Помраченный Свет

Епископ узнал это место – переход, ведущий от самого большого атланского сада к резиденции кардинала. Естественно, они не проходили ни лестниц, ни открытых галерей, ни каких-либо залов и даже никуда не сворачивали. Раньше Ферот почти не обращал внимания на подобные вещи, но сейчас, когда ему пришлось чуть ли не бегом догонять неспешно идущего Иустина, он понял – Цитадель действительно не рада вернувшемуся атлану.

Дав кратковременную жизнь оглушительному эху шагов, кардинал провел епископа по огромному залу с четырьмя дверьми. Клирик, стоящий у входа в резиденцию, торопливо отошел в сторону и почтительно поклонился, пропуская фактического правителя Атланской империи. Ферот же удостоился лишь подозрительного взгляда.

– Люблю беседовать на свежем воздухе, – улыбнулся Иустин, обходя длинный стол посреди кабинета. – Думается легче.

Ферот кивнул. Ему довелось некоторое время провести на свежем воздухе. И думалось там действительно легко. Правда, самому епископу от этого становилось только хуже.

Они вышли на увитый цветами балкон. Здесь мало что поменялось. Те же лозы, те же яркие лепестки и сочные листья, тот же прохладный ветерок, тот же Камиен внизу… то же пятно Темного квартала вдалеке. Однако теперь Ферот все видел иначе. В чем именно заключалась разница – неизвестно. Но определенно иначе.

– Вас что-то беспокоит, – мягко начал Иустин, пройдясь кончиками пальцев по цветам.

«Я так сильно желал поговорить с ним, чтобы он развеял мои сомнения, объяснил, что со мной происходит, и наставил на верный путь, – Ферот посмотрел вниз, на ровный круг площади перед Цитаделью. Ни обугленных костей, ни пепла, ни копоти на камнях. – Но ведь я и так прекрасно знаю, что он мне скажет. Похоже, не такого собеседника я искал…»

– Я просто устал, – епископ предпринял слабую попытку улыбнуться. – И мне очень неловко отнимать у вас бесценное время. Позвольте…

Ферот поклонился и отступил назад, собираясь повернуться и как можно быстрее покинуть резиденцию кардинала.

– Останьтесь, – твердо, но дружелюбно произнес Иустин, смазав границу между просьбой и приказом. – Я не могу отпустить вас в таком состоянии.

Пришлось вернуться на балкон.

– Я запутался, – выдохнул Ферот.

– И в чем же?

– К сожалению, не знаю, – епископ зажмурил нервно дернувшийся глаз. – Ведь я же запутался.

– Надо с чего-то начать, – Иустин оперся локтем на высокие перила, приняв почти до неприличия расслабленную позу. – Решение проблемы всегда находится рядом с ее причиной. Так какова же причина?

– Я много думал…

– Похвально.

– Я думал о добре и зле. О нашем отношении к Свету и Тьме. О мотивах одержимого Ахина. О том, что заставило его и многих других порождений Тьмы выступить против нас, против озаренного Светом миропорядка.

– Любопытно, – кардинал приподнял бровь, задумчиво поглаживая подбородок. – И к каким же выводам вы пришли, рассуждая на данные темы?

– Мне стало казаться, что иногда мы поступаем… не совсем правильно.

«Мне стало так казаться?» – удивился епископ, услышав свои слова. И он еще больше удивился, когда ответил себе: «Да».

– Вы о том, как мы обращаемся с отродьями зла? – уточнил Иустин.

– Именно. С момента окончания Вечной войны многое изменилось, но не наше отношение к ним. Доктрина отражает видение прошлого, но не настоящего. А мир стал другим. Как и создания Света с порождениями Тьмы.

«Что я такое говорю?! Хватит! Молчи. Довольно ереси… Прекрати, пожалуйста».

