Помраченный Свет

Турогруг коротким движением толкнул секиру вперед. Отрубленная голова без нижней челюсти со шлепком упала в лужу крови, негромко стукнувшись зубами о пол. Тело старосты сползло вниз, оставив на стене неровный алый след.

– У всего есть цена, да? – вождь пнул мешок с драгоценностями к обезглавленному трупу: – Держи, это твое.

Раздраженно плюнув, демон направился к выходу, по дороге столкнув ажурный светильник со стола Орина. Горящее масло растеклось по кабинету, жадно набрасываясь на роскошную мебель. Богатство старосты Бирна исчезнет вместе с ним. Так будет честно.

Может, цена и в самом деле есть у всего: вещей, слов, действий и даже у бездействия. Но далеко не каждый готов расплачиваться.

Казалось, городок, который поколениями жил в покое и достатке, погрузился в самые глубокие пучины хаоса. Но безумию не было конца. Демоны крушили все на своем пути, набрасывались на беглецов, учиняли кровавую расправу над теми, кто осмелился оказать сопротивление. А ненасытная нежить Одноглазого продолжала разделывать и поедать крестьян, порой даже на глазах их родственников.

По улицам Бирна расползся едкий густой дым. Все окрасилось в черно-красный. Крики тонули в кашле, слышались стоны придавленных обвалившимися балками людей и вопли сгораемых заживо. Повсюду полыхало пламя, с неба сыпался пепел. Земля дышала жаром и горячей пылью.

Жизнь этих людей изменилась быстро и безвозвратно. Она превратилась в сущий ад, наполняя каждый шаг к скорой смерти отчаянием и болью. На некогда мирной долине меж утесов и чащоб чернело пятно воплощенного кошмара. Так выглядело торжество высвобожденной Тьмы, скорби и ярости. Так выглядело темное возмездие.

В ту ночь Бирн был уничтожен…

Перевернутый отвернулся от зарева пожара.

– Интересно, – пробормотал он.

Трехрукий вынес из дома истощенное тело знахарки и положил в одну из свежевырытых в саду могил. Во второй уже лежала Аели.

– Не вижу ничего интересного в бессмысленной резне.

– Я тоже так думал, – Перевернутый пригладил остатки жидких волос на голове. – Пока не перестал видеть одно только убийство людей.

– И что же ты видишь теперь?

– Справедливость.

Трехрукий посмотрел на опрятного мертвеца и скривился. Шов на его щеке разошелся, кусочек иссохшей плоти повис на толстой нитке.

– Я понимаю чувства Ахина. Но в истреблении всех жителей Бирна нет ничего справедливого.

– Да, – согласился Перевернутый. – Это действительно несправедливо.

– Однако ты все равно видишь справедливость?

– Конечно.

– Но…

– Позволь мне объяснить, – опрятный мертвец ткнул пальцем в сторону утесов, за которыми находится Камиен: – Создания Света казнили сотню невиновных темных существ за преступление горстки сонзера, которые, к слову, на момент суда уже были мертвы. Более того, после этого остальные столичные рабы лишились последних остатков своих жалких прав. Было ли это справедливо?

– Нет.

– Бирн сгорел, его жители мертвы, – костлявый палец Перевернутого обвел широкой дугой долину и остановился на столбах подсвеченного огнем дыма: – Люди в этом поселении расплатились жизнью за провинность нескольких человек, а также за попустительство тех, кто обо всем знал и ничего не предпринял. Справедливо?

– Нет.

– А что есть несправедливость в ответ на несправедливость?

– Еще большая несправедливость, – отвернулся Трехрукий.

– Именно. Но в нашем мире это называется возмездием, что есть проявление справедливости. Бесконечный цикл насилия, в котором все правы.

– Потому-то мы и должны изменить наш мир.

Трехрукий взялся за лопату и принялся закапывать могилу знахарки Илакаи. Простая и понятная нежити работа. Благое дело, пропитанное горем. Прямо как восстание одержимого.

Ахин очнулся на крыльце. Сел, посмотрел по сторонам. К нему отовсюду ползли воспоминания. Фрагменты памяти размеренно складывались в мозаику последних событий, но в ней оставалось слишком много белых пятен. Он осознавал факты, видел суть, понимал, что забытое таит в себе невыносимую печаль. Но не чувствовал ничего, кроме легкой досады.

– Аели мертва, – прошептал одержимый.

И ужаснулся своему спокойствию. Темный дух забрал все. Даже внутреннюю пустоту.

