Воин. Правитель. Чужак

Губернатор посмотрел под ноги и увидел, как пушистая голова медленно трётся об его мягкие белые гольфы.

– Разгрызёт и раскромсает мои новые бриджи, – закончил мастер и обратил улыбку на своего господина.

– Тогда, пожалуй, не будем испытывать судьбу, – и после этих слов господин, присев на колени, взял кошку на руки. – Не будем, Оширстка, согласна? – он внимательно посмотрел на её мордочку. Её нос лениво качнулся, усики затопорщились, а потом неспешно сомкнулись. Головой она поводила из стороны в сторону – беззаботно, немного вяло, как будто взором хотела поймать витающие глянцевые пылинки.

Председатель поравнял её взгляд со своим, а затем немного неловко опустил Оширстку на лапы. В тот же миг она позабыла о них двоих и, гордо подняв хвост, направила носик дальше, к следующей двери, оставляя на ворсистом красно-золотом ковролине мокрый осторожный след.

К двадцатой минуте Председатель был уже у внутреннего двора. Там он проходил мимо ракитных садов и следовал по мосту, обвитому розовыми лютерниями (цветы её напоминали люпины, а вот ветками она походила на колючий терновник). В пруду плескалась одинокая тигровая жаба, а на камнях толоклись скрипачи – длинноногие мохоеды, не имевшие шеи и даже тела, а потому ножки их сразу соединялись с головкой. Они постоянно покачивались, косясь набок, напоминая тем самым пожухлую пшеницу, которой не повезло вырасти в жаркий год. Утренние песнопения из их уст звучали в честь полной воды и полного солнца. И Мейтна жалел, что эти твари исполняют эти песни не врозь. Если тебе повезло встретить одного скрипача, то твой слух даже не заметит этого тонкого стрёкота, но как только эти недомерки собирались в кучу, то оставалось только терпеть. Четыре глухих стены, нет, четыре поверх четырёх глухих стен – и те бы не смогли спасти твои бедные ушки от этой гнетущей и мучительной какофонии.

Губернатор отвлёкся. Позади, по привычке, следовал Портной. Тот, было видно, боялся оступиться и берёг каждый свой шаг. Временами казалось, что мастер вовсе помышлял обогнать хозяина, но потом резко раздумывал и специально сбавлял темп так, чтобы не дай Вселенная обидеть манёвром того, кто шёл впереди.

Вскоре оба коллегианта вышли к «тонкостенному холлу» – к месту, где мейт-губернаторы, по слухам, прощаются со своими секретами. Финишная прямая до Высокого зала – зала заседаний. И Мейтна, само собой, держал рот на замке.

К нему неожиданно подбежал секретарь:

– Капитан не выйдет на связь, мой господин, – произнёс он шёпотом, и так тихо, что стенам на этот раз пришлось порядком прислушаться. Затем он добавил: – Есть подозрения, что титанец не сразу полетит к нам. У господина Висма возникли проблемы, и он записал обращение, где просит о помощи у ближайших офицеров в системе. Самый ближайший…

Мейтна выставил ладонь. Жест означал, что с секретаря достаточно. Новость была услышана.

Помощник, откланявшись, удалился в ту же сторону, откуда спонтанно возник. Пошаркивая туфлями, он увёл уши холла от своего господина, давая тому возможность прокомментировать донесение:

– О, как же некстати, – едко проговорил мейт-губернатор.

– Что-то не так с будущим Адмиралом?

– Да всё с ним в порядке. Ты разве не видишь на моём лице радость?

– Видел бы, если бы не ваша ослепляющая улыбка, – сострил мастер, забыв, что произносил эту шутку уже не раз. – Нам дали больше времени для подготовки?

– В точку. И дали редкий шанс организовать настоящий светский приём.

– Который из них? Тот, что начинается с главных ворот или…?

– Не притворствуй, Портной, ты уже догадался, – строго заметил Мейтна, пронаблюдав, как двери зала стали ближе на десяток метров.

– Значит второй сценарий. Тогда я не знаю, есть ли смысл начинать игру с ними, – он выдержал короткую паузу прежде чем уткнул палец в место, где предположительно сидели члены Коллегии.

– Они будут отличным отводом глаз. На них мы лишь слегка разогреемся. Тем более на любом празднестве нужны шуты, не забыл?

