За воротами дымил большой завод

Вчера сватью положили в больницу, у неё воспаление желчного пузыря, врачи настаивают на операции, а она пока никак не решается. Здесь тоже может случиться неприятность. Сват плачет. Может, обойдётся всё благополучно, тем не менее, заранее робость берёт. Неприятно.

Люсенька, пиши, пиши, пиши, милая! Скучно ведь. Сегодня в 3 часа дня будем провожать Георгия в Магнитогорск, так бы и не отпустил.

Пиши подробнее о себе, о своей работе, пиши больше о настроениях своих.

До свидания. Папка».

К письму был приложен некролог из газеты «Миасский рабочий»:

«6 октября 1962 г. скоропостижно скончался один из старейших педагогов города, учитель средней школы № 17, член КПСС Семён Матвеевич Артемьев. Родился он в 1902 году. 35 лет педагогической деятельности. В его жизни было отдано много лет педагогической деятельности. В коллективе педагогов города всегда знали его как энергичного работника, отзывчивого человека.

Семён Матвеевич был долгие годы бессменным руководителей методического объединения учителей химии, одним из первых директоров школ центральной части города. Он был награждён значком «Отличник народного просвещения РСФСР». Свой богатый опыт С.М. Артемьев охотно передавал молодым учителям. Его неугомонный характер, общественная активность снискали ему большую известность в городе.

Память о С. М. Артемьеве надолго сохранится в наших сердцах.

Группа товарищей».

Меня эта весть расстроила. Учитель химии в моей школе Семён Матвеевич заинтересовал меня химией, что дало мне возможность выбрать направление, где учиться после окончания школы. И своим другим школьным педагогам я благодарна: они научили меня учиться. И я продолжаю учиться уже вне стен университета. А моего отца продолжала волновать моя будущность в отрыве от них.

Пишет мне:

«Людмилушка – милая!

Без комментариев пересылаю тебе Женькино письмо.

Доченька милая, где бы ты ни была, братья будут всегда с тобой, и прошу тебя не пренебрегать их опекой. Ты же у них одна. А у нас? Некоторые чувствуют себя вполне счастливо, что у них нет детей. Правда, иметь детей более 2-3 – это тоже излишне, но бобылей и кукушек мы осуждаем.

Трудно бывает, и задница в заплатах – это не беда, зато посмотришь издали на вас, и дух захватывает. Если бы кто сейчас спросил, кто сейчас счастливее всех на свете. Мы бы с матерью ответили: МЫ!»

Старший мой брат Георгий не любил писать письма, за него писала моим родителям его жена Аня, и эти письма были полны бытовыми подробностями и брюзжанием на тяжкую жизнь. Младший мой братишка Гена был ещё школьником, самоопределялся в своей жизни, но и, повзрослев, писал мало и кратко. А вот Евгений с нашей школьной поры писал мне о самом сокровенном, что его волновало. Отвечала и я ему о моих переживаниях. Эта взаимная поддержка в письмах нам была необходима обоим. Отслужив в армии, он стал студентом Челябинского политехнического института. Были у него свои трудности в учении и в бытовом отношении. И в его жизни появилась девушка Рита, о которой он не смел пока писать родителям, так как женитьба и создание семьи не входили в его планы, поскольку он был ещё студентом второго курса. И теперь он пишет мне, ничего не скрывая, в Нижний Тагил по адресу:

Промплощадь ИТР, дом 1, кв. 2.

из Челябинска.

2 ноября 1962 г.

«Здравствуй, Люсен.

Заранее согласен со всеми эпитетами, которые ты мне пришлёшь. Это, безусловно, свинство, что я в такой период ничего тебе не писал. Знаю, что тебе нелегко пришлось, по себе знаю, ибо мне довольно часто приходится обживать новые места. Вся эта волокита с устройством, равнодушие чужих людей и отсутствие знакомых близких, чьё присутствие хоть немного грело бы душу. Неприятная вещь.

Дело дошло до того, что папка начал осторожно намекать на их отношения с дядей Фёдором – нет ли, мол, чего-либо подобного и у нас. Что за странный холодок между вами? Ну, это просто от того, что они очень, очень беспокоятся за тебя. Я тоже, Люсен, но честно признаюсь – как-то периодами.

