За воротами дымил большой завод

Благодаря Алёне я познакомилась с этой командированной из Москвы и Ленинграда троицей – Краснов, Лужков и Дёмкин – раньше, чем с её непосредственным начальником Ивановым. Решая пусковые-наладочные проблемы опытно-промышленной установки «в верхах», Иванов постоянно пребывал в Москве, и я его ещё ни разу не видела.

Ну а Борис Краснов, бывая в лаборатории ЛНП, положил глаз на мою подружку и во время командировок стал часто заглядывать в нашу девичью келью у проходной завода. Юрий Лужков нашего внимания не удостоился. Был он не в нашем вкусе: невысокий, кругленький и лысый, к тому же женатый человек, не увлекающийся женским полом. И познакомились мы с ним своеобразно. Вечер, сидим в своей общаге с девчонками, пьём чай. Стук в дверь. Кричим: «Войдите!» Возникает этот человек и спрашивает: «Кто тут Алла Светлолобова? Ей записка от Бориса Краснова из Москвы». Спустя годы мэр Москвы Юрий Михайлович во время наших нечастых контактов категорически отрицал свою роль почтового голубя в Тагиле, но так вышло у него случайно. Когда мы с подружкой уже жили в Москве в своих семьях, мой муж Пётр Сергеевич Иванов, бывший начальник лаборатории, в которой работала Алёна, и бывший главный инженер завода Владимир Петрович Потапов, тоже начальник, были приняты в мэрии Юрием Михайловичем Лужковым. Они сфотографировались у него в кабинете, и фото попало в мои руки. Я отправила снимок подруге с такой вот подписью:

Вспомни, Алёна, Нижний Тагил,

Нашу общагу и кто к нам ходил.

Вот фотоснимок – знакомые лица?

Впору теперь нам с тобой удивиться,

С краю – начальники, в центре – то кто же?

Он не начальник, а просто прохожий –

Тот, кто от Бори записки носил,

В двери стучал, ну и к нам заходил!

А тогда, в Нижнем Тагиле, мы и предствить не могли, как круто спустя годы изменится у всех нас наша жизнь…

На дворе холодный уральский декабрь, холод загонял нас в помещения. В первых числах декабря в Тагил снова приехал Борис Краснов и пригласил нас с Алёной «К тёте Софе» на празднование его дня рождения, подгадавшего на эти числа. «У тёти Софы» нас встретила весёлая компания командированных, из которой мы знали только Краснова и Дёмкина. Чувствовали себя довольно робко среди незнакомых мужчин.

Дёмкин блистал красноречием, рассказывал анекдоты, потом запел известную в молодёжных пьянках песню с добавлением собственных импровизаций в куплетах:

С деревьев листья опадали, ёксель-моксель.

Пришла осенняя пора – с сентября

Ребят всех в армию забрали – хулиганов–

Настала очередь моя – главаря.

И вот приходит мне повестка – на бумаге –

Явиться в райвоенкомат – завтра рано.

Мамаша в обморок упала – с печки на пол,

Сестра сметану пролила – вот растяпа!

Мамашу с полу поднимите – в зад на печку,

Сестра, сметану подлижи – языком.

А я молоденький парнишка – лет 17,

может, больше или меньше –

На медкомиссию пошёл – нагишом.

А после в поле окопались, носом в землю,

Подходит ротный командир – ать-два!

Здорово, братцы-новобранцы, матерь вашу,

Пришло вам время помирать, вашу мать!

Летят по небу самолёты-бомбовозы –

Хотят с землёю нас сравнять, снова мать!

И я, молоденький парнишка, лет 17, 20, 30,

может, больше или меньше –

На поле раненый лежу – и не дышу.

Ко мне подходит санитарка –

звать Тамарка Иванова –

Давай тебя перевяжу.

двум бинтам и сикось-накось

И в синитарную машину –

студебеккер – опель-дроппель – мерседес –

С собою рядом положу –

но только на бок, между трупов.

С тех пор прошло уж лет немало –

лет 17, 20, 30, может, больше или меньше,

В совхозе сторожем служу и не тужу!

Сажу картошку-скороспелку на продажу,

Жену Тамарку сторожу я от соседа,

чтоб не спортил!

Стало совсем весело от такой песни. Какую Тамарку Иванову вставил в распеваемые куплеты Дёмкин по собственной инициативе, мы с Алёной не догадывались. В какой-то момент хлопнула входная дверь, в тёмной прихожей мелькнула долговязая фигура. Лица я не разглядела. Не раздеваясь, человек вызвал Дёмкина, что-то передал ему и удалился.