Портной безмолвно сунул руки в карманы. Затем он собрал их в кулаки и отдёрнул жилет. Коричневый плис вместе с небольшой полнотой добавляли ему некой авторитетности. А вместе с задумчивым взглядом, какой у него был сейчас, он выглядел как истинный мастер – неважно в каком деле. Образ добавлял мастерства в абсолютно любом, не хватало лишь инструментов в руке.

В конце концов оба коллегианта оказались на месте. Прямо у них перед носом в зал забежала стенографистка. Она тянула за собой бумажную ленту, стараясь удержать её у груди. Один из краёв всегда выпадал и поэтому перед тем, как зайти в зал, она несколько раз произнесла: «Извините». Мейтна про себя отметил: волосы не уложены, ногти накрашены второпях, помада лезет немного за уголки. Было ясно, что подчинённая проспала. Однако корить её он не собирался, потому что отлично помнил, с кем эта бедняжка ложится в постель. «Ей достанется, – подумал Председатель, – на прицеле будет другой, но разлётом шрапнели её точно заденет».

– Губернатор, напоследок хотел лишь сказать, что вы прекрасно в нём смотритесь, – Портной, стоя ровно напротив хозяина, легонько прихватил жакет за рукава. Столь же аккуратно он стал поправлять их, доходя до манжетов рубашки и отходя обратно к плечам.

Несмотря ни на что, пальцами мастер владел превосходно. Любое прикосновение, микродвижение, невольный приём он превращал в искусство, сравнимое, наверное, с колдовским ритуалом. Мейтна не осознавал этого в полной мере, но в глубине души чувствовал постоянно. Чувствовал уверенность и покой. В такие моменты эти ощущения лишь крепли – в моменты простого ухода за платьем, когда простота исчезает. Поэтому он, наверное, и подпустил его близко к себе. Потому что было ясно с первого дня, что мастер подпитывает твою уникальность отнюдь не нарядом, совсем нет, он подпитывает её тем, как он с этим нарядом обходится.

Но конкретно сейчас, решил Мейтна, нужно было оставаться холодным, отбрасывать пиетет и не подыгрывать явным заискиваниям подчинённого. Да, конечно, мастер знает, как совладать с руками, но почему-то внутренним самообладанием, стало вдруг известно, он порою пренебрегал. И сегодня, пришёл к выводу Председатель, это просчёт, достойный лишь холодного взгляда. Что будет дальше, зависело лишь от действий Портного.

Мейтна молча наблюдал, как вдумчивый вид мастера менялся на расслабленный и довольный. Его хотелось поторопить, но как только эта мысль пришла, помощник отпустил манжет, застенчиво улыбнулся и убрал руки от рукавов. Хозяин почувствовал, как в локтях стало свободней, а кисти перестало сжимать слишком сильно.

Председатель был наготове.

– Как ваш покорный слуга, я крайне недоволен вашим решением. Но…, – вернув руки в карманы, выдал Портной, – …как ваш покорный слуга, я его уважаю.

«Ты сегодня не бдителен, – ответил мысленно губернатор, – вот тебе время подумать».

– Ну что ж, мой господин, – немного нервно закончил помощник, как будто почуял, что что-то неладно, – не смею вас больше задерживать. Удачного заседания.

Мейтна отступил на шаг, так и не сняв холода с глаз. Впереди – двери Высокого зала, а за ними – две дюжины ворчливых, надменных, глазастых, порочных, бездушных, эксцентричных пустозвонов, готовых разорвать друг другу глотки за неправильно выписанную закорючку в имени.

– Господа, доброе утро! – воскликнул Председатель.

«Благо они рвут друг другу глотки, – с гордостью осознавал он, – совсем не замечая, кто ставит первый штемпель на документе».

Болтовня прекратилась. Все члены Коллегии поспешили подняться со своих мест.

Сначала идут приветствия и слова почтения.

– Доброе утро, мейт-губернатор! Прекрасно выглядите, как, впрочем, и в любое рабочее утро, – высказался один из коллегиантов у самых дверей.

Он поклонился. Это следующий шаг. После чего наступает небольшая пауза, момент ожидания, когда коллега поднимет голову. Следуют ответные слова почтения.

– Благодарю, друг мой! На мой вкус, Вы выглядите ничуть не хуже.

Уважив коллегу, Мейтна также откланивается. Потом его глаза ищут следующего. Приветствие, поклон, ответ, поклон. Ещё раз. И ещё раз. И так до поры, пока вход в зал не будет пройден.