В основном же всё это время был в состоянии какого-то странного транса. Но только, пожалуйста, Люсен, это между нами. Не писал не только тебе, всем. Написал единственное письмо из колхоза, очень короткое и то самое неудачное в своей жизни, как говорит моя Рита (это письмо было ей). Я о ней уже писал тебе. Ничего особенного, маленькая, курносая, близорукая, и вот поди ж ты. Видно, кому-то на небе нужно, чтобы мы вот уже больше года были вместе. Дело немедленно окончилось бы свадьбой, если бы искусственно мы не тормозили наши отношения. Некогда сейчас. Между прочим, она проявила большую активность по розыску учебника английского языка, который тебе был нужен, и нашла его (и я нашёл), но всех нас опередил Герка. Он прислал мне письмо, что уже выслал тебе этот учебник. Если хочешь, ещё один пришлю.

Иногда бывает так: устану, измотаюсь, запутаюсь во всех своих мыслях, все понятия как-то перевернутся с ног на голову, дофилософствуюсь до того, что чёртики в глазах, а приеду к Рите – и всё встанет на своё место, все мои высшие материи, как метлой, и к жизни становлюсь как-то ближе, хотя она и не пытается вразумлять меня, считает, видимо, что это будет для неё трудновато.

Сказывается, видимо, то, что у неё более целостная натура, чем у меня, больше душевного здоровья. Ну вот. А так у меня всё нормально. Заработал в колхозе кучу денег, до дома, правда, не все довёз, но всё ж сшили два костюма и пальто.

Сейчас учусь. Как обычно, не успеваю сделать всё, что нужно. Меня даже избрали в факультетский комитет, как видно, считают, что я способен других наставлять на путь истинный. Отсюда я сделал вывод, что я научился маскировать второго Кузьмина. Но сказать о том, что я не совсем удачная кандидатура для этой должности, я не могу, т.к. в этих случаях у нас говорят, что ты отказываешься принимать участие в общественной работе, что ты не сделал соответствующих выводов при изучении истории КПСС и что ты не достоин носить звание советского инженера, а по сему… извольте убираться вон из института. А у меня всю жизнь мечта – быть хорошим инженером. В общем, слово «общественник» я возненавидел, т.к. мне почему-то всё время встречаются носящие это название типусы. Я умею быть объективным и знаю, что есть и по-настоящему замечательные люди, но… у меня уже есть свой характер. Мне мама как-то говорила, что ты склонна отказаться от квартиры и жить в общежитии. Не сердись, Люсен, но это немножко по-детски. Насколько мне известно, все люди, в конце концов, оказываются волею судьбы в своей собственной квартире. Так уж как-то получается. Наверное, это тоже объективный закон природы. Ну ладно, это я уже кокетничать начинаю. В общем-то, я хотел сказать тебе, что я ругаю тебя и что ты должна даже требовать квартиру, т.к., кроме обязанностей, у человека в жизни есть и права. Правда, бывают и особые обстоятельства на месте, тогда жду твои соображения.

Поздравляю с праздником. До свидания.

На праздник домой, наверное, не поеду».

В письме моим родителям брат пишет несколько прикрыто о своей жизни. Вот его письмо из Челябинска, которое переслал мне мой отец. Брат пишет родителям:

«Здравствуйте.

Ну, наконец-то собрался. Всем так всем. Сегодня жертвую весь вечер на письма. А начиная с завтрашнего дня, буду пытаться заработать себе спокойный праздник, чтоб в эти два дня ни за что не браться. Разве только общественность будет меня тревожить. Меня же теперь ещё повысили в комсомольской должности, забот добавили. Ну ладно.

Я так и не ответил на последнее письмо. Папка, твои осторожные намёки на холодность в наших отношениях с Люсен, по-моему, безосновательны и аналогии с вашими отношениями с дядей Фёдором, твоим братом, о которых ты писал, тоже нет, т.к. к этому при всём старании невозможно найти никакой причины. Чаще большие перерывы в переписке между близкими людьми можно объяснить как раз обратным. Хочется сказать человеку что-нибудь необычное, тёплое, сделать ему приятно, а на это нужно время и соответствующее расположение. Нас же будничность и текучка до того заедают, что чувствуешь – душа пуста и самое большее, на что ты способен сейчас, – это какая-нибудь банальная плоскость. Так уж думаешь – лучше я помолчу пока, чем что-то вымучивать из себя (ещё обидишь чем-нибудь, что никак не хочется делать).

