Помраченный Свет

– А вы нас не съедите? – спросил Диолай, немного привыкнув к необычному окружению.

– Это не самая приятная тема для разговора, – сдержанно ответил проводник.

– М-м-м… А как тебя зовут-то хоть?

– Мы не помним свою человеческую жизнь. В том числе имена. Мы используем прозвища.

– Ну, как тебя называть тогда? – не отставал сонзера, поравнявшись с очередной жертвой-собеседником.

– Перевернутый, – нехотя ответил тот.

– Перевернутый? А почему Перевернутый?

– Мне не хочется говорить об этом.

– А-а-а… А как вы разговариваете? Ну, понимаешь, у тебя челюсть… – Диолай немного помялся, прикидывая рамки приличия, но, кажется, никаких определенных выводов сделать не смог. – Нет, я ничего такого не имею в виду, просто она немного… Вот у нас она как бы… э-э… работает. А у вас, ну… наоборот. Вы мертвые, но вроде как говорите. Вы же тут все говорящие, да? Ладно, неважно. Так… Ну ты понял, да? Как вам удается разговаривать?

«Отлично, – приободрился Ахин, внимательно прислушиваясь к беседе. – Мне не придется проявлять невежество, расспрашивая их. За меня это сделает Диолай. А от него больше пользы, чем казалось изначально».

– Я сам не понимаю, как мы разговариваем, – ответил Перевернутый, который, кажется, решил для себя, что неплохо было бы разнообразить привычные развлечения общением с кем-то, кто не принадлежит к кладбищенской братии. Во всяком случае, он заметно замедлил и без того неспешный шаг. – Думаю, все дело в проклятии. Для нас тело – бремя. Якорь, удерживающий наши сущности в материальном мире. И если у живых тело и существование, то есть жизнь, неразрывно связаны, то у нас это совершенно разные вещи, отчасти даже чуждые друг другу.

– А-а-а… – протянул сонзера, кивнул и, сделав паузу, заявил: – Все равно не понял.

– Если коротко, то состояние наших тел для нас мало что значит, – терпеливо пояснил мертвец. – Мы можем слышать без ушей, видеть без глаз, говорить без языков, челюстей и голосовых связок. Эти чувства, наверное, отличаются от тех, которыми обладают живые, но они именно то, чем должны быть. Во всяком случае, так нам твердит память и знания о мире, оставшиеся после перерождения. Это сложно объяснить. Наше существование – загадка даже для нас самих.

– Ага, ясно. А едите вы как? У вас же там тело… душа, существование… все по отдельности.

– Это неприятная тема, – повторил Перевернутый, однако после небольшого раздумья все же ответил: – Проклятие вынуждает нас питаться. Как бы чужды нам ни были наши тела, мы поддерживаем в них… жизнь. Наше питание не имеет почти ничего общего с обычным пищеварением, мы должны «есть» мясо, которое недавно было живым. Так мы вроде как поглощаем остатки жизненных сил или вроде того… Даже если полупережеванная плоть будет выпадать через дыры в животах. Я не знаю, как это работает.

– Плоть? – переспросил Диолай, удивленно приподняв бровь, но тут же понимающе кивнул: – А, точно. Мы же с Сеамиром и собирались…

Перевернутый резко остановился.

– Вы от Сеамира?

В его призрачном приятном голосе послышалось отвращение. Ахин невольно напрягся.

– Да уже нет, – небрежно отмахнулся сонзера, не заметив изменившийся тон мертвеца. – Сеамир погиб, банда развалилась, а та задумка… Ой, вы, наверное, ждали человечину?

– Значит, они все-таки пошли на это… – проводник сокрушенно покачал головой и вновь тронулся с места. Через некоторое время он издал некое подобие вздоха и негромко произнес: – Среди нас есть пристрастившиеся к жизненной силе. Хозяева иногда позволяют нам есть трупы порождений Тьмы, но это отвратительно. Однако некоторые стали получать удовольствие от… Мерзость. Нам, конечно, необходимо питаться, но… Я же говорил, что это неприятная тема.