– Люси! Видела? Это мой начальник Иванов заходил. Опять в Москву поехал! – толкнула меня в бок Алёна.

Мне было не до начальника, в это время Борис травил разные байки о Тагиле, и я всё своё внимание и уши обратила к Борису. А он говорил примерно следующее:

– Москву как называют? Москва-матушка! А Одессу? Одесса-мама! А Ростов? Ростов-папа! А Тагил? А Тагил – мать твою за ногу!

Время близилось к полуночи, мы с Алёной совсем забыли, что нам надо выбираться отсюда к себе в загородную общагу, а трамваи уже не ходят. Дёмкин сказал:

– Оставайтесь, девчонки, у нас! Мы освободим одну койку.

Пошептавшись, мы с Алёной приняли решение остаться. В самом деле, зачем в такой мороз и каким транспортом ехать к заводу пластмасс? Можно, конечно, у вокзала словить такси, но и до вокзала надо идти пешком. Мужчины основательно поднабрались, пойдут нас провожать, ещё замёрзнут. Мы не особо и боялись, что к нам они будут приставать. На всякий случай легли на койку вдвоём, а дверь закрыли на крючок. Не прошло и получаса – в дверь забарабанила бдительная тётя Софа:

– А ну выметайтесь, девки! Иначе милицию позову!

Мы с Алёной испугались предстоящего разбирательства, быстренько оделись и выбежали на лестницу.

Тётя Софа не унималась и орала нам вслед:

– Проститутки!

Я молчала, но Алёна не могла стерпеть такого оскорбления, обернулась и громко ей крикнула:

– Тётя Софа! А вы – дура!

Борис не мог допустить, чтобы мы с Алёной брели по ночному Тагилу, и вскоре догнал нас.

На вокзале долго искали такси, нашли, наконец, и уехали с Алёной. Борис простился с нами. На следующий день мы узнали, что он потерял шапку и приморозил свои уши. Да уж! Это – Тагил, северный город…

Девчонки-подружки продолжали общаться с нами в письмах. Реже, чем Ия, писала нам Нина Попкова. Она жила в посёлке Титан и тоже в общежитии для молодых специалистов.

«16 ноября 1962 г.

Здравствуйте, Люся, Алла, Лариса!

Как ваше настроение после праздника? От девчонок ничего не получаете? Я даже боюсь, вдруг с ними что-то случилось. Правда, самое вероятное, это то, что они упились вдрызг и не смогли приехать. А вдруг что-нибудь другое. Я никак не могу выбраться сейчас к ним, и они ничего не пишут. Боже, как я добиралась до своей Магнитки! Чуть ноги не обморозила, и в довершение всего одна девчонка сожгла мои туфли. Взяла, видите ли, их посушить, да и заговорилась, а они не будь дураками, и сгори. В чём ехать? Она так переживала, что мне же пришлось её успокаивать. Доехала в каких-то драндулетах, вызывая обильные замечания по дороге к дому.

Сейчас работаю в ночь, а в свободное от сна и еды время учу всех танцевать чарльстон. Я тут всех заразила и каждый вечер у нас в комнате столпотворение, так как никто не имеет понятия об этом танце и я являюсь учителем. Стоит такой топот, гомон, что я ухожу на работу с головной болью. Но и на работе не оставляю своей просветительской деятельности и прыгаю часа по 2 по лаборатории. Лаборанты пристают: «Нина, ну как? Научи!» А я со знающей миной учу их».

Письмо это развеселило меня. Ниночка – любительница классической музыки, вытаскивающая меня во время учения в УрГУ то в оперу, то в филармонию, вдруг стала учителем модных танцев! И прыгать ей в чарльстоне не пристало при её болезни: у неё с детства диагностирован какой-то порок сердца, и она была освобождена от уроков физкультуры. Но молодость толкала нас всех к безрассудному поведению – то к пьянкам и кокетству с ребятами, то к танцам до упаду. Ия такое поведение характеризовала жаргонным словом непонятного сысертского происхождения – «зноздёж». Значения этого слова я не нашла ни в одном диалектном словаре, но сама подобрала синоним – «выпендрёж» – от более понятного и общеупотребительного глагола «выпендриваться».