Кстати, на счёт учебника английского языка. Сам искал и ещё тут кое-кто по моей просьбе. В результате и сам нашёл, и ещё один принесли, но меня опередил Герка. Он прислал мне письмо и пишет, что уже выслал Люсен эту книгу. Так что я не стал уж посылать. Пришлось искать связи с книжными магазинами. Попутно в одном из магазинов мне и тетрадей раздобыли.

Люсен я писал об этом, вдобавок отругал её за некоторые детские мысли (это на счёт того, что она не всегда понимает, что у человека, кроме обязанностей, в жизни есть ещё и права).

Что ещё? Не знаю, писал или нет. Ходят слухи, что мы будем учиться четыре года и потом сразу дипломная практика и диплом, что никак не должно занять более полугода.

Ещё что-то поговаривают на счёт того, чтобы сделать наш институт специализированным по радио, электронике, кибернетике, ну и по нашей специальности, о которой нам начинают уже более определённо говорить. Правда, если это и будет, то, конечно, не к будущему году, дело сложное. В общем, институт будет расти, и здорово.

На праздник свой приезд домой не гарантирую. Если и приеду, то на один день. Ну, если я начну объяснять это одним «некогда», то всё равно не поверите, я же знаю. Конечно же, есть и другие причины, которые требуют, чтоб я был здесь.

Люсен, видимо, тоже не сможет приехать. Но если она собирается приехать, немедленно дайте мне знать. Я постараюсь отбросить все причины, ибо боюсь, что мне-то она этого или не успеет сообщить, или ещё что-нибудь.

И ещё. Мама, мне бы нужно пары две обычных х\б носков. Мои почти все порвались, а купить нигде не могу.

Поздравляю с праздником. До свидания».

Как хорошо и умно пишет мой 24-летний брат. И как мои братья дружно стали искать по магазинам необходимый мне учебник английского языка. Взаимная семейная поддержка не исчезла, все готовы мне помогать, даже промелькнувшее в письме Евгения «кое-кто» из его окружения.

В жизни брата появилась девушка Рита, с которой он собирался жить вместе, и квартирный вопрос выходил на первое место в его планах. Родителям он пока не пишет о Рите, но именно из-за неё он не хочет поехать на праздники в Миасс. А я была польщена, что, если я приеду в Миасс, то он готов отбросить все причины – даже любимую девушку! – чтобы повидаться со мной.

В те годы постоянным был дефицит товаров – носки Евгению и то не купить. Главной доставальщицей у нас была мама. По инерции мы её теребили разными просьбами бытового плана. Я, конечно, сообразила, как трудно родителям что-то покупать нам, им приходится экономить на путёвках в санаторий, менять свои планы на отдых, и стала высылать маме небольшие деньги.

Мама одобряла и мои покупки одежды уже на собственную мою зарплату, но и предлагала помощь в приобретении каких-то обнов, если это потребуется. Также и папка считал, что мы должны одеваться соответствующим образом, так как я уже инженер, а Евгений учится на инженера. Ему даже шляпу для солидности купили.

Родители и брат неправильно поняли меня, будто бы я отказалась от квартиры, предпочитая жить в общежитии. На самом деле квартиру даже в отдалённом будущем завод не обещал, а предлагал снять комнату в посёлке ТЭЦ. Мы с девчонками предпочли жить вместе и не разбегаться по съёмным комнатам. Жили дружно и весело. Приближались ноябрьские праздники, и мы собирались поехать в Свердловск повидаться со свердловскими сокурсницами. Об этом я написала родителям, но папка был против моих поездок и планов. Пишет мне:

«2 ноября 1962 г.

Людмилушка милая, здравствуй!

С праздником тебя, желаем тебе хорошо отдохнуть, причём прямо в Н. Тагиле без поездок куда-либо. Свердловск уже для тебя теперь почти одно воспоминание. Надо укореняться в Н. Тагиле и быть своим человеком этого города. Мечтать о другом городе всегда можно, но и поступать реалистично в определённых условиях тоже надо. Новосибирск с его академией может быть в сто раз лучше Тагила, но и в Тагиле, если захотеть, можно найти много интересных дел, причём столько, что ни времени, ни самой жизни не хватит. Советую практически пока прочно осваиваться в Тагиле и быть там полезным человеком. Работа не институт и не университет. Теперь же, когда ты оторвалась от школьной парты и пришла на производство, жизнь может показаться в более сером виде и, если не найти практического применения сил на данном этапе и в данных условиях, то можно допустить в себе апатию; взвинчиваются мечты о чём-то другом, более лучшем, а лучшем ли, бог один ведает.

