Помраченный Свет

– Мир разваливается на куски, – с ужасом произнес Ферот. – Из-за дисбаланса? Ну конечно… Все стягивается к сущности Света, к единственной изначальной силе. Катаклизм уничтожил половину мира, ту, которая была в тени Тьмы. А озаренная Светом половина утратила свой естественный противовес, и вот уже полтора века длится постепенное разрушение… всего. Все медленнее и медленнее… но неизбежно, – епископ тяжело выдохнул, пытаясь уместить в тесном коридоре все мысли внезапного осознания, и воскликнул: – Не может быть! Это не осталось бы незамеченным!

– Да? – хмыкнул Ахин. – И много ли, например, ты думал об этом? Или архиепископы? Или кардинал? Хоть кто-нибудь из вас интересовался, почему южные леса продолжают заболачиваться? Почему промерзают почвы на севере? Почему вода в заливе становится все грязнее и грязнее? Почему растет Шрам? А? Сколько проведено совещаний, посвященных данным вопросам? Уверен, что ни одного.

– Но… есть же… ведь…

Возражения неуместны. Атланская империя существовала только на бумаге, а атланы мастерски владели бумажными делами. Происходящее снаружи Цитадели никого из них особо не волновало, пока не появлялся соответствующий документ. Но по документам, как известно, Шрам не рос, а границы страны не сдвигались под натиском губительной природы.

Вот только все это время мир гнил, тлел, мерз и разваливался на куски, и высвобождение сущности Света – даже если бы оно было возможным – его не спасло бы, ведь так баланс изначальных сил все равно не восстановится, а об ее уничтожении атланы не могли даже помыслить.

– Надо что-то делать, – растерянно пробормотал Ферот. – Что же делать?

Похоже, он забыл, что сдался. Забыл, что снаружи ждет вооруженная охрана. Забыл о суде, где уже никто не будет закрывать глаза на еретические взгляды и безумные поступки опального епископа. Забыл о том, что прямо сейчас ирреальный коридор медленно разрушает его разум, натянутый до предела меж сознанием и окружающей действительностью. Забыл обо всем, найдя новую цель.

– Если ты спрашиваешь меня, то мой ответ остается прежним, – Ахин сложил руки на груди. – Прости, больше ничем не могу тебе помочь.

– Но уничтожать сущность Света нельзя, – упрямо повторил Ферот. – Неужели ты этого не понимаешь?

– Я понимаю, что ее невозможно высвободить, и еще я понимаю, что ее существование порождает дисбаланс изначальных сил. Вывод о необходимом действии напрашивается сам собой.

– А если от этого станет только хуже?

– Хуже, чем неизбежная гибель всего сущего? Не думаю.

– Но ведь все эти процессы замедляются, так? Может, небольшой кусочек мира все же сохранится? Может, на нем еще будет теплиться жизнь?

– Ограниченность места, ресурсов, нехватка воды и чистого воздуха, растущий голод и болезни. Это не жизнь, а агония.

– Проклятье! – Ферот в сердцах выругался. Раньше он никогда не позволял себе ничего подобного. К сожалению, те, кто утверждают, будто бы от этого становится легче, оказались неправы. – Но я не могу… Не могу уничтожить сущность Света. Не могу я!

– Даже осознав, что из-за ее существования мир разваливается на части?

– Ты не атлан. Тебе не понять, – на глазах епископа выступили слезы. Идейные ценности, с которыми он вырос, собственная идентичность, эмоции и понимание ситуации тянули его в разные стороны, разрывая на части. – Знаешь, чего мне стоили одни только мысли о ее высвобождении? Знаешь, как трудно решиться выступить против того, что ты считаешь святым? Знаешь, каково осознавать, что все это время ты жил во лжи?!

Предать искусственные идеалы Света – это одно. Предать сам Свет – совсем другое.

– Ладно, успокойся. Тебе пришлось нелегко, – Ахин поморщился, припомнив свое рабское существование, но все же воздержался от едких замечаний. – Однако если ты не хочешь оставлять все как есть, то тебе нужно что-то предпринять. Принципы – вещь довольно обтекаемая. Попробуй думать в ином направлении, ориентируйся не на цель, а на образ действия.

– Почему все вокруг всегда знают, что и как я должен сделать? – раздраженно огрызнулся Ферот. – Такое чувство, будто каждый норовит подсунуть мне какой-нибудь совет и посмотреть, что из этого выйдет!