Наступив на мозаичный узор на ковре, Председатель механически повернул туфли в правую сторону. Там его, как и всегда, ждало Высокое кресло. Пройди три шага, и тебя непременно поприветствует господин Ласка:

– Рад пожелать доброго утра, нот Председатель.

– Рад ответить взаимностью, нот Ласка.

Пройди ещё два шага, и к тебе обратиться господин Праздник:

– Доброго утра, нот Председатель. Мы готовы начинать.

– И тебе доброго утра, друг мой.

Поверни голову вправо. На очереди – госпожа Церемония.

– Доброе утро, нот Председатель. Ваш стол готов. Секретарь постарался, чтобы он пережил все четыре часа.

– Госпожа, приветствую и вас. Спасибо, что напомнили. Если постараемся, закончим и раньше. Дадим этому бедолаге на час больше, чем он того заслуживает.

Сухая улыбка, губы сомкнуты. Последние пять шагов. Взгляд налево, там – господин Лихорадка: без конца неопрятный и, чёрт бы его побрал, всегда навеселе.

– А мы только вас и ждём, господин Председатель. Жители еле-еле продирают глаза, а мы уже готовы подпортить им день.

– А Вы всё так же хорошо выглядите, нот Лихорадка. Доброе утро.

Ступень. Высокое кресло. Мейтна дотрагивается до локотника, до его бронзового оголовья, чтобы затем медленно повернуться. Он садится, наклоняется чуть вперёд, а в конце собирает ладони перед собой, положив друг на друга. Ритуал, отточенный до идеала. Ритуал, в конце которого ты обязательно даёшь понять, что готов слушать.

«А костюм и правда подходит, – подумал Мейтна, посмотрев на зал, – власть в осенних лучах, приправленная строгостью и вниманием. Похоже, мой прямодушный кутюрье вновь меня победил».

– Итак, что же произошло в системе Y, господа? По отчётам, Республика всё никак не может добиться большинства в Совете Иттрия.

– Да, нот Председатель, всё так. Местные вместе с их гордым советом, похоже, подзабыли, как выглядит армада республиканских крейсеров. Над их колониями уже нависают орбитальные шхуны, а на следующей неделе к ним могут присоединиться галеоны и линейные палачи.

– И колонисты готовы сражаться?

– Да, местные интенданты начали выгружать ящики с вооружением, выдавать минимум по рельсомёту на главу семьи. Так что можно с уверенностью сказать, что они настроены вполне серьёзно. Есть вероятность, что Республика на этот раз останется ни с чем.

– Даю ей половину в совете, шанс у них есть, – вдруг выкрикнул из-за спины кто-то из ноточеев.

– Нет, в «Альянсе малых систем» достаточно гордецов, чтобы вот так запросто отдавать половину, – встал и заспорил ноточей напротив. – Они исполнены самолюбия и амбиций. И если опасность придёт к одному, то на подмогу, по договорённости, прибудут все остальные.

– Не соглашусь! Какая же тут подмога, если у столицы Zr под боком объявились «Наёмники Курса»?

– Не смешите меня! – к спору присоединился четвёртый. – Да цирконийцы их в фарш превратят! Как в своё время республиканцы размазали лидера «Наёмников…».

– Извольте, не слишком ли громкое слово – размазали? Лишить обеих рук и отпустить – это, знаете ли, не размазать. Жест милосердия, только и всего. И вообще, подбирайте слова аккуратней, коллега. Мы с вами всё-таки не в борделе!

– Не вам меня учить, что говорить, а что нет! Прогноз – половина.

– Ну уж нет, – стоял на своём коллегиант напротив.

– Половина.

– Не половина.

– Половина!

– А я говорю, не половина!

– Так, прекратить спор, коллеги! – оттолкнув того, кто сидел позади и заверял про половину, ноточей первой трибуны потянулся к шее и быстренько поправил затянувшийся воротник.

Председатель смотрел на всё это с восхищением, нисколько не выдавая себя.

– Ваши комментарии, нот Ласка?

Чуть вытянув шею, Ласка, по обыкновению, поднял кверху и нос.

– Думаю, что моё мнение тут не будет иметь большого веса. Малое понимание сил на стороне иттрийцев, малое понимание того, кто выступает дипломатом Республики в совете, а также слабое знание сильных и слабых сторон итт-губернатора. Настроения масс, отношение их к своему лидеру, какого их расположение к республиканским интервентам, к их экономике и обычаям.

