Пока не рассеется дым

– Такой хороший светлый мальчик был. Улыбался – ну точно солнце лучом одаряет. Знаете, есть совершенно особенные рыжие люди – в них будто все тепло мира. Он был из таких. Брат приезжал с ним, когда мальчику было не больше десяти, а через год я увидел его на похоронах Эртаза – вот и все.

Раз провел рукой по волосам. Да, когда-то они были огненно-рыжими. А затем потемнели, превратившись в медь: то ли от таблеток, то ли от боли, то ли от возраста.

– Был?

Дядя перешел на доверительный шепот:

– Говорят, он связался с магией. Лаэрт хотел помочь брату и отдал его на лечение. Мальчика почти выписали, как произошло несчастье: вся больница сгорела, врачи, пациенты. Вы наверняка слышали об этом кошмаре. Года два прошло, пожалуй, или даже три.

Хотел помочь! «Пятьсот тысяч семьдесят один, пятьсот тысяч семьдесят два…»

– Вы навещали мальчика? – жестче, чем следовало, спросил Раз.

Дядя стушевался:

– Нет. Я его особо не знал.

Ясно. А Раз ведь так долго вглядывался в двери палаты, все ждал, что она откроется, к нему придут, утешат, помогут. Вместо этого приходили только врачи, чтобы затолкать в горло таблетки, исколоть вены иголками, увести в комнату с мягкими стенами. И он бы даже на боль согласился, только бы знать, что ему есть ради кого бороться, что он кому-то нужен. Семья оказалась просто словом.

От мыслей отвлекли подошедшие к столу двое мужчин. Усач указал на стул:

– Свободно? Мы бы сыграли.

– Охотно! – Тикан мигом оживился. – Присаживайтесь, даны. Что-то вечер стал скучным, но сейчас мы это исправим! – Дядя замахал рукой, подзывая официанта, и велел принести еще бренди и пару бокалов.

– Знайте, я не люблю мелочиться. – Второй достал туго набитый кошелек.

– Вот такой подход мне нравится! – Дядя улыбнулся, затем похлопал себя по карманам. – Но если уж играть всерьез, мне нужен второй кошелек. А он у моего кучера, представляете?

Медленно встав, он качнулся, и ноги подкосились. Раз едва успел подхватить дядю и помог сесть. От Тикана резко пахло алкоголем и табаком. В детстве Разу нравился этот запах, казавшийся живым, человеческим. Не то что у отца: от него никогда не пахло ни потом, ни духами, словно он был стерильным инструментом, какие использовались в лаборатории.

– Я в порядке. – Отстранившись, дядя неловко улыбнулся – Но вы, Риар, можете помочь мне найти мою карету. Я, знаете ли, уже совсем не вижу в темноте. Проклятый возраст.

Крепкой рукой придерживая дядю, Раз провел его через залы, а когда показался выход – уже тащил на себе. Экипажей и паромобилей стало только больше. Кучера и водители сидели внутри, греясь, и иногда обменивались криками.

Дядя ненадолго ожил и ткнул рукой в сторону длинного ряда карет:

– Вон там! Спроси Лида, он знает, где мой кошелек. – И сразу опустил голову, продолжив шумно сопеть.

– Я могу помочь вам, дан? – из ближайшего паромобиля высунулся водитель. Синеватый корпус, по форме и цвету напоминавший каплю воды, красиво поблескивал в свете фонарей.

– Да, пожалуйста.

Крепкий парень подхватил дядю под другую руку.

– Хороший вечер выдался, должно быть, – он улыбнулся. Раз не ответил.

Вместе они затащили Тикана в карету. Тот снова очнулся и начал сопротивляться, но строгий голос Лида вернул ему рассудок:

– Дан Адван, завтра вас ожидает дана Фейрин. Вы же не хотите опоздать и расстроить ее?

– Это верно… Риар, может быть, и вы с Дерраном завтра туда? – Он сжал рукав Раза.

Лид бросил на него взгляд, точно просил прощения за поведение хозяина, взобрался на козлы и, поманив к себе рукой водителя, что-то сунул ему в ладонь – денежную благодарность, видимо.

– Спасибо, но…

Тикан, не дослушав, уронил голову на грудь и всхрапнул.

