Воин. Правитель. Чужак

Злой Дух взревел, после чего выбросил лапу, метко и беспощадно, сцепив её с такой же беспощадностью у горла пришельца. Пятки того вновь поднялись над склоном, но в этот раз их понесло к самому центру, к середине опушки, где слабо дымился покосившийся разбитый ночлег.

– Он зол! Не на шутку зол! – Пришлый ударил по лапам.

– Я вижу! Вижу! – Перепел замахал крыльями и запорхал у брата за головой.

Вылезли когти – до неприличия острые, – а когда их осветила луна, то они ещё и показались массивными – тоже до неприличия.

– Дух, ну же!

– Ах, да гори оно всё!

Перепел вытянул шею, прижал крылья к бокам и полетел. В тот момент он походил на стрелу. Увесистую стрелу, имевшую меж тем злые-презлые глаза.

Послышался писк – мимолётный, едва ощутимый, – а далее он сменился горьким болезненным рёвом. Спустя секунду в клюве оказался левый глаз монстра. Ноги Пришлого раскачались, но хватка чудовища не ослабла, хотя должна была по всем правилам. От этого, как и предсказывал добрый Дух, его старший брат разъярился сильнее.

Убрав левую лапу от брюха пришельца, злой Дух отступил. Он захотел преподать урок, расправиться сперва с братом. В девятый раз, он подумал, этот приём не сработает. Слишком часто наказание его обходило. Пора было наконец показать, как следует жаловать старших.

Первый коготь воткнулся в правое крылышко. Второй прошёлся рядом с шеей, немного её оцарапав. Рёв братьев смешался, хотя один из них скорее пищал, а другой, успокоившись, перешёл на хмурое поскуливание.

Пришлый качался, когтистая лапа чудовища водила его по сторонам, не давая в полной мере понять, что случилось. Добрый Дух был выброшен, он лежал возле пней у края опушки, пускал тонкие струйки крови и иногда махал уцелевшим крылышком. Знак, что он ещё жив. Чужаку этого было достаточно. На мгновение его ноги коснулись земли. «Хотел вымести злость на брате и только? Да ты, наверное, шутишь?». В следующий миг хватка чудовища спала. Сам монстр утешающе выдохнул.

Чужак впервые осмотрел его: борозды возле глаз и складки, тянущиеся от носа. Те выглядели чернее смолы. И только розовые точки в глубинах колец, окружавших рот и щёки монстра, говорили, что он всё-таки носит кожу. Он был живым. Монстр, злобно охотившийся на них, был живым. Он ревел, сипел, поскуливал, притрагивался к глазнице, где не было глаза, и тут же отводил лапу. Прилив боли мешал, а потом он усиливался. И кровь, прожигавшая щёку, затем разбрызгивалась на грунт, на всклокоченный мех и на ботинки пришельца, забывшего день, когда он здесь оказался.

Идеальный момент, чтобы разобраться с тварью. Как чужак и обещал себе – сегодня. Да, точно, это великолепный шанс, чтобы выстрелить! Мушка кольта, что чудом не выпал при заварухе, уткнулась в мохнатую, мускулистую грудь.

– Наконец-то поем хорошего мяса, – палец Пришлого потянулся к курку, – наконец не буду жрать эти мерзкие ягоды. – Продавив курок до самого основания, в следующий миг он потянул палец уже к спусковому крючку. Монстр сжал ему шею, подняв над землей. Зрачок уцелевшего глаза вытянулся, совсем по-кошачьи, как будто чуял опасность. Опасность, пришедшую с парой выстрелов. Раздался третий и по лесу, молчавшему до поры, пробежались выводки громоподобного эха.

Перепел обернулся. Мокрый грунт стягивал крылья, а потому его недовольные вздохи добрались до центра опушки только отчасти:

– Какой же… какой же ты дурак…

Разжатая лапа бросила Пришлого на спину, отчего он болезненно вскрикнул и потянул руку к копчику.

– Я справился! Справился, Дух! – как будто осознав, что он сейчас произнёс, чужак в тот же миг вскочил на ноги и, позабыв о боли, вскинул руки. Вслед за эхом по лесу пробежалось длительное радостное «юху».

– Ты дурак.

– Я разделаю его, – не слыша тихих причитаний Перепела, чужак продолжал радостно скакать возле туши монстра, – Сначала я съем его голени, потом прожарю бёдра и брюхо, а затем разделаю сочненькую грудину. Ох, какой же обед меня ждёт!

– Ты дурак!

