Имя собственное

Молодой девушки не было и в помине, а Тамара Петровна безмятежно спала, уткнувшись лицом в спинку дивана. Наклонившись и тронув её за плечо, Лариса тут же отшатнулась в испуге, увидев серое, мертвенно-бледное лицо пассажирки. Мысли в голове метались, словно при пожаре.

«Бегом в командный вагон, надо срочно предупредить бригадира поезда… Как ему сказать? Что пассажирка спит, как мёртвая? Или на самом деле мёртвая? Да откуда мне знать? Я же не доктор, в конце концов».

– Говори же толком, что случилось, – недовольно гудел бригадир, пожилой и усталый, как все поездные начальники.

– Не вышла из вагона одна пассажирка. Или спит, или мёртвая!

– Мёртвая?

– Да откуда мне знать? Я же не доктор, в конце концов!

Когда поезд отогнали на запасный путь, в вагоне было не протолкнуться от официальных лиц, поднятых по такому исключительному случаю.

Скорая помощь, дежурный по станции, проводники соседних вагонов и прочая. Врачу удалось привести женщину в чувство, поставив какой-то укол. Пострадавшая была очень слаба, беспрерывно просила пить и, беспорядочно обшаривая внутренности своего чемодана, бормотала о пропаже большой суммы денег. По тревоге подъехал майор Суханов из отдела транспортной полиции. Обращаясь к нему, врач уверенно поставила диагноз:

– Отравление клофелином. Классический криминальный способ обездвижить жертву. Налицо типичные признаки: слабость, желание спать и спать, сужение зрачков, бледно-серые кожные покровы, резкое падение артериального давления, гипотермия, ну и… ступайте осторожнее… тошнота. Следует срочно отправлять потерпевшую в клинику, нужны неотложные процедуры по детоксикации организма.

На ходу состоялся короткий допрос проводницы. Лариса рассказала, что помнила. Зачем ей было что-то скрывать?

– Последний раз видела девушку в Ростове. Была длительная стоянка, и она выходила подышать свежим воздухом.

– Какие вещи имела при себе? Как была одета? Отходила ли от вагона?

– Нет, абсолютно! На ней был яркий шёлковый халат до полу. Жаловалась на головную боль. Мы перекинулись парой фраз и только. Затем я побежала размещать новых пассажиров и больше её не видела. Думала, отдыхает у себя. Не имела права беспокоить. А вот и вещи её. Дорожная сумка и портплед. – Лариса потянулась было к вешалке, но её остановили.

– Стоп! – скомандовал офицер. – Сержант, все вещи в машину, посуду со стола аккуратно в наволочку и туда же. Присутствующим следует назвать свои фамилии для протокола осмотра места происшествия.

Доктор, вот номер телефона, позвоните мне, куда определят потерпевшую. Бригадира поезда прошу через час подойти ко мне в вокзальный отдел полиции с официантом, который обслуживал этих дам. Что ещё? Пока достаточно, пожалуй. До поры все свободны.

Он вытер платком потный лоб и первым покинул купе. Выглядел удручённым. И то правда, мало ему своих местных мазуриков, так ещё из Москвы криминала подвозят. Остальные гуськом последовали за ним.

Лариса оглядела разорённое и обгаженное купе, затоптанный ковёр в коридоре и взялась за голову: «Это сколько же предстоит уборки? Не меньше чем на полдня».

И тут взгляд её упал на измятую постель. Между подушкой и спинкой дивана белела бумажка, вырванная явно из блокнота. Там значился номер телефона и приписка: «Звонить после 8-ми вечера. Рая».

– Товарищ следователь, эй, подождите! – кричала она в открытую фрамугу и размахивала листочком. Делегация, шагавшая по раскалённому перрону в сторону спасительной прохлады вокзала, остановилась.

Через пару дней, когда потерпевшей оказали необходимую помощь и она немного пришла в себя от постигшей беды, из клиники позвонили майору Суханову.

Тот, кряхтя от недовольства, оставил насущные бумаги и вызвал машину. Водитель погрузил в багажник плащ, обувь и чемодан женщины. В кабинете заведующего отделением и произошла эта встреча.

Тамару Петровну привезли на кресле-коляске. Было видно, что женщина оправилась от потрясения, но была ещё довольно слаба.

– Здравствуйте, Тамара Петровна. Майор Суханов Иван Андреевич. Мы сможем побеседовать, вы в состоянии?

– Да, конечно. Даже не сомневайтесь.