Закопав Илакаю, Трехрукий прерывистыми шагами подошел к могиле саалеи, вонзил лопату в кучу рыхлой земли, но остановился, заметив, что одержимый пришел в себя.

– Не хочешь проститься с ней? – спросил мертвец.

Ахин опустил взгляд. Увидеть Аели? Ее изувеченное безжизненное тело… А если он и тогда ничего не почувствует? Или наоборот – окончательно сойдет с ума, отдавшись темному безумию? Так или иначе, одержимый превратится в настоящее чудовище.

Впрочем, нет. Он уже им стал.

– Зарывай.

Коротко кивнув, Трехрукий принялся за работу.

В это время к дому знахарки подошли Одноглазый и Турогруг.

– Сделано, – оскалился командир мертвецов. – Мы всех убили. Кроме комесанов. Жалко тварей.

– Но дома на западной окраине пустовали, – прорычал демон. – Думаю, некоторые люди смогли сбежать. Скоро в столице обо всем узнают.

– Плевать, мы к этому готовы, – небрежно отмахнулся Одноглазый. – Днем раньше, днем позже – неважно. Нападение на Камиен…

Они продолжали о чем-то говорить, но Ахин почти не осознавал их слов. Одержимый не хотел ничего слышать и что-то решать. Он просто сидел на крыльце, сохраняя в потрепанной душе равновесие. Ему было не плохо и не хорошо, привычка жить балансировала на одном канате с идущим навстречу желанием умереть, смысл существования и бессмысленность итогов столкнулись в точке, сторонней от судьбы мира, и ничто из них не могло одержать верх, чтобы вплести Ахина обратно в естественный ход истории как будущего победителя или же проигравшего априори.

Тишина и безразличие. Покой нарушало лишь настойчивое требование изнутри. Ему что-то нужно от себя.

«Теперь ты меня и здесь будешь преследовать?» – усмехнулся одержимый, встав с крыльца.

«Да, буду».

«Зачем?»

«Ты должен закончить начатое».

«Зачем?» – повторил Ахин.

«Какой-то конкретной причины нет. Так надо. Ты ведь хотел, чтобы все эти смерти не были напрасными. Так придай же им смысл».

– Мы выступаем на рассвете, – произнес одержимый и посмотрел в единственный глаз командира нежити: – Вы ведь заготовили человечину в Бирне?

– Верно, – снова оскалился Одноглазый. – Не пропадать же добру.

– Несите ее к утесам, – Ахин повернулся к вождю демонов: – Знаешь, где держат комесанов?

– По запаху найдем, – рыкнул Турогруг.

– Их тоже нужно подвести к утесам. Кроме того, в стойлах должны быть телеги, упряжь и сено. Заберите все, пока пожар не добрался дотуда.

Одержимый никогда еще не выглядел настолько собранным и решительным, поэтому Турогруг и Одноглазый отправились выполнять поручения лидера без лишних вопросов. Что бы с ним ни произошло, они были довольны переменами.

– Перевернутый, – позвал Ахин.

– Мои подчиненные в дозоре, – доложил опрятный мертвец, приблизившись к нему.

– Да, я вас слышал.

– Тогда что?

– Насчет Бирна…

– Не надо.

Одержимый пожал плечами. Конечно, Перевернутый догадывался о том, что Бирн ему не чужой. Но понять, о чем именно думал оживший мертвец и что он чувствовал, невозможно. Впрочем, кому теперь какое дело?..

Кусты затрещали. На полянку перед домом знахарки вывалился исцарапанный и запыхавшийся Диолай.

– Заблудился, – буркнул сонзера.

Нервным движением вернув незапятнанный кровью меч в ножны, он подошел к одержимому и сел на крыльцо рядом с ним. Взгляд Диолая блуждал по сторонам, то размазывая звезды по небу, то смахивая пыль с вытоптанной тропинки, то шелестя листьями кустов и редких деревцев вдалеке, пока наконец не наткнулся на Трехрукого, закапывающего могилу.

Вздохнув, сонзера повернулся к одержимому:

– Ну?

– Что «ну»? – после короткой паузы переспросил Ахин.

– Да ты понял… – помялся Диолай, подыскивая верные слова. – Говорят, месть имеет смысл лишь до тех пор, пока она не осуществлена. И не каждый способен пережить осознание того, что… То есть я хочу сказать, что мститель, перестав быть мстителем, часто становится никем. Он спивается, сходит с ума, самоубивается… ну, или живет дальше, но без счастья или хотя бы удовлетворения… А иногда все заканчивается хорошо… – он снова вздохнул и неуверенно улыбнулся: – Я не знаю, что сказать.