– Вы сами сказали, что решение проблемы всегда находится рядом с ее причиной, – продолжил Ферот, искренне не понимая, почему он не прислушивается к внутреннему голосу, пытающемуся вразумить его.

– Так и есть.

– Одна из наших насущных проблем – волнения среди порождений Тьмы. Они измучены, озлоблены и, как оказалось, способны взбунтоваться в любой момент, если среди них появится некий авторитетный лидер.

– Допустим, – прищурился кардинал.

– Но разве не наше отношение к ним стало причиной их обиды и гнева? Да, именно оно. А раз такова причина, то и решение проблемы заключается в…

– Они – зло, – перебил епископа Иустин, выпрямившись и сложив руки за спиной. На балконе стало ощутимо прохладнее. – К ним нельзя проявлять снисходительность. Повелитель был и без того чрезмерно великодушен, позволив омерзительным темным тварям жить и работать в бесконечной, но, увы, напрасной попытке искупить свои грехи. Ибо нет им прощения.

– Вечная война закончилась давным-давно, – голос Ферота дрогнул. Епископ не знал, почему он продолжает спорить с тем, кто является гарантом идеалов Света, но почему-то уже не мог остановиться. – Настали иные времена. Разве должны нынешние порождения Тьмы отвечать за преступления предков?

– Их природа – суть чистое зло, – слова кардинала прозвучали холодно и твердо, словно они были отлиты из знаменитой атланской белой стали. – Ослабь оковы смиренному рабу – он будет тебе благодарен. Повернешься к нему спиной – он бросит в тебя камень. Быть может, иные времена и настали, – его взгляд скользнул по панораме столицы и застыл на пятне Темного квартала: – Но отродья зла остались прежними.

– Потому что мы даже не пытались их изменить. Разве мы, озаренный народ, не должны поделиться светлой истиной со всеми, кто блуждает в тени? Почему мы до сих пор не донесли ее до тех, кто в ней нуждается?

– Можно объяснить крысе, как летают птицы. Но крыса от этого не воспарит, – черты лица Иустина стали еще жестче. – Зато она узнает, что птицы иногда спускаются на землю. И обязательно воспользуется этим знанием, когда будет голодна.

Ферот нахмурился. Кардинал прав. По-атлански прав. Но у истины несколько граней, которые никогда не пересекаются, однако так или иначе сходятся в углах компромиссов.

– Я не помню такого, чтобы Свет учил нас быть жестокими к страждущим.

Увы, истина Иустина представляла собой фигуру, состоящую лишь из одной линии.

– Нельзя проявлять сострадание к злу, – повторил кардинал.

«Я еще жив и свободен, – вдруг понял Ферот, подозрительно посмотрев на него. – Чего же он ждет? Хочет еще что-то услышать от меня? Ладно, раз ему так интересно мнение сумасшедшего еретика…»

– Порой зло исходит от созданий Света, – набравшись решимости, заявил епископ.

– Коли оно направлено против Тьмы, то сие не зло есть, а праведный гнев и священное рвение, – невозмутимо возразил Иустин. – Правосудие Света жестоко, но справедливо.

– Мы просто называем одно и то же разными именами, – покачал головой Ферот. – И почему это справедливо?

– Потому что добро всегда побеждает зло. Таков столп озаренного Светом мира.

– В чем же тут справедливость?

– В Свете и добре, воплощенном в нем.

– И если создания Света творят злодеяния, то они все равно следуют заветам добра? Поступают по справедливости?

– Благие намерения ведут к благому исходу, – улыбнулся Иустин. – Метод – всего лишь путь, который должен быть пройден и забыт.

Кардинала вновь окутала иллюзорная пелена расслабленной неги. Он смотрел на Ферота наполовину прикрытыми глазами, мягко поблескивающими чувством собственного превосходства. Стало понятно, почему за епископом еще не пришли вооруженные клирики – Иустин видел перед собой не опасного еретика, а всего лишь запутавшееся глупое дитя. Впрочем, в определенный момент Ферот едва не переступил черту. Но не переступил же.

