Помраченный Свет

Медленно переведя взгляд пустых глазниц на Ахина, мертвец долго молчал, а затем с каким-то неестественным нажимом, как будто через силу, ответил:

– В этом… нет смысла, – и снова повернулся к окну: – Завтра вечером ты уйдешь. И вернешься сюда только мертвым.

Очевидно, разговор окончен.

«Ну что ж. Я попытался, – вздохнул Ахин, направившись к стене, у которой спал Диолай. – Но опять потерпел поражение. Впрочем, я еще жив и пока что не связан – это уже хорошо… Значит, демоны Пустошей? Не знаю. Есть ли смысл продолжать? Наверное, есть. Я ведь уже все решил для себя. Ага, для себя-то решил, а вот Аели жалко. Останется со мной – точно пострадает. Надо что-то придумать».

Усевшись рядом с похрапывающим сонзера, одержимый прикрыл глаза и погрузился в беспокойный сон, тронутый клубящейся внутренней тьмой.

***

Ахин очнулся посреди пустого коридора.

– Меня здесь быть не должно.

– Можешь уйти в любой момент.

– Наверное, да, – пробормотал одержимый, легонько толкнув парящий в воздухе булыжник. – Но пока не хочу.

Стена потянулась следом за удаляющимся камнем, сворачивая коридор в замысловатую спираль. Небольшая дверца, сухие доски которой были инкрустированы чем-то вроде темного нефрита, напоминающего змеиную чешую, поплыла следом за ускользающей перспективой ирреального прохода.

Рядом находились еще какие-то двери, но они почему-то не привлекали к себе столько внимания. То ли их прикрывали глыбы из каменной кладки, то ли они постоянно выворачивались так, чтобы взгляд Ахина не мог зацепиться за них, то ли густой воздух ненароком сложился несколько раз, частично скрыв коридор за мутной пеленой. В целом, странного тут было больше, чем способен усвоить более-менее здравый рассудок. А сумасшедшему хорошо – все воспринимается как должное.

– Похоже, каменщик и плотник не сошлись во мнениях.

– Что? Ты о чем?

– Построивший эти стены очень хочет защитить скрытое за ними, – пояснил одержимый. – В отличие от того, кто установил дверь.

– И это делает работу каменщика напрасной.

– Верно. Но разные существа всегда относятся к одним и тем же вещам по-разному. Даже в общем деле. Это естественно.

Ахин проводил взглядом уплывающую вдаль дверь, по старой привычке тяжело вздохнул и повернулся к себе:

– Она ведет в сознание Аели, я прав?

– Да.

– То, что мы сейчас увидели, имеет какое-то отношение к действительности?

– Все имеет какое-то отношение ко всему, – усмехнулся темный дух. – Подумай сам.

– Ты ведь знаешь. Можешь сказать?

– Я знаю не больше тебя.

– Не больше себя?

– Себя.

Раздраженно фыркнув, Ахин отвернулся. В этом, конечно, не имелось никакого смысла – странный коридор все равно был совершенно пуст и просматривался целиком и насквозь, в какую бы сторону ни смотрел одержимый.

Так что же все это могло означать? То, что Ахин больше заботится о саалее, чем она сама? То, что это лишь условный пример, который демонстрировал тщетность стараний изменить жизнь всех разумных существ, пока они сами не предпримут хоть что-то? То, что даже об очевидном явлении каждый составит свое собственное мнение, и добиться успеха возможно лишь в том случае, если все придут к какому-то общему решению? Или то, что камень прочнее дерева?..

– Не удивлюсь, если последнее – единственное, что имеет смысл.

– Одержимый…

– Что?

– Что?

– Ты меня звал.

– Нет. Не я.

Ахин вскочил на ноги – то есть заставил стены всколыхнуться так, чтобы оказаться на ногах, – и уставился вглубь коридора, пытаясь разглядеть кого-то, кроме себя. Но там было пусто.

