Помраченный Свет

– Но очень приятное.

Они падали. Летели то вниз, то вбок, то вверх, то сразу в нескольких направлениях, вращаясь в бескрайней светлой сфере. Изредка их взору открывалось то самое переплетение бесконечности в трещинах стен коридора. Впрочем, здесь не было ни коридора, ни стен. Только трещины, увидеть которые можно лишь левым глазом.

Ахин остановился у сияющего центра сферы, равноудаленного от ее остальных центров и несуществующих границ. Потом остановился еще раз, но уже как Ферот.

– И что дальше? – спросил епископ.

Он чувствовал, как священное сияние озаряет его сущность. От этого становилось легче, но проблемы реального мира ведь никуда не исчезли. И каждое новое мгновение, проведенное наедине с невыполненным долгом – несовершенным великим грехом – вытягивало из Ферота решимость и здравый рассудок.

– Не знаю, – признался Ахин.

Атлан посмотрел по сторонам, между сторон и на всякий случай заглянул внутрь них. Ничего. Пусто и тихо. Он устало вздохнул:

– Верни меня назад.

– Нет. Слушай.

– Я ничего не слышу.

– Ты даже не пытаешься, – развел руками Ахин.

– Просто верни меня назад.

– Это важно.

– Судьба мира важнее! – вспылил Ферот. – Выпусти меня! Я должен убить его! Проклятье, я должен!

– Да, но…

– Нет, – произнес кто-то за их спинами.

Атлан и одержимый обернулись. Свет разверзся, являя им фигуру, источающую столь чистое святое сияние, что смертным не дано было даже осознать его.

Повелитель.

– Нет… – просипел Ферот, обессиленно упав на колени.

В иссохшей оболочке на троне действительно до сих пор живет сознание легендарного правителя Атланской империи. Догадываться об этом – одно, знать – совсем другое. Для уничтожения сущности Света необходимо убить светлейшего владыку. Не сломать некий сосуд, а убить именно его – живое воплощение истинных добродетелей.

– Повелитель, – прошептал епископ. – Это правда вы?

Сияющий силуэт приблизился к нему почти вплотную, однако был все так же далек, как абсолют, к которому можно стремиться, но невозможно достичь.

– Повелитель Света… – произнес фантом, наделяя каждое слово неким особенным смыслом, понятным лишь ему одному. – Так меня называли. Им я был. Но то время прошло. У меня нет имени. У меня нет прошлого. У меня нет будущего. Я тот, кто хранит Свет. Я тот, кто озаряет им все сущее. Я тот… кто разрушает мир. Но я не тот, кто может что-то изменить. Уже не тот.

– Тогда зачем вы остановили меня? – с болью в голосе спросил Ферот. – Вы ведь все понимаете!

– А ты понимаешь далеко не все, – голос Повелителя звучал мягко, но в то же время в нем чувствовались сила и власть. – Мне жаль тебя, дитя. Тебе пришлось пережить многое. Слишком многое. Но все напрасно.

– Почему?

– Ты проделал свой путь, чтобы уничтожить Свет. Но его нельзя уничтожать.

«Сущность Света нельзя уничтожать», – сияние вокруг епископа наполнилось значением фразы светлейшего владыки. Так звучала истина, так гласил закон.

– А как же восстановление баланса изначальных сил? – растерянно пробормотал епископ.

– Избавив мир от обеих полярностей? – Повелитель покачал головой: – Когда-то я тоже так думал. Это было давно. Я хотел умереть, забрав с собой сущность Света. Мои слуги воспротивились. Они заточили меня в моем же теле. Они спасли Свет. И оказались правы. А я был неправ. Как ты сейчас. Но прошли года, десятилетия… век. Я многое осознал. Теперь мне все ясно.

– Но как же… Разве отсутствие изначальных сущностей не поможет достичь равновесия?

– Поможет. А затем мир погибнет, лишившись полярностей. Их было две – он существовал в балансе вечного противостояния. Теперь у него одна полярность – он медленно разрушается, стягиваясь хаосом пустоты к ней. Не останется ее – все сущее попросту исчезнет.

Светлейший владыка замолчал. Его лицо невозможно было разглядеть, однако в голосе слышалась великая скорбь. Ему чуждо отчаяние, но он понимал, что уже не способен что-либо изменить. Благие намерения обернулись кошмарными последствиями. А он мог лишь наблюдать.

