионе, и весь цвет города-государства собирался здесь. «Чертовы аристократы», как сказал бы Найдер.

Кион стремительно рос и все выше и выше тянулся к небу. Город был красив, но какой-то особой холодной красотой, как у льдинки, блестящей на солнце – не трогай, смотри издалека.

Рена свернула на Танцующую улицу. Это была гордость Киона, лучшие архитекторы трудились над проектом почти три года. Получилось, что получилось: ряд высоких башен без единой металлической линии, сплошь из стекла, которые причудливо искривлялись в разные стороны, точно их сделал пьяный мастер-чудак.

Эта улица принадлежала ученым. Их объединяла гильдия, но внутри нее было столько подразделений: физики, химики, биологи, историки… – каждая группа занимала отдельное здание.

Девушка уверенным шагам зашла в башню, стоящую в правом ряду третьей. Огромный холл больше походил на концертный зал, в центре которого высилась статуя Дирана Ампервена – основателя кафедры химии.

Рена на секунду остановилась зажмурившись. Белоснежный мрамор, белый свет ламп, лестницы из молочного камня, светлые двери – все это сливалось воедино, ослепляя и путая. Каждая кафедра имела свой цвет, и химия традиционно обозначалась белым – в этом же стиле был выполнен весь первый этаж.

Несколько дверей стояли настежь, и только внутреннее убранство комнат вносило капельку цвета. Рена прошла мимо учебного зала со стройными рядами деревянных парт, мимо приемной, заполненной столами со стеклянными перегородками, и комнаты, сверху донизу забитой книгами.

На первом этаже всегда было шумно и людно, но настоящая жизнь ученых начиналась выше, где обустроили лаборатории, испытательные комнаты, библиотеки.

Гостья поднялась. Второй этаж встретил приятной тишиной. Девушка достала из кармана пальто маленькую карточку из плотной бумаги и небрежно бросила ее на стол перед седовласым мужчиной в форме.

– У меня встреча с даном Кирьяном.

Охранник неторопливым движением взял карточку, прочитал имя и фамилию, открыл большую тетрадь и пальцем заскользил по строкам.

– Не заставляйте меня ждать! – воскликнула Рена, наклоняясь к охраннику. – Если вы хоть на долю в курсе того, чем занимается дан Кирьян, вы знаете, как это срочно!

– Да, конечно, проходите, дана Рейтмир, – скомкано ответил мужчина и нажал кнопку. Стеклянная перегородка распахнулась с тихим звоном, пропуская дальше.

– Отлично, – процедила Рена сквозь зубы, забирая карточку.

Девушка повыше подняла голову и пошла по коридору, стуча каблуками. Она чувствовала на себе взгляд охранника, но не оборачивалась – он не должен понять, что ей здесь не место.

Мать с детства учила не бояться напоминать, из какого они рода, если кто-то посмел забыть. В Норте, откуда Рена была родом, фамилия Рейтмиров открывала многие двери. Девушка с детства училась пренебрежительно смотреть на других, цедить сквозь зубы, одним взмахом руки показывать, что требуется – этот урок пригодился даже в Кионе.

Рена сжала в кармане карточку – Найдер помог сделать кионские документы, и она могла выбрать любое имя, но не захотела. Да, это было глупо, а еще опасно. Иногда ей даже хотелось попасться, угодить в тюрьму, чтобы молва дошла до самого Норта, до родителей. Но, наверное, их бы не взволновало даже это – от дочери они давно открестились.

Такая тяга к прошлому была не только у нее. Кираз Адван превратился в Раза Алвана. Пусть на словах друг никогда не вспоминал произошедшее, она не сомневалась – он переживает, глубоко переживает, даже скорее страдает.

Нужная дверь была открыта. Рена осторожно заглянула внутрь. Худенькая девушка в светлом стояла спиной и не заметила гостьи.