– Некоторые вещи лучше видно со стороны.

– Да? – усмехнулся епископ. – Хорошо. Тогда посмотри со стороны и скажи, что мне делать.

– Все очень просто, – Ахин указал пальцем на атлана. Из продырявленного воздуха вытекли лишние мысли, освобождая место для новой идеи: – Не можешь сам уничтожить сущность Света – найди того, кто может.

Действительно просто.

– Например, тебя? – спросил Ферот прежде, чем успел хоть о чем-то подумать.

– Кого-то вроде меня, – поправил его одержимый. – Я, если ты забыл, уже умер. Мое место здесь. Ну, может, не совсем здесь, потому что скоро ты вернешься в реальность. Но где-то там, – он махнул рукой сразу во всех направлениях: – И там я планирую остаться… навечно, наверное. Или хотя бы до того момента, когда я не смогу вспомнить начало своего пребывания здесь и не замечу конец.

– Умерло твое тело. Умер только тот Ахин, – епископ шагнул ему навстречу, пустив волну камня по грязному полу. – В казематах полно порождений Тьмы. Захвати чье-нибудь сознание. Справлялся с созданиями Света, справишься и с ними.

– Справлялся. Пока был жив.

– А что, если ты все еще жив?

– Можешь поговорить об этом с изуродованным трупом, висящим в тюремной камере, – мрачно усмехнулся Ахин. Глубоко задумавшись, он подошел к стене коридора и коснулся ее. Холодная, плотная, идущая из ниоткуда в никуда. И ни одной двери на всю бесконечность нереальной кладки. – Боюсь, у меня не хватит сил. И я никогда не захватывал ничье сознание, всего лишь копался в нем, вызывая умопомрачение. Выуживал из памяти какие-то события прошлого, подпитывал страхи, придавал достоверность смутным опасениям и сомнениям, раздувал пламя ярости, давил на то, что вызывало наибольшие страдания, и подталкивал к сумасшествию других… с каждым новым шагом приближаясь к собственному безумию.

– Хотя бы попробуй, – настаивал Ферот. – Мне нужна твоя помощь. Миру нужна твоя помощь! Я не могу закончить начатое тобой. Я атлан. Помоги мне.

Одержимый молча смотрел на стену. Дверей по-прежнему нет, но ведь можно пройти в одну из многочисленных щелей меж камнями. В этом месте нельзя мыслить аналогиями, однако вход всегда остается входом, если только не становится выходом. Так думал Ахин, хотя все его естество твердило об обратном. Здесь любые вещи и явления могли быть и есть нечто иное.

– Оба моих разума слились воедино, – вздохнул одержимый. От некоторых привычек не избавиться даже после смерти. – В конечном итоге это свело меня с ума. А что произойдет, когда меня будет трое? Даже если я смогу вселиться в кого-либо из порождений Тьмы, то моя двуединая сущность не сможет стать частью чужой полноценной личности, а его рассудок не сможет справиться с сильным влиянием извне. К чему множить безумие? Закончится все тем же – я снова окажусь где-то здесь. И жизнь моя вновь подойдет к бессмысленному итогу, а настоящего себя я даже не вспомню. Но вряд ли и этот «я» имеет право называться «я».

– Тогда вселись в меня, – предложил Ферот.

Теперь атлан не просто не думал, а до ужаса боялся думать о том, что говорил. Епископ следовал путем своих ощущений. Не самый разумный поступок, но кто его осудит, раз он уже сам вынес себе приговор? Осталось лишь дождаться палача.

– Если ты добровольно примешь мое сознание, чувства и эмоции… всю мою сущность… – Ахин задумался, но понять заведомо непостижимые вещи невозможно.

Вероятнее всего, ему вновь придется столкнуться с безумием и смертью, причем, наверное, не один раз. С другой стороны, если он не останется в здравом уме, то как минимум свихнется, а если не выживет, то определенно умрет. Бояться нечего.

– Так ты можешь вселиться в меня или нет? – Ферот положил ладонь на дверную ручку. Он понятия не имел, как здесь все устроено, но вход в свое сознание узнал сразу. Это было несложно – оба конца коридора упирались именно в него.

– Могу, – не очень-то уверенно ответил Ахин, покосившись на атлана. – Но готов ли ты к последствиям?

– Хуже точно не станет.