Пришлый вдруг замолчал. Не сдерживая своего раздражения, Перепел закудахтал – сердито, едва не сорвав голос, – и Пришлому не оставалось ничего, кроме как удивлённо обернуться.

– Мой брат бессмертен, забыл? Сколько раз тебе нужно это повторять?!

– Но вот же он – лежит, не двигается…

– Неважно! Скоро ты сам убедишься.

Перепел обиженно опрокинулся на проткнутое братом крыло. Он знал, что последует далее и смотреть, как это происходить в девятый раз, он был не в настроении.

Деревья зашелестели.

– Ах, ну вот и оно, началось. Наслаждайся. – теперь причитания Духа доносились до уха чужака отчётливо.

Пришлый поднял голову. На горизонте он заметил, как рядом с солнцем появилась стая серых безголосых птиц. Они молчаливо сбивались в кучу, толкались, бранились, не открывая ртов, и больше походили на ожившее облако, чем на стаю. Вскоре к ним присоединились другие птицы – чёрные, охрые, зеленоватые, с переливами на зобу, – и все они теряли голоса, стоило лишь удариться о серую массу. Деревья умолкли. Шелест, облекавший их, удалился из крон и вмиг зарыл себя под корнями. Весь лес омертвело глядел в небеса и ждал… ждал, когда его сердце накроет волной сожаления и его крылатые дети проведут свою излюбленную поминальную службу.

Облако выросло. Оно начало сбиваться в круг, и с каждой новой птицей беспорядок внутри стаи рассеивался. Ранее чужак видел внутри этой тучи много просветов, но с каждой новой птицей просветов становилось все меньше и меньше. Раскраска певчих тускнела. Ударяясь о серых собратьев, кажется, у них отнимался не только голос. Начиная с головки, серость облекала птиц до самых когтей. Пришлый не мог оторвать своих глаз. Каждый рассвет здесь старался изумить его с новой силой, каждое утро в этом безумном фантастичном лесу начиналось для него с чрезвычайного.

Засыпая возле реки, наутро он просыпался у горного пика, а сойдя с горы и оглянувшись, он мог больше её никогда не увидеть. Решаясь повернуть налево, он шёл против воли направо. Страдая от того, что не слышит себя, на следующий день он мог заметить, как слышит летучих мышей, спящих в пещере за несколько километров. Пришлый терялся, привыкал, но в конце концов снова терялся. Он всё время оставался не у дел, и лес всеми силами убеждал его, что он не в себе. Разум плыл, а страхи и демоны из глубин подсознания спокойно себе разгуливали на свободе.

В этот раз он разглядывал горизонт, смотря на него, словно заворожённый. Солнце кинуло под землю краешек кончика, и круг, образованный серой стаей, стал медленно наползать на огненного гиганта. Огромная тень вскоре разделила лес на две половины. Тень, отбрасываемая плотным оцепеневшим кругом… а когда круг налез на дальний край солнца, серая масса вдруг обратилась в безжизненно чёрную.

Затмение.

Лишь тоненький обруч, собранный из жёлтых слепящих лучей, пробивался сквозь черноту.

«Здесь никогда не появлялась луна, – подумал Пришлый, – и, похоже, я понял, кто её заменяет». Он опустил взгляд на тушу чудовища. С того пропала часть головы.

– Нет! Нет-нет-нет! Не может быть! – упав на колени, чужак принялся вылавливать испаряющиеся останки. Но как только те попадали ему на ладонь, они утекали вверх, минуя пальцы и ускользая, как мягкий песок.

Так он прополз до пояса чудища, а тем временем огромная тень начала отступать от восточного края леса. В стае вновь появились просветы, через которые на спину Пришлого посыпались помолодевшие солнечные лучи. Он ощутил тепло, такое непривычное и чертовски приятное, что на миг захотел упасть на спину и распластаться. Но в желудке вдруг заурчало и ему пришлось забыть о приятном.

Совсем скоро птицы обрели голоса, а когда каждая птаха направилась вниз, поток непрерывного гвалта обрушился на опушку беспощадной лавиной. К несчастью, Пришлый снова не слышал себя. Выглядывая доброго Духа, он кричал и сыпал просьбами успокоить их. Перепонки в его ушах отплясывали канкан, выдавливая по несколько капель крови, отчего он смял уши так сильно, что они со временем свернулись в трубочки.