Дана Кирьяна, профессора, Рена в глаза не видела, но хорошо знала его помощницу Мика. Та тоже приехала из Норта, хотя их свело другое: первая могла предложить деньги, вторая – информацию, когда дело касалось ученых. Казалось, нортийка знала всех, кто состоял в гильдии. Впрочем, это могло быть настоящей правдой.

– Мика! – позвала Рена, делая шаг внутрь.

Дану Кирьяну принадлежали три смежные комнаты: кабинет, лаборатория и маленькая библиотека – настоящая квартира. «Может себе позволить», – как шутила его помощница. Внутри никогда не пахло ничем, и эта пустота вызывала ощущение скованности.

Вздрогнув от неожиданности, Мика отвернулась от умывальника.

– Привет, я не ждала тебя, – она выключила воду и отложила намываемые пробирки.

Безжалостный белый свет так осветлял кожу девушки, что она казалась нездорово бледной, хотя голос звучал бойко, с задором.

– А когда я приходила по записи? Ты знаешь, зачем я, – Рена сразу перешла к главному.

Найдер умел договариваться с заказчиками, но когда дело касалось обычных людей, все его навыки разбивались о нетерпеливость и озлобленность. Что уж говорить про Раза! Рене пришлось взять на себя «контакты», как называл это оша. За три года такой работы уже не осталось мест, куда девушка не могла найти вход, или той информации, которую она не смогла бы добыть.

Впрочем, с даном Лаэртом Адваном оказалось сложнее. Весь Кион не переставал болтать о молодом талантливом ученом, но стоило попытаться разобраться, что стояло за этими словами, как Рена натолкнулась на преграду – правда о нем звучала слишком по-разному. Однако дело требовалось довести до конца, любой ложью, подкупом или угрозами. Оно ведь касалось Раза.

Мика утерла руки серым махровым полотенцем и встала по другую сторону длинного железного стола, заваленного колбами разных форм и размеров, мензурками, цилиндрами, стаканами и лабораторной посудой, какая только существовала. Это был настоящий хаос, который никак не вязался с образом ученого.

– Отлично, – улыбнулась Мика, откидывая русые косы за плечи. – Дан Кирьян уехал, мы сможем спокойно поговорить. Представляешь, он кое-что слышал и решил, что я сплетничаю! Ну ты все равно заходи почаще, зимой деньги надо зарабатывать, чтобы летом тратить, – девушка игриво подмигнула.

Рена слегла улыбнулась.

– С ученой гильдией мы редко связываемся.

– Ну, я и с другими помогала тебе, сама знаешь. Кстати, я ухожу от дана Кирьяна. В следующий раз ищи меня в седьмой башне.

– У философов? – удивилась Рена.

Конечно, Мика вступила в гильдию отнюдь не из-за научных интересов, а ради денег и перспектив, которые ей мог дать потенциальный муж-ученый, но такой переход казался слишком уж необычным.

Девушка принялась собирать пробирки в штатив.

– Ну ты что-нибудь слышала о психологии?

– Возможно, – ответила Рена и, сняв перчатки, положила их перед собой. Видимо, разговор затянется. Мика никогда не умела говорить коротко и по делу.

– Психология выделилась из медицины, философии и точных наук. Совет пока не признает ее самостоятельной дисциплиной, но это вопрос времени. Многие уже готовы финансировать исследования. А где деньги на работу, там и награда за нее, – Мика оторвала взгляд от пробирок и хитро улыбнулась. – Мне, главное, найти того, кто готов делиться наградой.

Не сдержавшись, Рена закатила глаза. Не удивительно, что Мика уехала из Норта. Северный город со своими строгими нравами никак не подходил ей. Впрочем, он и Рене не подходил, хотя та не хотела уезжать из дома – ее отдали. Найдер называл это более хлестким «продали».

– Ну что глаза закатываешь, – девушка насупилась. – К твоему сведению, психология – это интересно. Дан Идакан изучает отношения между людьми, и многое рассказывал мне. Вот знаешь, что у тебя?