– Вы ставите на свой ум, Ласка, мы верно вас поняли? – наклонившись ещё больше, Председатель позволил себе съязвить, чем вызвал среди трибун волну сдержанных, флегматичных смешков.

– Кхм, мой господин, если разрешите, я повторюсь. Мне трудно судить, так как я не владею всей информацией. В нашем деле нельзя полагаться на скупые предположения. Если мои коллеги позволяют себе подобное, то, пожалуйста, попрошу вас не заставлять меня полагаться на них.

– Ты ставишь на свой аналитический ум, Ласка. Что ж, мы тебя услышали. Надеемся, в таком деле, как простой комментарий, он когда-нибудь тебе поможет.

Смешки послышались и за спиной Ласки. Будучи одним из четырёх ноточеев, заседавших за главной трибуной, он имел слабое представление, когда нужно отключить мозг и перестать думать. Он был под серым веществом, постоянно. Двигаясь с особым усердием в его голове, оно отгоняло от себя всё остальное. Факты, факты, значения, переменные – так звучала вся его жизнь. И лиши вдруг Ласку обеих рук, к примеру, завтра, то он бы незамедлительно организовал интервью у безрукого, спрашивал бы, как тот справляется с бытовыми вещами, и, главное, всё бы записывал. Очевидно, пальцами ног. К тому моменту, никто в Коллегии не сомневался, он бы их к письму наверняка уже приучил.

– Что у тебя, нот Праздник? Что происходит в Кольце VII? «Президентская гвардия» повелась на нашу наживку? – Мейтна обратил взгляд на второго члена главной трибуны.

– Да, господин, мы отвели их от траектории, по которой шёл капитан Цер. Теперь сбежавший пленник, за которым охотится «…гвардия», летит к границам II кольца, а не V. В целом, усилий особо не требовалось. Пришлось разве что подсунуть гвардейцам переписанный бортовой журнал, задобрить нескольких очевидцев на космопорте, пробудить нашего крота на их судне-разведчике и вот оно – свободное плавание! Теперь Цер спокойно может сесть на Тантал и забрать, наконец, у наёмников тело еретика, за которым мы охотились с самого Лития.

– Превосходно, нот Праздник. А что там со второй новостью? До меня дошёл слух, что путешественники в чёрные дыры отыскали для нас новый источник энергии.

– Ах, если бы, мой господин. В их последнем отчёте есть только предположения о новом источнике. Из фактического, что они привезли с недавней вылазки – это новые знания о свойствах схрона. И, полагаю, вряд ли эти знания сильно помогут нашим бойцам на передовых.

– Хочешь сказать, что кто-то из твоих секретарей решил подшутить и поставил ложный акцент?

По залу прокатилась волна негодования. Сам Праздник, услышав эти слова, сильно насторожился. Ложный акцент – самое мерзкое, что можно услышать в свой адрес. Провинившись в нём, о тебе могли забыть, как о порядочном ноточее. А это в стенах Коллегии сродни забвению.

– Стенографист, попрошу записать следующие слова без сокращений.

Девушка, что судорожно подбирала ленту в дверях, от неожиданности подняла голову. Председатель посмотрел на неё, удостоил вниманием в Высоком зале, чего не делал до этого. На серых мышек обычно не смотрят, только если они не гадят в видных местах. Она взглянула на своих серых сородичей. Те, что сидели за третьей трибуной, с одобрением закивали. Те, кто сидел за второй, слегка повернулись, не дав ей никаких знаков. Те же, что сидели за первой, даже не стали оборачиваться. Она поправила скосившиеся очки и, выровняв спину, выдавила из аппарата лишние сантиметры бумаги.

– Мой господин, – начал Праздник, – если бы вы… если бы вы знали, как много балбесов рождает разнузданная свита, то вы бы не раздумывая обезглавили её всю. Это не мои слова, это цитата из пьесы, если позволите. Так вот, настолько ли я, по-вашему, бестолковен, что допустил бы подобную пакость? Да ни за что! Попустительство подобного рода – приговор для моей совести! И знайте, как только я вычислю этого мерзавца, то с удовольствием приведу его к вам, чтобы он зачитал свою омерзительную шутку, а затем тут же откусил себе язык, чтобы ещё минуту отхаркиваться только кровью!