– Эй, одержимый.

Голос раздавался откуда-то… отовсюду.

– Он не здесь, – подсказал темный дух. – Снаружи.

– Не в коридоре?

– В каком-то смысле. И там, и тут. Какими бы разными ни были эти места, они все равно слишком тесно связаны, чтобы отделять одно от другого. Но и чем-то единым их считать не стоит.

– Я не совсем понимаю.

– Это к лучшему, – усмехнулся одержимый и, погнув взглядом каменный пол, указал на ничем не примечательную плиту: – Нам туда.

Даже не пытаясь осознать собственные слова и то, что он делает, Ахин сдвинул коридор и позволил ему поглотить себя. Уцепившись за эхо зовущего его голоса, он двинулся вперед, раздвигая окаменевшее сознание. Где-то здесь должен быть выход…

– Одержимый, ты живой?

Ахин открыл глаза. В голове все более-менее упорядочилось, память послушно смахнула пыль с недавних событий, а свое тело юноша обнаружил там же, где и оставил, – в доме Пустоглазого. Странно. Неужели он очнулся и не застал никаких новых проблем? Впрочем, кажется, его кто-то звал.

Немного подумав, одержимый все же решил обратить внимание на то, что видел перед собой. Вот только понять это у него пока что не получалось. Очевидно, прогулка по мистическому коридору все-таки не прошла бесследно. К слову, как его угораздило оказаться там? Хотя ответ предельно прост – сказались переутомление, бурлящий темный ком накопленных эмоций, разочарование от бесконечной череды неудач и особая атмосфера Могильника.

– Я? Живой, – ответил Ахин, наконец осознав увиденное. – А вот ты, кажется, нет.

Перед ним на полу сидел труп. Умер он явно молодым и, скорее всего, относительно недавно – смерть пока еще не избавила его тело от индивидуальных внешних черт некогда живого человека. Правда, кожа уже посерела и покрылась пятнами. Плоть начала кое-где разлагаться, и даже свободная одежда не могла скрыть выпирающие кости. Неестественно седые волосы сильно поредели. На исхудавшем лице выделялись скулы, а изрешеченные кровавой сеткой глаза помутнели и немного впали, выделив очертания глазниц. Но даже так прижизненные знакомые наверняка смогли бы узнать его при встрече. Узнать и ужаснуться.

– Да, забавно, – улыбнулся труп. – Только у нас не принято шутить об этом.

Его улыбка выглядела как минимум неуместно, если принять во внимание внешний вид ожившего мертвеца. Она казалась какой-то… живой? Да, точно – живой. Хотя ее омрачали почерневшие десны и зашитая в двух местах щека.

«И все-таки этот труп довольно-таки свежий, – отметил Ахин. Затем, немного подумав о нравственной составляющей своего суждения, он поправил себя: – То есть молодой. Молодой труп».

Одержимый окончательно пришел в сознание, но ему так и не удалось вспомнить имя собеседника. Очевидно, он просто не был с ним знаком. Во всяком случае, в это хотелось верить, иначе окажется, что частички памяти опять зацепились за что-то в коридоре и навсегда остались там.

– А ты… – пробормотал Ахин и покосился на своих спутников.

Зажавшийся в углу Диолай каким-то образом почуял на себе вопросительный взгляд одержимого, поэтому зашевелился, немного покряхтел, неуклюже развел руками, пробурчал что-то вроде: «Приперся, спать мешает… Говорит с тобой – тебе и разбираться. Ты главный», – и тут же снова уснул. Аели, рассеяно разглядывающая содержимое бесчисленных коробок на столе, тоже неопределенно повела плечом:

– Не знаю.

В памяти пока что можно не сомневаться.

– А ты кто? – уже напрямую у нежити спросил Ахин.

– Кто я? А, точно, прости, – на лице мертвеца мелькнула виноватая улыбка: – Меня называют Трехруким.