– Насилие и унижение – таковы методы Света? – еле ворочая непослушным языком, пробормотал епископ.

Усталость внезапно навалились на него. Как всегда, когда он чувствовал неизбежное поражение.

– И подобный вопрос мне задает бывший комендант Темного квартала? – рассмеялся Иустин. – Уж кому-кому, а вам-то это должно быть известно лучше многих.

– Бывший? – опешил Ферот.

– Мы же уведомили вас. На совете.

– Я, наверное, отвлекся…

– На должность коменданта Темного квартала назначен Онкан.

– Клирик Онкан? Мой ассистент?

– Епископ Онкан, – поправил Иустин. – Понимаю ваше удивление. Он слишком молод, да. Зато энергичен, сообразителен, надежен и прекрасно справляется со своей работой. Когда мы поняли, что ваше отсутствие может затянуться, совет принял решение во внеочередном порядке назначить нового коменданта Темного квартала. Сами знаете, ситуация была непростая, нам пришлось так поступить.

– Да, – ссутулившись, вяло кивнул Ферот. – Понятно.

– А вам надо хорошенько отдохнуть, – кардинал с дружелюбной улыбкой приобнял его за плечи и неторопливо повел по кабинету к выходу. – Я рад, что нам удалось побеседовать на эту непростую тему. Поверьте, когда я был в вашем возрасте, я и сам порой испытывал некоторые сомнения. Но свет мудрости моих наставников всегда развеивал тень, как бы глубоко она ни закрадывалась в душу. Надеюсь, и я смог вам помочь.

«Я лишь осознал, что заблуждался еще сильнее, чем полагал изначально… Причем задолго до того, как отправился в погоню за одержимым».

– Да. Конечно. Благодарю вас, – епископ неуверенно улыбнулся в ответ. – Но чем же я теперь буду заниматься?

– В первую очередь займитесь собой, – посоветовал Иустин. – Приведите себя в порядок, отвлекитесь, наберитесь сил. Вы проделали большую работу, хоть ее, к сожалению, трудно назвать успешной. Но лишь ступив на тропу неудач, мы понимаем, где пролегает верный путь.

«И как далеко надо пройти по этим тропам, чтобы все создания Света нашли верный путь?..»

– Атлан с вашим опытом, знаниями и… неординарным мышлением никогда не останется без дела, – продолжил кардинал, подведя Ферота к дверям резиденции. – Посвятите свободное время чтению, духовному самосовершенствованию и познанию сути доктрины Света. Я уверен, что вам предначертаны великие свершения. И вы должны быть к ним готовы. Как знать, быть может, вам суждено стать самым молодым архиепископом за всю историю Атланской империи. Или даже кардиналом, м?.. – Иустин приоткрыл дверь и посмотрел прямо в глаза епископа, заставив того непроизвольно содрогнуться под холодным властным взглядом: – Из любых сомнений имеется два выхода. Не ошибитесь.

– Не ошибусь, – заверил Ферот, потерев пальцами нервно подрагивающее веко. Епископ шагнул за порог и обернулся: – Я еще хотел спросить…

– Да?

– О сущности Света.

– Я слушаю, – кивнул Иустин.

– Она… кхм… может быть уничтожена?

– Вам определенно следует отдохнуть, – вздохнул кардинал, состроив мину, преисполненную искренним беспокойством и заботой. От образа могущественного правителя не осталось и следа, но Ферот прекрасно знал, что скрывается за напускной рассеянностью и вальяжностью. – Какие странные мысли приходят вам в голову.

– Так может или нет? – поморщился епископ, почувствовав, как витающая в воздухе фальшь вгрызлась в виски и растеклась по голове привычной ветвистой болью.

– Нет, – улыбнулся Иустин. – Сущность Света вездесуща и неуязвима.