– Да-да, прости. Так… А что, если вы вообще не будете есть? Ну, испортится тело еще немного, но оно же и без того далеко не первой свежести. Вы разве не бессмертные? Что плохого может случиться?

На этот раз Перевернутый молчал долго. Он явно думал о чем-то, что сложно было хоть как-то охарактеризовать. Так задумываются о неизвестном, о заведомо непознаваемом. Ахин почувствовал страх. Очень старый страх, который намертво сплелся с нежитью.

– Мы не бессмертны, – наконец ответил Перевернутый. – Мы можем сгнить. У нас это так называется.

– Сгнить?

– Да, – челюсть мертвеца вновь съехала в сторону, обозначая ухмылку. Только теперь уже грустную. – Мы медленно гнием и иссыхаем телом. Но можем сгнить окончательно. Как бы в сознании. После такого остается только безвольная оболочка, бесконечно повторяющая одно и то же действие. Свое последнее действие перед концом существования.

– М-да, незавидная судьба, – разочарованно пробормотал Диолай. – А я-то думал, что вы неуязвимы. Мол, хуже смерти все равно ничего не случится. Но, получается, даже труп может умереть. Ха! Не повезло вам, ребята. Дважды откинуться, уф… Один-то раз – уже много. Еще и падаль всякую есть приходится.

Перевернутый поморщился. Бестактность сонзера перешла все допустимые границы. Но нежить, кажется, даже начала в каком-то смысле дорожить обществом редкого собеседника, пусть и невежи. Не самый плохой способ разбавить монотонность кладбищенских будней. Впрочем, всему есть предел – чувствовалось, что разговор утомил опрятного мертвеца.

– Неуязвимость? Отнюдь, – отмахнулся Перевернутый. – Мы можем сгнить в любой момент. Причин тому хватает.

– Да? Не только с голодухи?

– Не только. Иногда, например, просто подходит время. Кому-то отведено десять лет, кому-то – тридцать, кому-то – сто. Иные гниют, если их тела слишком сильно повреждены. А еще мы обретаем вечный покой, вспомнив свою человеческую жизнь.

– Это как?

– Вот так. Вспомнил себя – стал болванчиком, годящимся только для растопки крематория, – быстро пробормотал труп, желая поскорее закрыть тему, и остановился у ничем не примечательного домика: – Пришли. Здесь живет Пустоглазый.

– Погоди-погоди, у меня еще столько вопросов! – сонзера положил руку на плечо Перевернутого, но тут же одернул ее, почувствовав под тканью рубахи кость. – Извини, не ожидал, что там у тебя… Что-то я спросить хотел… А, вот. Почему вы не работаете по ночам? Вам тоже нужно спать?

– Не нужно. А не работаем, потому что светлые господа не любят, когда мы ходим по кладбищу в темноте, – коротко ответил тот, поднимаясь на крыльцо дома. – Их это пугает.

– Ага, ладно… Еще… Часто люди становятся нежитью после смерти?

– Нет. Проклятие ослабло. Думаю, скоро мертвецы вовсе перестанут оживать.

Перевернутый негромко постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, пошел прочь.

– Погоди! Тогда последний вопрос, – произнес ему вслед Диолай. – Вы хотите жить?

Ахин удовлетворенно хмыкнул. Своими глупыми расспросами сонзера помог узнать немного больше о загадочном народе нежити. И вот-вот вскроется один немаловажный момент. Желают ли жить те, кто уже давно умер? Если одержимый рассчитывает заручиться поддержкой нежити, то именно на это стоит обратить внимание.

Увы, Перевернутый, услышав вопрос Диолая, лишь замер на мгновение и тут же продолжил идти к своему дому, так ничего и не ответив.