– Даже если окажешься навечно запертым в нереальном лабиринте коридоров посреди бесконечности, пытаясь разобраться, где заканчиваюсь я и начинаешься ты?

– Мы слишком похожи, чтобы бояться этого, – Ферот вроде как изобразил на лице улыбку, однако вряд ли ее можно было различить в непрекращающихся нервных судорогах. – Но в то же время достаточно разные, чтобы нуждаться друг в друге, дабы вдвоем сделать то, на что мы не способны по отдельности.

– Изменим мир или погибнем вместе с ним? – рассмеялся Ахин. Не каждому выпадает и второй шанс, не говоря уж про третий. – Выбор без выбора, все как всегда. Судьба и причины, случайности и последствия. А каждый итог становится новым началом… – он резко выдохнул и хрустнул суставами пальцев, все еще помнящих мучительную боль пыток: – Ну, мы готовы?

– Готовы, – коротко кивнул одержимый атлан.

Дверь открылась.

Ферот упал. Барахтаясь на скользких камнях, епископ с переменным успехом боролся со своим телом, готовым вывернуться наизнанку. В левые ухо и висок как будто вонзились раскаленные колышки, входящие все глубже и глубже в трещащий по швам череп. Еще немного – и треть головы просто отвалится. Но лишь эта кошмарная боль отвлекала атлана от невыносимого зуда кожи почти всей левой половины тела. Внутри него что-то воспламенилось, кипящая кровь была готова извергнуться из трещин в плоти, сам воздух сдавливал его руку и ногу, сминая и концентрируя усиливающиеся страдания вокруг ноющих костей. Он пытался дышать сквозь непрекращающийся кашель, но давился кровью. А время тянулось слишком медленно, и мукам не было конца…

Но Ферот вспомнил. Кто он есть, кем был и кем должен быть. Вспомнил дважды. Запутался в себе. Тоже дважды. Есть его мысли и мысли, принадлежащие ему. Они противоречивы, их можно разделить. Что-то чужое, что всегда было с ним. Что-то свое, не принадлежащее ему никогда. Два себя, и оба себя были собой, но только самим собой. Два понимания, две логики, два ума, два восприятия – единое целое, состоящее из разных деталей. Оно в своем единстве не может быть собой, но может стать кем-то одним из себя. Путь найдет тот, кто должен. Пусть ему поможет тот, кто может. Необходим ориентир, какая-нибудь разница. Она есть. Все очень просто.

Ферот жив, а он – мертв. Ферот – для себя «я». «Он» для него – Ахин.

Раскинувшись на грязном полу, епископ медленно выдохнул.

– Ты здесь? – прохрипел он, сплюнув кровь.

Никто не ответил.

– Слышишь? Я все понял.

Епископ еще не до конца определился – обращался ли он к себе или же к изувеченному трупу в камере. Так или иначе, оба промолчали.

– Прости меня. Я виноват перед всеми вами. Мой народ виноват. Моя страна. Вера. Свет…

Ферот не знал, прошла ли боль, ведь вся левая половина его тела потеряла чувствительность. Он с трудом приподнялся и посмотрел на парализованную руку. В полумраке подземелья она казалась черной, хотя вторая оставалась по-атлански бледной. Похоже, кожа епископа частично приобрела угольно-серый оттенок. Как у сонзера. Как у проклятых.

– Теперь я знаю. Я все исправлю. Подведу итог.

Одержимый атлан понял, что видит только правым глазом. Его сущность как будто отторгала пораженные Тьмой части тела. Но он все же смог встать с пола, хватаясь рукой за ржавую решетку, и медленно поковылял по коридору к выходу.

– Спасибо, – пробормотал Ферот, так и не оглянувшись. Он не осмелился увидеть себя, распятого на стене тюремной камеры.

– Ахин? – послышался слабый старческий голос. – Это ты?

Епископ не мог не узнать Киатора, хотя раньше никогда не встречался с ним лично. Если не считать то время, что старик провел с ним, заботясь, воспитывая и обучая его. Только благодаря ему Ферот смог выжить, когда от него, одержимого младенца, отказались кровные родители.

«Нет! Это не мои воспоминания. Я не Ахин. Нет ведь?..»