Ферот хотел верить ему. Очень хотел.

– И в самом деле, чего это я… – епископ разочарованно хмыкнул, опустил взгляд и угрюмо побрел по огромному залу с четырьмя дверьми. – Вездесуща и неуязвима. Как же иначе?..

«Из любых сомнений есть два выхода, да? – эхо шагов врезалось в сознание Ферота, проталкивая мысли сквозь сетку боли. – Кардинал Иустин показал мне первый выход. Я смогу вернуться к прежней жизни, достичь новых высот, стать достойным атланом, на которого равнялись бы все создания Света. Нужно лишь вновь поверить в рукотворную истину и справедливость абсурдного правосудия победителей. М-да… А второй выход…»

Он встал посреди коридора, прислушиваясь к тишине и всматриваясь в пустоту. Ферот услышал и увидел вопрос.

«А какой он – второй выход?»

Но ответа не было.

Глава 16: Тщета

Ахин остановился у сада знахарки Бирна и улыбнулся, посмотрев на прополотые грядки со странными растениями и ровные клумбы с экзотическими цветами. Увы, все приведено в порядок лишь где-то на четверть – остальной сад до сих пор утопает в высокой траве. Видимо, Аели еще не может управиться со всем сразу. Наверняка большую часть времени она проводит с Илакаей, заботясь о парализованной старушке и обучаясь знахарскому делу. К сожалению, учиться ей, скорее всего, приходится на слух – саалея не очень хорошо читает, да и вряд ли поняла бы что-то из толстых ботанических и медицинских трактатов без должной подготовки.

– Смотри-ка, наша красотка-то уже вовсю хозяйничает здесь, – хмыкнул Диолай, усевшись на землю рядом с хлипкой оградой.

Трехрукий прерывистыми движениями подошел к нему, подволакивая одну ногу, и застыл, уставившись остекленевшим взглядом на какой-то желтый цветок.

– Бывшая проститутка из числа темных рабов становится лекарем у созданий Света, – медленно произнес оживший мертвец. – Воистину неправы те, кто утверждают, что в нашем мире невозможны перемены.

Он говорил с натугой, плохо замаскированным хрипом и фальшивыми интонациями. Ему явно очень плохо. Насколько вообще может быть плохо трупу.

– Она справляется со своей новой ролью, – улыбка соскользнула с лица Ахина. Он внимательно посмотрел на северо-восток, как будто хотел увидеть Камиен прямо сквозь утесы: – Значит, справимся и мы.

– Прополоть сад и прополоть весь мир – немного разные вещи, – заметил Диолай.

– Но ведь мы не делаем это в одиночку.

– Ну да, – сонзера вытянул шею, заглядывая одержимому за спину. – Нам помогают опытные садоводы.

Турогруг и его демоны стояли неподалеку, подозрительно озираясь и раздраженно почесываясь. Покинув Пустоши, кочевники до сих пор не смогли привыкнуть к непривычной влажности, траве под ногами, неровному ландшафту и давящим со всех сторон деревьям, холмам, утесам, домам. Они с рождения видели вокруг себя лишь однообразное полотно бесплодной земли, пустое желтое небо и размытую линию горизонта между ними. Теперь же им стало слишком тесно, мокро и душно. И их это злило. Очень сильно злило.

«Ничего, пусть потерпят до Камиена. Уж там-то они избавятся от излишков злобы».

Ахин привел демонов в долину Бирна поздним вечером. Крестьяне уже ушли из полей, но одержимый, в принципе, не беспокоился, что их может кто-то заметить. Завтра порождения Тьмы нападут на столицу Атланской империи – к этому факту нечего добавить и от него нечего отнять.

Разумеется, правители мира сего догадываются о его планах. И если небольшая армия Ахина до сих пор не столкнулась со всей военной мощью атланов, то либо создания Света все еще не считают его хоть сколько-нибудь серьезной угрозой, либо решили сконцентрироваться на обороне Камиена.