Девушка складывала в короб ложки, шпатели, тигли и чаши, быстрыми решительными движениями превращая хаос на столе в порядок.

– И что же? – Рена скрестила руки на груди.

– Зависимые отношения!

– Что?

– У вас с Разом зависимые отношения, да-да. Тебе плохо, но ты не можешь его отпустить. Постоянно переживаешь, больше, чем за себя. Всем жертвуешь ради него. Ну вспомни, сама говорила, что мечтаешь объездить всю Арлию! Но ты не делаешь этого, а сидишь со своим рыжим, как привязанная. Все думаешь, что должна вытащить его, потому что он разок спас тебя. А ты никому ничего не должна, кроме себя!

– Ты его не знаешь! Я…

– Ага, оправдываешься и защищаешь! Еще один признак, между прочим.

Рена рассмеялась. Вот так психология, ага! Если это и наука, то, видимо, о том, как быть эгоистом и не помогать друзьям.

Ну что ей дадут все эти путешествия, если она будет знать, что Раз так и остался один, в своей ледяной броне? Он поддерживал ее в больнице, а затем забрал оттуда, не оставил и после, когда Рена отчаянно боролась с пристрастием к таблеткам, которые давали врачи, и с магией. Так как она могла оставить его в той же борьбе?

Да, Найдер был рядом. И он никогда не пересекал черту, позволяя Разу самому решить, чего тот хочет. Не то что она. Рена знала, что своими словами порой грубо лезла к Разу, все что-то пыталась достать, узнать, выпытать. Потому что она знала, что внутри там так и сидит тот преданный мальчик, который хочет снова поверить и взяться за протянутую руку. И Рена ждала, что он возьмется за ее раскрытую ладонь, как однажды она ухватилась за него и спаслась.

Только вот смех в ответ на слова Мики прозвучал как-то натянуто. Рена уперлась руками об стол и серьезным голосом произнесла:

– Давай-ка переходить к делу. Что ты можешь сказать о дане Адване? Он с вашей кафедры.

– Ну, я знаю его, – задумчиво протянула девушка и отложила посуду. – Давай не будем говорить о нем?

Рена нахмурилась. Она всегда платила хорошо, но если Мика отказывалась от денег, дело было совсем нечистым.

– Почему? Расскажи все, что знаешь. Я заплачу тысячу линиров.

Рена отчетливо видела отразившуюся на лице нортийки борьбу жадности и страха.

– Не стоит, поверь, – в голосе Мики послышалась настоящая мука. – Знаешь, я ведь присматривалась к дану Адвану. Он хорош собой и богат – ну, ты понимаешь, о чем я. Так вот, о нем лучше не узнавать лишний раз. У него могущественные покровители. А в последнее время многие интересуются даном Адваном. Не к добру это.

– Пять тысяч линиров. Что ты знаешь, Мика?

– Ничего, что ты хочешь узнать! Нет, сейчас мы не договоримся. Ну, я думаю, тебе пора.

– Мика…

– Тебе пора! – взвизгнула девушка. – Не спрашивай меня ни о чем!

Рена сжала перчатки. Мика что-то знала, и на нее была последняя надежда. Она не могла вернуться без информации: ради Раза, даже ради Найдера. У отца было выражение: «бедовые мальчишки» – оно отлично подходило этим двум. Она ну никак не могла оставить или подвести своих бедовых мальчишек. Они ведь все равно не отступят, так надо дать им хороший старт.

Рена вытянула на обеих руках указательные и средние пальцы, переплела, а затем быстро развела в разные стороны и сжала ладони в кулаки. Мика с криком схватилась за глаза.

– Тихо. Если ты мне все расскажешь, зрение вернется. Если нет – что же, ты сама сделала этот выбор.

Голос звучал холодно, но Рене казалось, тело горит огнем. То ли из-за магии, то ли от стыда.