– Как? – переспросил одержимый, разгоняя остатки тумана в голове.

– Трехрукий. Ну, три руки, – труп обернулся и задумчиво посмотрел в окно, через которое был виден крошечный кусочек неба, готовящегося смыть с себя ночную темноту светом восхода. – Не так давно я ожил в одной небольшой деревне на севере Атланской империи. Было странно ничего не помнить, но узнавать места и предметы, понимать речь и говорить, осознавать, как построен наш мир, и свое место в нем… свое новое место. На меня пало проклятие, не позволившее мне упокоиться и обратившее меня в порождение Тьмы.

«Я же только имя спросил…» – мысленно вздохнул Ахин, изо всех сил стараясь сделать вид, что рассказ нежити ему не безразличен. После отказа Пустоглазого одержимый не планировал задерживаться в Могильнике и тем более не собирался заводить здесь новые знакомства. Увы, сейчас оставалось только вежливо слушать. Быстрее выговорится – быстрее отстанет.

– Сначала меня хотели сжечь, – продолжил Трехрукий. – Больше всего на этом настаивала какая-то девушка. Она была очень красивая. Только постоянно плакала. Наверное, знала меня при жизни и… Не помню. Но она сильно расстроилась, когда меня решили продать в Могильник. Все говорили, мол, уже не человек, а чудовище, туда ему и дорога…

«Невеселая история. Как, наверное, и у любого другого порождения Тьмы, – участливо кивнул одержимый. – Но выслушать каждого – десяти жизней не хватит. Чего он от меня хочет-то?»

– А в Могильнике я практически сразу умудрился вступить в перепалку с надсмотрщиком. Не свыкся еще, все ведь изменилось – статус, условия, окружение. Да и к телу надо было привыкнуть, к этому странному ощущению, будто оно волочится за тобой. Или будто ты изнутри пытаешься привести в движение куклу, похожую на тебя… Да… В общем, надсмотрщик посчитал, что моя работа продвигалась слишком медленно, и тогда я имел неосторожность возразить ему: «У меня же не три руки!», – а он взял какую-то ветку, заточил ее и воткнул мне промеж ребер. Ну, знаешь, как чучелу приделывают руки. Ветку я, конечно, вынул, но прозвище привязалось намертво. Ха, намертво…

Ахин согласно помычал, выражая готовность слушать дальше, но, кажется, рассказ нежити о приобретении нового имени подошел к концу. Во всяком случае, Трехрукий молчал. И не шевелился.

– Ладно, – одержимый негромко кашлянул, прочищая горло. Подождал. Намек остался незамеченным. – Ну и… что теперь?

– Точно, прости, – мертвец снова виновато улыбнулся. – Я хочу пойти с тобой.

«Сначала ко мне присоединяется одна саалея, вместо масштабной поддержки камиенских рабов, потом – один сонзера, вместо банды более-менее опытных головорезов, а теперь вот – один ходячий труп, вместо практически неуязвимого отряда, – поморщился Ахин, пробежавшись глазами по спутникам. – Так я буду очень долго собирать армию. Да какую армию… Такими темпами мне для одной небольшой хоть сколько-нибудь боеспособной группы понадобится обойти весь обломок мира и выслушать еще с десяток отказов с последующим присоединением одного-единственного порождения Тьмы».

– Не вся нежить разделяет мнение Пустоглазого, – заявил Трехрукий, безошибочно уловив скепсис в молчании одержимого. – Наш бригадир умер слишком давно, он уже забыл, каково это – жить, и теперь может только существовать. Но нас не устраивает роль безвольного инструмента в руках созданий Света. Мы по-другому видим свою смерть. Пусть кто-то относится к ней, как к концу, а мы считаем ее новым началом!

– А-а-а, – протянул Ахин. – Значит, вас много?