Ну а мои родители о моих загулах ничего не знали, они беспокоились о моём вхождении в трудовой коллектив на заводе и моими бытовыми условиями и планировали в свой отпуск приехать в Нижний Тагил – посмотреть, как устроилась их дочь в северном холодном городе.

Получаю письмо от папки и узнаю, что планы его неожиданно поменялись – он получил льготную путёвку в санаторий «Сигулда» в Прибалтике. Надо сказать, что родители дальше Урала и Сибири на запад ни разу не выезжали. Нелегко было решиться на такую поездку. Мама, оставаясь дома, расстроилась.

Папка по пути в Прибалтику побывал в Москве. Его неуёмная натура требовала посещения всех достопримечательностей, и он подробно писал, где был и что видел. Читая его письмо в нынешнее время, вспомнила фильм «Печки-лавочки» Василия Шукшина, вышедший на экран в 1972 году. Те же провинциальные настроения в фильме, что и у моего папки.

Подробно, до мелочей, пишет мне о своих впечатлениях:

«13 декабря 1962 г.

Из санатория Сигулда в Латвийской ССР,

корпус 3, комната 4.

Здравствуй, милая дочь!

Из дома выехал 7 декабря в 6-17 вечера местного, в Москву приехал 9 декабря в 6-20 утра по московскому и после просмотра достопримечательностей Кремля, Красной площади, Мавзолея Ленина и Третьяковской галереи, центра города и метрополитена, вечером выехал в Ригу. Прибыл в 10-15. В Риге облазил универмаг и некоторые другие магазины, вечером выехал в «Сигулду» и прибыл через час. Домой писал письма: из Москвы 9 декабря, из Риги 10 декабря и Сигулды 11 декабря. Намучился в дороге и беготне порядком. Хотелось как можно больше успеть посмотреть. Вчера, 11 декабря, долго провёл время на приёме у врача. Сегодня и завтра с этой задачей, надеюсь, справлюсь. Всё некогда было – не успевал писать. А сейчас посвободнее, но вот сглазил – зовут на прогулку перед обедом, придётся идти. Не дают спокойно пожить, а тут ещё рука левая разболелась после укола.

Это всё вводная часть.

В основной части постараюсь быть кратким и не обо всём, иначе я и за неделю с письмами не справлюсь. То, что я увидел за эти немногие дни и чтобы описать, надо было бы бандеролями отправлять, а не письмами.

О Москве скажу одно, что город этот очень шумный и многолюдный. Все достопримечательности Кремля имеют большую историческую ценность и разят своим великолепием. Нас водили экскурсоводы, и без экскурсоводов ходят толпами по всему Кремлю, ходят прямо у самых дверей Большого Кремлёвского дворца, недалеко от которых находятся Хрущёв с Брежневым. В новом Дворце Съездов люди ходят по купленным билетам, катаются на эскалаторах, любуются и восхищаются. Где цари молились, женились, крестились, короновались и где их хоронили – всё стало доступным для простых людей, которые внимательно осматривают, и то и дело им делают замечания, чтобы не прикасались руками ни к чему, ни к каким ценностям.

В Третьяковской галерее 50 залов, столько прекрасных картин, которые не удалось все осмотреть. Для этого бы понадобилось бы два дня.

На обратном пути из Латвии остановлюсь в Москве, посмотрю Оружейную палату и Выставку художеств московских мастеров.

Метро с причудливыми его вокзалами не так меня поразили, как горное искусство проходчиков, из которых, очевидно, не один сложил голову во время проходок, чтоб дать городу столь удобный вид транспорта.

Теперь Рига.

Я увидел большой вокзал в самом центре города. Город мало видел из-за недостатка времени. Могу сказать пока одно. Пошёл обедать. Так и не удалось вчера дописать письмо. После обеда мёртвый час (3 часа у меня получилось), затем речь Хрущёва по телевизору, потом кино и опять сон. Сейчас перерыв между процедур.

Продолжаю. Город не без красоты, дома высокие (4–6-этажные), прочные в большинстве, имеют готическое оформление, чистый, без единой брошенной спички или окурка и плевка, что можно встретить в Москве, но улицы узкие – проходит один троллейбус, второй кое-как. Движение тихое. Люди степенные и, наверное, редкие случаи воровства. Торговля несколько упрощённая с некоторым доверием к покупателям. Понравилось.