И вот одержимый стоит перед домом знахарки Илакаи, приютившей Аели, а мысли витают где-то у порога нового мира, за который предстоит шагнуть уже завтра. Страшно? Нет. Хотя стоило бы бояться, ведь Ахин понятия не имеет, как пробиться через городские ворота, как пройти через весь город, как одолеть элитные войска из центральных столичных казарм, как задержать гатляурскую гвардию, как ворваться в квартал фей, как войти в святилище и как уничтожить сущность Света.

Словом, план нападения на Камиен пока что выглядит слегка недоработанным. Нет, не слегка. Сильно недоработанным. Очень сильно… Откровенно говоря, он практически безнадежен.

В общем, одержимому, командирам нежити, Диолаю – куда же без него? – и Турогругу предстоит провести долгую ночь, обсуждая штурм столицы. Бывший раб ростовщической конторы, кладбищенские работники, незадачливый бандит и вождь кочевников, который никогда не видел каменных стен, – военный совет представлялся весьма многообещающим.

Но сначала Ахин должен увидеть Аели. Возможно, в последний раз.

– Подождите меня тут, – одержимый со скрипом отворил дверь приземистого домика знахарки. – Я быстро.

– Не торопись, – насупился Диолай. – Мы тут всего лишь воевать собрались, так что можешь там со своей кралей миловаться. Нам спешить некуда, Камиен от нас не убежит.

– Зависть никого не красит, – заметил Трехрукий, продолжая разглядывать желтые цветы.

– Я не завидую! – огрызнулся сонзера. – Но согласись, что для поднятия боевого духа нам бы всем не помешало…

– От чувств дух истинного воина гниет! – раздраженно проревел Турогруг, яростно расчесывая когтями зудящую кожу. – Зов плоти ослабляет тело!

Разумеется, по толпе демонов пробежала волна одобрительного рыка.

– Да? – хмыкнул Диолай, кивнув в сторону распахнутой двери: – Что же ты его не остановил? Подгниет ведь ненароком и ослабнет.

– Он не воин, – вождь кочевников пожал широченными плечами. – Он лидер.

– Ну да, конечно.

Тем временем Ахин уже прошел в комнату знахарки, откинув потрепанную занавеску. Илакая еще не спала. Старушка лежала на кровати и смотрела в потолок, не заметив гостя. В доме вполне ожидаемо стоял густой терпкий аромат трав с какой-то непонятной примесью.

«Что-то наша старательная ученица не то наварила», – поморщился одержимый.

– Бабуль, это я, Ахин, – он подошел к кровати. – А где Аели? Ушла куда-то?

«Может, оно и к лучшему. Пережить еще одно расставание, зная, что… что…»

– Бабуля?

Илакая определенно не спала. Она мертва.

– Аели… – пробормотал Ахин, взволнованно озираясь по сторонам.

Должно быть, старушке стало плохо, и она послала саалею за помощью. Но куда? В Бирн? И кто там может чем-то помочь умирающему человеку? Нет, что-то тут не сходится…

Одержимый дотронулся дрожащей рукой до лица знахарки. Холодное и твердое. Он отогнул край одеяла. Истощенное тело пожилой женщины было покрыто трупными пятнами и, судя по всему, уже пару дней как начало разлагаться. Природа странного запаха стала очевидна.

«Илакая умерла давно. Но где все это время была Аели?»

Судорожно выдохнув, Ахин отступил от кровати. Ледяная тьма расползалась по его телу, рождаясь в глубине трепещущей души. Вернулось полузабытое мерзкое ощущение, будто бы кожа, все еще сохраняющая остатки тепла, вот-вот отделится от холодной плоти.

«Где Аели? Где она?!»