Раз достал из-под кафтана кинжал и прижал к оголенному участку кожи на шее дяди. Это было легчайшее прикосновение, но один нажим – и останется только фонтанчик крови, бьющий из горла в такт затихающему сердцебиению.

Всего. Один. Нажим.

Дядя открыл глаза, осоловело посмотрел, выдохнул, наполняя карету вонючим ароматом спирта, и снова захрапел.

– Спасибо, дядя, – шепнул Раз. Он спрыгнул с подножки и крикнул: – Езжайте!

– Извините, дан. Если хозяин причинил вам неудобства, напишите письмо на его адрес. – Лид протянул карточку с названием улицы и номером дома, но Раз отказался от нее и зашагал через ряды паромобилей и экипажей.

Он сжал в кармане футляр с таблетками. Не стало легче ни на грамм, сантиметр или миллилитр. Но и от убийства дяди не могло стать легче.

Просто спасибо ему, что показал, каким не надо быть. Что не помог, научив самостоятельности. Что сделал истину яснее. Да, спасибо, а особенно – за шаг к решению начать обычную человеческую жизнь. Не такую жалкую, как у дяди, не сотканную из пристрастий и пагубных привычек, а свободнее.

Раз достал руку из кармана. Надо разобраться всего с одним, и тогда-то можно будет по-настоящему отпустить прошлое.

Раз нашел Найдер, и они отправились домой. К счастью, друг не спрашивал о Тикане, не говорил о Лаэрте, и весь путь они проделали молча. Перед домом Юрико оша остановился.

– Раз, ты хочешь что-нибудь рассказать?

– Нет.

– Хорошо. Но если что, не забывай, что я готов выслушать.

Девять

Перрон был полон людей. Мужчины и женщины, одетые в рабочие куртки, лохматые шубы или потертые пальто, громко переговаривались, спешили к махине поезда, толкались сумками. Более знатные брезговали подходить к простому народу и держались в стороне. Одни уже сели в вагоны и поглядывали из окон, другие стояли на перроне в ожидании сигнала.

Рена подошла к вагону первого класса. Пониже таблички была начерчена длинная красная линия. Такие же, но других цветов: синего и зеленого – отмечали второй класс и третий. С открытием двухгодовых бесплатных школ почти не осталось тех, кто умел читать, но для них вагоны все равно по старинке выделяли цветом.

Нортийка остановилась, глядя на здание вокзала, сложенное из красного кирпича, и медленно вдохнула. Воздух был тяжелый, пропитанный едким дымом, маслом, духами, потом – она чувствовала его в последний раз. Минувшие дни ясно дали понять, что север, как и всю эту жизнь, пора оставить. Рена будто по-прежнему бродила по больничным коридорам, заполненным огнем и дымом, да приговаривала, что не задыхается, что не горит, но теперь сил терпеть не осталось. Девушка пообещала себе уехать, как только дело кончится.

Еще раз посмотрев в билет, она дошла до следующего вагона первого класса и снова остановилась. Рена вгляделась в толпу, ища Лаэрта Адвана, но рядом не было никого даже отдаленно похожего на брата Раза. Что же. Список, украденный Найдером, не давал обещаний – только надежду, что купивший билет действительно им воспользуется. Возможно, они затеяли бессмыслицу.

Последний раз осмотрев суетящихся пассажиров и провожающих, Рена миновала проверку билетов. Она поднялась в вагон одновременно с первым ударом колокола, который давали за пять минут до отправления.

«Чугунка», – вдруг вспомнилось, как называл железную дорогу отец. Так же говорили в народе. Воспоминание о нем отдалось слабым эхом. «Ты уедешь с севера, как только дело кончится», – напомнила себе Рена.

Вагон пах масляной краской и деревом. Ориентируясь по латунным цифрам, висящим над каждым креслом, Рена нашла свое место и сразу отодвинула бархатную шторку с золотыми кистями, чтобы видеть перрон.

Колокол ударил второй раз – две минуты до отправления.

Впереди сел мужчина, закурил. Рена прижала руку к носу. Если бы Лаэрт Адван не должен был ехать здесь, она бы никаких денег не пожалела, чтобы купить билет в вагон для некурящих.

Раздался третий удар колокола, и поезд тронулся. Колеса стучали все громче и громче, позади остались вокзал, промышленная часть Норта, пригород, и, наконец, начались густые хвойные леса.