Чужак больше не мог терпеть шум. Обронив себя на размётанный валежник, он стал набрасывать на голову ветки, шишки, листья и всё то, что согревало его часом ранее. Мысленно он насчитал в небе сотню птиц. Они продолжали галдеть, трещать клювами и биться крыльями. Панихида не собиралась заканчиваться. Покуда останки одного из хозяев не сойдут с травы, они настаивали на том, чтобы довести процессию до конца.

Чужак с надеждой выкинул руку, в последний раз, и ему внезапно улыбнулась удача. Схватившись за громадные ступни чудовища, он подтянул их к груди, зарыл под флисовой курткой и попытался рассовать по карманам. Однако останки вновь соскользнули и обратились в прах. Словно змею к заклинателю их тянуло наверх, к гвалту птиц, к их невнятным поминальным напутствиям. Ступни вырвались – по большей части. Чужак удержал большой палец на одной из лап монстра. Пока левая крошилась в песок, правая судорожно подёргивалась в его руке. Он был силён. Давно его сверхспособностям не устраивали добротной разминки. Как только он впервые проснулся здесь, он знал, что имеет сверхсилу. С вязом он облажался, но с этой проклятой ступнёй он должен наконец-таки выиграть.

И вот! Он сумел! Подтянув ступню ещё раз, он подтянул её к груди и заметил, как она более не сопротивляется. Пришлый на момент удивился. «Щепотка упорства и тебе уже надоедает эта возня? Превосходно, просто волшебно!» – он праздновал победу и хотел поделиться ею с компаньоном, но орава безудержно кричащих птиц всё ещё мешала хоть что-то выкрикнуть. Впрочем, долго радоваться ему не дали.

Оторвалась ступня. Не монстра, нет, на сей раз его. Оторвалась от валежника и от поверхности склона. И, дважды поднимаемый над землёй, чужак умудрился вновь показать здешнему притяжению средний палец.

– Как? Что? – Пришлый побросал по сторонам удивлённую мину. Шум стаи неожиданно оказался у самого уха, а у груди с силой вырывались последние останки чудовища.

– Ты должен бросить её! Слышишь?! Отпусти! – Перепел как ни в чём не бывало летал возле плеч чужака. – Не будь дураком! Отпусти! Иначе они тебя раскромсают!

Сотня крыльев не помешала Духу заметить, как на глазах чужака выступила щемящая жалость. По щеке того прокатилась слеза – медленно, скорбно, почти незаметно. И только эта слеза докатилась до уголка губ, хват ладони ослаб.

Ступня монстра тут же обернулась песчинками. Скользнула по рубашке и взмыла вверх, куда всё это время и стремилась.

Падение, вскрик и ушибленный копчик. Для Пришлого конец оказывался одинаков, но вместе с болью к нему пришло и спокойствие. Стаи птиц внезапно умолкли. Избавившись от серых перьев, они вернули себе былую окраску. Совсем немного они понежились под лучами нового солнца и спустя время наспех разлетелись. Их покровитель погиб – один из – и был возвращён. Благо, отныне они могли следовать дальше, возвращаться в течение цикла и воспевать оды балансу, что с ненавистью отторгал «лишнего» в их безбрежных покоях.

– Ягоды, – чужак расслабленно лежал на спине, положив на живот ту самую почти удачливую ладонь, – опять эти проклятущие ягоды.

– Мне напомнить, какой ты идиот?

– Я всего лишь хотел плотно пообедать, – не убирая ладонь с живота, Пришлый повернул голову к доброму Духу, – неужели я о многом прошу?

– Мы бродим с тобой уже месяц, а ты всё не поймёшь, куда попал.

– Ты! Ты плетёшься за мной уже месяц, не путай. Я не молил для себя провожатого.

– Пытаешься меня оскорбить, – добрый Дух помотал буроватой головкой. – Не выйдет, чужак. Рано или поздно ты признаешь, что я твой спаситель.

– Посмотрим, – Пришлый резким движением поднял голову, после чего, встав на ноги, начал оттряхиваться, – рано или поздно ты от меня отвернёшься.

Перепел махнул крыльями и оказался над плечами своего компаньона.

– Ну и куда ты идёшь?

– Прогуляюсь, буду искать новое место для ночлега. Очевидно, здесь мне не очень рады.

– Не только здесь, если ты ещё не догадался. Лес не рад видеть тебя повсюду. – Дух оглянулся. На месте растоптанных васильков на пригорке выросло скопище таких же долговязых и хмурых, а по опушке волочился не до конца рассеянный прах. Его брат не исчез. Он следил за ними и по возможности убирал за собой. Куда опадала его пепельная частичка, там вырастала свежая распушившаяся осока, и вскоре все ямы, полные грязи и перегноя, покрылись ковром зелёной худощавой травы.