Меня радовали твои прошлые письма, что ты настроена быть более жизненно дееспособной, и я хочу, чтобы это настроение не угасало впредь.

Что надо сделать, чтобы оно сохранялось и развивалось впредь?

Прежде всего трудиться добросовестно, отдыхать разумно и питаться рационально.

Второе. Знать надо, какими думами и чаяниями живут коллективы на заводе и в целом весь завод, найти своё место в одном из коллективов и помогать своими знаниями, своей работой в освоении намеченных целей.

Третье. Учиться надо и учить не всё, что попадает под руки. Кое-что учить и изучать досконально, что необходимо прямо сейчас для себя и коллектива, остальным интересоваться, чтобы поддерживать кругозор.

Заниматься рационализацией, быть постоянным посетителем технической библиотеки, постоянным слушателем докладов и лекций на научные темы, а кое-где и самой сделать доклад или лекцию. Помни, на вас сейчас смотрят многие с некоторым любопытством, что же вы можете дать для завода, некоторые находятся в ожидании от вас как от специалистов, ну а большое число практиков, штампующих одно и то же ежедневно и освоивших в совершенстве узкий круг деятельности, смотрят на вас с пренебрежением. Что, мол, эти с дипломами? И не дай бог, кто-нибудь из вас потеряется в делах, вы окажетесь духовной пищей этих ограниченных людей, окажетесь предметом насмешек и унижений. А если ещё побежать с завода, то вдогонку услышите язвительный смех. Это ужасно.

Очень рад, что Георгий сумел достать нужную тебе книгу. Я ему и Женьке писал.

Получила ли ты посылку? В ней был утюг, платок тёплый, перчатки и безразмерные чулки. Пиши, что тебе ещё нужно. Нужны ли варежки? Наверное, нужны, так как на лыжах будешь кататься. Это тебе полезно.

Генка жмёт, жмёт на все лопатки. Учится, но и работает неплохо. Все им довольны. Впереди институт. Он тебе писал письмо. Получила ли ты его?

Костюм купила – это хорошо. Живи и одевайся, располагай для себя с толком своими всеми средствами. Будет трудно – поможем. Всё. До свидания. Папка».

Тагил начинал мне несколько надоедать: работа, работа, работа, но хотелось подружиться с ребятами, бывать с ними в театрах, кино, на танцах. Задумывалась я и о дальнейшем своём росте в профессии. Отработаю, например, три года на заводе пластмасс, а дальше что? Так и буду жить в общежитии? Можно, конечно, «сбежать» раньше обязательной отработки, поступив учиться в аспирантуру. На заводе пластмасс были организованы разные курсы для подготовки в аспирантуру: курс английского языка, курс философии. Я записалась на курс английского языка, мне понадобился учебник для самостоятельного обучения, и я написала братьям и отцу, чтобы они поискали в магазинах эту книгу. Нашли и купили оба брата и «ещё кое-кто». И аспирантуру я себе наметила в Новосибирске, где в Академгородке, как я узнала, был создан институт белка, как раз по моей специальности химика-органика.

Моего младшего братишку я тоже ориентировала на Новосибирск, после школы поступать туда на физфак. Братишка увлечён был физикой, учился хорошо, побеждал на школьных олимпиадах по математике и физике. Вот и будем в одном городе, и я ему стану помогать.

И папку эта наша увлечённость радовала, но он не понимал, что без компании ребят нам, девчонкам, в загородной общаге было скучно.

Когда я читала лекции студентам техникума на тему прогресса в области науки-химии, я «склеила» там троих парней, чтобы вместе с ними проводить свободное время в городе. Но театры и музеи их не интересовали. Мне хотелось подняться на местную достопримечательность, гору Лисью с богатой легендой. На вершине её видна смотровая башня и с горы открывается прекрасный вид на город и окрестности, но уже были осенние холода, ветер. Как-то ребята пригласили нас на стадион смотреть футбольный матч, хотя меня никогда не привлекали орущие на стадионе болельщики, а по полю гоняли мяч футболисты. В другой раз они вывезли нас с Алёной за город. Причём один из парней приехал на мотоцикле с коляской, стал катать нас. Алёна и сама пробовала рулить с подстраховкой мотоциклом. Мне такие виды отдыха не подходили. Недолго мы так встречались с парнями, а потом и прекратили эти встречи.