– Ты понятия не имеешь, о чем спрашиваешь.

Ахин обернулся на скрипучий голос и увидел, как на порог дома, рядом с которым они стояли, вышел труп. В нос ударил запах костной пыли, затхлой ткани и еще чего-то неприятного. Наверное, прозвища нежити имели какое-то логическое объяснение, ведь сейчас перед одержимым стоял именно Пустоглазый – обтянутый облезающей кожей череп смотрел на чужаков черными дырами пустых глазниц. Отсутствие глаз нисколько не мешало ожившим мертвецам по-своему видеть окружающий их мир, и под этим «пронзительным взглядом» становилось не по себе. Ахин никак не мог избавиться от чувства, будто бы на него смотрит предмет.

– Жизнь? – проскрипел Пустоглазый. – Вы еще ничего не знаете о жизни. А мы о ней уже забыли. Вы не имеете права спрашивать о ней. А мы не имеем права отвечать. Все равно все окажутся неправы.

Бригадир кладбищенских работников имел мало общего с более свежими сородичами. Он выглядел слишком мертвым, как бы странно это ни звучало. Его иссохшая сгорбленная фигура была объята ореолом настоящей древности, в ней не осталось даже эха того человека, которым некогда являлось это существо. Возможно, ему даже довелось стать свидетелем Катаклизма. Настоящий реликт.

– Мы мало что понимаем в жизни и смерти, – выступил вперед Ахин. – Но мы знаем, чего мы хотим. Мы хотим изменить этот мир. Мы хотим, чтобы жизнь всех существ, населяющих его, стала лучше. Через боль, через страдания и горькие утраты. Когда-нибудь она точно станет лучше. И пусть нам не дано понять, чем же жизнь является на самом деле, мы будем бороться за нее и ради нее.

«Во нагородил, – одержимый еле сдержал нервный смешок. – Но Пустоглазый кажется довольно мудрым. Наверняка он что-нибудь додумает, и в этом наборе слов появится хоть какой-то смысл».

– Интересно, – только и ответил мертвец.

Лишенное мускулов лицо не способно было выразить никаких эмоций, тело нежити не шелохнулось, а взгляд пустых глазниц по-прежнему сверлил чужаков. Ахин решил, что это должно означать задумчивость. Хотя, может, он смеялся над бредом одержимого. Или злился.

«И все-таки я не готов к общению с ними», – окончательно убедился юноша, стараясь подавить привычный вздох.

– Зайдите, – наконец проскрипел Пустоглазый.

Он повернулся и, вопреки своему внешнему виду, легким и быстрым шагом прошел внутрь дома, растаяв в густой темноте. Ахин переглянулся со спутниками, но они, кажется, пребывали в еще большей растерянности, чем он сам. Пожав плечами, одержимый последовал за нежитью.

Внутри, как и ожидалось, было неуютно. В углу квадратного помещения стоял большой шкаф, на стенах висели лопаты, мотыги, веревки и замысловатые землемерные приборы, а в центре располагался круглый стол, заставленный какими-то коробочками, и один стул. На этом интерьер заканчивался. Впрочем, учитывая минимальные потребности оживших мертвецов, что-либо еще было бы уже излишеством.

Пустоглазый остановился у окна, единственного источника света. Сделав неопределенный жест костлявой рукой, на которой не хватало двух с половиной пальцев, он произнес:

– Располагайтесь.

Диолай бодро зашагал к стулу, готовясь усесться на него и с наслаждением вытянуть ноющие ноги. Однако, уже почти разместившись на шаткой мебели, сонзера вспомнил об Аели. Исполнив замысловатый финт, он оказался за спинкой стула и отодвинул его от стола с точностью официанта.

– Леди, прошу, – Диолай неуклюже-галантно поклонился, как будто так все и планировалось с самого начала.

– Ты ведь сам хотел сесть, – заметила Аели, тем не менее воспользовавшись предложением болтливого спутника.