Отношение к русским бывает разное. Латыши, проживающие в городах и райцентрах, настроены в большинстве случаев дружелюбно, некоторые несколько натянуто вынужденно относятся и показывают вид дружелюбия. Это же заметно у некоторых русских, которых здесь немало.

Латыши в сельских местностях живут больше хуторами, дома и усадьбы их добротные, дороги хорошие, во многих местах асфальт. Народ, видать, трудолюбивый и привыкли к порядку. По-моему, хороший народ. Относятся к русским несколько сдержанно, некоторые неприязненно.

У нас в санатории главврач – русский. Невропатологи – одна русская, другая узбечка, остальная обслуга на 70% латыши, 30% русские.

В магазинах очень много китайского. Чувствуется, город портовый.

Смотрел кофты тёплые, табачного цвета по 27 рублей 80 копеек и зелёные по 17 рублей, но размеров 48 и 46 нет. Говорят, скоро будут. Чулок дамских безразмерных нет, а вот мужские носки, говорят, есть. Трикотаж разный есть в достатке (фабрика под боком). Тёплых одеял по 44 рубля китайских навалом. И очень много китайского тёплого белья. Много всякого рода комбинаций. Тёплых туфель размером 35 нет. Георгий интересуется коврами. Подыскал ковёр с простым рисунком 78–80 рублей. Обо всём этом я матери писал и жду её совета. Много здесь приезжих спекулянтов. И есть такие же из отдыхающих.

Мы собирались с матерью вместе пойти в отпуск и поехать к Павлу и к тебе перед Новым годом или же хотели вместе поехать в Кисегач.

В Кисегач путёвки только за полную стоимость. Одна путёвка, выделенная трестом, за 30%. В Сигулду я решил поехать один. Мать всплакнула из-за ревности, затем успокоилась – уговорил. Дальше я ей советовал в отпуск пока не ходить, а перед Новым годом отгуляться неделю и поехать к тебе, а где-то ближе к весне возьмёт отпуск, и я её отправлю в Кисегач – в санаторий. Она у нас тоже нервно-больная и подлечить её необходимо, а эту глупую ревность, которая и у меня бывает, ну её к чёрту».

Письмо моего родителя настолько исчерпывающе-объёмное, что можно и не комментировать.

Из второго письма узнаю о его намерении заехать на обратном пути домой в Ярославль и познакомиться «с будущими сватовьями», родителями невесты брата Женьки. Его волновало, что сын и его невеста уже спят вместе, а о свадьбе речи нет, что, с точки зрения папки, недопустимо. Брат- студент жил в съёмной комнате и пока не решался жениться официально; он представлял, что его жизнь кардинально поменяется, могут появиться дети, а он живёт на одну стипендию и должен «сесть на зарплату» работающей молодой жены.

«28 декабря 1962 г.

Здравствуй, Людмилушка!

Письмо твоё от 19 декабря получил 24-го, сегодня 29-е, решил написать ответ с тем, чтобы оно 2 января было у тебя. Я 3 января из Сигулды в 10 часов вечера выезжаю в Ленинград, где намерен посетить 4-го Эрмитаж, Зимний и набережные, и вечером 4-го или 5-го после обеда выехать домой северной дорогой через Ярославль и Свердловск и, наверное, заеду к тебе. В Ярославль я поеду, если мне откроет зелёный семафор Женька, так как Ритины родители живут там, а адрес их остался в записной книжке дома. Кроме того, он просил меня не входить в контакт с возможными будущими сватовьями до тех пор, пока они не объявят о помолвке сами.

8 сентября они приезжали в Миасс, и я ничего не имел против, так как у меня мысли не было мешать вам всем в выборе подруги или друга в жизни.

Женька мне ничего не объяснил, а почивали они вместе.