В больницу она угодила после того, как из-за ее силы погибли люди, и тогда девушка зареклась, что больше не призовет магию. Не сдержала обещания. Затем сказала, что будет использовать ее, только когда помощь понадобится Разу или Найдеру: освещать, ослеплять, ударять. Не сдержала и этого слова. Оставалось всего одно обещание: не использовать магию, чтобы убить. И если она однажды нарушит и его… Рена не знал, что тогда.

Из глаз Мики потекли слезы. Она заикалась:

– Ты… Ты… Ты… Прошу!

– Я свет. Я знаю, что делаю, и тебе лучше сказать мне правду.

«Свет», – на лице появилась горькая ухмылка.

Во всей Арлии только Светлый орден мог использовать магию – избранные, владеющие силой света. Считалось, что это единственный вид магии, которые не несет хаос. Служителей ордена уважительно называли «свет» и ставили в один ряд с правителями. На них надеялись, обращались за помощью, а некоторые даже молились им, подобно богам.

Но Рена четыре года училась и служила ордену – времени хватило, чтобы понять, что это самые лицемерные и трусливые люди на свете. Не было у них никакого света. И она тоже не была светом – огнем, который мог лишь сжигать.

– Прошу, прошу, я хочу видеть, я все скажу! Верни зрение!

– Сначала ты мне все расскажешь, – твердо ответила Рена, продолжая держать ладони сжатыми.

Она могла ослепить по-настоящему, но сейчас это была иллюзия, игра света. И Рена не сомневалась, что поступает правильно – Раз и Найдер ведь важнее, – но почему-то эта «правильность» давила на плечи тяжким грузом.

Мика сползла на пол и закрыла лицо руками. Рена нависла над ней:

– Говори, Мика. Что ты знаешь о дане Адване?

Если бы речь шла не о брате Раза… Если бы речь шла не о том, кто так жестоко обманул доверие и упрятал в больницу…

Совесть ехидно скалилась: все упиралось в Раза. Не в то, что Лаэрт Адван продолжал эксперименты с магией, которые могли погубить весь Кион, даже не в обещанную награду. В Раза.

– Я… Я…

Рена присела перед девушкой.

– Думаешь, это все, что я могу? Прекращай лить слезы, если не хочешь узнать предел моих сил, и говори.

Выпрямившись, Рена рукой пригладила пучок. Раз однажды обратил внимание, что она перестала носить волосы распущенными и начала одеваться в темное. Он тогда сказал верно: да, такими мелочами она старается откреститься от прошлого, от ордена. Но знания использовать продолжала, значит, это было весьма лживое «открещивание».

– Дан Адван… – Мика икнула. – Его отчислили… – снова икнула и утерла слезы рукавом свободной хлопковой блузы. – Гильдия не любит об этом говорить – как же, молодой гений! Но это было. Ну прошу, дай мне снова видеть, я все расскажу!

Мика провела ногтями по лицу, оставляя на коже красные следы. Рена посмотрела на нее свысока – сидя на холодном каменном полу, вся в слезах и соплях, помощница выглядела такой жалкой. И это она сделала с ней. Девушка раскрыла ладони и переплела пальцы, затем шагнула в сторону.

Мика с визгом прижала руки к лицу, отняла, уставилась на них, жадным взглядом заскользила по стенам, полу, потолку. Она остановилась на Рене и медленно отползла в сторону.

– Ты чудовище, – выдавила девушка.

Рена сдержала дрожь. Мать всегда учила быть сдержанной: не смеяться, не отвлекаться, не кричать, даже голоса не повышать – знать так не ведет себя. И девочка внимательно слушала ее, но никак не могла понять смысла всего этого. Понимание пришло только с годами, а вместе с ним – умение. Но что сдерживай, что не сдерживай – слова правда умели делать больно и были хуже, чем любые таблетки, чем жестокие процедуры, чем наглые ощупывания врачей.

Когда Найдер выпрямлялся и поднимал окровавленную трость, ему говорили эти слова. Когда Раз с равнодушным лицом опускал нож или револьвер, он тоже слышал вслед эти слова. А ей они были сказаны впервые.