Вдруг земля задрожала. Ноги Пришлого покосились, и он упал набок. По опушке не побежали трещины, не раздался стон кедров, как это обычно бывало при землетрясениях. Без сомнений, это не было землетрясением. Что-то сдвинул их, сдвинуло саму землю, сам лес и самого пришельца. Их будто сместили, потолкали по столу и резко остановили. Да, дрожь прекратилась – так же внезапно, как и началась. Пришлый стёр с лица то, что так усиленно оттряхивал с куртки и скоро услышал, как чей-то голос проносится под облаками. Голос, напоминавший ему зловещую песнь. Песню из сна.

Чужак взглянул на лесного хранителя. Но Перепел только и делал, что удивлённо покачивался, больше напоминая деревья, что вот-вот приходили в себя. Все они к тому времени забыли о тряске. Как быстро им наскучивало сражение двух суперсил, так же быстро они отвыкали от случайных метаморфоз. Чужак, оперевшись на стукнутое колено, быстро поднялся.

– Опять?! Да пропади оно… Дух, может скажешь, наконец, что это за чертовщина?!

– Не знаю, компаньон, но это происходит всё чаще. Если бы оно шло отсюда, я бы ответил, но оно не отсюда, поверь мне.

– Ясно. Ещё одна загадка, которую надо распутать. Итого, их накопилось сто девяносто две. Интересно, с какой мы начнём?

– Не язви, лучше взгляни-ка.

Поднявшись ещё на метр, Перепел указал крылом в сторону запада. Там хозяйничал сумрак. Несмотря на то, что рассвет вступил в свои законные права, он никогда не дотягивался до западных облаков. Ещё одна загадка местного леса. На стороне, где солнце даёт обещания вернуться до завтра, Пришлый видел, как оно попросту исчезает, как оно тает, оставляя за собой лишь яркий гнетущий багрянец. Заход солнца без самого солнца. Где ещё, кроме как не в опостылевшем Лесу, может такое происходить?

Добрый Дух сам искал некоторые ответы.

– Сигнальный огонь? – ступив на брёвна, сваленные чудовищем, чужак спрятал глаза под ладонью. – Мне, помнится, такое уже попадалось. Я бродил по пещерам и искал воды, а поутру, когда я хотел выбраться наружу, впереди меня что-то вспыхнуло. Подумал тогда, что это пустяк. Ну и по сравнению с тем, что меня ждало дальше, это и правда оказался пустяк. – Не отнимая взгляда от горизонта, Пришлый слегка повёл подбородком. – Дух, скажи, а на это у тебя хотя бы есть объяснение?

– Много вопросов для одного дня, чужак. Назло тебе, я был бы рад не отвечать, но, поверь, мне в самом деле нечего тебе ответить.

– Такое чувство, будто тебя занесло сюда так же случайно. Хранитель леса без знаний того, что он хранит. В хорошей сказке тебя бы смяли вместе с первым черновиком.

– Опять язвишь.

– Нет, совсем нет. Просто думаю, почему лес одарил голосом тебя, а не твоего брата. – Добрый Дух дёрнулся, тихо кудахтнув. Его гордость была почти что задета. – Твой брат, кажется, знал о здешних секретах поболее твоего.

– Он вернётся…

Момент первенства канул, Пришлый замялся, вспомнив, о чём ему говорил добрый Дух.

– К-как скоро?

– Трудно сказать. На десятый раз, я уверен, ему понадобиться меньше сил. Но возродившись, он налепит на себя уже четвёртую шкуру, и тогда тебе точно не поздоровится. – Пришелец боязливо сглотнул. – Более яростный, более сильный, более защищённый. Ох, в следующий раз, поверь, мой брат устроит нам настоящее представление.

Если бы перепела улыбались, то Дух непременно бы это сделал. Но он лишь радостно гаркнул и полетел в сторону запада. Там его ждал сигнальный огонь – знак, о котором мечтали они оба.

«Пора этому чудику убираться», – промолвил Перепел про себя, оставив то, что наговорил своему подопечному секундами ранее. Так же он говорил, когда встретил его впервые. В день их встречи чужак лазил по скалам. Дух восхищался его выдержкой. Смотря на лицо, облитое горячим потом, он видел под ним истинную самоотдачу. Пришелец стоил того, чтобы за ним приглядеть. И Хранитель приглядывал, разочаровывался в его болтовне, но оставался почему-то рядом. «Ему нужен выход отсюда», – повторил про себя Дух, но немного смягчившись.