– Конечно! Может, мы и мертвы, но по-прежнему хотим жить. И я… – мертвец немного помялся. – Я случайно подслушал ваш разговор. Ладно, не случайно. В общем…

Он замолчал, подбирая слова. Одержимый, припомнив свойственную нежити неторопливость, сделал весьма красноречивый жест:

– В общем?

– Я мало что понял из вашего разговора, – признался Трехрукий. – Наверное, при жизни я не был особо образованным. Смысл многих твоих фраз как-то ускользал, но…

– Договаривай уже, – устало попросил Ахин, предотвращая возникновение очередной паузы.

Мертвец глубоко вдохнул – одержимый еще раз отметил, что его новый знакомый придерживается привычек и поведения, свойственных живому человеку, но бессмысленных для умершего, – и выпалил на одном дыхании:

– Я хочу стать свободным. Свободным от условностей своего существования и клейма, поставленного светлыми созданиями. Я хочу, чтобы проклятие перестало нас ограничивать, а наоборот – давало возможности. Я хочу избавиться от вечного голода, я хочу вернуть себе волю. Я хочу не просто существовать, а жить.

Эмоционально и искренне. Пожалуй, в некотором смысле Трехрукий был даже живее одержимого. Его взгляд на настоящее и будущее, мотивация и энтузиазм, наполняющий жизнью мутные глаза, – Ахин уже и не рассчитывал встретить в этом мире хоть кого-то со столь сильным желанием восстановить баланс сил, при этом даже не до конца понимая, что нужно сделать и каковы будут последствия.

«Он хочет пойти со мной, – одержимый даже немного растерялся, когда запоздалое осознание этого пришло к нему. – Он действительно хочет пойти со мной. Без уговоров и подкупа. А еще он может собрать единомышленников из числа нежити. Погодите-ка… Это означает, что у меня что-то получилось? Ого…»

– Послушай, – Ахин отвел взгляд от лица трупа, которое, наверное, светилось бы воодушевлением, не будь оно настолько мертвым. – Я не хочу тебя обманывать.

– Тогда не обманывай, – пожал плечами Трехрукий. – Скажи прямо. Возьмешь нас с собой или нет?

– Подожди, я не об этом. Ты ведь слышал, что я говорил Пустоглазому о сущности Света? Так вот… Честно говоря, многое из сказанного – лишь догадки моего наставника. Полярности, баланс изначальных сил, вселенское равновесие и прочее – это все теории, которые хоть и выглядят правдоподобно и по-своему логично, но остаются неподтвержденными. Никто не может сказать точно, что произойдет, если… когда мы уничтожим сущность Света. Никто не знает, как на это отреагирует коллапсирующий мир. И точно так же никто не знает, что по итогу случится со всеми светлыми и темными созданиями. В том числе с нежитью.

– Вряд ли что-то хуже смерти. Но мы уже однажды умерли. И готовы повторить, – улыбнулся мертвец. А затем серьезно добавил: – Я не прошу от тебя обещаний. Как ложных, так и правдивых. Ты уже дал нам все необходимое.

«Что он там себе навыдумывал?» – растерянно кивнул Ахин. Сложнее всего оправдать те ожидания, о которых ничего не знаешь.

– Ты дал нам надежду, – пояснил Трехрукий, в очередной раз верно истолковав молчание одержимого. – Надежду на будущее, на свободу, на равное общество, где нежить сможет жить и трудиться вместе со всеми, поступать по собственной воле.

– А если ничего не получится? Ты подумал о последствиях?

«Это я что сейчас, отговариваю его? Идиот».

– Последствия? – мертвец небрежно отмахнулся подсохшей рукой. – А что с нами может произойти такого, чего еще не было? Ха… Нет, никакие последствия нам не страшны. Намного страшнее находиться тут, смотреть по ночам в окна и гадать, через сколько минут, часов, дней или лет мы сгнием. Да, мы сгнием…

Он резко замолчал, и в доме Пустоглазого повисла тишина, слегка разбавленная шорохом коробок, содержимое которых Аели со скучающим видом перебирала уже в третий или четвертый раз. Как будто уловив удачный момент, в окно опасливо прокрался тусклый свет, предвещающий скорое начало дня.