– Да разве ж я мог хотя бы подумать о том, чтобы такая красавица осталась на ногах, пока я… А я, к слову, очень устал, но терплю, как настоящий мужчина. Ну, я и есть настоящий мужчина, очевидно же. Так вот, чтобы красотка стояла, пока я сидел бы и отдыхал, хочу заметить – заслуженно отдыхал, ведь я тоже приложил немало усилий в нашем общем деле…

– Я все поняла, не продолжай, – почти искренне улыбнулась саалея. – Спасибо.

Сонзера удовлетворенно пропыхтел что-то себе под нос, прогулялся по комнате, разглядывая инвентарь могильщика, а потом – как бы невзначай – тяжело опустился на пол, прислонившись к стене, и моментально погрузился в полудрему.

Ахин подошел к Пустоглазому. Из окна ему открылся вид на кладбище, демонстрирующий большую часть разнообразия Могильника: ухоженные участки со свежими захоронениями, центральные аллеи со склепами, часть оврага с заброшенными могилами и поместье хозяев.

– По ночам мы смотрим в окна, – произнес Пустоглазый. – Ждем рассвет.

– По-своему интересно, – отметил Ахин.

«Но заниматься этим часами на протяжении стольких лет…» – ужаснулся он про себя.

– Не в интересе дело, – покачал головой мертвец. – Ты не поймешь.

Повисло молчание. Немного помявшись, одержимый открыл было рот, чтобы завязать разговор, но так и не смог издать ни звука. В безмолвии нежити чувствовалась какая-то неведомая сила, рожденная тайным знанием, непознаваемым для живого существа. Нарушить его – значит проявить неуважение к чему-то немыслимому, чему-то запредельному, чему-то выходящему за рамки понимания простого смертного.

Ахин помотал головой, избавляясь от странного наваждения. Медленно выдохнув, он оглянулся. Диолай уже спал на полу, завалившись на бок. Аели, кажется, тоже задремала.

– Вы проделали долгий путь. Трудный путь, – наконец заговорил Пустоглазый, едва заметно кивнув в сторону спящих гостей. – Зачем?

– Меня зовут…

– Я знаю, кто ты, – перебил одержимого мертвец. – До Могильника вести из столицы доходят очень быстро. Точнее, доезжают. В телегах с трупами.

– Это я уже слышал.

– Местная шутка.

Вновь повисла тишина. Впрочем, Пустоглазого она, кажется, нисколько не смущала. Складывалось впечатление, будто он готов простоять так весь остаток ночи, ведя безмолвный диалог. Что продолжительное неловкое молчание, что небольшая пауза – все одно. У нежити действительно весьма специфичное представление о ходе времени.

Подобный темп беседы, конечно, по-своему очарователен, но Ахин не мог позволить себе насладиться им полностью.

– Нам нужна помощь нежити.

– Понимаю, – проскрипел в ответ Пустоглазый. – Но вы не найдете здесь укрытия. Рано или поздно атланы вас найдут.

– Мы не собираемся скрываться, – с вызовом заявил одержимый. – Мы будем сражаться.

«Голос почти не дрогнул, – удовлетворенно заметил Ахин. – Я начинаю привыкать к таким пафосным фразам».

– Ясно, – интонация Пустоглазого ничуть не изменилась. – Полагаю, ты хочешь, чтобы нежить присоединилась к тебе. Не так ли?

– Совершенно верно.

– Понятно. А зачем?

– У вас огромный боевой потенциал, – напористо ответил одержимый. – Древнее проклятие дарует вам силу и подвижность, снимая оковы условностей жизни. Потребности нежити минимальны. Вы способны устрашать врагов одним своим видом. И главное – вам нипочем и боль, и увечья, и даже смерть.

– Да, пожалуй, из нас вышли бы неплохие солдаты, – согласился Пустоглазый. – Но я спрашивал не «почему» ты просишь нашей помощи, а «зачем».