На второй день я спросил Риту впрямую о их отношениях и спросил, что это у вас всерьёз или так, баловство, она не дала мне определённого ответа. Вот, думаю, здорово, под моей крышей да ещё в присутствии меня будет твориться такое! Я Женьке заявил, что, несмотря на всё уважение к нему, я возненавижу его и девушку обманывать не позволю. Последовал положительный письменный ответ от него уже из Челябинска. После всего этого я поехал в Челябинск и мать с собой прихватил. Встреча состоялась неожиданная для них у Женьки на квартире. Затем Рита пригласила посетить её квартиру, и я сказал, что завтра буду обязательно у неё. На второй день мать, да вроде и Евгений, мысль подали, вроде некогда, да и следует ли ехать такую даль к ней. Я им заявил, что должен быть в обязательном порядке у неё дома. Поездка состоялась, я посмотрел фотоальбом и особо обратил внимание на фото её родителей. Рита альбом убрала, а фотки родителей, где она есть, оставила на столе в надежде, видимо, что я попрошу их взять с собой, но я воздержался, и фотки остались на столе. Затем мы с матерью пригласили её приезжать к нам в Миасс. Я ей сказал при Женьке – он пусть учится, и вы приезжайте. Они не расписались, но Женька уверяет меня, что друг друга любят уже год, а коль так, то я не против брака. Выбирать вам напарников – не моего ума дело, но пресекать безобразия буду и женить или выдавать замуж буду только один раз. Считаю это правильно, хотя и мать меня за такие резкие поступки называет извергом окаянным. Ей заявил, что и слушать не хочу её в этом вопросе, и попросил замолчать. Георгий, как обычно, обошёлся молчанием. Сейчас все вопросы вроде устроены. И Евгений вроде мной доволен и чувствует себя, насколько я его понял, счастливым. Дай Бог. В 1963 году женим его. Раз нашёл по душе подругу, ну и пусть женится, а остальные мелочи жизни уладятся сами. Вилять же не будем ему позволять.

Сегодня 28-го взвешивался, прибавил на 3 кг 300 гр. До 3-го, наверное, будет 4 кг, если не больше. У меня вес по отношению к росту не подходил. Рост 161 см, а вес 57,5 кг, ну а теперь вес 60,800. Врачи ко мне хорошо относятся, лечением и питанием не обижают. (Дальше в письме папка нарисовал схему курорта). До залива 40 км. Леса пихтовые, дубовые и сосновые кругом. Заливов очень много. Санаторий находится в замке Кропоткина. В нём отдыхали когда-то Сталин, Калинин и Маленков. О своеобразии местности расскажу, когда приеду. Две реки Даугава и Рига. Даугава течёт из Сигулды. Рига глубокая, быстроходная и красивая.

Море посмотрю, наверное, в Ленинграде, когда буду в Шлиссельбургской крепости и в музее.

Из дома жду перевода рублей 30–35, так как деньги, которые у меня были, я поторопился истратить на покупки. Я посылал тебе две открытки: одну ко дню рождения, другую к Новому году. Поздравления посылал Алексею, Павлу, Саше, Герке с Аней, Женьке и к 29 декабря ко дню рождения Рите. Домой посылал два письма только из Сигулды и три с дороги, всего пять.

Получишь это письмо, больше мне не пиши.

P.S. Копи денег да летом на курорт лучше на юг поезжай. Не отчаивайся, что одна в комнате остаёшься, с замужеством не торопись».

Вернусь на несколько дней назад. Приближался мой день рождения – 22 декабря, и мне стукнет 23 года. Я по-прежнему была одинока. Перспектива невесёлая – отмечать день рождения с девчонками в общаге. Только письма от подружек и от родных поддерживали меня в это время.

Получила письмо от брата из Челябинска. Меня несколько удивил его сухой тон. Наверное, он был озабочен неопределённостью своей студенческой жизни и отношениями с Ритой. Надо бы жениться, но мешали квартирный вопрос и студенческая стипендия – те основания, на которых нельзя качественно построить семейное бытие.

«20 декабря 1962 г.

Здравствуй, Люсен.

Поздравляю с днём рождения. Желаю тебе всего хорошего.

Не унывай, всё ещё будет. Только жаль, что хорошее не бывает без плохого. Это я и имел в виду, когда сказал: «Всё ещё будет». Понимаешь? Жаль, конечно, но это, видимо, тоже закон природы. Но впоследствии всё же, как обычно, вспоминается только хорошее. Может быть, и потому, что хорошего-то бывает даже меньше, чем плохого, а мы его больше ценим. Вот и помним.

Так же и в отношении людей. Найти человека, которому можно было бы беззаветно верить, который бы полностью отвечал нашим идеалам… пожалуй, трудновато. Вероятность – 1:10 n.

Любить приходится человека только за определённые, основные его черты, которые мы ценим (и в этом изменять себе уже нельзя), кое-что и прощать приходится.

Я всю сознательную жизнь ищу человека, который бы полностью меня понимал (друга или подругу жизни).

Ладно, Люсен, не хочу трепаться. Да и некогда. Пару слов о будничных делах.