– У нас целый день, чтобы добраться до того увала!

Пришлый так и стоял на брёвнах, превращаясь во время поднятия в воздух в маленький вытянутый силуэт.

– Ты думаешь, оно того стоит?

– У тебя нет выбора! Мой брат того не стоит!

Дух продолжал набирать высоту. Над головой его не падали звёзды и не пролетали кометы, что в других мирах могли бы спокойно затеряться в паутине космоса. Весь небосвод здесь почему-то окружала безупречная чистота, а это значит, что кто-то сильно не хочет, чтобы Вселенная знала об этом удивительном и пугающем месте.

Под крыльями Духа согревались деревья, а те в свою очередь перешёптывались. Под шелестом их крон происходило нечто, что в ином мире назвали бы сплетнями, и пока пихты возле обвалов только узнавали прискорбную весть, лиственницы передавали в руки соседям его незыблемые останки.

Нужно было обогнать их. Перерождение злобного Духа – лишь дело времени. Нужно спасти дурака, пока тот не лишил себя головы.

Перепел взлетал выше и выше и с надеждой поглядывал вниз. Вдохновлённый, он желал добраться до запада как можно скорее, и в один миг его вдохновение обрело новые краски. Его гордость воскресил маленький силуэт.

Этот силуэт спустился с заваленных брёвен и последовал в гущу леса. Чужаку был необходим сигнальный огонь. Был необходим знак, за которым мог прятаться разум. Страхи и демоны разгуливали на свободе, и с этим надо было покончить. Подсознание, отпустившее монстров с привязи, должно, наконец, вернуть ему – незваному гостю – полный контроль.

Ему нужен был этот знак. За ним он мог найти дорогу домой. Дорогу, ведущую к потерянным воспоминаниям. А может, к оставленной усыпальнице, объятой дымом неведения. Он чувствовал с первого дня, что был обманут. И этот обман прокручивался у него в голове каждый день.

Ему нужен был этот знак. Ведь только надежда на этот знак, разгоняющий сумрак на западе, могла привести его к первой заветной подсказке.

Коллегия Ордена

Сегодня – день заседания. С тех пор, как достопочтенный адмирал отбыл на родную планету для собственных похорон, прошло около тридцати двух часов. Эта новость никого не удивила. Коллегия давно знала, что адмиралу родом из Стронция скоро придёт конец. Любовь к жирной пище и воспаление селезёнки сделали своё дело. По записям врачей, что постоянно крутились возле него и отправляли отчёты после каждого осложнения, стало понятно, что раздувающийся аппетит и неконтролируемое желание снять стресс с помощью табака скоро прикончат его – ослабят иммунитет и разорвут селезёнку. Так, в сущности, и произошло. Произошло ещё в нескольких предпоследних отчётах, где неизбежно печальный тон считывался в пророческих «…становится хуже…», «…сильнейший жар и мучительная резь в области живота и спины…», «…внезапные крики, которые слышны не только ночью, но и во время испражнений…».

Мейт-губернатор по обыкновению слушал эти новости без какой-либо радости или печали. При нём умерло уже два Адмирала, и, если к первому он просто-напросто не успел привыкнуть, то со вторым они успели уже всё выяснить и в тот же момент порядком друг другу надоесть.

«Да к чёрту тебя!», – стоя перед винтажным зеркалом, губернатор попытался сорвать с шеи парадный бант. Ему предстояло важное заседание, и выглядеть неподобающе было просто недопустимо. Мейтна дёрнул за сердцевину из жемчуга, но та лишь утянула его за собой. Он внёс по пальцу в атласные узелки, но тем самым лишь затянул потуже боковые завязки. Мейтна разозлился. Пришлось разозлиться. На секунду он вытравил спесь и хорошенько взялся ладонями за эти навязчивые светские путы. Он сорвал их, чуть не попортил сатиновый воротник, но сорвал. Жемчужная сердцевина упала. Мгновение, и он бы позволил себе её как следует придавить. Однако вовремя он пришёл к мысли, что это не в его статусе. Не в его статусе позволять развязным побуждениям выводить его на эмоции.

На часах было без двух минут семь. Старый парадный костюм всё еще хорошо сидел. Кое-кто, подумал Мейтна, будет этому не очень рад. И короткие поскрипывания позади дверей лишь приближали это глубокое язвительное недовольство.