– Миру необходим ориентир для существования, – продолжил Повелитель. – Сейчас ориентир есть. Он неверен. Он приведет к всеобщей погибели. Но он есть. Не будет его – не будет ничего.

– Я разговаривал со светлыми духами. Они не могли этого не знать, – заметил Ферот, чуть ли не случайно наткнувшись на подходящее воспоминание. – И они помогли мне попасть в ваш тронный зал, чтобы я уничтожил сущность Света!

– Я знаю. Вы говорили. Однако ты не понял их. А они не поняли тебя. Слова и смыслы смертных чужды духам. Их слова и смыслы чужды смертным. Но что-то ты все же услышал. И даже частично верно истолковал. Что весьма необычно.

– Должно быть, мне помог Ахин, – предположил Ферот.

Окружающий епископа свет развеял тени печали, разочарования и боли. Не исчезло лишь осознание – все жертвы напрасны, как свои, так и чужие. И это хуже всего.

– Ахин? – переспросил Повелитель. – Кто такой Ахин?

– Я, наверное, – пожал плечами одержимый.

Владыка склонился над Феротом, по-прежнему пребывая в неизмеримой дали от него.

– Вижу… Да, ты здесь. Темный дух? Нет. Человек? Нет… Ни то, ни другое. Хм… И то, и другое. Единое с атланом. Как странно… Но это многое объясняет. Вот почему в тебе столько пережитых страданий. Вот почему ты смог понять светлых духов… неправильно понять. Вот почему ты услышал мои предостережения.

– Вас услышал именно я, а не он, – напомнил Ахин. – Неужели вы меня не заметили?

– Есть вещи, которые неведомы даже мне. Тайные, сокрытые во Тьме, недосягаемые для Света. Ты – такая вещь. Твое присутствие. И твое участие. Поразительно. И печально. Не великая вера привела Ферота сюда, а твои темные силы и скверный помысел.

– Спасти мир – скверный помысел? – мрачно усмехнулся одержимый. – Может, я и совершал ошибки. Может, я и был жесток. Может, я и безумен. Может, я действительно поддался жажде мести. Но даже когда я лишился всего, я все равно стремился восстановить баланс изначальных сил, чтобы у других появился шанс на то, что потерял я сам. Чтобы у каждого народа было достойное будущее. Чтобы в мире воцарились равенство и справедливость. Чтобы ничья смерть не стала напрасной. Вот мой скверный помысел!

– Его намерения чисты и благородны, – подтвердил Ферот, склонив голову. – Но в итоге…

Атлан не договорил. Незачем. Все последствия и так находятся здесь и сейчас.

– Свет озаряет ваши слова. В них нет лжи, – после непродолжительной паузы признал Повелитель. – Но как Тьма прошла через обереги? Скажи мне, темное дитя.

– Сам не знаю. Так уж сложилось. Сила атлана, мои способности и ваш зов. Все вместе и разом, – нехотя ответил Ахин.

Сейчас одержимый думал совсем не об этом. Отчаяние для него давно уже стало обычным состоянием, но он, в отличие от епископа, не был готов смириться с судьбой. Только не теперь – ему дан третий шанс не просто так. В этом ведь должен быть хоть какой-то смысл.

– Все вместе и разом, – медленно повторил владыка. – Нет. Невозможно.

– Почему же? – безразлично поинтересовался Ферот. Не то, чтобы ему было действительно интересно или важно это знать, просто беседа должна продолжаться. Он не хотел возвращаться в реальный мир.

– Святые обереги. Они исключают все возможные угрозы для сущности Света.

– Возможные исключают, а невозможные – нет, – усмехнулся епископ. Прямо как Ахин. – Никто не будет защищаться от того, чего не может быть. Это ведь невозможно.

– И вот невозможное произошло. Понятно, – Повелитель внимательно посмотрел на одержимого атлана: – Ты уникален. Вы оба уникальны. Вы мыслите иначе. Но вы совершили ту же ошибку, что и я. Вы можете восстановить баланс, уничтожив сущность Света. Но это не спасет мир. Мне очень жаль.

– Значит, это конец?

– Конец. Ступайте назад. А я останусь. Мы будем дальше наблюдать за разрушением мира. Вы там. Я здесь.