Щёки Праздника затряслись. От злости он зашагал по главной трибуне. Остальные три за его спиной всего лишь наблюдали, как «ложный акцент» будит зверя в очередном, на первый взгляд, крепком парне. Не добавлял красоты и шрам, что занимал всю правую сторону его лица. Вблизи Праздник казался сценическим психопатом, сбежавшим от своей труппы, ведь отметина начиналась у уголка губ и протягивалась до самого уха, открыто показывая всем его белоснежные зубы и пунцовые дёсна, а также мышцы, хватавшие челюсть. Праздника в какой-то степени можно было обозвать «психопатом». Но лишь до поры, пока он не открывал рот и не начинал равнодушным тоном зачитывать новости. И сейчас он открывал рот, но уже в гневе. А в таком сочетании он казался уже не столь безобидным.

– Я не буду утруждать вас поисками мерзавца, господин Праздник. Мне это не нужно. Тешить свое самолюбие страданиями других – ни за что. Так поступают животные, а мы с вами далеко не животные, не так ли?

Мейтна еле сдержал себя, чтобы не засмеяться.

– Да, нот Председатель, вы, наверное, правы.

– Прошу вас, просто найдите этого шутника и попытайтесь донести мысль, что следующая такая шутка станет для него последней. Как вы знаете, осень здесь не очень дружелюбна. Он тоже это прекрасно знает. А, получив увольнение, ему придётся выйти к ней на порог. Его ждёт долгий, действительно долгий путь домой. И весь он будет проходить рядом с лесом, – Мейтна остановился, дав интриге зависнуть в воздухе. – А, как вы знаете, ночная прогулка рядом с ним ещё никого не оставляла равнодушным.

Председатель сжал пальцами бронзовые оголовья и сквозь черноту, на миг проблеснув, на трибуны посмотрели лисьи тёмно-рубиновые глаза.

Послание было отчётливым. Любые наказания, исполняемые во внутреннем дворе или в комнатах господ, не шли ни в какое сравнение с тем, что творила с тобой природа. Кирпичные стены ранили – этого никто здесь не отрицал, – они буквально вытрясали из тебя душу, но только природа и её древесные стены могли за одну прогулку довести тебя до истерики. Загоняя в угол, они тебя больше не отпускали. Ты умирал – лишённый голоса, лишённый надежды и лишённый почёта. И только мейт-губернатор – хранитель земли, принадлежащей ему от полюса к полюсу – в полной мере осознавал или, по крайне мере, делал вид, что осознает, какие опасности таит каждая из его земель.

– Нот Председатель, скверные новости на этом не заканчиваются. Если позволите, я сообщу вести из нашей столицы.

Голос госпожи Церемонии дал всем незаметного тумака. Раздумывая о расправе, многие позабыли, что их работа всё еще не закончена. Впереди долгие часы заседания и кто, если не госпожа Церемония, конечно же, могла напомнить им об этом. Она была той самой занудой, от которой все хотят отвернуться, как только ты начинаешь беззаботно отшучиваться с коллегами.

– Нот Церемония, с удовольствием послушаем, какие новости поступили из нашего городского Совета. – Произнёс Мейтна, услышав, как несколько коллегиантов из третьих и вторых трибун недовольно вздохнули.

– Кхм-кхм, мне сообщили, что в столице распространяются идеи революционного толка.

– Снова эта мифическая угроза.

– Нет, господин, отнюдь. Левые вновь пытаются объединить вокруг себя горожан. Поклонники левого крыла были и до этого, но сейчас их число растёт и растёт, при этом их рост, судя по моим сводкам, вовсе не прекращается.

– Их лидер, наконец, сменил косный язык? – бросил Лихорадка, заставив коллег громогласно оценить его шутку.

Госпожа не ответила. Дождавшись, когда все закончат, она поспешила продолжить:

– По сообщениям моих приближённых, по выступлениям левого лидера, стало понятно, что нейтралитет всё больше задумывается о выборе стороны. Те двадцать четыре процента, что не представляли угрозу вам и, в целом, Совету, начинают создавать для левого крыла перевес.

– Скажите мне, нот Церемония, – Мейтна начал вопросительным тоном, – какой процент был у левых ранее?

– Полагаю, Вы ожидаете ответа ноль целых и одна сотая?

– Я не полагаю, это, по сути, и есть их фактическая поддержка.