– Хорошо. Я включу диктофон, не будет возражений? И начнём разговор с самого начала. Вы отправились в поездку из Москвы или сели на промежуточной станции?

– Нет, из Москвы. Вошла в вагон и устроилась в сдвоенное люкс-купе.

– Билет у вас прямо до Анапы. Какова цель путешествия?

– Год назад умер мой супруг, а оставаться в столице одной, без близкого человека мне не захотелось. Детей у нас не было. Я продала квартиру и вознамерилась купить какое-нибудь жильё в Анапе. Здесь живёт моя тётка, мамина младшая сестра. Захотелось прибиться к родному человечку.

– Вот бумага, напишите, пожалуйста, её координаты: ФИО, адрес и телефон. Вы уже виделись с ней?

– Нет, не рискнула беспокоить, старенькая она.

– При каких обстоятельствах вы познакомились со своей попутчицей по имени Раиса? Опишите её. Детально и подробно. Насколько это возможно.

– Она вошла почти перед самым отправлением. Молодая, красивая, около двадцати. Может, и больше, но у молодых не заметишь этой разницы. Её молодила ещё и короткая, даже чересчур короткая, стрижка. Волосы чёрные, как и глаза. Стройная спортивная фигура. Серый брючный костюм. Похоже, что это всё. Хотя подождите! Позже я увидела на её чистом лице малоприметный шрам над правой бровью. Вот теперь, наверное, всё.

– Она была одна или кто-то её провожал?

– Да, с ней был видный такой мужчина, годами старше её, пожалуй, вдвое. Всё покачивался с пятки на носок, держа руки за спиной. В вагон не поднимался, лишь помахал рукою в окно.

Когда девушка вошла в купе, я спросила: «Не муж ли это?» Она ответила, что это его водитель. А муж не поехал с ней по причине чрезвычайной занятости. Он якобы известный пластический хирург. Из вещей у неё имелись только дорожная сумка и портплед, по всей видимости, с выходным платьем.

– Платье там самое заурядное и далеко не новое. Так, элемент маскировки. И в сумке вещи, которые тоже не жалко выбросить или без сожаления оставить вместе с сумкой. Дальше, прошу вас.

– Затем, переодевшись в китайский халат, попутчица заказала кофе в купе и коньяк. Сослалась на низкое давление. Мы выпили на брудершафт, и я прониклась к ней, словно к близкому, если не сказать родному человеку.

– Что же вас подвигло?

– С её стороны поступило предложение помочь мне в проведении коррекционных пластических процедур. Я говорила уже, что её муж… вот, вспомнила имя, Кирилл… пластический хирург. Даже записала их домашний телефон.

– Это всё, любезная Тамара Петровна, могло быть лишь легендой, свёрстанной на скорую руку, чтобы вовлечь собеседника в тему, ему небезразличную. Там, где неуместны грубые криминальные методы, в ход идут изощрённые психологические уловки. И преступники не без успеха ими пользуются.

Номер телефона, кстати, тоже липовый, мы проверили. Дальше, пожалуйста.

– Ну, затем обычная поездная болтовня: я рассказывала свою историю, а Рая… Странно, мне не удаётся вспомнить ничего конкретного о ней самой. Рассказывала какие-то посторонние байки и даже анекдоты, но не более того.

– Именно об этом я только что вам поведал.

– Вскоре мне стало нехорошо от выпитого, закружилась голова, и Рая посоветовала принять «Винпоцетин». Я согласилась, потому как знаю это лекарство и не раз пользовалась им сама. Затем она проводила меня в душевую кабину, чтобы ополоснуться и прийти в себя. Вернулась я в купе где-то минут через двадцать и намеревалась лечь спать, но…

– Таблетку, конечно, предложила Раиса?

– Да-а… Сказать по правде…

– Что и требовалось доказать!

Так, уважаемая Тамара Петровна! Давайте вернёмся немного назад. О пропаже каких денег вы твердили врачу? Откуда эти деньги и сколько их было у вас?

– Я уже говорила, что продала квартиру в Москве. За восемь миллионов рублей. Вся сумма была упакована в небольшой кейс. Раньше такие называли дамский дипломат. Он был закрыт на кодовый замочек.

– Вы говорили с попутчицей о деньгах? Видела она этот кейс?