Одержимый лишь кивнул в ответ.

– Я просто хотел убедиться, что с тобой все в порядке, – продолжил Диолай. – Сейчас ты нам очень нужен. Нет, ты не подумай, ты и раньше был нам нужен, но теперь… Словом, без тебя все может оказаться напрасным.

«Действительно может… А ведь я обещал».

– Ладно. Кажется, ты ничего, держишься, – пробормотал сонзера, подозрительно покосившись на Ахина, и внезапно сменил тему: – Идем на Камиен, да?

– Да. С рассветом.

– Так скоро…

Диолай посмотрел на ночное небо. Высокое, темное, необъятное. Кажется, оно оставалось неизменным столетиями, в отличие от букашек, живущих под ним. Одно и то же живое существо с каждым прожитым днем, с каждым часом, с каждым мгновением становится кем-то иным, отличающимся от себя прошлого. Сильнее они меняются или слабее, чаще или реже, быстрее или медленнее, в худшую сторону или лучшую – неважно. Перемены неизбежны, какими бы они ни были.

Правда, сегодняшней ночью часть неба скрылась за завесой дыма.

– Как думаешь, у нас получится? – пробормотал сонзера.

– Что-то точно получится.

– Что-то?

– Да. Ведь даже если нам не удастся уничтожить сущность Света, наш итог станет началом для чего-то нового. Тогда ничто не будет напрасно. Ничто.

– Но мир же на куски развалится, – помрачнел Диолай. – Или я опять что-то не так понял?

– Все так. Но когда это произойдет? Через неделю, месяц, год, десять лет или сто? А наше восстание в любом случае не останется незамеченным. Что-то изменится в жизни созданий Света и порождений Тьмы. Изменится к лучшему, потому что хуже все равно уже некуда, – мысли вильнули в сторону, и Ахин понял, что какой бы победа ни была, ее цену можно немного снизить: – Я скажу мертвецам, чтобы они показали тебе, где спрятаны сокровища из Могильника. Бери сколько хочешь и уходи на юг. Живи.

– Да ты ж не справишься завтра без меня, – неуверенно усмехнулся сонзера. – Но предложение заманчивое, конечно… Хотя так-то это все сложно, мне кажется… Менялу в том захолустье поди сыщи, да и деньги я тратить не умею – не было их никогда, нечего и заводить. Потом прознает еще кто – прирежет во сне и добро приберет. А то и вовсе земля под ногами разверзнется из-за этой… как ее… дисбалансии, в общем, – он задумчиво почесался, снова вздохнул и помотал головой: – Нет уж, давай сначала с беспорядком в сущностях разберемся и с созданиями Света порешаем, что там и как с равенством и прочим. Ну а коль помереть суждено, то лучше уж в столице, нежели в южных болотах. Так что я пойду с тобой.

– Спасибо.

Одержимый прекрасно понимал, что вряд ли от Диолая будет хоть какая-то польза при штурме Камиена, но отговаривать его не стал.

Вдалеке послышался рев комесанов. Демоны гнали их к утесам, выполняя приказ одержимого. Время давно уже перевалило за полночь, но Ахину и командирам крохотной армии Тьмы предстоит сделать еще очень многое. В конце концов, плана нападения на Камиен до сих пор нет, если не считать пару отчаянных идей.

– Надо бы и нам идти, – заметил Диолай.

– Верно.

Ахин встал с крыльца и подошел к Трехрукому, который почему-то до сих пор не закончил свою работу. Однако, приблизившись, одержимый увидел, что могила Аели закопана, а оживший мертвец методично повторяет одно и то же движение, размахивая пустой лопатой.

– И все-таки ты не питался…

– Что такое? – спросил подошедший Диолай.

Одержимый забрал у нежити лопату, с хрустом разжав иссохшие пальцы. Но Трехрукий все равно двигался так, будто бы продолжал копать.

– Он сгнил.

– Как сгнил? – опешил сонзера. – Умер? Он мертв? Ну, то есть… совсем мертв?

– Совсем.

– Да что ж это за день-то такой?! – Диолай в сердцах ударил кулаком воздух. – Проклятье… Надо Перевернутого позвать.

Он вышел из сада, оставив одержимого наедине с Трехруким. Однако пока Ахин думал, как остановить бессмысленные движения мертвеца, сонзера вернулся.