Атлан остановился, чтобы отдышаться. Мысли снова спутались, сворачиваясь в клубок нераздельного сознания. Но он не мог сосредоточиться и прийти в себя, ему мешало странное и незнакомое чувство. Наверное, Ферот был искренне рад встрече с названным отцом, хотя по атланским обычаям отношения между родителем и ребенком представлялись чем-то вроде делового сотрудничества, ибо все они – возлюбленные дети Света. Поэтому епископ не понимал своего облегчения, увидев Киатора живым.

– Ты… – пожилой сонзера подслеповато прищурился, силясь разглядеть фигуру в коридоре. – Прошу прощения, я обознался.

«Все верно. Я не Ахин», – убедился Ферот. Это одержимый был рад встрече с Киатором, а не он. Впрочем, с чувствами спорить гораздо сложнее, чем с воспоминаниями.

Подволакивая непослушную ногу, епископ подошел к запорному механизму на стене. Ухватившись рукой за ворот, он с усилием провернул его, едва сохраняя и без того нарушенное равновесие. Массивная ржавая щеколда сдвинулась с таким скрежетом, словно намеревалась этим звуком раскрошить зубы. Дверь камеры открылась.

Киатор вышел в коридор казематов. Заточенные вместе с ним сонзера и силгримы, кто еще был способен передвигаться самостоятельно, осторожно приблизились к решетке, но покидать место своего заключения даже не собирались, только стояли и с опаской поглядывали на странного атлана. Бежать нет смысла – незачем и некуда.

– Что это значит? Непохоже, чтобы ты пришел допрашивать нас или сопроводить на казнь, – пробормотал Киатор, внимательно присматриваясь к епископу: – Я тебя знаю?

Ферот повернулся к нему лицом. Он старался держаться прямо, сохраняя остатки атланского достоинства, но из-за онемевшей половины тела, изможденной физиономии и измазанной в грязи одежды его с легкостью можно было принять за скривившегося доходягу, только что покинувшего одну из камер казематов. Что, в принципе, не так уж далеко от действительности.

– Комендант? – изумленно выдохнул сонзера.

Его лицо было хорошо знакомо всем порождениям Тьмы. А вот он не знал никого из них.

– Уже нет.

– Но что?.. – Киатор заметил полностью черный левый глаз епископа и потемневшую кожу вокруг: – Не может быть… Ахин?

– Я не Ахин, – Ферот помолчал, собираясь с мыслями. Ему до сих пор тяжело давалось осознание того, что он – это не он. – Точнее, я не совсем Ахин. Я Ферот, атланский епископ и бывший комендант Темного квартала. Я атлан… Одержимый атлан.

– А Ахин?

– Мертв.

Старик опустил голову. Ожидаемый итог. Но все равно очень больно.

– Мои дети, – прерывисто вздохнул Киатор. – Мои сыновья…

– Что случилось с Мионаем? – обеспокоился Ферот.

Пусть молодой вспыльчивый сонзера всегда довольно пренебрежительно относился к одержимому, но они все же были братьями, хоть и не кровными. И епископ это почувствовал.

– Мы долгое время призывали порождений Тьмы к борьбе. Хотели изнутри города поддержать Ахина, когда он начнет наступление на Камиен, – старик дрожащей рукой ухватился за решетку камеры. – Но создания Света обо всем узнали. И наши темные сородичи… Самые решительные, самоотверженные, сильные… Их больше нет. Все циклопы и демоны были истреблены в первую очередь, как самые опасные. Бесов солдаты убивали просто так. Многих сонзера, силгримов… Все они… Мы снова проиграли, даже не начав бой. Мы раздавлены. Столько смертей по моей вине… – он судорожно всхлипнул, потирая воспаленные слезящиеся глаза. – Лишь дух Мионая и еще десятка порождений Тьмы не был сломлен. Мой сын бросился в бой, едва заслышав звон сигнального колокола. Но ни он, ни те, кто пошел за ним, не смогли пробиться даже через оцепление Темного квартала. Они были убиты. И… все закончилось.

– Еще нет, – сквозь сжатые зубы прошипел Ферот. Он возненавидел себя, за то, что так долго был частью этого жестокого и несправедливого мира с искусственными истинами. Кто к кому испытывал ненависть в переплетении сущностей одержимого атлана – уже не важно, ведь он был полностью согласен с собой. – Я завершу начатое Ахином. Я уничтожу сущность Света!

Киатор молча окинул его усталым взглядом, в котором не осталось ничего, кроме тусклого блеска ожидания конца.