– Вы ошибаетесь, нот Председатель, – Церемония, едва растопырив пальцы, упёрла их в бумаги с отчётами на столе. – Позвольте не согласиться. У левых были вспышки активности, что-то даже подобие мятежа. Вы, ваш предшественник и Совет быстро реагировали, но до конца дело так никто и не довёл. Бросая каждого левого за решётку, вы только даёте им крепкую крышу. Чем больше участников попадало в тюрьмы, тем быстрее разрасталась их сеть. Вас не удивляло, почему в числе сбежавших за последний год не было ни одного, позвольте повторить, ни одного заключённого с «левым уклоном»? Как только один из них лишался свободы, то он сразу затыкал рот. Ни драк, ни просьб позвонить, ни единой встречи с родными или своим куратором. Ни единого открытого контакта. И если судить по вашим словам, то их идеи, как и их желудок, умирают сразу же, как только попадают в застенки, вместе с тюремной едой.

– Хотите сказать, что они научились координироваться скрытно?

– Да, определенно, мой господин, если не сказать больше.

– И что же вы имеете в виду?

– Они ведут скрытую пропаганду, – госпожа Церемония, собрав пальцы, отошла от стола. – Сквозь помехи, сквозь белый шум, их лозунги транслируются через непоследовательные, абсолютно запутанные высказывания. Но как только лидер левых начинает свою речь, каждый, кто наделён умом и хотя бы мельком когда-то слышал эти высказывания, сразу улавливает, кто относится к левому крылу.

– И что же мои людям в Совете мешает распознать эти подложные высказывания и накрыть их сеть?

– Новые участники движения, судя по сводкам, как-то узнают в этих высказываниях и местоположение координаторов. После чего в запутанном сигнале меняют базисные слова. А вместе с этим у их лидера меняется текст выступления.

– Ещё лучше, что к нам летит будущий Адмирал, не так ли, нот Председатель? – господин Лихорадка всё никак не мог унять свой задорный тон.

«Да, точно» – «Нот Председатель, это хорошая новость!» – «Согласны, согласны», – вдруг загалдели, перебивая друг друга, члены Коллегии. Галдёж набирал обороты и все присутствовавшие так и старались утопить в общем гомоне голос госпожи Церемонии. Зануде нужно напоминать, где её место. Зануде нельзя думать, что её здравые рассуждения несут для кого-нибудь ценность. Мейтна знал, что зануда этого не заслуживает. Ему было действительно её жаль, жаль, когда ей, стоящей посреди буянящего галдежа, приходилось искать взглядом место, где её ждало бы спасения от неловкого вида. Но он жалел не только об этом. Если начинался всеобщий гомон, то он тоже, совсем на чуть-чуть, терял контроль. И как бы ты ни старался, как бы ни призывал к тишине, как бы сильно ни тряс пальцем и ни размахивал перед толпой руками, ничто не могло остановить этот мимолётный крах. И Мейтне пришлось привыкнуть. Борясь с гневом, он привык в такие моменты наблюдать за госпожой Церемонией, давно смирившейся со своей участью. Он находился выше неё, но в такие моменты они оказывались наравне. Сиюминутное господство толпы, если подумать, отлично сближало. Они бы даже ухмыльнулись друг другу, встреться их взгляды. Но Церемонии было не до союзников. Она перебирала ногами, искала, куда спрятать руки, пыталась просто сесть, чтобы вообще исключить какие-либо лишние жесты, но беспокойство мешало ей. Оно вообще мешало ей в любом деле, даже в быту. И Мейтна с удовольствием поглощал это, препарировал её неудачи каждый день, вновь и вновь, пока не приходил к мысли, что испытывает к ней глубокое уважение – к её выдержке, к её достоинству и к её натуре, что не даёт ей опуститься до банальных вымученных обид.

– Господа, довольно! – Председатель прикрикнул.

Это был идеальный момент. Воздуха в лёгких уже не хватало, и всеобщая эйфория, охватившая членов Коллегии, стала растекаться по каждому отдельному телу.

– Капитан Тит не выйдет на связь.

Последние воздыхания закончились раньше, чем предполагалось. Некоторые стали покашливать, отгоняя от себя вину в том, что они авансом посмеялись над самими собой.

– Как это не выйдет на связь, господин?

«Наконец-то этот олух сбросил свою чертову улыбку!»

– Мне и самому интересно, господин Лихорадка. Но по тому, что мне удалось узнать, я понял, что у нашей Светочи появились срочные дела в системе Pm.

– И, позвольте узнать, откуда взялись эти сведенья? – в голосе Лихорадки ощущалось поражение всего зала.

– Вы вряд ли поверите, господа, но капитан сам сообщил мне об этом.

– Официально? Было ли это предположением? Если официально, почему нас об этом никто не уведомил?