– Там это…

– Что?

– Пойдем покажу, – вздохнул Диолай.

Ахин подошел к крыльцу дома знахарки. Перевернутый неподвижно стоял неподалеку, глядя остекленевшими глазами на столбы дыма. Он не сдвинулся с места ни на шаг с того самого момента, как произнес последние слова. К своему стыду, одержимый признал, что даже перестал его замечать. Обычная безжизненная фигура. Пожалуй, слишком безжизненная…

– Перевернутый? – окликнул Ахин, уже догадавшись, что произошло.

– Он не слышит. Смотри.

Сонзера подошел к ожившему мертвецу и слегка толкнул его. Перевернутый плашмя упал на землю, не изменив положения тела. Подслеповатый взгляд уперся в небо, на застывшем лице не дрогнула ни одна мышца, и лишь аккуратная прическа из остатков волос рассыпалась отдельными жидкими прядями.

– Вслед за сородичем, что ли, отправился? – прокряхтел Диолай, поднимая труп на ноги. – Не буду притворяться, что эти ребята мне нравились. Но нести потери на ровном месте… Да и твой мешок теперь снова мне придется таскать.

– Он сгнил, вспомнив свою жизнь. По моей вине, – Ахин потер вспыхнувшие сухой болью глаза. – Отведи… То есть отнеси Перевернутого в дом.

И вернулся в сад. Трехрукий по-прежнему размахивал руками, повторяя последнее движение осознанного существования. Ухватив мертвеца за подмышки, Ахин потащил его в жилище знахарки.

Сонзера и одержимый оставили дважды умерших покойников посреди лаборатории. Перебрав несколько банок, они нашли какую-то жидкость, которая своим едким запахом походила на заправку для светильников. Ахин расплескал ее повсюду и выбил кресалом искру. Изголодавшееся пламя расползлось по сухим доскам, взвиваясь к потолку и слизывая сухие пучки трав, разлетающихся легким пеплом и ароматным дымом.

Диолай торопливо покинул горящий дом Илакаи. Ахин бросил последний взгляд на две человеческие фигуры, стремительно обращающиеся в прах, и последовал за сонзера.

Они пошли к утесам. А за их спинами догорал огромный погребальный костер. Свет огня выхватывал из ночной темноты сад. Там, среди диковинных цветов, нашли свое последнее пристанище знахарка Илакая и ее юная ученица Аели. Два небольших холмика земли.

Ахин ничего не чувствовал. Не мог и не хотел. Смерть подруги стала последней каплей – чаша его здравомыслия переполнена тьмой. Это конец. И новое начало. Опять.

Глава 17: Во Тьму

Ферот вскочил с постели, выхватив из-под подушки белый клинок. Спустя мгновение он вспомнил, что находится в своих личных покоях в Цитадели, где ему позволили остаться, несмотря на своеобразное разжалование, а еще через мгновение атлан осознал, что разбудивший его звук был стуком в дверь.

– Одну минуту! – хрипло выкрикнул Ферот, торопливо одеваясь.

«Все же кардинал решил избавиться от меня? Нет, это вряд ли. Я нужен ему для особого случая. Например, чтобы устроить показательное наказание для демонстрации равного отношения ко всем созданиям Света. Так укрепляется авторитет справедливого лидера… Но сейчас в этом нет необходимости. И вряд ли пришедшие арестовывать меня клирики стали бы стучаться. Тогда кто бы это мог быть?»

Епископ – официально Ферота никто не лишал данного статуса – посмотрелся в огромное зеркало. Белый легкий кафтан, белая рубашка, белые штаны, белые сапоги из мягкой кожи.

– Слишком много белого, – пробормотал атлан, раздраженно бросив на кровать белоснежные перчатки.

И привычным движением нацепил на себя перевязь с мечом. Пока клинок из атланской стали при нем, Ферот чувствует себя относительно свободным. Пусть и опальный, но он все же епископ, и его былых заслуг перед страной никто не отменял. Пока что.

Стук повторился.

– Иду!

Ферот вышел из спальни в кабинет и посмотрел в окно. На востоке уже побледнело небо, готовящееся омыть мир кровавым рассветом. Представив его, атлан подумал, что ночью кто-то умер. А утро, день и вечер принесут с собой лишь новые смерти. Но чему тут удивляться? Так было и так будет. Вокруг постоянно обрываются жизни, однако никто из созданий Света не желает этого замечать, проживая свой спокойный и упорядоченный век. А порождения Тьмы видят мир таким, какой он есть на самом деле…

«И вот я проснулся с хорошим настроением», – угрюмо усмехнулся епископ, подойдя к небольшому чайному столику с винным кувшином и бокалами. Отпив немного вина, он прополоскал им рот, поморщился, когда от дорогой кисели свело зубы, и проглотил. Остался едкий привкус, но это все же лучше, чем дышать на гостей перегаром. Надо ведь хотя бы притвориться, что он занимается самосовершенствованием, а не саморазрушением.