– Мне известно, где находится ее материальное воплощение, – продолжил епископ, распаляясь все сильнее. – Я смогу уничтожить сущность Света, смогу восстановить баланс изначальных сил! Мир не разрушится, наши народы будут…

– Делай что хочешь, – перебил его старик. Он снова потер грязными пальцами глаза, а затем повернулся и угрюмо побрел обратно в камеру. – Я заботился о судьбе мира так, будто бы он принадлежит мне. Довольно. На, держи, – Киатор не глядя махнул дряхлой рукой в сторону Ферота: – Забирай мир себе. Теперь это твоя проблема.

– Неужели ты собираешься остаться здесь?

– Я там, где мой народ, – прокряхтел Киатор, усаживаясь на пол за решеткой. – Нам не осталось иного места.

Снаружи их действительно ожидала лишь смерть. Как, в общем-то, и самого Ферота. Однако епископ все же надеялся, что охрана не запрет его тут же в казематах или не убьет на месте, а поведет к архиепископам. Ситуация-то все-таки весьма неординарная. И по дороге Цитадель сама вытеснит проклятого еретика из тела своей светлой ипостаси в изначальный облик пустынной крепости, где никто не помешает Фероту добраться до хранилища сущности Света и положить конец дисбалансу изначальных сил.

План, конечно, был напрочь лишен важных деталей и почти целиком основывался на удаче. Очевидно, подобный подход к дальнейшим действиям епископу достался от Ахина. Тем не менее ничего иного ему в голову пока не пришло.

– Каждый сможет найти свое место в новом мире, – пообещал Ферот. – Я вернусь за вами.

– Именно так сказал бы Ахин, – меланхолично пробормотал Киатор. – Но я не могу поверить ни тебе, ни ему, уж простите. Я родился на заре эпохи торжества Света, эпохи добра, победившего зло. И за всю свою жизнь я не застал ни одной перемены к лучшему.

– Понимаю. Но если у меня все же получится…

– Не переживай. Я не поведу свой народ путем возмездия за унижение и рабство, – сонзера тяжело вздохнул, прикрыв глаза. – Пролито слишком много крови. Мы жили, призывая порождений Тьмы к борьбе, – он печально улыбнулся, и пелена безнадежности надорвалась: – Но, быть может, когда-нибудь в самом деле настанет пора призывов к миру. И я постараюсь донести их до всех.

– Спасибо.

Ферот торопливо побрел к выходу из казематов, хромая на левую ногу. Его одолевали странные чувства и мысли, но он старался не обращать на них внимания. С помощью Ахина епископ смог ступить на путь воплощения принятого решения в жизнь, стремясь к лучшему будущему, где мир не разваливается на части, а все народы, позабыв о разном происхождении, сообща трудятся ради общего блага. Но одержимость слишком сильно сказывалась на разуме атлана. В любой момент он мог навечно потерять себя. И лишь воля, рожденная в переплетении сущностей, и единая цель вели его вперед.

«Это мое решение. Даже если я принял его неосознанно, я все равно согласен с ним. Я… Мы поступаем правильно».

Щурясь от утреннего света, Ферот вышел во внутренний дворик. Вокруг входа в казематы полукругом выстроились солдаты атланской армии. Они терпеливо ждали нарушителя и его возможных сообщников, не спускаясь в подземелье. Иного выхода все равно нет, а открытое пространство даст им преимущество в строевом бою, если взбунтовавшиеся заключенные все же выбегут наружу. Хоть епископ и сказал привратнику, что хочет просто поговорить, молодой клирик весьма благоразумно велел охране подготовиться к бою – все-таки опальный атлан вел себя слишком подозрительно, а по слухам и вовсе сошел с ума. От него можно было ожидать чего угодно, даже совершенно бессмысленного мятежа в казематах.

Но Ферот вышел один. Он остановился, опираясь на здоровую ногу, и медленно обвел взглядом несокрушимую стену щитов. Привратник, скорее всего, уже побежал докладывать коменданту о произошедшем. Хотя вряд ли Онкан или его ассистенты обратят внимание на сумасбродную выходку Ферота, сейчас у них и без того хватало забот на большом совете Атланской империи.

«Хорошо, – выдохнул епископ. – Как минимум они не убили меня, едва завидев».

Ряды солдат расступились, пропустив командующего, и тут же сомкнулись вновь. Задумчиво хмыкнув и пригладив пышные седые усы, бригадир немного небрежно отсалютовал:

– Приветствую, епископ Ферот.