– Нет и нет, абсолютно. Я вошла в купе намного раньше. Портфельчик был уложен в дорожный чемодан, который я тут же спрятала под сиденье своего дивана…

– Спрятала?! Да разве сие называется «спрятала»? Нет, Тамара Петровна, это просто-напросто «шаговая доступность», ни больше ни меньше! Ай-я-яй! Кто же вас надоумил тащить с собою такую уйму наличности? Не от большой сообразительности, уважаемая, вы сотворили подобное. Не обижайтесь, но так получается.

– Неужели, Иван Андреевич?.. Когда отлучалась в душ?..

– Вы сами и ответили на свой вопрос. Вот форма, пишите заявление, будем передавать дело дознавателям.

* * *

С улицы в проём окна больничной палаты вмещается куцый и заурядный кусок пейзажа московской окраины.

Половина корпуса панельного девятиэтажного дома с лесом антенн на крыше, верхушки нагих тополей, подёрнутые инеем, и сносимый ветром сизый дым из сиротливой фабричной трубы на горизонте. Зима вроде бы на излёте, а тоска на душе у Раисы сродни первым декабрьским холодам.

Изредка больную навещали Наташа с мужем. Верочку взяли с собой только раз, в самом начале госпитализации. Глядя на младшую сестрёнку, Рая напрочь забывала о своей проблеме и не могла сдерживать слёз от невозможности помочь Вере хоть чем-то.

А та, измотанная хроническим бронхитом, с тёмными кругами под глазами, ещё и отмахивалась, улыбаясь виновато, как словно бы оправдывалась за свой болезненный вид.

Вера, и это было понятно, с нетерпением ждала Раиного выздоровления, стойко перенося и болезнь.

После таких встреч бессонная ночь Рае была обеспечена. Все другие думки уходили на задний план, сверлила мозг лишь одна мысль – где достать денег? Не обменять ли уж нашу квартиру на меньшую с доплатой? Как поскорее выбраться из этого лагеря беспомощных и увечных и отвезти, наконец, Верунчика в санаторий?

Словами не выразить, как надоела эта инвалидная палата, этот длиннющий коридор с продавленными диванами из кожзаменителя, столовая, где столы и стулья синего пластика верещат по кафелю до озноба по коже.

Одно утешало Раю – скорая выписка. Лечащий врач обещал, что буквально на днях сделает последний снимок и, как говорится, счастливого пути! Неужели подходят к концу тягостные недели и месяцы лечения?

В результате аварии Раиса получила сложную травму правой голени. Осколочные переломы большеберцовой и малоберцовой костей. Операция, долгое ношение фиксирующего стального аппарата, гипс, костыли… Тошнота и головокружение от сотрясения мозга.

Чтобы залечивать порезы от разлетевшихся стёкол, пришлось постричься наголо. Как тут не поверишь, что по волосам действительно плачут! Вот и шрам над бровью, как памятный знак. Не хочется про всё это и размышлять!

Рае плохо приходили на память детали того дня, когда её доставили в травматологию. Хотя о какой памяти можно вести речь? После лобового сокрушительного удара травмированный мозг бросал покалеченное тело из сумеречного забытья в полное беспамятство.

Неизменной оставалась лишь одна сплошная, пронзительная боль, терзающая ногу при малейшем движении. Относительно полное осознание случившегося пришло, собственно, только на следующий день.

Уже потом, когда состояние немного стабилизировалось, картину катастрофы пусть по частям, но удалось восстановить. Правда, не без помощи сотрудников ГИБДД. А картина та рисовалась удручающей.

Протоколом зафиксировано дорожно-транспортное происшествие, основной причиной которого явился выезд легкового автомобиля, госномер…на полосу встречного движения и последующее столкновение его с большегрузным автомобилем «КамАЗ».

В результате аварии водитель «Жигулей», находившийся в состоянии алкогольного опьянения (подтверждено анализом крови), погиб на месте, а женщина, сидевшая на пассажирском сиденье, доставлена в лечебное учреждение с переломом правой ноги, многочисленными ушибами, порезами и сотрясением головного мозга.

Поначалу, на первом месяце пребывания в травматологии, Раю неотвязно терзало душевное смятение и беспокойство. Порой сильнее, чем нескончаемая боль в переломанной ноге. Казённые строки документов, что инспекторы приносили ей на подпись, роем вились в больной голове, не давая заснуть ночами.

Она будто силилась выпутаться из сетей собственной укоризны по поводу гибели Николая и краем воспалённого сознания отодвигала свою причастность к его смерти. Ну не могла она, будучи в полубессознательном состоянии… Хотя…

Рыдала, кусая больничную подушку, и, как умела, молилась, прося Спасителя отвести от неё эту навалившуюся беду.