В ноябрьские праздники сидеть в общаге скучно. Вот и поехали мы втроём в Свердловск на три праздничных дня. Лариса Коростелёва решила остаться. За ней стал ухаживать заводской баянист из самодеятельности Володя Примак, симпатичный парень, и он, видимо, ей нравился.

В Свердловске мы хорошо гульнули с друзьями-однокурсниками, ночевали у свердловских подружек, но надо было возвращаться в Тагил. Оказалось, что деньги мы все прогуляли, на билеты до Тагила нам не хватало какой-то суммы. Не сообразили занять у кого-то из провожавших нас друзей, да и они были не особо денежные, все только недавно трудоустроились. Мы – Алёна, я, Нина Траянова – взяли билеты на ночную электричку до промежуточной станции Нейвы в надежде, что после Нейвы в ночное время никто контролировать проезжающих не будет и мы доедем от Нейвы до Тагила зайцами.

Нейву проехали. Фу ты, ну ты! Контролёрша – вредная такая и грубая баба – разбудила всех с проверкой билетов.

Нам бы показать наши билеты, сказать, что нечаянно проехали станцию – спали, мол. Ну ссадили бы нас, как безбилетников, с поезда раньше Тагила. А мы испугались преждевременной высадки, сказали, что едем в Тагил. Опять же без денег в ночное время как мы будем добираться потом в Тагил? Тётка-контролёрша орала на весь вагон. И до самого Тагила нас не отпускала от себя! Как же! Зайцев злостных поймала! В Тагиле сдала нас в вокзальную милицию. Главное, и сама осталась. А дежурный милиционер потребовал документы, паспортов у нас не было, и мы – дурочки – отдали ему свои заводские пропуска. Дальше милиционер потребовал заплатить штраф. Но денег у нас не было. А тётка-контролёрша гнёт свою линию: надо, мол, завтра сообщить в дирекцию завода, чтобы нас наказали по общественной и комсомольской линии. Тут нам и вовсе стало тошно. Мы недавно только поступили работать на завод, а нас в милицию загребли. Что о нас будут на заводе думать? Нина Траянова заплакала, и мы с Алёной скисли.

В это время в вокзальную милицию притащили парня. Это был жулик, грязный и вонючий. На него тоже стали составлять протокол. Приказали ему раздеться до трусов для обыска. А нас попросили быть понятыми. Ночь ведь глубокая, кого найдёшь?

Жулик матерится, милиционер тоже. Наслушались мы и нагляделись всего. Поставили свои подписи понятых на протоколе обыска жулика и думали, что хоть нас отпустят после этого. Ничего подобного. Тётка-контролёрша бдит и не спускает с нас глаз. Мы по-прежнему кислые. Алёна не из робких, стала качать права. Дескать, отдайте нам пропуска, штраф мы заплатим завтра, и нечего нас пугать дирекцией – у нас денег на билет не хватило! Вот когда мы начнём получать нормальные зарплаты, тогда и ездить зайцами не будем!

В какой-то момент тётка-контролёрша отвлеклась, и милиционер зашептал: «Девушки! Не ерепеньтесь. Сейчас будет пересменка, тётка уйдёт, и мы вас отпустим». После пересменки нам объявили: «Свободны!»

Свободны-то свободны, но наша принципиальная Алёна возвысила снова свой голос: ночь глубокая, утро нескоро, трамваи не ходят, денег у нас на такси нет – не пешком же нам топать в наше очень далёкое от вокзала загородное общежитие! Путь идёт по пустырям, мимо цементного завода и тюремной зоны, в которой позднее, говорят, мотал срок зять Брежнева Юрий Чурбанов. Может, и не в этой зоне он был, вокруг Тагила таких колоний множество. Но и эта колония пугала нас. В ней происходили страшные события. Однажды «сарафанное радио» на заводе донесло до нас жуткую историю, что из этой колонии вывозили ящики с изготовленной колонистами продукцией, и в одном заколоченном и дурно пахнущем ящике обнаружили расчленённый труп пропавшего солдата-охранника.

Да и наши наставники с химфака, провожая нас в Тагил, предупреждали: «Будьте там осторожны, особенно в транспорте или на рынках, город бандитский и ворья много: на ходу подмётки срежут!»