– Неужели мы обречены?

– Да.

– Нет, – возразил Ахин. По его лицу пробежала судорога нервной полуулыбки.

Поникнувший Ферот лишь покачал головой. Он уже не доверял надежде. Ее появление несло спокойствие душе и разуму. Ее исчезновение ранило, вскрывая гнойные нарывы напрасных ожиданий. И с каждым разом все хуже и хуже. Зачем одержимый пытается продлить их мучения?

– Я слушаю тебя, темное дитя, – произнес Повелитель, приблизившись к нему.

Он стоял рядом. По-настоящему рядом.

– Мир не может существовать без ориентира, даже если этот ориентир уничтожает его, да? – улыбка Ахина стала шире: – Так давайте изменим сам ориентир.

– Объясни, – потребовал фантом светлейшего владыки.

– Без хотя бы одной полярности мир погибнет. С одной полярностью мир тоже со временем погибнет, потому что их должно быть две, – одержимый не выдержал и рассмеялся. Отдышавшись, он торжественно воскликнул: – А что, если мы изменим эту одну полярность так, чтобы она заменила сразу обе?!

– Невозможно, – обреченно отмахнулся Ферот.

Но Повелитель задумчиво кивнул:

– Продолжай.

– Сущность Света – ориентир нашего мира. Обязательный, но неверный, как вы сказали, – Ахин резко выдохнул и смело взглянул в сияющий лик владыки: – Отдайте ее мне. Мы станем новым ориентиром. Верным. Ни Свет, ни Тьма. Баланс.

Епископ изумленно замер, боясь пошевелиться, чтобы ненароком не отогнать осознание сказанного одержимым. Это не ересь, не абсурд, не бред и даже не безумие – нет, ни одно из этих слов не могло хотя бы отдаленно охарактеризовать фразу, услышанную Феротом. «Невозможно», – всплыло где-то рядом с его сознанием, повторяясь снова и снова. Но…

Порой невозможное все же случается.

– Две полярности, единая сущность, – медленно произнес Повелитель, и вновь его голосом был озвучен смысл, недоступный пониманию смертных. – Тьма темного духа не способна омрачить Свет. Но ты, Ахин, не просто темный дух. Я вижу твое слившееся естество. Вижу возможности Тьмы и силу Света в компромиссе нераздельного существования… Но справишься ли ты? Станешь ли достойным темным противовесом светлой первооснове? Сможешь ли соблюсти баланс?

– Я готов рискнуть.

– Рискуешь не только ты, – опомнившись, возразил Ферот. – Ты можешь погубить всех нас. Погубить наш мир!

– И что в итоге меняется? – развел руками Ахин. – Если ничего не предпринять, все сущее и так сгинет в небытие. А если у меня получится, то новая полярность, одновременно и светлая, и темная, будет едина с обоими полюсами изначальных сил. Чем не баланс?

– О чем ты?! Как ты можешь с такой легкостью рассуждать об этом? Ты же ничего не знаешь! – сорвался на крик епископ. – Это непостижимые для смертных тайны мироздания! Ты даже приблизительно не понимаешь хотя бы малейшую толику сути тех высших материй, о которых говоришь!

– Не понимаю, – невозмутимо согласился одержимый. – Но это не значит, что моя задумка не сработает. Вдруг повезет?

– Вдруг повезет? – осипшим голосом повторил Ферот. Атлан обратился к Повелителю: – Неужели вы готовы пойти на это… на это безумие?

– Здесь я провел вечность в размышлениях, – ответил владыка, напитав слова болью агонизирующего мира из бессмертного тела на троне. – Я задавал себе вопросы. И не мог найти ответы. Потому что я всегда опирался на разум. Но, быть может, решение находится вне разума. За гранью здравого смысла. В том, что мы обычно считаем безумием.

Епископ сокрушенно покачал головой. Все сущее может погибнуть в темном сиянии оскверненного Света. Не к такому итогу он стремился. Но вдруг получится? Вдруг…

– Если такова ваша воля, – смиренно пробормотал Ферот.

– Одной воли мало, – произнес Повелитель, обратив взор на одержимого. – Я уже пробовал перенести Свет во что-либо. У меня ничего не вышло.

– Потому что это что-либо не было способно его принять, – заметил Ахин. – А мне слияние сущностей хорошо знакомо.