– Ирьян! – воскликнул одержимый атлан, внезапно осознав, что ему очень сильно не хватало сдержанных замечаний, практичных советов и даже проницательного и немного насмешливого прищуренного взгляда этого умудренного опытом человека. Но, к сожалению, назвать их встречу приятной он не мог. – Что ты тут делаешь?

– Несу службу. Во время вторжения Ахина наша армия понесла потери, в том числе и среди командования. А так как мое имя было на слуху, оно мелькало где-то в ваших отчетах, меня повысили. Не до комиссара, конечно, но все же. И затем назначили охранять вход и первый этаж Цитадели, включая казематы. Обстановка в стране, знаете ли… – пожилой бригадир присмотрелся к черному глазу и угольно-серым пятнам на светлой атланской коже: – А что вы тут делаете?

«Солдаты-люди в Цитадели? Хотя все верно. Раз атланы и феи собираются создать экономическую элиту людей, то и военной, конечно, пренебрегать не станут. Постепенно человечество начнет само себя контролировать. Все произойдет вполне естественно, никто и не заметит, как завращаются шестеренки саморегулирующегося механизма управления созданиями Помраченного Света, всецело подчиняющегося воле высших светлых рас. Умно. Подло, но умно».

– Я исправляю ошибки своего народа, – ответил Ферот.

– Благая цель. Но средства ее достижения… – Ирьян без лишней скромности указал пальцем на тронутое темной сущностью лицо епископа: – Это то, о чем я подумал?

– Да.

Седые брови бригадира сдвинулись к переносице. Он глубоко задумался.

– Зачем вам это?

– Я хочу, чтобы Вечная война наконец-то закончилась.

– Но ведь Свет уже победил Тьму, – заметил Ирьян. – Причем довольно давно.

– Свет победил Тьму, – невесело усмехнулся Ферот. – А война так и не закончилась.

– Понял, – после короткой паузы произнес бригадир. Он действительно понял. – Но ваша… хм… одержимость…

– Так нужно. Прости, я не могу это объяснить.

Некоторые вещи нельзя выразить словами, их можно только почувствовать. И епископ чувствовал, что поступает правильно, хоть и вынужден был игнорировать сомнения и писк задавленного здравого смысла.

– Хм… – Ирьян неторопливо пригладил седые усы. Чуть более неторопливо, чем обычно. – Если бы я вас не знал, то решил бы, что вы сбились с верного пути.

– А ты меня знаешь?

– Немного. Знаю то, что должен знать.

– И?

– И думаю, что вы, сбившись с верного пути, нашли иной, – пожилой бригадир прищурился, по-прежнему глядя на абсолютно черный глаз Ферота. – Нашли с большим трудом. И даже с жертвами. Но все-таки нашли.

Епископ облегченно выдохнул. Ему почему-то было важно услышать мнение Ирьяна. Наверное, все дело в доверии и том, чего так не хватало атлану. Старый солдат всю свою жизнь провел на границе темной и светлой сторон мира. Он знает то, что неизвестно созданиям Света, он видел то, что недосягаемо взору порождений Тьмы. Ирьян – настоящий человек. Такие, как он, заслуживают уважения, даже если это всего лишь люди.

– Ты пропустишь меня в Цитадель? – спросил Ферот.

– Да, проходите, – невозмутимо ответил бригадир и махнул рукой подчиненным: – Разойтись!

Солдаты переглянулись, с подозрением посмотрели на одержимого атлана, но все же опустили оружие и осторожно освободили проход, готовые в любой момент вновь сомкнуть ряды по приказу командира. Однако, кажется, Ирьян действительно собирался позволить опальному епископу войти в крепость, хотя тот нарушил предписание коменданта, осквернил собственное озаренное естество, которое так берегут прочие высшие создания Света, и заявил о своих явно преступных намерениях.

– Тебя могут осудить, – предупредил Ферот.

– За что? – усмехнулся в пышные усы Ирьян. – Я выполняю приказ кардинала Иустина.

– В каком смысле?

– У меня есть письменный приказ, в котором кардинал Иустин предписывает мне напрямую подчиняться вам до получения дальнейших указаний, – в хитром прищуре бригадира сверкнули насмешливые искорки. – Он был вручен мне перед началом карательной экспедиции. И когда мы вернулись в Камиен, дальнейших указаний от кардинала так и не поступило.