Наконец дойдя до входа в кабинет, Ферот толкнул незапертую дверь.

– А ты не спешил, – фыркнул Эберн, без спроса протиснувшись в покои атлана.

– Я никого не ждал, – ответил епископ. Честно говоря, гатляур был его первым посетителем с момента возвращения в Цитадель, если не считать безмолвных слуг с осуждающими и презрительными взглядами.

Эмиссар поморщился, глядя на беспорядок в кабинете бывшего коменданта Темного квартала: разбросанные по столу книги, открытые дверцы шкафов, винные пятна на полу и пустые бутылки, чьи силуэты угадывались в тенях на тяжелых шторах. Вроде бы и ничего особенного, но только не по атланским меркам.

– Не рановато? – брезгливо скривился Эберн, красноречивым жестом дав понять, что он говорит о вони изо рта атлана.

– Я пробовал читать, – пожал плечами Ферот, прикрыв дверь. – Но все написанное в наших книгах как-то не умещается в моей голове с тем, что я лично видел, и с тем, что понял. А вот вино умещается.

Выход из зоны комфорта действительно неслабо перетряхнул его рассудок. Быть может, сомнения епископа носили временный характер, и когда-нибудь он сможет вернуться на службу, восстановив непоколебимую веру в идеалы Света, пусть ради этого и придется перешагнуть через себя. Но сейчас Ферот не готов жить по-прежнему.

Однако чего мог достичь опальный атлан, подвергающий сомнению доктрины Света, на которых основана Атланская империя? У него не осталось ни друзей, ни союзников, ни даже единомышленников. Складывалось впечатление, будто бы не только Цитадель отвергала его, но и весь озаренный мир пытался как-то избавиться от нелепой ошибки, в которую превратил себя Ферот.

«Или я все же не один?» – епископ внимательно посмотрел на гатляура, безразлично перелистывающего страницы какой-то книги на столе.

– Эберн, меня сняли с должности коменданта Темного квартала, если ты не знал, – осторожно начал Ферот. – Так что вряд ли я могу чем-то помочь эмиссару гатляурской общины.

– Я больше не эмиссар, – небрежно отмахнулся Эберн. – Абелар скончался, пока мы гонялись за одержимым. Чахотка. Да, представь себе, иногда живые существа умирают от болезни или старости, а не из-за того, что этого захотел кто-то другой.

– Сожалею.

– В общем, меня избрали новым главой Торговой палаты.

– Значит, тебя можно поздравить? – Ферот подошел к чайному столику, взял два бокала и налил в них вино.

– Лучше не надо.

Бокалы тихо звякнули, вернувшись на поднос.

– Понимаю, – кивнул епископ. – Прости.

Эберн неопределенно повел плечом, отвернулся и подошел к окну.

– Мы покидаем Камиен, – произнес он, стукнув когтем по стеклу.

– Ты все-таки решил увести гатляуров… – вздохнул Ферот. – Без вас Атланская империя уже не будет прежней.

– Община согласилась с моим предложением. Мы избрали собственный путь. Вернемся к началу, но не будем отказываться от приобретенного опыта. Я считаю, что это правильно.

– Кажется, вы говорите, что благополучие общины превыше всего, – припомнил атлан. – А ты уверен, что так для вас будет лучше?

– Я знаю, как будет хуже, – сверкнул глазами Эберн. – И потому поступаю иначе.

Хмыкнув, Ферот вернулся к столику и одним махом осушил бокал с вином.

– Так зачем же ты пришел ко мне, Эберн?

– Чтобы помочь. Знаешь, ты мне не так омерзителен, как остальные бледнорожие высокомерные кретины, – нехотя признался гатляур. – У тебя уникальное видение сложившейся в стране ситуации. Словом, я решил, что если помогу тебе, то помогу и общине. Ведь мы покидаем Камиен, а не мир.