И, наверное, правильно.

– Да, – Рена не стала спорить. – Но чем быстрее ты все мне скажешь, тем выше шанс, что зрение больше не исчезнет.

Мика поднялась, держась за стену, и начала рассказывать – нет, даже скорее выплевывать слова с ненавистью и презрением.

– Дана Адвана выгнали, когда заподозрили в изучении магии. Я однажды подслушала один разговор. Он сказал, что его брат владел магией. Вот он, видимо, и изучал ее! Дана Адвана отчислили в восемнадцать, на четвертом курсе. Всего год оставался до выпуска! И вот почти на три года он исчез. Никто так и не знает, где он был, точно не в Кионе. А потом вернулся, но что может ученый, которого отчислили и выгнали из гильдии? Говорят, он шел на все, чтобы найти себе покровителей, которые могли профинансировать его исследования. Ему помогали и дана Гершвал – та, вдова нортийского генерала, слышала? И дан Китубан, из торговцев, и дан Егорис, который возглавлял канцелярию… Ну ты понимаешь, что это были за покровители.

Рена покачала головой – то ли удивленно, то ли осуждающе, то ли растерянно.

Лаэрт Адван. Впервые она услышала его имя еще там, в больнице, от Раза. В его голосе мешались ненависть, обида и растерянность – наверное, тогда он сам не знал, чего хотел больше: мести, правды или просто забвения. Затем на три года это имя осталось в прошлом. Оно слышалось на улицах, но от Раза – никогда. До вчерашнего дня, когда его голос зазвучал с неприкрытой ненавистью, глаза заблестели, а руки стали сжиматься в кулаки.

Лаэрт Адван. Раз вспоминал его как фанатика-ученого, который ради эксперимента смог пожертвовать сначала здоровьем брата, затем, видимо, испугавшись последствий, его свободой. Среди кионцев имя Лаэрта произносили с уважением и связывали с самыми разными открытиями: от средств, поддерживающих красоту, до лекарств, способных победить самые ужасные болезни. Он был одновременно химиком, ботаником, врачом – самим магом, как шутили в городе.

А что оказалось правдой? Безумный ученый – вот первый факт. Предатель и трус – вот второй. Лицемер и подонок – вот и третий.

Хотя Феб говорил, что у истории всегда две стороны. Но он просто не знал этой – в ней все было однозначно.

– Что, не понимаешь? – на лице Мики появилась насмешливая улыбка, казалось, она уже забыла о недавнем страхе и бессилии. – Ну слышала же, что на сцену театра попадают через постель? Вот про ученых говорят также!

Рене показалось, что в голосе помощницы слышится удовольствие, словно ей нравится обдумывать такие сплетни. Хотя это и сплетнями не было, наверное. Кион, провозгласивший себя городом прав и свобод, столицей наук и искусств, коверкал любые понятия, превращаясь в самый грязный и лицемерный мирок.

– Дальше, – поторопила Рена.

Мика снова метнула на нее взгляд, полный ненависти, и продолжила:

– Затем дан Адван сделал мазь, которая лечит ожоги, не оставляя рубцов, запатентовал ее, и вот его имя прогремело на весь Кион. Гильдия сразу засуетилась и снова пригласила в свои ряды. Он вернулся, но между ним и научным советом все равно идет война. Им он рассказывает только о мелочах, а настоящие открытия продвигает при поддержке своих покровителей. Это запрещено, но что гильдия сделает? Опять выгонит дана Адвана? Если кто-то увидит, что и без членства в гильдии можно продвигаться, то нужда в ней отпадет. Вот совет всюду и кричит о нем да превозносит как нового бога. Думает, на славу или деньги купится и прибежит под крылышко. Хотя про дана Адвана говорят, это настоящий фанатик – на что угодно пойдет ради работы. Еще говорят, он открыл что-то совершенно новое, что перевернет весь Кион. Но о чем идет речь, никто точно не знает. Даже кто сейчас покровительствует дану Адвану неизвестно. Я слышала, он стал так богат, что теперь сам по себе. Но это вряд ли, конечно.