Полумрак жилища знахарки медленно подползал к юноше короткими приливами и вновь возвращался на место, унося с собой частичку одержимого. Темный дух уже все знал. Он говорил с собой и слушал себя. Он надеялся на ложь. Он понимал, что надежды напрасны. Он слышал истину, чувствовал ее. Но истина ведь бывает и ложной. Сейчас она обязана быть ложной!

– Где?.. – прохрипел Ахин и, держась за стены, вернулся в лабораторию.

Он подошел к люку в подвал, едва контролируя тело. Если расслабиться хоть на мгновение, то бушующая внутри него тьма вырвется наружу, разрывая мышцы, ломая кости и выворачивая суставы. Стиснутые зубы скрипели, бесчувственные пальцы издавали отвратительный хруст при малейшем движении, голова непроизвольно дергалась, обдавая шею и позвоночник острыми пульсациями боли.

Одержимый спустился в подвал. То же полупустое помещение, та же стенка из бочек, та же сухая темнота, слегка разбавленная тусклым светом из-за угла. Изменился только запах. Теперь здесь пахло не травами, а вином, потом и кровью.

– Проклятье… Зачем ты это сделал?

– Она сама виновата!

Ахин слышал эти голоса раньше. Нет, не сам он, а тени подвала, которые стали частью темного духа. И теперь одержимый смог разобрать их зловещий шепот, повествующий обо всем: что было, что есть и что будет.

– Ты больной кретин… – вздох. – Штаны-то хотя бы надень.

Третий голос. Ахин сделал шаг вперед, с трудом отлепив ногу от пола. Он шел к краю стенки из бочек. За его спиной пошевелилась темнота, повторяя движения своего нового хозяина.

– Я просто увлекся. Не вини меня! Кадишка никогда не позволит мне сделать с ней нечто подобное.

– Еще бы…

– Нормальному человеку даже в голову не придет вытворять такое.

– А сами-то?

– Все в пределах разумного, – смешок. – Относительно.

Ахин сделал еще шаг. Голова снова дернулась, едва не свернув ему шею. По телу растеклась боль, но он даже не заметил ее, пока она не вышла темным фантомом вперед, опережая одержимого. И мрак сразу вдавил ее обратно. Боль вернулась, став сильнее, чем прежде.

– Надо было с ней помягче.

– Помягче? Со шлюхой? – плевок. – С какой стати?

– А с такой! Думаешь, она тут только для тебя?

– Да ладно тебе.

– Не ладно! Посмотри на нее! – глухой удар. – У какого нормального мужика появится желание, глядя на такое?

– А какая красивая была…

Следующий шаг. Наверное. Ахин не осознавал своих действий, его толкала вперед тьма. Никаких мыслей, никаких желаний. Цель предельно проста и понятна – завернуть за угол. Ничего лишнего. Ничего.

– Вы так говорите, будто бы только я виноват.

– А кто еще?

– Да все! Половина Бирна тут побывала!

– Так ты же всем и разболтал.

– Но…

– И не ты ли ее сейчас придушил?

– Ну…

– Выходит, ты виноват, – вздох. – А нам бы она еще послужила.

Вроде бы Ахин сделал еще один шаг. Во всяком случае, конец стенки из бочек приблизился. Одержимый не хотел видеть то, что находится за углом. Ему ведь и так все известно, зачем тьма ведет его, толкает, тащит за собой? Надо просто повернуться, уйти и забыть. Но он не мог. И уже не сможет никогда.

– Послужила бы, но недолго.

– Думаешь, этот хмырь скоро вернется?

– Не знаю. Может, он вообще не вернется.

– Вестей о том, что его поймали, пока еще не было. Значит, будем считать, что вернется.

– Будем надеяться.

– Да, надеяться. Деньги сами себя не выплатят.

– И трупы из пещер без него не уйдут.

– Это тоже, ага.

– К слову, о трупах, – еще один глухой удар. – Что с ней делать будем?

– Ну, пока еще теплая…

– Эй, хорош уже!

– Да я быстро.