Наконец-то наступил этот долгожданный день выписки.

Рая, одетая в одежду с Наташкиного плеча, сидела на коридорном диванчике подле двери зав. отделением, дожидаясь оформления истории болезни. Стеснялась, чувствуя себя не в своей тарелке. Чужие шмотки были ей маловаты. А что делать, свою одежду пришлось выбросить, после аварии она была не годна ни к чёрту. Не захотела оставлять даже уцелевшие итальянские ботинки. Воистину был бы тот ещё «сувенирчик на долгую память»!

Она прикидывала, что необходимо сделать в первую очередь. Перво-наперво – домой. Переодеться. Насколько возможно, привести к присяге бесхозное запустение в квартире и бегом в Отрадное, к Верочке. В шкатулке, помнится, ещё оставались пустячные деньги, нужно что-то ей купить.

А ещё… Бог ты мой, ведь за эти месяцы почтовый ящик наполовину, небось, забит квитанциями по коммунальным задолженностям!

– Оторвина! – выглянула из-за двери молоденькая медсестра. – Зайдите!

Рая поднялась и, маскируя лёгкую хромоту, переступила порог.

В кабинете, кроме заведующего и его помощницы, присутствовала ещё одна колоритная фигура, при виде которой у Раи непроизвольно дрогнула щека и неуверенно замедлился шаг.

– Капитан полиции Ерёмин, – представился офицер, немного приподнявшись со стула – Прошу вас, присаживайтесь. Назовите, пожалуйста, вашу фамилию, имя и отчество.

– Оторвина… Раиса Михайловна. – Голос был какой-то чужой.

– Вот что я должен сказать, уважаемая Раиса Михайловна. Мне поручено осуществлять следственное производство по уголовному делу о гибели небезызвестного вам Хромова Николая Ивановича, скончавшегося в результате дорожно-транспортного происшествия, в котором пострадали также и вы. Следствие было временно приостановлено, пока вы находились на излечении, но вот теперь, как говорится, пришла пора.

Я вас не тороплю, так как понимаю – надо освоиться в новой обстановке, привести в порядок бытовые вопросы, даже, наверное, научиться ходить без палочки. Верно, доктор?

– Надо сказать, она у нас молодец, – улыбался заведующий. – Трость выбросила давно, исходила все коридоры и лестницы бессчётное количество раз и выработала походку почти без хромоты.

– Вот и прекрасно! Но всё же, наверное, потребуется какое-то время, чтобы прийти в себя. Я на машине, подброшу вас до самого дома. Единственно, что следует нам сделать сейчас, – это подписать два документа. – Капитан протянул ей распечатанный лист.

– Что это? – Рая вопросительно взглянула на полицейского.

– Подписка о невыезде. Она подразумевает следующее. Первое. Не покидать город без разрешения следователя. Второе. Являться точно в день и час, указанные в повестке. Третье и последнее. Какими-либо другими способами не препятствовать производству по уголовному делу. – Следователь сделал многозначительную паузу и пристально посмотрел Рае в глаза. – Вот и весь невеликий перечень ограничений. А второй документ – сама повестка. Как вы считаете, недели вам хватит, чтобы освоиться? Замечательно. Распишитесь здесь, здесь и вот здесь.

Ерёмин захлопнул папку, встал и протянул руку врачу:

– Спасибо, доктор, за тёплый приём. Существует поверье, что ни врачам, ни нам, полицейским, не следует говорить «до свидания». По понятным причинам. А стало быть, счастливо оставаться! – И обернулся к Раисе. – Ну что, Оторвина, поехали? Все документы у меня, не волнуйся.

Машина с синей полосой по борту и мигалкой на крыше резво вклинилась в основной автопоток. Молоденький сержант-водитель, вертя головой, то и дело выруливал на встречную полосу, включая сирену. В такие моменты Рая закрывала лицо ладонями. Ещё совсем близко и болезненно ощущение той трагической минуты.

Ехали молча, адрес не озвучивался, но неведомым образом машина затормозила прямо у двери родного подъезда. Капитан, не выходя из салона, протянул Раисе в открытое окно визитку и напомнил:

– Через неделю жду на разговор. Прошу не опаздывать. Адрес отделения указан в повестке. Если возникнет желание встретиться раньше – звоните. До встречи.

