Пока не рассеется дым

– Такой хороший светлый мальчик был. Улыбался – ну точно солнце лучом одаряет. Знаете, есть совершенно особенные рыжие люди – в них будто все тепло мира. Он был из таких. Брат приезжал с ним, когда мальчику было не больше десяти, а через год я увидел его на похоронах Эртаза – вот и все.

Раз провел рукой по волосам. Да, когда-то они были огненно-рыжими. А затем потемнели, превратившись в медь: то ли от таблеток, то ли от боли, то ли от возраста.

– Был?

Дядя перешел на доверительный шепот:

– Говорят, он связался с магией. Лаэрт хотел помочь брату и отдал его на лечение. Мальчика почти выписали, как произошло несчастье: вся больница сгорела, врачи, пациенты. Вы наверняка слышали об этом кошмаре. Года два прошло, пожалуй, или даже три.

Хотел помочь! «Пятьсот тысяч семьдесят один, пятьсот тысяч семьдесят два…»

– Вы навещали мальчика? – жестче, чем следовало, спросил Раз.

Дядя стушевался:

– Нет. Я его особо не знал.

Ясно. А Раз ведь так долго вглядывался в двери палаты, все ждал, что она откроется, к нему придут, утешат, помогут. Вместо этого приходили только врачи, чтобы затолкать в горло таблетки, исколоть вены иголками, увести в комнату с мягкими стенами. И он бы даже на боль согласился, только бы знать, что ему есть ради кого бороться, что он кому-то нужен. Семья оказалась просто словом.

От мыслей отвлекли подошедшие к столу двое мужчин. Усач указал на стул:

– Свободно? Мы бы сыграли.

– Охотно! – Тикан мигом оживился. – Присаживайтесь, даны. Что-то вечер стал скучным, но сейчас мы это исправим! – Дядя замахал рукой, подзывая официанта, и велел принести еще бренди и пару бокалов.

– Знайте, я не люблю мелочиться. – Второй достал туго набитый кошелек.

– Вот такой подход мне нравится! – Дядя улыбнулся, затем похлопал себя по карманам. – Но если уж играть всерьез, мне нужен второй кошелек. А он у моего кучера, представляете?

Медленно встав, он качнулся, и ноги подкосились. Раз едва успел подхватить дядю и помог сесть. От Тикана резко пахло алкоголем и табаком. В детстве Разу нравился этот запах, казавшийся живым, человеческим. Не то что у отца: от него никогда не пахло ни потом, ни духами, словно он был стерильным инструментом, какие использовались в лаборатории.

– Я в порядке. – Отстранившись, дядя неловко улыбнулся – Но вы, Риар, можете помочь мне найти мою карету. Я, знаете ли, уже совсем не вижу в темноте. Проклятый возраст.

Крепкой рукой придерживая дядю, Раз провел его через залы, а когда показался выход – уже тащил на себе. Экипажей и паромобилей стало только больше. Кучера и водители сидели внутри, греясь, и иногда обменивались криками.

Дядя ненадолго ожил и ткнул рукой в сторону длинного ряда карет:

– Вон там! Спроси Лида, он знает, где мой кошелек. – И сразу опустил голову, продолжив шумно сопеть.

– Я могу помочь вам, дан? – из ближайшего паромобиля высунулся водитель. Синеватый корпус, по форме и цвету напоминавший каплю воды, красиво поблескивал в свете фонарей.

– Да, пожалуйста.

Крепкий парень подхватил дядю под другую руку.

– Хороший вечер выдался, должно быть, – он улыбнулся. Раз не ответил.

Вместе они затащили Тикана в карету. Тот снова очнулся и начал сопротивляться, но строгий голос Лида вернул ему рассудок:

– Дан Адван, завтра вас ожидает дана Фейрин. Вы же не хотите опоздать и расстроить ее?

– Это верно… Риар, может быть, и вы с Дерраном завтра туда? – Он сжал рукав Раза.

Лид бросил на него взгляд, точно просил прощения за поведение хозяина, взобрался на козлы и, поманив к себе рукой водителя, что-то сунул ему в ладонь – денежную благодарность, видимо.

– Спасибо, но…

Тикан, не дослушав, уронил голову на грудь и всхрапнул.