Ахин остановился у угла. Остался один шаг. Последний. Уже не тьма ведет его. Он сам стал Тьмой.

– Я вроде как тоже созрел. Она даже мертвая получше моей женки будет.

– Ладно… Ну а потом? Как и планировали?

– Да, сожжем эту халупу.

– А что там со старухой?

– Вспомнил тоже…

– Она сдохла. Уже неделю как.

– А одержимый точно ничего не заподозрит?

– С каких это пор ты начал беспокоиться о последствиях?

– Не заподозрит. Видел там, наверху, всякие горелки-поджигалки? А тут неопытная знахарка взялась за дело… то-се, туда-сюда… надышалась ядовитыми парами, потеряла сознание, устроила пожар. Сама погорела, да еще и парализованную старушку спалила, – смех. – Такая трагедия.

– Ну да.

– Илакаю жалко. Нормальная бабка была. Помогала нам.

– Ты ее видел? Она уже давно не жилец.

– И то верно.

Шаг.

Ахин медленно повернулся. В глаза ударил тусклый свет лампы, отпечатав в памяти одержимого кошмарную картину, многие детали которой его рассудок попросту отказался воспринимать. Там было многое: бочки, банки, мешки, пучки сушеных трав, пустые бутылки и осколки стекла, лужи на полу, три здоровенных мужика – сыновья старосты…

Ничего этого Ахин не видел.

Обрывки простого платья, скомканные и запятнанные кровью. Крепкие узлы веревок. Скрюченные пальцы и посиневшие передавленные кисти рук. Запястья и голени, стертые до мяса под тугими путами. Одна нога неестественно вывернута вбок. Темные синяки на светлой коже. Царапины, ожоги и ссадины на исхудавшем теле. Следы от укусов на груди, на тонкой шее. Безвольно завалившаяся на вывихнутое плечо голова. Разбитые губы, сломанный нос, кровоподтек вокруг глаза, неаккуратно надрезанный сбоку, чтобы спала опухоль, уродующая некогда прекрасное лицо. Спутанные зеленоватые волосы, слипшиеся от пота, грязи и…

Аели. Изнасилованная, изувеченная, мертвая Аели.

Больше Ахин не видел ничего.

Зато он чувствовал. Четырехкратно чувствовал.

Одержимый все помнит. Он помнит, как саалея пришла к его отцу, Орину, чтобы попросить о помощи. Она хотела починить ворот на колодце и выбросить ящики с испортившимися ингредиентами, которые ей даже с места не сдвинуть. Ахин тогда сам вызвался ей помочь. Он пошел с ней в дом знахарки. Саалея раздавала указания, говорила, что и как надо сделать, ходила по лаборатории, наклонялась, показывая на мешки и коробы, вставала на четвереньки…

Такая соблазнительная. Она совсем не похожа на деревенских девушек Бирна. Изящная, красивая, стройная, с гладкой кожей и прекрасными волосами с зеленоватым отливом. А этот взгляд слегка раскосых глаз… Как необычно.

Ахин захотел ее. Здесь и сейчас. Она же была проституткой, чего ей стоит? Он подошел и запустил руки под подол простенького платья, которое саалея, видимо, нашла среди тряпья старухи.

Толчок, пощечина. Больно. Почему она сопротивляется? Так привязалась к поганому одержимому? Чушь! Откуда у шлюхи могут быть чувства? Нет, так не пойдет.

Он набросился на нее, повалил на пол. Связал руки ремнем. Старуха в соседней комнате окликнула ученицу. Ахин не обратил на нее внимания. Он затащил брыкающуюся саалею в подвал. Бросил на мешки в дальнем углу. Она попыталась вскочить и убежать. Пришлось ударить. Девушка вскрикнула от боли. Отворачивалась, извивалась как самая настоящая змея. Он ударил еще раз, чтобы успокоилась. И еще. Саалея протяжно застонала…