Его легкомысленный тон сбивал Ферота с толку. Складывалось впечатление, будто бы одержимому совершенно безразлична судьба мира. Но епископ знал, что это не так.

– Однако отдать Свет в руки порождения Тьмы… – фантом владыки глубоко задумался. – Могу ли я? Твоя душа добра, но поступки жестоки. Ты эгоистичен, но тебе не чуждо сострадание. Ты оставался верен идеалам морали, но часто игнорировал голос совести. Ты преследовал благую цель, но творил зло на пути к ней. Ты жертвовал, но не был готов к жертвам. Ты любил, но ненависть в тебе сильна. Ты… неоднозначен. Как и наш мир.

Он замолчал. Ненадолго. Навсегда.

«Хорошо. Я согласен», – вспыхнуло святое сияние.

Силуэт Повелителя растворился, потонув в ярком свете. Дверь в конце коридора открылась. Уже не тупик. Выход есть.

Ахин встал на пороге безграничной вечности мироздания. Когда-то ему не хватало сил даже на то, чтобы прикоснуться к ней. Теперь же он способен ее изменить, слившись с сущностью Света. Он может спасти мир.

Одержимый оглянулся на Ферота.

– Никогда не любил прощаться.

– Ну… – епископ вздохнул. Совсем как Ахин. – И незачем. Ты ведь все равно будешь где-то… везде. И всегда.

– Если получится.

– Если.

Тишина поглотила их последние слова, оставив отпечаток неизвестности.

Что с ними произойдет? Станет ли Ахин, воссоединившийся со Светом, новой изначальной силой, которая способна уберечь обломок мира от дальнейшего разрушения? Переживет ли Ферот разделение слившейся сущности, объединившей светлую атланскую природу и темное начало одержимого? И что произойдет с остальными созданиями Света, когда единственная полярность мира сместится в точку равновесия, уравняв их с порождениями Тьмы?

Никто не знает. Но попробовать стоит. Вдруг повезет?..

Ахин шагнул за порог.

Глава 20: …и новое начало

Ферот очнулся в тронном зале. Он лежал на полу, блуждая взглядом по огромной полусфере купола. Пусто снаружи, пусто внутри. Утрата и облегчение. Все наконец-то закончилось.

– Ахин? – позвал епископ.

Эхо несколько раз прошептало имя одержимого, словно пытаясь вспомнить его, но так ничего и не ответило атлану.

Поднявшись на ноги и дождавшись, когда пол, стены и потолок перестанут меняться местами у него перед глазами, Ферот подошел к трону. Светлые обереги постепенно затухали, теряя связь с силой, подпитывающей их, а древнее тело Повелителя Света осыпалось святящейся пылью, взмывающей под потолок и медленно растворяющейся в воздухе. Святое сияние меркло, и зал наполнялся естественной темнотой.

Сущности Света больше нет. А новый Катаклизм, который погубит все сущее, так и не начался. Значит, у Ахина все получилось… Но откуда же эта печаль и пустота внутри?

– Покойтесь с миром, – Ферот поклонился исчезающим останкам озаренного владыки, вздохнул и направился к выходу.

Сделав несколько шагов, он обратил внимание на то, что перестал хромать. Оба глаза прекрасно видели. К левой половине тела вернулась чувствительность. Епископ посмотрел на руку, которая совсем недавно была парализована. Она снова подчинялась воле своего единственного хозяина, но ее кожа осталась угольно-серой. Как у сонзера. Как у проклятого. Не все сказки – ложь.

«Сонзера… – задумался Ферот, выйдя из темного склепа Повелителя Света. На поверхность сознания неторопливо всплывали воспоминания, принадлежащие как ему, так и Ахину. Пусть одержимый покинул атлана, его прошлые мысли и чувства навсегда останутся с ним. – Сонзера добились своего. Теперь мы все равны. Надеюсь, свобода никого из них не одурманит, и жажда мести не выльется в хаотичное насилие. Киатор, их духовный наставник, должен справиться. Да, он справится. Конечно, не все пройдет благополучно, не все обиды будут забыты. Некоторых сонзера уже невозможно изменить. Но жертва Биалота, Мионая, Диолая и всех остальных, сражавшихся за лучшее будущее, не напрасна. Биалот, мой самоотверженный друг. Ты погиб не зря. У нас все получилось. Диолай… Я был недостоин твоей дружбы и преданности. Прости меня… Ахина».