– Ты говорила, о дане Адване стали часто спрашивать. Кто?

– Да всякие! Ученые с других кафедр интересовались, что это он открыл. Говорят, кто-то проник в наш архив, но слышно об этом не многое. Несколько человек из Цая все терлись у башни – я сама их видела, по тому, как они акают, узнала.

– А где сейчас дан Адван?

Мика сжалась и пугливо отвела взгляд.

– Лучше скажи, если что-то знаешь.

Девушка молчала. Рена снова переплела пальцы, усиленно моргая, чтобы увидеть золотые нити, опутывающие весь мир – нити магии, как учили в Светлом ордене, которые отзывались на прикосновения и воплощали желаемое.

Вскрикнув, Мика прижала руки к лицу.

– Я же сказала, со мной лучше делиться информацией. Я все равно получу то, что мне нужно.

– Ага, кроме одного человека! – злобно прошипела Мика и затараторила. – Дан Адван в Норте вроде бы. Я слышала, как он разговаривал с даном Кирьяном перед отъездом. Но не знаю я, когда он вернется, или, может, куда еще уехал! Он хотел посетить своего дядю, а как надолго ехал к нему, не знаю, понятно? Я все сказала, все!

Рена медленно кивнула. Норт, значит. Она знала Найдера: оша не станет ждать, он захочет сразу поехать на север, чтобы опередить других. В чужом городе у Лаэрта Адвана было меньше сторонников, а значит, меньше защиты, и больше шансов у них. Но снова видеть те мостовые, мощеные одинаковым серым камнем, холодные воды Лнорты, делящей город на две части, бесконечные ряды фабрик и заводов, Рена никак не хотела. Но это было нужно Разу и даже Найдеру.

– Спасибо за помощь, Мика, – девушка расслабила руку, и помощница, блаженно вздохнув, уставилась на ладони счастливым взглядом. – Найдер пришлет чек на пять тысяч линиров.

Рена схватила перчатки со стола и повернулась к дверям. Вслед послышалось:

– Ты… Ты… – слова звучали одновременно озлобленно и беспомощно. – Чертов свет!

Рена обернулась на Мику, и ей стало гадко от самой себя, затем быстро зашагала к выходу.

А может, эта самая психология – наука вовсе не об эгоизме? Может, в словах помощницы была правда? Ведь ради Раза Рена так легко нарушала обещания, данные собственной совести – одно-единственное осталось всего. Так что это, и правда та самая зависимость? Рена знала, что задает себе правильные вопросы, но ответы почему-то снова и снова находились не те.

4. Рад видеть вас, любители кислых яблок

Черные кудри то и дело падали на грудь Джо, но она сразу отбрасывала их за спину, словно не хотела ничего скрывать. Положив руки на бедра девушки, Раз скользил взглядом по ее худенькому смуглому телу и считал «Один, два, три, четыре, пять…» – и дальше, в такт каждому толчку и каждому стону.

Джо была гибкой, как змея, и по одному только взгляду умела угадывать желания. Дело заключалось в том, что их давно не осталось – тело по-прежнему что-то требовало, а разум хотел поскорее закончить и вернуться к порядку в мыслях.

Оша застыла сверху на несколько секунд, затем слезла с Раза и, скользнув под одеяло, положила руки на грудь парня. На лице появилась усмешка:

– Успел принять свои таблетки, да? Без них ты куда интереснее!

– Да, успел, надо же, какая жалость.

Девушка приподняла голову и долгим взглядом посмотрела на него.

– Раз, может, хватит?

– Нет, извини. Если так скучно, найди кого-то другого. Только не Феба, иначе он посчитает своим долгом позвать тебя замуж.

Джо вздохнула.

– Я не об этом. Ты уже три года глушишь чувства таблетками и цифрами. Сколько еще это будет продолжаться? Всю жизнь?