«Точно. Не с того начал».

Впрочем, ответ на этот вопрос у Ахина был доведен практически до совершенства. Одержимый постоянно представлял ситуации, в которых ему приходилось обсуждать цели восстания с потенциальными союзниками. Хоть где-то богатая фантазия пошла на пользу, ведь до этого момента она приносила только разочарование из-за разрушенных иллюзий, надежд и планов. К сожалению, не все, что мы воображаем, воплощается в жизнь. Или к счастью.

Пустоглазый внимательно слушал Ахина, не перебивая, но и не выражая никаких эмоций. А в темноте убогого домика меж тем растворялись слова о восстановлении справедливости, равенстве рас, вселенском балансе и даже о природе полярностей изначальных сил.

– От нас зависит судьба обломка мира, – заключил Ахин, глядя на жутковатый профиль собеседника. – Поэтому я прошу вас о помощи. Помогите мне. Помогите всем созданиям Света и Тьмы.

«А ведь я действительно хочу этого», – внезапно осознал одержимый, чувствуя, как внутренняя бессмысленность рабского существования уступает место некоему высшему предназначению. Мелкая деталь наконец-то заняла свое место в механизме провидения. Конечно, предстоит сделать еще очень многое, чтобы шестеренки начали вращаться, перемалывая несовершенное настоящее в осколки прошлого, дабы из них была составлена прекрасная мозаика будущего. Но начало положено.

«Или же я всего лишь пытаюсь спастись, – поперхнулся очередной догадкой Ахин. – Да, это на меня больше похоже».

– Помочь вам… – задумчиво проскрипел Пустоглазый. – Нет.

– Что? – опешил одержимый.

Он почему-то был уверен, что нежить согласится. Хотя следовало бы предполагать и вероятность отказа. Особенно если вспомнить предыдущие попытки обзавестись сторонниками.

«Еще одна неудача?»

– Я не буду тебе помогать, – повторил бригадир кладбищенских рабов. – Как и любой другой мертвец Могильника.

«Еще одна неудача…»

Одержимый угрюмо уставился в окно. По идее, он должен испытывать разочарование, но это чувство так часто посещало его, что уже и не замечалось. А внутренняя пустота неспешно заполнялась знакомой темной массой.

– Почему? – машинально спросил одержимый, рассеянно разглядывая ночной вид города-кладбища.

Пустоглазый взял аккуратно сложенную тряпку, лежащую на краю подоконника, и протер окно. Пылинки заплясали в потоке тусклого света луны, но вскоре успокоились, уплыли в тень дома и медленно опустились на пол.

– Почему вы не поможете нам? – повторил Ахин.

Одержимому нужно было сказать хоть что-нибудь, иначе тишина раздавила бы ему голову. Вряд ли его текущее состояние можно назвать нормальным, но он старался держать себя в руках. Разве что Ахин вовсе не пытался справиться с нахлынувшими темными эмоциями силой воли, а попросту игнорировал их и прятался от проблем за искусственным безразличием. В очередной раз терять контроль над собой ему не хотелось – как можно сражаться за справедливость и свободу, если ты сам себе не хозяин?

– Простой вопрос. И ответ на него простой, – наконец ответил Пустоглазый, складывая пыльную тряпку. – Только ты его не поймешь.

– Я вообще мало что понимаю, – вздохнул Ахин. – И все-таки… Почему?

Оживший мертвец замер, разглядывая кусок ткани в руках. Хотя ввиду отсутствия глаз сложно было определить, куда именно он смотрел.

– Если коротко – в этом нет никакого смысла.

«Порой мне тоже так кажется, – про себя печально усмехнулся одержимый. – Но потом вспоминаю Киатора, Мионая, Биалота… Всех».