Ферот остановился в зале с четырьмя дверьми. Свет покидал Цитадель, оголяя древние каменные стены атланской твердыни. Уже не озаренная крепость была пуста. Из щелей покосившихся дверей резиденции кардинала дули пыльные сквозняки, светлые духи покинули этот мир, за спиной епископа темнел коридор к месту упокоения Повелителя, а четвертый проход вел в тело Цитадели, лишенное души, сотканной из предрассудков и искренней веры.

Наступает непростое время. Тем, кто был ближе всего к сущности Света, предстоит болезненное переосознание своего места в мире, ведь их сверхъестественное превосходство исчезло. Ферот тоже чувствовал странную пустоту внутри, однако она постепенно заполнялась чем-то особенным, совершенно не похожим ни на природу его светлого происхождения, ни на темное влияние одержимости. В том не было ни Света, ни Тьмы. Но оно хорошо знакомо епископу.

– Ахин, – устало улыбнулся Ферот. – Ты добился баланса изначальных сил. Гармонии единения. Равновесия на высшем уровне существования, равновесия в мире. И вскоре атлана будет не отличить от какого-нибудь человека. Да, понадобится время, чтобы к этому привыкнуть…

«Люди. Грядут перемены, и человечеству отведена в них важная роль. У людей огромный потенциал, они многочисленны и хорошо адаптируются к любым условиям. Не удивлюсь, если когда-нибудь на нашем обломке мира не останется никого, кроме них. Хорошо ли это? Может быть. Кто я такой, чтобы спорить с закономерностями судьбы? В эпоху равенства каждый народ волен определять свое будущее. Нужно лишь задать верное направление и придерживаться его. Теперь ваш гений может проявиться… Увы, пороки тоже. Я все помню. Орин, его сыновья, владельцы мастерских, измывающиеся над беззащитными рабами. Мошенники, насильники и убийцы. Вы не будете забыты. Наказание вам – ужасная участь и позорная память. Некоторые преступления, рожденные одной только несправедливостью озаренного мира, будут прощены. Остальные – никогда. Ни прошлые, ни настоящие, ни будущие. Ирьян и подобные ему справятся с этой задачей. Он достойный человек, и я верю, что таких большинство. Человечество ступит на путь добродетели. И когда придет время, оно поведет за собой прочие народы».

Ферот бродил по пыльным коридорам и пустым залам, обследуя этаж за этажом. Спускаться по длинным витиеватым лестницам оказалось намного проще, чем подниматься, однако теперь епископ почему-то очень отчетливо представлял, как он, неосторожно поставив ногу, оступается и катится вниз по ступенькам, ломая конечности. Атлан понимал, что эти опасения довольно нелепы, но ничего не мог с собой поделать. Ему не хотелось так глупо погибнуть на заре новой эпохи. К слову, о мертвецах…

«Скоро нежить обретет свободу. Хозяева Могильника не смогут удерживать их в неволе, когда будет провозглашено всеобщее равенство. Но вряд ли многие ожившие мертвецы покинут город-кладбище. Кто хотел, тот уже ушел со мной… с Ахином. Пустоглазый и его единомышленники останутся там, где давно нашли свое место. Он был прав – живым этого не понять. Однако найдутся и те, кто не решился покинуть Могильник с одержимым, но всегда желал посмотреть в “иные окна”, как Перевернутый. Перед ними откроются все дороги мира, который им придется заново познавать за порогом смерти. Иные же попробуют начать новое существование или вернутся туда, куда их приведут остатки памяти… Трехрукий, ты преподал всем нам ценный урок. Ты так и не стал тем, кем тебя считали окружающие. Ты решился быть собой. Самый человечный нечеловек. А что касается Одноглазого… Что ж, вряд ли такое повторится вновь. Даже если древнее темное проклятие не ослабло, оно утратило свою цель – убивать и пожирать плоть светлых созданий, которых больше нет, как и самого Света. Нежить наконец-то обретет волю и свободу. А что делать дальше – решать только им».

Ферот услышал голоса. Он ускорил шаг, направившись туда, откуда они раздавались, и вышел на террасу сада Цитадели. Это место почему-то почти не изменилось, когда крепость лишилась озаренной души. Наверное, природа неподвластна даже Свету.