– Итак. Ты примешь нас? – спросил Трехрукий. – Вы ведь пришли сюда за помощью, да? Мы готовы ее оказать.

– Это очень щедро с вашей стороны. Но мне нечего предложить взамен, – напомнил Ахин.

И тут же скрипнул зубами: «Кретин! Почему я не согласился сразу же?! Чего еще мне надо, а? Как же я себя ненавижу в такие моменты!»

– Знаешь, почему нежить до сих пор живет и работает в Могильнике? – внезапно поинтересовался оживший мертвец. – Нам просто некуда идти. И незачем. Мы бесцельно существуем тут без прошлого, без будущего и без единого шанса изменить настоящее.

Одержимый молчал и думал – как бы теперь вернуться на пару реплик назад и принять предложение помощи, сохранив лицо. Раз судьба вынуждает его быть лидером, то нужно хотя бы попытаться придерживаться роли. Увы, пока он лишь выставлял себя растерянным дураком.

– Ты считаешь, что ничем не можешь отплатить нам? – между тем продолжил Трехрукий. – Это не так. На самом деле, нам достаточно одной лишь возможности присоединиться к твоему делу. Раньше у нас и такого не было. Мы впервые за долгое время можем надеяться… нет, мы можем не просто надеяться, а сделать хоть что-то!

«Немного увести разговор в сторону, сказать что-то такое, что объяснит мои сомнения, акцентируя внимание не на нерешительности, а на рассудительности, и затем как бы принять взвешенное решение. Да, так и поступлю. Будет эффектно… Наверное, из меня получился бы неплохой политик», – Ахин задумчиво помычал, отсчитывая секунды запланированной паузы, и с не совсем естественной небрежностью обронил замечание:

– Ты постоянно говоришь: «мы», «нам», «у нас». А ты уверен, что остальные тебя поддержат? Пустоглазый вот ответил мне категорическим отказом. И он, кстати, разговаривал со мной от лица всей нежити.

– Об этом можешь не беспокоиться. Моих единомышленников в Могильнике немало.

– А единомышленников Пустоглазого?

– Такие тоже есть, – уклончиво ответил мертвец. – Оказавшись за гранью, многие начинают по-другому смотреть не только на свое существование, но и на существование вообще всех и всего вокруг.

– Да, это я уже понял, – кивнул Ахин, мысленно добавив: «Отчасти». – Хм… А где сам Пустоглазый?

– Он всегда выходит на кладбище раньше остальных. Он же у нас вроде бригадира, так что ему нужно заранее распланировать работу на день. Поразительное трудолюбие для того, кто искренне убежден в бессмысленности… наверное, в бессмысленности всего, – Трехрукий указал на входную дверь: – Я дождался, пока он уйдет, и зашел, чтобы поговорить с тобой. И честно говоря, у меня не так много времени осталось. Скоро рассветет, надсмотрщики выйдут из поместья. А если кого-то не обнаружат на положенном месте, то, конечно, решат, что сгнил, и начнут искать. Думаю, вам тут поиски ни к чему, так что… Так что?

Одержимый побарабанил пальцами по полу, затем выдохнул и резким рывком поднялся на ноги. Удовлетворенно отметив, что тело практически не болит, если не считать затекшие конечности и ноющий позвоночник, не привыкший ко сну полусидя, Ахин неспешно прошелся по комнате и встал у окна.

«И вот я как бы размышляю. Весь такой задумчивый… Главное, не переборщить с образом».