– Хочешь, чтобы я изменил мир? – усмехнулся епископ. – Ну да, ну да…

– Относись к этому как хочешь. Но я знаю, что в твоей подпитой башке водятся подобные мысли. Поэтому я кое-что расскажу тебе, кое о чем напомню, а кое до чего ты сам додумаешься, – Эберн снова задумчиво постучал когтями по стеклу. – Буду честен. Я хотел бы предложить нечто большее – отдать в твое распоряжение гатляурскую гвардию, например. Но не могу, потому что сомневаюсь в твоем успехе. Рисковать жизнями членов общины я не собираюсь.

«И все-таки я один», – Ферот осушил второй бокал.

– Что ж, и на этом спасибо, – епископ взялся за кувшин, но, немного подумав, поставил его на место. – Я слушаю.

– Знаешь, что происходит в Камиене?

– Нет. Я не выходил из своих покоев уже… давно.

– В Темном квартале подавляют восстание.

– Восстание? – изумленно переспросил Ферот. – Началось восстание?

– Еще нет, – помотал головой Эберн. – Но нынешний комендант решил подавить восстание до того, как оно начнется. Потому что сейчас риск возникновения беспорядков крайне велик. Превентивная мера.

– Почему именно сейчас? – епископ подошел к окну и внимательно посмотрел на панораму города, как будто причина могла скрываться где-то в переплетении улиц. – Есть какие-то вести об одержимом?

– Именно. Вчера Ахин перебил население Бирна и дотла спалил весь городок. Сегодня он направится к Камиену, ибо другого пути для него уже не существует. Так что комендант Онкан принял решение лишить одержимого возможной поддержки изнутри столицы. Большинство будет убито, а остальные побоятся даже высунуться из своей помойки, – гатляур покосился на Ферота: – Знакомая стратегия?

– Лучше, чем хотелось бы. Онкан хорошо усвоил мои уроки, – поежился атлан. – Подожди, слишком много новостей за раз… И эта резня в ответ на резню…

– Нельзя проявлять снисходительность к порождениям зла! – громогласно произнес Эберн, подражая голосом атланскому неторопливому говору. – Вроде так у вас принято говорить.

– Также у нас принято говорить о доброте, понимании и милостивом жесте Повелителя, который даровал темным созданиям шанс на искупление вины, – помрачнел Ферот. – Но, судя по всему, священное учение Света не так уж и сложно переписать.

– Тебе виднее.

– А еще, если уж говорить о рациональности мер Онкана, убийство стольких рабов приведет к тому, что Камиен лишится большей части рабочей силы, – заключил епископ.

– О, вот здесь-то и начинается самое интересное, – кошачья мордочка бывшего эмиссара растянулась в самодовольной улыбке. – Торговые связи и в самом деле работают ничуть не хуже шпионских сетей. Пожалуй, покинув Камиен, я буду скучать по этому чувству всезнания, когда ты пребываешь в курсе практически всего происходящего вокруг.

Ферот потер пальцами виски, где как будто образовались плотные комки, стянутые между собой медленно раскаляющейся проволокой. Ему было слишком хорошо знакомо это ощущение – оно предвещало скорую головную боль. К сожалению, в последнее время любые попытки в чем-либо разобраться оканчивались для епископа именно так. Выход прост – надо пить. Много пить.

– Согласен, мне тоже есть куда спешить, – посерьезнел Эберн, не совсем верно истолковав выражение лица атлана, отражающегося в стекле. – Я узнал, что в ваших верхах подумывают избавиться от темных рабов. В скором будущем.

– Что? – Ферот не сразу осознал смысл произнесенных гатляуром слов. – То есть как? Освободить рабов?

– Истребить.

– Всех?

– Да, всех, – подтвердил Эберн и, наконец отвернувшись от окна, посмотрел в глаза епископа. – Цвет вашей атланской нации, наделенный наилучшими добродетелями Света, решил перебить всех порождений Тьмы.

– Но зачем? – Ферот поморщился, вылавливая догадки в приливах головной боли. – Какой в этом смысл?

– Ну, дескать, темные рабы все равно трудятся нехотя и вяло. Мол, от этих ничтожеств не чувствуется никакой отдачи и благодарности за предоставленную возможность искупить грехи своего рода. Они занимают слишком много места, их труд неэффективен, да и в целом Свету противно само существование порождений Тьмы. Такая вот логика.

– А как же…

– Да очень просто, – опередил его вопрос Эберн. – Их место займут люди. И в будущем эти бестолковые, но очень активно размножающиеся существа будут обязаны работать на высшие светлые расы.

– То есть атланы собираются сделать из людей, из созданий Света… рабов?