«Стук в дверь, и мы начинаем», – произнёс про себя Мейтна и начал искусно изображать всем телом, как будто костюм на самом деле неприятно колется в плечах и боку.

После стука, не смея оборачиваться, Мейтна услышал еще тройку-четвёрку спешных коротких шагов.

– Начали без меня? Мой господин, зачем же…?

– Глаз сомкнуть не мог, да и руки просились. Подумал, этот вестон станет идеальным поводом себя хоть чем-то занять.

– Тогда снимайте это безобразие сейчас же, – голос Портного раздался какой-то необычной для него властительной злобой, – я обещал вам новый жакет, и вот – я принёс. Так что снимайте. Это безобразие нужно выкинуть.

– Как по мне, вестон тоже неплохо сидит. Зачем же его сразу выкидывать?

– Потому что в нём вы смотритесь как напыщенный олух, простите за прямоту. Сейчас осень, и летний жемчуг тут совсем неуместен. И вообще, не обманывайте себя, господин, я же вижу, что он неприятно колется.

– Как пожелаешь, Портной, – Мейтна изобразил на лице фальшивый протест и как бы без удовольствия снял с себя бело-бежевый парадный костюм. Портной не прошёл испытание. Он не бдителен, а, значит, огорчённо заключил Мейтна, с ним можно будет чутка поиграться.

«Это же самое примитивное возмущение! Как ты мог опуститься до такого? Так запросто пойти на поводу? Ох, не этому я тебя учил, дружище, совсем не этому». Вестон был заброшен на зеркало. Значится, на ближайшие несколько часов его главный советник потерян.

– И рубашку тоже.

Председатель, потянувшись за новым жакетом, чуть не сложил от удивления брови.

– И в чём же провинилась рубашка?

– Ни в чём. Вместе с жакетом я приготовил вам зауженную рубашку с манжетами – распущенными, ацетатными, – и, поверьте, они будут лишь добавлять больше акцента серебряным нитям.

Мейтна внимательно проигнорировал вторую половину.

– Ни в чём, значит? Замечательно, замечательно… Раз ты уверен, то и я уверен. Никто нынче не хочет совершать преступлений против моды.

После своего «замечательно» ему так и хотелось добавить: «И дело даже не во вчерашнем признании?» – но тут Мейтна вовремя вспомнил, что сам приказал не напоминать об этом.

На часах было уже три минуты восьмого. Мейтна неспешно снял кафтан и сатиновую рубашку и также неспешно продел правую ладонь в узкий полосатый рукав. Во взгляде Портного не было заинтересованности. На голый торс своего хозяина он смотрел с каким-то чересчур напускным пренебрежением. Кажется, за ночь он успел провести черту между своими желаниями и расположением Председателя. Но кто знает, может, в ту же самую ночь он мысленно представил, как уже сблизился с ним. В мире, где каждый прячет своё «великое и постыдное» за казёнными фразами, давно было принято полагаться лишь на фантазию.

Губернатор переоделся. На часы он уже не смотрел, потому что итак понимал, что до заседания ещё порядочно времени. Как и обычно, оно начиналось в семь тридцать утра – момент, когда любой подопечный в Коллегии ещё не думает о приближении полудня (а в полдень, как известно, все их думы направлены на вечерний кутёж), и момент, когда они только и могут что сосредоточиться на рабочих вопросах, не распыляясь на пустяковые размышления о скором обеде.

Ручка выходной двери, когда губернатор повернул её, всё еще не избавилась от парной влаги. От влаги, что он оставил вчера – как и на половике. Но половик впитал её и успел замять последствия минувшего побега, однако ручка заставила Мейтну внезапно вспомнить о ярости. Ярости, если Портной вдруг не посмотрит. Губернатор резко обернулся.

– Сегодня ты будешь стоять за дверьми.

– Но, господин…

– Ты будешь подслушивать, следить за ними, наблюдать, как только они выйдут из зала. Появится много зацепок, которые ты и должен будешь выловить.

– Понял вас, господин. Игра с ними и правда стала наскучивать. Постараюсь найти для вас что-то новое.

– О, нового будет предостаточно, дружище, поверь мне.

Портной едва поклонился и поднял голову, почему-то не поднимая взгляда. «Ну же, чтоб тебя!». Мейтна остановился в дверях, простояв так достаточно секунд, чтобы можно было говорить о неловкой паузе. Но мастер опомнился. Вовремя он поднял глаза, а потом, нисколько не удивившись, произнёс:

– Осторожно, мой господин, кошка госпожи Церемонии.