Утро действительно уже вступило в свои права. По кладбищу тек холодно-непрозрачный свет, застревающий в легких клубах тумана. Надгробные плиты сверкали росой, которая неторопливо собиралась в небольшие капельки и резво сбегала вниз по светлому камню, оставляя за собой темную мокрую полосу. Деревья на аллеях недовольно покачивали листвой под утренним ветерком, разгоняя почти видимую прохладу, струящуюся из тени склепов. Под бледным небом летали вороны и недовольно каркали на выходящую из домов нежить – по их разумению, мертвечина должна не двигаться, а спокойно лежать, чтобы было удобнее ее клевать.

Можно сказать, что с рассветом в Могильник все-таки пришла жизнь. Правда, от такого контраста присутствие смерти ощущалось только явственнее.

– Вечером, как стемнеет, я уйду, – постаравшись выдержать уверенный тон, произнес Ахин и отвернулся от окна. – Успеешь собрать всех?

Оживший мертвец замер. А потом его лицо расплылось в счастливой улыбке, из-за которой едва не разошлись швы на щеке:

– Значит, мне можно пойти с тобой? Ну, то есть… Нам можно с тобой?

– Именно, – важно кивнул одержимый. – Если среди нежити много таких же достойных порождений Тьмы, как ты, то у нашего несчастного обломка мира может появиться надежда на спасение и лучшее будущее. Вы хорошо послужите общему делу. Нам предстоит долгий и тяжелый путь, но вместе мы обязательно справимся со всеми трудностями и исполним свой долг.

Саалея сдавленно хихикнула, но Трехрукий этого, кажется, не заметил. А Ахин заметил.

«Вот язва… Впрочем, прозвучало-то забавно. Особенно для той, кто прошла со мной через всю череду неудач».

– Я тебя не подведу! – воодушевленно воскликнул мертвец.

«Получилось? Да, вроде получилось, – одержимый поджал губы, борясь с желанием рассмеяться то ли от облегчения, то ли от нелепой патетики. – Может, все не так уж и безнадежно, а?»

– Чего раскричались? – сквозь сон проворчал Диолай, натягивая потертый разбойничий жилет на голову. – Потише там, ага…

– Верно, – Трехрукий перешел на заговорщицкий полушепот. – Нужно соблюдать осторожность, пока мы не соберем достаточно сил, – и посмотрел на похрапывающего сонзера: – Поразительно. Он не теряет бдительность даже во время отдыха. Хорошо, что рядом с нами будет такой надежный соратник.

Аели фыркнула и, утерев слезы, виновато пробормотала:

– Прошу прощения. Чихнула. Пыльно тут.

Покосившись на нее, Трехрукий задумчиво хмыкнул, изменился в лице – правда, эмоции на мертвых лицах обретали весьма специфичный оттенок, поэтому разобраться в них без должного опыта общения с нежитью не представлялось возможным, – и перевел подозрительный взгляд на Ахина:

– Вы смеетесь. Я что-то не так сказал? Или это вы… не те, за кого себя выдаете? Ты точно тот самый одержимый, который наделал шуму в Камиене, перепугал всех мощью темных сил, невероятно ловко скрылся от преследования и теперь готовится вернуться в столицу Атланской империи, чтобы обрушить возмездие на созданий Света в борьбе за права порождений Тьмы?

Тяжело вздохнув и мимоходом подумав, что с тех пор, как он был рабом Элеро, в его жизни только этот привычный вздох остался без изменений, Ахин отошел от окна.

– Я – тот самый одержимый, – подтвердил он, наблюдая за пылинками, пляшущими в лучах утреннего света. – Но, честно говоря, слухи обо мне и моих… хм, подвигах… сильно преувеличены.

Атмосфера в доме Пустоглазого ощутимо изменилась. Запахло правдой. И от общего приподнятого настроения не осталось и следа.

– Что ты имеешь в виду? – в голосе Трехрукого послышалось недоверие.

– Я немного всполошил Камиен, верно. Но это произошло совершенно случайно. А потом пострадали невинные порождения Тьмы, – пояснил одержимый, говоря все тише и тише.