Раз достал из-под кафтана кинжал и прижал к оголенному участку кожи на шее дяди. Это было легчайшее прикосновение, но один нажим – и останется только фонтанчик крови, бьющий из горла в такт затихающему сердцебиению.

Всего. Один. Нажим.

Дядя открыл глаза, осоловело посмотрел, выдохнул, наполняя карету вонючим ароматом спирта, и снова захрапел.

– Спасибо, дядя, – шепнул Раз. Он спрыгнул с подножки и крикнул: – Езжайте!

– Извините, дан. Если хозяин причинил вам неудобства, напишите письмо на его адрес. – Лид протянул карточку с названием улицы и номером дома, но Раз отказался от нее и зашагал через ряды паромобилей и экипажей.

Он сжал в кармане футляр с таблетками. Не стало легче ни на грамм, сантиметр или миллилитр. Но и от убийства дяди не могло стать легче.

Просто спасибо ему, что показал, каким не надо быть. Что не помог, научив самостоятельности. Что сделал истину яснее. Да, спасибо, а особенно – за шаг к решению начать обычную человеческую жизнь. Не такую жалкую, как у дяди, не сотканную из пристрастий и пагубных привычек, а свободнее.

Раз достал руку из кармана. Надо разобраться всего с одним, и тогда-то можно будет по-настоящему отпустить прошлое.

Раз нашел Найдер, и они отправились домой. К счастью, друг не спрашивал о Тикане, не говорил о Лаэрте, и весь путь они проделали молча. Перед домом Юрико оша остановился.

– Раз, ты хочешь что-нибудь рассказать?

– Нет.

– Хорошо. Но если что, не забывай, что я готов выслушать.

Девять

Перрон был полон людей. Мужчины и женщины, одетые в рабочие куртки, лохматые шубы или потертые пальто, громко переговаривались, спешили к махине поезда, толкались сумками. Более знатные брезговали подходить к простому народу и держались в стороне. Одни уже сели в вагоны и поглядывали из окон, другие стояли на перроне в ожидании сигнала.

Рена подошла к вагону первого класса. Пониже таблички была начерчена длинная красная линия. Такие же, но других цветов: синего и зеленого – отмечали второй класс и третий. С открытием двухгодовых бесплатных школ почти не осталось тех, кто умел читать, но для них вагоны все равно по старинке выделяли цветом.

Нортийка остановилась, глядя на здание вокзала, сложенное из красного кирпича, и медленно вдохнула. Воздух был тяжелый, пропитанный едким дымом, маслом, духами, потом – она чувствовала его в последний раз. Минувшие дни ясно дали понять, что север, как и всю эту жизнь, пора оставить. Рена будто по-прежнему бродила по больничным коридорам, заполненным огнем и дымом, да приговаривала, что не задыхается, что не горит, но теперь сил терпеть не осталось. Девушка пообещала себе уехать, как только дело кончится.

Еще раз посмотрев в билет, она дошла до следующего вагона первого класса и снова остановилась. Рена вгляделась в толпу, ища Лаэрта Адвана, но рядом не было никого даже отдаленно похожего на брата Раза. Что же. Список, украденный Найдером, не давал обещаний – только надежду, что купивший билет действительно им воспользуется. Возможно, они затеяли бессмыслицу.

Последний раз осмотрев суетящихся пассажиров и провожающих, Рена миновала проверку билетов. Она поднялась в вагон одновременно с первым ударом колокола, который давали за пять минут до отправления.

«Чугунка», – вдруг вспомнилось, как называл железную дорогу отец. Так же говорили в народе. Воспоминание о нем отдалось слабым эхом. «Ты уедешь с севера, как только дело кончится», – напомнила себе Рена.

Вагон пах масляной краской и деревом. Ориентируясь по латунным цифрам, висящим над каждым креслом, Рена нашла свое место и сразу отодвинула бархатную шторку с золотыми кистями, чтобы видеть перрон.

Колокол ударил второй раз – две минуты до отправления.

Впереди сел мужчина, закурил. Рена прижала руку к носу. Если бы Лаэрт Адван не должен был ехать здесь, она бы никаких денег не пожалела, чтобы купить билет в вагон для некурящих.