Остановившись под сенью деревьев, епископ увидел суетящихся людей, которые шумно спорили – следует ли им самим искать выход из Цитадели, внезапно изменившейся самым пугающим образом, или же нужно дожидаться помощи.

Неподалеку стояло несколько фей. Они выглядели потерянными и изнуренными, как будто прожитые в беспечном веселье года разом навалились на них грузом усталости и морального истощения. Их полупрозрачные крылья стали бесцветными, а облик утратил мистическое очарование. Очевидно, исчезновение сущности чистого Света нанесло народу фей весьма ощутимый ущерб. Наверное, они это заслужили.

По террасе сада время от времени пробегали и атланы, в основном клирики невысоких чинов. Ферот подозвал одного из них:

– Где кардинал Иустин и архиепископы?

Необходимо как можно скорее объяснить им произошедшее, передать слова светлых духов и Повелителя, а также подтолкнуть их к принятию правильного решения относительно будущего Атланской империи. Пусть они властолюбивы и высокомерны, но совсем не глупы. Сопротивляться реалиям новой эпохи бессмысленно.

– Кардинал и… – клирик запнулся, в ужасе уставившись на угольно-серую кожу вокруг левого глаза епископа: – Это проклятие? Мы все прокляты?! Я знал!

– Нет, это… из-за болезни, – поспешил успокоить его Ферот. – Наследственная болезнь.

– А… простите, – пробормотал атлан, с некоторым усилием отведя взгляд в сторону. – После случившегося я во всем вижу проклятие.

– Неудивительно. Так где сейчас кардинал и архиепископы?

Клирик нервно дернулся в попытке пожать плечами.

– Исчезли.

– Как исчезли? – нахмурился Ферот.

– Вот так. Все находились в зале заседания совета. И я там был. А потом стены, пол, потолок… Все как будто поплыло, сместилось в сторону, оголяя какую-то старую каменную кладку. Везде пыль, осколки и, кажется, обломки древней мебели. Оно, знаете, выглядело так… так… как сказать… оно словно лежало на дне реки все это время, а мы видели только поверхность воды. А когда вода внезапно ушла, оно стало реальностью. Та Цитадель, в которой мы жили и работали, просто взяла и исчезла. Исчезла!

– А что случилось с Иустином?

– Это и случилось, говорю же, – клирик судорожно вздохнул. – Кардинал, архиепископы, большинство атланов высших чинов и несколько фей – все они исчезли вместе с той Цитаделью. Остались немногие.

Душа озаренной крепости, созданная общественным сознанием атланского народа, его искренней верой в рукотворные идеалы, в собственную исключительность и в совершенство пропитанного предрассудками правосудия, была материализована светлой силой изначальной сущности. Но чистый Свет покинул этот мир, и Цитадель канула в небытие, забрав с собой своих хозяев и создателей, преданных доктрине всей душой и разумом.

– Понятно.

Ферот задумался. Атланское правительство навечно застряло в каком-то измерении, которого, должно быть, уже не существует. Теперь обсуждать будущее страны не с кем. Но, наверное, оно и к лучшему. Ведь Атланской империи как таковой давно нет. Пришедшее из позапрошлой эпохи понятие должно было там и остаться, но избранный Светом народ не мог отказаться от собственного величия, пусть оно и сохранилось только в названии.

Теперь все иначе. Нет страны, но есть мир. И определять судьбу этого по-новому старого мира будут не одни лишь атланы, а все народы, населяющие его.

– Может, вы что-то знаете? – с надеждой в голосе спросил клирик. – Никто ничего не понимает. Что произошло?

– Свет был принесен в жертву ради спасения всего сущего.

Настолько безумную фразу придумать невозможно. Так могла звучать только правда.

– Свет… что? – глаза молодого атлана вновь округлились от ужаса. – Нет! Нет. Да? Да… Я ведь почувствовал. Я ведь все почувствовал! – он вцепился в плечи Ферота: – Что же теперь с нами будет?!

Епископ мягко отстранил его от себя и печально улыбнулся.

– Я не знаю. Попробуем жить дальше, наверное.

Ошарашенный клирик отступил, повернулся и медленно побрел, направляясь явно не туда, куда так торопливо бежал несколько минут назад.