– Их казнили не из-за тебя, а из-за самого переворота, задуманного Киатором и его сынишкой, – перебила друга Аели, нервно откинув со лба прядь зеленоватых волос. – Уж во всем-то подряд себя винить не надо.

– Пусть так, – не стал спорить Ахин. – Нас преследовали неудачи, одно поражение за другим. И даже если в чем-то везло, то все всегда оборачивалось в худшую сторону. Мы сбежали из столицы, а потом заблудились и чуть не умерли от голода. От преследователей нам удалось оторваться только потому, что мы и сами не знали, куда идем. А когда нам посчастливилось встретить других порождений Тьмы, мы стали живым товаром. Потом вокруг нас опять лилась кровь. И мы снова оказались в плену, едва освободившись. Выбраться из этой пучины безысходности мне удалось только с помощью Аели и… наверное, чуда… И так постоянно, – одержимый помолчал, неотрывно глядя в помутневшие глаза мертвеца, и едва слышно добавил: – Громкие слова – всего лишь слова. Ты сказал, что я могу дать надежду. А у меня ничего другого и нет.

«Вот и выговорился, – угрюмо усмехнулся Ахин. – Хотя можно было приврать… Только зачем? А затем. Нежить желает присоединиться к герою, а не к невезучей жертве обстоятельств. Похоже, я снова упустил свой шанс. М-да, опять не подумал. Пора бы перестать усложнять себе жизнь».

– Знаешь, так даже лучше, – внезапно произнес Трехрукий.

Понадобилось некоторое время, прежде чем в пустоте взгляда одержимого развеялись тяжелые мысли, уступив место недоумению.

– Что?

– Ну, весь этот героический фарс… – мертвец пожал плечами и улыбнулся: – Я еле сдерживался, чтобы не рассмеяться, пока подыгрывал тебе.

– Значит, договор в силе? – осторожно спросил Ахин.

– Конечно. Ведь наша общая цель нисколько не изменилась. Только очистилась от лишнего пафоса, – Трехрукий подошел к одержимому и хлопнул его по плечу: – А еще я понял, что ты отличный парень. Неудачник, конечно, редкостный, обманщик и трус. Но ты хотя бы пытаешься сделать мир лучше. Пусть, может быть, ради себя или друзей и близких, пусть твои методы неидеальны, пусть ты предпочитаешь подлость…

– Можешь не продолжать, – буркнул одержимый.

«Сообразительный и проницательный. Побольше бы таких порождений Тьмы – и мне не придется все тащить на своих плечах. Хм… А ведь Киатор именно об этом и говорил. Моя задача – быть символом, а остальное сделают умные и сильные».

– Так ведь он правильно все подметил, – хихикнула Аели.

– И ты туда же? Еще подругой называется… Теперь я себя ничтожеством чувствую.

– Все верно, – с готовностью подтвердила саалея.

В углу заворочался Диолай, бормоча какие-то проклятия. Хватаясь руками за стену, он встал на подкашивающиеся спросонья ноги, смачно шмыгнул носом, откашлялся и прохрипел:

– Я тут вас внимательно слушал…

– Да? – Аели театрально вскинула бровь: – И много ты расслышал сквозь свой храп?

– Это для маскировки, – отмахнулся сонзера, с трудом фокусируя взгляд. – Так вот… Я вас внимательно слушал и пришел к выводу, что вы несколько отошли от темы разговора. Да, конечно, у нас завязывается долгая и надежная дружба. Когда-нибудь мы все вместе сядем у костра и будем вспоминать сегодняшний день. По-доброму подшутим над прелестной Аели, посмеемся над фразочками нашего лидера, припомним, как я, еще не успев до конца очнуться ото сна, напомнил вам… Нет, я, конечно, уже давно очнулся, да и не спал вовсе. Это мой особенный обманный прием, я все держал под контролем. На всякий случай. Я затаился… Так вот, когда вы будете вспоминать, что я, якобы проснувшись… Ну, якобы – в смысле…