Раздался третий удар колокола, и поезд тронулся. Колеса стучали все громче и громче, позади остались вокзал, промышленная часть Норта, пригород, и, наконец, начались густые хвойные леса.

– Сюда, пожалуйста, – кондуктор указал пассажиру на свободное кресло в нескольких рядах от Рены.

Лицо Лаэрта оказалось не таким, каким его изображали на листовках и афишах, но Рена безошибочно узнала ученого: те же черты она видела изо дня в день на протяжении уже трех лет. Ночь заместо меди – в цвете волос была вся разница.

Рена вытянула шею. Лаэрт положил чемодан на сетку под потолком, сел и достал книгу. Определенно, его можно было назвать красивым, но строгость в облике оставляла какое-то опасливое чувство. Вдруг Лаэрт оторвал взгляд от книги, посмотрел в пустоту и улыбнулся, и стал таким мягким.

– Девушка! – позади раздался скрипучий старушечий голос. – Ну что вы так ерзаете, вы мне мешаете!

Рена, не обратив внимания на замечание, все тянула шею. Кантор Ризар говорил, что Лаэрт никогда не остается один, что к нему трудно подобраться, что он опасается воров и носит записи при себе. И вдруг такая беспечность? Кантор преувеличил? Соврал? Ради чего? В удачу слабо верилось, а вот в хитрый расчет, жертвами которого они стали – без труда.

Рена отвернулась к окну, где проносился заснеженный лес.

– Девушка, – старуха заворчала по новой, – ваше кресло скрипит, это меня отвлекает, сделайте что-нибудь!

– Не кричите, я работаю! – воскликнул сидящий с другой стороны попутчик. Он держал кипу бумаг на коленях и ручку.

Старуха мигом отозвалась:

– А вы мне не грубите!

– Я вам не грубил, дана! – Мужчина нервным движением поправил очки. – Я всего лишь прошу не кричать, пожалуйста.

– Вы мне что, приказываете?!

Рена прислонилась головой к окну. Таков он, цвет Норта с Кионом – перебранка, что у торговок на рынке.

С шумом захлопнулась книга. Фигура в сером пиджаке встала и направилась к выходу из вагона. Рена проводила ее взглядом. Чемодан остался на сетке. Нет, Лаэрт не мог быть таким беспечным. Внутри наверняка ничего не было, хотя проверить стоило.

Выждав минуту, Рена двинулась следом.

– Вы опять скрипите! – донесся голос старухи.

Переход встретил лязгом колодок и холодом. Рена с силой толкнула дверь и оказалась в вагоне-ресторане. Поезд отошел недавно, но люди уже пили чай и кофе и закусывали пирожными и бутербродами. Внутри было теплее, чем в предыдущем вагоне, а воздух пах сладостями, цветами и горьковатыми кофейными нотами.

Свободными оставались всего два места, и оба были неудачными. Сев к мужчине в черном, Рена окажется спиной к Лаэрту, а сев к нему – обнаружит себя. «Хорошо». Нортийка решительным шагом подошла к незнакомцу и улыбнулась:

– Извините, дан, я могу присесть? Свободных мест не осталось, но я погибну, если не выпью кофе.

– Пожалуйста, дана, – равнодушно ответил тот.

Рена села за стол, накрытый белой скатертью. У противоположной стены стояло фортепиано, но место за ним пустовало. Слева и справа тянулись тонкие линии зеркал с витражом в виде цветочной лианы. Откинувшись, Рена поймала свое отражение. Она уже и забыла, как выглядела не в черном и не с пучком на голове. Та девушка в темно-зеленом платье с золотой вышивкой на груди, со свободно ниспадающими на плечи волосами была не ею – кем-то из той жизни, которая так и не досталась. Что бы это была за жизнь?

Отогнав меланхоличные мысли, Рена снова напомнила себе, что уедет после окончания дела, и заказала кофе. Она обернулась: Лаэрт с увлечением читал – затем посмотрела в окно на белеющий лес. Меньше чем через пять минут официант принес кофе в фарфоровой чашке. Рена сделала первый глоток: легкая кислинка умеренно переходила в горечь – и украдкой посмотрела на своего неожиданного попутчика.