Ну а наша история закончилась благополучно. Вокзальный милиционер вызвал милицейский «уазик», и нас домчали до родного общежития. Два сопровождающих милиционера галантно с нами распростились.

Начались обычные трудовые будни. Неожиданно получаю письмо из Свердловска от моего научного руководителя дипломной работы, которую он собирался отправить на конкурс студенческих работ.

«10 ноября 1962 г.

Здравствуйте, Люся!

Наконец вы нашлись!

Я вас очень ждал, как вы обещали, в первых числах сентября.

Мы должны были оформить работу на выставку студенческих работ, но вы, «изменщица», не явились. Потом В. Дашко мне сообщил, что был в Тагиле, видел наших и сказал, что вы живёте неплохо и в Свердловск пока не собираетесь.

А работа так и лежит. Завтра с утра собираюсь пойти в Белинку и набросать черновик, потом перепечатать, переплести и сдать в научный отдел.

У нас опять серьёзно заболел Геннадий Дмитриевич Пащевский. Завтра в 4 часа пойду его навестить. На химфаке много нового в смысле улучшения условий работы. Провели ремонт. В вестибюле отгородили аудиторию, сделали новую вентиляцию, стеклодувную мастерскую, настроили наш новый прибор ТУ-600; сегодня я уже провёл первые опыты с ультразвуком.

В этом году сразу у 4-х сотрудников пятидесятилетие со дня рождения

( у Тагер А.А., Новикова Н. И., Губельман С. М. и Черниховской Я. Я.)

Л. Н. Голдырев ушёл на пенсию, и я вместо него работаю с биологами.

У меня два курсовика и два дипломанта – Одинцов и В. Попова. Она будет работать по эфирам, а он по конденсации Дарзана. Мне очень жаль, что вы два раза были в Свердловске и не зашли. Можно было зайти ко мне домой – это рядом с химфаком. Но я понимаю, вам было не до нас. Камфараты ваши ещё не продвинулись, т.к. Суворова весь год проболела. Нам очень приятно узнать, что живёте вы дружно и весело. Работа хорошо известная, интересная и самое главное – нужная. Большое спасибо за поздравление и добрые пожелания. Передал Вячеславу Ионовичу и Марии Андреевне.

Прошу передать наши приветы всем химфаковцам. Пишите, приезжайте, не забывайте.

С уважением Новиков».

Вот и альма-матер не хочет терять связи с нами, выпускниками УрГУ. Мне было лестно получить это письмо, но мои планы были уже далеки от родного химфака, да и конкурс студенческих работ, как я считала, больше был нужен в научной карьере Николаю Ивановичу, чем мне. Через несколько лет я узнала, что моя тема была продолжена в курсовых и дипломных работах других химфаковцев, и они ссылались на мою работу, поскольку я первая исследовала свойства синтезированных мной камфаратов. И я даже не думала и не знала, что могла бы вместе с Николаем Ивановичем написать статью и послать в какой-нибудь научный журнал.

Моя тагильская жизнь шла по-прежнему с не определившейся будущностью. Между тем у моих подружек жизнь менялась. Первой «уходить со своей гитарой», к нашему изумлению, пришлось Ларисе. Пока мы ездили в Свердловск, у неё закрутился скоротечный роман с Володей Примаком, и вот уже мы приглашены на свадьбу, и вскоре Лариса собрала свои вещички и переехала на Вагонку, где жил её Володя с родителями.

Появилось нечто в перспективе и у Алёны. В Тагиле стал часто появляться командированный из Москвы сотрудник НИИВОДГЕО Борис Краснов. Останавливался он жить в городе в заводском доме для приезжих, где комендантшей была «тётя Софа», поэтому и дом этот мы называли «У тёти Софы». Там же, «У тёти Софы», останавливался другой приезжий из Москвы, сотрудник НИИПМ, будущий московский мэр Юрий Лужков. И оба они приезжали в лабораторию непрерывных процессов, где трудилась моя подружка. «Московские гости» решали проблемы в связи с пуском опытно-промышленной установки получения феноло-формальдегидной смолы по новой технологии непрерывным способом – детищем молодых изобретателей завода Иванова и Дёмкина. Дёмкин, не имея квартиры в городе, постоянно проживал «У тёти Софы», а семья его, жена и маленький сын, жили в родном его Ленинграде, не желая переселяться в холодный уральский климат. Но отпуск они проводили обычно вместе. Такая вот странная семья.