Стекло в пассажирской двери поползло вверх, и машина сорвалась с места, растворив красные огни задних фонарей в мареве выхлопного смрада.

Рая повертела в руках коричневый кусочек картона и прочитала:

«Андрей Николаевич. Номер телефона». И ничего более.

В Отрадное к сестре Рая решила ехать на следующий день.

Потому как не вынесла врождённая чистоплотность унылого вида пустой и неухоженной квартиры. Остатки дня и весь вечер до полуночи она скребла, мыла и оттирала различные поверхности, подёрнутые запустением.

Стянув с себя чужое тряпьё, провернула стирку своих и Верочкиных вещей, кое-что погладила, поменяла постельное бельё, приняла душ и… упала, наконец, в свою, уже подзабытую осязательно, кровать.

Нога, не привыкшая ещё к таким перегрузкам, жаловалась хозяйке тягучим, ноющим напоминанием о себе. Рая гладила её, как кошку, успокаивая полусонным бормотанием:

– Ну, ну, ну! Что это ещё за капризы? Давай-ка будем успокаиваться и засыпать. Мы так устали с тобой, надо отдохнуть. Положу тебя повыше, на отдельную подушку. Лучше? Вот и хорошо. – Рая сладко зевнула и перекрестилась. Отдалённо мелькнула последняя гаснущая мысль: «Будильник не завела… Ну да ладно».

Анна Филипповна встретила Раю ещё в коридоре:

– Раечка, ты ли это? Румянец во всю щёку, поступь, что тебе модель на подиуме! Словно только что из Куршевеля, а не из травматологии.

– Добрый день, доктор. Стараюсь изо всех сил, уважаемая Анна Филипповна, держать себя в форме. Я ведь у Верочки одна осталась. Как она, расскажите Бога ради. Ей получше?

– День ото дня отличается, конечно, бывает и лучше, и хуже, но такой уж явной положительной динамикой мы с ней похвастаться пока не можем. – Анна Филипповна отворила дверь, пропуская Верочкину сестру вперёд. – Заходи смелей.

Эта первая минута встречи запомнится Рае до конца дней.

В постели полусидела, откинувшись на подушки, Вера и расчёсывала у целлулоидной куклы рыжеватую шевелюру. Когда дверь отворилась, девочка настороженно вздрогнула, прижав куклу к груди. Молча исподлобья смотрела на вошедших, словно бы не узнавая.

Голубые глаза больной казались огромными от теней, выстеливших тонкие серые веки. Ниспадающие белёсые волосёнки не могли скрыть обострившихся скул и впалых щёк на бледно-матовом лице. Худоба делала её старше. Создавалось впечатление, в постели сидит отчаявшаяся и готовая к любому исходу взрослая женщина с ребёнком на руках. Только очень маленького роста и до крайности истощённая.

Широкий вырез ночной рубашки с обгрызенными завязками открывал взгляду выступающие ключицы, которые пугающе обнажались при каждом натужном вдохе. Всех охватило мгновение какой-то оторопи. И вот тут… Вера размахнулась и, насколько хватало её силёнок, со злобой швырнула куклой в сестру. С ненавистью зыркнула полными слёз глазами на Анну Филипповну и, уткнувшись в подушку, накрылась с головой.

У Раисы сердце ухнуло куда-то вниз. Она упала на колени, разроняв принесённые подарки. Подползла к кровати и, обнимая скрытое под одеялом худенькое тельце сестры, только и могла взывать, рыдая:

– Вера-а, Верочка-а, Вера-а…

Прекращая эту истерику, Анна Филипповна еле сумела поднять Раису на ноги и увести в свой кабинет. А уж успокоить… это стоило доктору немалого труда. Когда страсти немного улеглись, разговор состоялся более предметный. Говорила практически одна Анна Филипповна. Рая внимала её речам, изредка вздрагивая остаточными всхлипами.

– Верочку можно понять. Подросток, четырнадцатый год и… нескончаемые боли, одышка, лекарства, ингалятор, постельный режим. Переживания, что из-за пропусков по болезни осталась на второй год. Коллектив ровесников, к которому привыкла с первого класса, ушёл вперёд, даже не заметив «потери бойца». Ни мамы, ни папы рядом. Как вынести свалившееся сиротство детскому сердечку?

Один светлый лучик в этой беспросветности – сестра. Но и её всё нет и нет! У вас одинаковое положение, но ты уже взрослая и можешь держать эмоции в узде. Не то Верочка. Она сорвалась, но я не вижу в этом никакой озлобленности. Оставленность, которая сродни брошенности, – вот причина её спонтанной обиды на всех сразу.