Этот семестр, пожалуй, будет самым опасным в отношении сессии. Экзамены будут серьёзные, и лекции читать не успеваем: завалили заданиями ещё больше, чем в прошлом. Кое-как успели их сдать к сессии только.

Но я уже сейчас думаю взять на каникулы путёвку в Ленинград, следовательно, надежды пока не теряю сдать сессию. Если будет всё нормально, съезжу, посмотрю. А то папка раззадорил меня: пишет, что видел в Москве, Риге. А я тоже на западе ещё не был.

Путёвка недорогая, студенческая – 15 р. Авось выкручусь.

Неделю пролежал с гриппом. Рита говорит, что у меня теперь один нос, больше нет ничего.

Ну, до свидания.

И чтоб тебя никто не огорчал 22-го. Так и скажи всем, а то будут дело иметь со мной».

Получила письмо от подружки из Златоуста. Она тоже озабочена одиночеством. Ещё в начале декабря сообщила в письме:

«Мы в декабре получим премиальные 60%, так вот это несколько поднимает наше настроение.

5 декабря мы собираемся пойти в театр вместе с ребятами из ЦЗЛ, где будет «Лунная соната» и в перерывах танцы. Ничего хорошего не жду.

Алёна, как твои дела с мужчинами? Люси, а ты всё ещё не влюблена?

А на меня всё падают женатые или молокососы.

Как вы развлекаетесь? А вот мы – никак. Только в кино бегаем.

Девчонки, когда у вас отпуск? Мне дали июль, Альбине тоже, а Тамаре август. Кто у вас взял июль? А? Может, с кем вместе угадаем?

Поздравляем вас с праздником Советской Конституции!

Надеюсь, вы ещё не опозорили звание советского гражданина? Мы – нет! Ведём наискромнейший образ жизни. А мне времени ни на что не хватает.

Люси, как дела с английским? А у нас – никак.

Ну пока всё! До свидания! Целую вас крепко. Ваша Ийка».

Основная наша жизнь проходила на заводе несколько однообразно. Работа – мы трудимся от звонка до звонка, изо дня в день одни и те же анализы, отчёты в журнале о сделанной за день работе. При заводе организованы курсы по изучению английского языка для сотрудников: кто-то готовился поступать в аспирантуру, кто-то хотел знать язык, чтобы читать статьи в научных иностранных журналах. Я немедленно записалась на эти курсы, благо не надо было ездить в город, занятия проходили в технической библиотеке после работы. Мужчин в группе почему-то было большинство, и молодая преподавательница, кокетничая с ними, проводила занятия в живой разговорной и довольно весёлой манере на заданную тему. Сидим, перебрасываемся фразами на английском языке. Тема: «Семья». Преподавательница обращается ко мне, предлагая перевести с русского языка фразу, явно подначивая меня на шутливый тон: «Я буду хорошей женой»! Мужчины, глядя на меня, смеются. А я не соглашаюсь с преподавательницей и перевожу: «Я буду хорошим учёным!» И веселимся ещё больше, предлагая разные варианты фраз.

К концу года отчётность и бумажная работа на всех уровнях прибавились. В комсомольском бюро Олег Бобков давал мне поручения собрать всякие сведения по цехам о проведении комсомольских собраний, и я старательно бегала по заводу, а то и сама проводила комсомольские собрания в цехах. Несколько раз с высокой трибуны в конференц-зале читала лекцию о научном прогрессе в стране и, между прочим, в заводском парткоме числилась на хорошем счету. И всё равно жилось мне невесело в моём одиночестве в личной жизни.

Вдруг узнаю, что в драмтеатре будет концерт – приехал хор из Свердловского оперного театра, а концертмейстером там наша Ниночка Грошикова из университетского хора. Почти пять лет я пела в студенческом хоре с нашим незабвенным художественным руководителем Вадимом Серебровским, и всё это время Нина была нашим концертмейстером. Я немедленно собралась и поехала в город, купила билет на концерт. Смутно надеялась: а вдруг солистом приедет и Валя Анисимов – он тоже пел в нашем хоре, а теперь он оперный певец. В драмтеатре я отправилась не в раздевалку, а сразу в зимней одежде за кулисы. Меня притормозил один парень:

– Посторонним нельзя!

– А я не посторонняя!

Прошла чуть дальше, увидела Нину, мы обнялись. Она раздела меня за кулисами. Ну прямо я свой тут человек!