– И что, вас все устраивает? – спросил Ахин, легонько постучав пальцем по стеклу окна. – Кладбище, телеги с покойниками, зажравшиеся светлейшие господа. Неужели вы ничего не хотите изменить в своей жизни?

– Существовании. Не в жизни, а в существовании, – поправил его мертвец. – Да, нас все устраивает.

– Но вы рабы. На вас, наверное, сильнее всего отразилась несправедливость нашего мира! Бывшие создания Света, заклейменные древним проклятием. Вы жертвы, которые ничем не заслужили такого обращения к себе со стороны бывших сородичей! Как можно жить… существовать, зная, что во всех ваших страданиях виноват нелепый ярлык «порождение Тьмы», который навесили на вас так называемые хозяева этого поганого мира? Вас отсеяли, выкинули из жизни только потому, что так предписано безумной идеологией, устаревшей, наверное, еще до начала Вечной войны! И не просто устаревшей, а изначально неправильной! И ты утверждаешь, что вас все устраивает? Это какой-то бред!

Ахин не на шутку разошелся. Он справился с разочарованием, обидой, печалью и отчаянием, но абсолютная апатия нежити взбесила его. В принципе, одержимый уже смирился с тем, что слухи о «подвигах» в квартале фей Камиена приносят мало пользы, вопреки заверениям Киатора. Он смирился с тем, что неудачи наслаиваются друг на дружку, а вся его армия состоит из саалеи и болтливого сонзера. Он даже в некоторой мере смирился с тем, что добиться помощи от порождений Тьмы ради общего дела практически невозможно.

Но как можно стерпеть столь жестокое безразличие от тех, кому он пытался помочь? Как спасти тех, кто даже не желает быть спасенным? В чем тогда смысл всей этой затеи?!

– Твои замечания по-своему верны, – после продолжительной паузы произнес Пустоглазый. – Но это лишь условности.

– Вы можете жи… существовать лучше, – вяло возразил одержимый.

Он внезапно почувствовал странную усталость. Не тела, но… разума? И вместе с тем пришло спокойствие. Такие перемены настроения обычно не свойственны здравомыслящему существу. Впрочем, Ахин давно уже решил считать себя сумасшедшим – так многое воспринимается проще. И наверное, даже правильнее.

– Лучше? Лучше относительно чего? – впервые за все это время оживший мертвец повернулся к нему лицом: – Посмотри на меня. Ты понимаешь, с кем сейчас разговариваешь? Нежить. Мы – нежить. Все самое худшее с нами уже произошло. Это был конец. Дальше уже ничего нет и не должно быть. Но мы есть. Мы – проклятая ошибка. Мы существуем с осознанием нашего несуществующего существования. Именно так. Понимаешь?

– Не понимаю, – признался Ахин.

Все-таки одержимый и нежить совершенно не похожи, как бы ни сходна была природа их возникновения. Существует разница абсолютно иного порядка, что делит сами понятия жизни и смерти.

– Естественно. И не поймешь, – кажется, в скрипе голоса Пустоглазого послышалось сожаление. – Уясни одно – нам нечего бояться и не к чему стремиться. Мы не знаем своего прошлого, нам не интересно будущее, нам не важно настоящее. Нам ничего не нужно. И никому не нужно, поверь мне. Поэтому в твоей борьбе нет никакого смысла.

– Никому не нужно… – хмыкнул одержимый. – Иногда я думаю так же. А потом вспоминаю, в каком мире мы живем. Нужно восстановить баланс, пока это возможно.

– Я понимаю, у тебя свои ценности и представление о мире, и, наверное, даже уважаю их. Но лишь потому, что мое сознание, хоть и лишенное памяти, когда-то принадлежало живому человеку. И возможно, я бы думал точно так же. Тогда. Но не сейчас.

– Смерть многое меняет?

В принципе, одержимый задал вопрос по инерции, уже обдумывая путь к западным границам Пустошей. Нежить отказала, поэтому вольные демоны – последняя серьезная сила порождений Тьмы, на которую Ахин мог рассчитывать. Или хотя бы надеяться.