На подходе физиологические изменения организма, что в какой-то степени извиняет нервозность её поведения. Если не сказать истеричность. Демаршем своим Вера хотела выразить ровно то, что ты только что слышала от меня. Вы помиритесь, конечно, но надо повременить чуть-чуть. Сначала я поговорю с ней, а потом позову тебя. А теперь… Что ты решила с санаторным лечением сестры?

– Последние гроши я сегодня потратила ей на продукты и лекарства. Сколько денег необходимо для поездки на юг и устройство в санаторий, мне не заработать никогда. Буду срочно решать квартирный вопрос – или менять на меньшую площадь с доплатой, или переезжать в Подмосковье. С этого и начну, деваться некуда.

– Деваться и на самом деле некуда. В связи с этим стоит, конечно, и поторопиться. Но, умоляю, действуй крайне осторожно. В сфере купли-продажи недвижимости, особенно московской, столько аферистов, что и не заметишь, как окажешься «за бортом».

А как врач, давно наблюдающий Верочку, скажу следующее: если в отношении её продолжать исключительно медикаментозное лечение, то последствия могут быть печальными. Не так уж эти целевые лекарства и безвредны. С одной стороны, да, препараты расширяют бронхи, облегчают ситуацию на время, с другой же… есть описания негативного действия на ЖКТ, то есть гастрит, язва, а то и желудочные кровотечения.

Рая закрыла лицо ладонями, Анна Филипповна обняла её за плечи.

– Пойми правильно, детка, я совсем не хочу тебя напугать. Но в то же время ты ведь у неё сейчас не столько за сестру, сколько за мать. Как же не быть с тобой предельно откровенной? Без всякого пафоса скажу, речь идёт о жизни и, прости меня, смерти. Если, конечно, дело дойдёт до бронхиальной астмы. На данном этапе развития медицины эту болезнь вылечить, к сожалению, нельзя. Но можно контролировать.

А если приложить максимум усилий, то перехода в критическую фазу можно постараться не допустить. Я попытаюсь вам помочь.

В Сочи, в центре пульмонологии, работает моя давняя подруга, однокурсница по мединституту, Елена. По мужу Шевцова. Контактов с ней, если честно, не было давно, однако буду пробовать связаться. Но, как мы понимаем, это дело не сегодняшнего дня.

Да, чуть не забыла сказать – пока ты лежала в больнице, твоей сестрой интересовался какой-то полицейский капитан. Удостоверение предъявил. По линии опеки, наверное. Побеседовали в кабинете, я рассказала ему о состоянии девочки, намекнула, не могут ли власти помочь с путёвкой в санаторий. Он записал все данные по диагнозу, взял мой номер телефона, но больше не позвонил. Пойду к Верочке, надо с ней разговаривать. Подходи минут через десять.

К станции метро Рая шла пешком. В автобус сесть не решилась и, подняв воротник плаща, тронулась в неблизкий путь «одиннадцатым маршрутом». Наполовину укрыв тонким шарфиком зарёванное лицо и опустив глаза, медленно двигалась, заново переживая горестные минуты примирения с Верой и пытаясь успокоиться.

Обе плакали, накрепко обнявшись. Попрекали друг друга и тут же клялись в вечной любви. То смеялись над Веркиной выходкой, то мрачно и долго молчали, сцепившись в объятьях. И та, и другая понимали, что в сложившихся обстоятельствах нет никакой лично их вины.

Накрапывал весенний дождик, с зонтика срывались крупные капли, так похожие на слёзы бедной сестрёнки, что Рая готова была снова разреветься. Почему-то особенно пугал невольно и часто возникающий образ Веры, увиденный в первую минуту встречи.

Исхудавшее лицо с запавшими глазами и эти жёлтые, выступающие при каждом натужном вдохе ключицы.

День явки к следователю по повестке нагрянуть не замедлил.

Неподалёку от здания полиции Рая присела на скамейку. Было ещё рановато. Молодые ребята в форменной одежде с погонами сновали через входную дверь туда и обратно. С привизгом отъезжали и подкатывали служебные легковушки с мигалками.

Стоило тщательно обдумать предстоящий разговор с капитаном Ерёминым. Мысль, что она неким образом причастна к смерти Николая, постоянно будоражила сознание. И тут же отметалась как невозможная.