– Смерть меняет все, – медленно, слишком медленно ответил Пустоглазый. – Мысли, желания, стремления живых – это ничто. Итог для всех один. Я знаю, о чем говорю. Может, твои брыкания что-то и изменят в жизни. Но что потом? Ничего. Смерть неизбежна. Пустота постоянна. Все остальное хаотично, мимолетно и бессмысленно.

– Но ты ведь существуешь, – заметил Ахин. – И другая нежить тоже. А раз все вокруг не имеет смысла, то не проще ли прекратить свое существование? Перестать питаться, переломать тела – в общем, заставить себя как-то сгнить. Почему же вы этого не делаете?

Что-то произошло. Внешне ничего не изменилось, но тьма внутри одержимого всколыхнулась, почуяв всеобъемлющую боль, отчаяние и страдания, коими наполнился дом Пустоглазого.

«Я сказал что-то лишнее?»

– Проклятие, – прошептал мертвец.

Одержимый уже почти привык к тому, что безглазое, иссохшее и частично разложившееся лицо нежити не выражает никаких эмоций. Но этот сверхъестественный голос, исходящий откуда-то из глубин прикованной к трупу сущности… Ахин никогда прежде не слышал столько горя в одном-единственном слове.

– Я не могу объяснить, – продолжил Пустоглазый. – Не могу… пожелать. Я очень хочу, но не могу… захотеть. Таково проклятие нежити… Мы пытались прекратить есть плоть, но все равно продолжали. Мы пробовали изувечить свои мертвые тела, но темная воля нас останавливала. Мы выискивали в памяти крупицы воспоминаний о человеческом прошлом, чтобы сгнить… Возможно, у кого-то это и получилось. Или же просто пришло их время. Они уже не ответят. А мы… мы им завидуем. Впрочем… Те, кто слабее и относительно недавно попал под проклятие, несколько иначе относятся к своему существованию. Они поддаются древнему зову и охотно поглощают… Нет, это ужасно.

Он замолчал.

«Я определенно сказал лишнее», – вздохнул Ахин, переведя взгляд с застывшего мертвеца на окно.

Там, за стеклом, ничего не поменялось. Одержимый смотрел на Могильник, а Могильник смотрел на него. Город-кладбище хотел о чем-то помолчать с живым собеседником, но, наверное, они бы не поняли друг друга. Поэтому они молчали ни о чем.

«А в единственном развлечении нежити гораздо больше смысла, чем кажется», – Ахин с трудом заставил себя отвернуться от окна и, пока еще какая-нибудь непрошеная мысль не разворошила его воспаленный рассудок, подвел итог:

– Значит, вы не поможете. Ни нам, ни себе, ни миру.

– В этом нет смысла.

– Я понял. Очень жаль. Надеюсь, вы хотя бы не станете нам препятствовать. А то ведь и такое бывало.

– В этом тоже нет смысла, – мертвец широким жестом обвел полупустое жилище. – На день можете остаться. Но с наступлением темноты вы уйдете. Как я уже говорил – здесь вам не спрятаться.

– Ясно, – Ахин пожевал треснувшую губу, откусывая лоскутик кожи, и задумчиво пробормотал: – А ты не думал, что произойдет с нежитью, если нам удастся восстановить вселенский баланс?

– Что ты имеешь в виду?

Интонация голоса Пустоглазого вновь изменилась, придавая его словам какой-то непонятный тон. Что-то вроде заинтересованности, едва пробивающейся сквозь слой омертвевшей апатии.

– Ну, ты ведь не знаешь, как равновесие мироздания повлияет на проклятие, – одержимый искоса глянул на него: – А что, если вы сможете полностью вернуть себе волю? Если исчезнет мучащее вас принуждение? Если вам удастся стать по-настоящему свободными?