Стань моей свободой

Как бы хваталка не треснула!

– С возможностью выкупа бизнеса, – добавляет она.

Вот чего он хотел? Отстранить меня от дел, а потом уговорить на продажу? И я бы может, удивилась, если бы не перегорело.

– И как, получилось? – откровенно злорадно издеваюсь я, не имея никакого желания жалеть мерзавку.

– Да я!.. – Алла бросается вперёд, наверное, с намерением вцепиться мне в лицо. Забыв про разделяющий нас стол и мою далеко не безобидность.

– Да ты ничего, – усмехаюсь я, глядя как Женя, которого я пригласила на разговор, стискивает её объятиях, прижимая руки к туловищу.

– Всё нормально? – тревожно интересуется он, не отрывая от меня взгляда.

О, да! Всё, как всегда. Просто изумительно!

– В зале много народа? – Мрачнее меня только тёмная туча, затянувшая половину города. Он коротко мотает головой.

– Тогда, Жень, сделай доброе дело, – поднявшись, я обхожу стол и подхожу к окну, – выведи эту дамочку и повесь на дверь технологический перерыв. И собери всех у меня.

– Что-то случилось?

– Я случилась.

Глава 33

– Я не буду начинать долгую и нудную речь. – Присев перед ними на край собственного стола, я обвожу по очереди всех пятерых, работающих сегодня, сотрудников. – Все мы знаем, что зарплата сама себя не заработает.

Слышатся понимающие смешки, Катя с Аней весело переглядываются, Женя, как обычно, смотрит только на меня.

– Женя? – жестом я прошу его занять место рядом со мной. – Итак, дорогие мои коллеги, с сегодняшнего дня место управляющего этим магазином займёт Карежин Евгений Алексеевич. Любить и жаловать не прошу, с этим вы прекрасно справляетесь и без меня. – Кивнув не сильно довольному Жене, я отпускаю его обратно. – Алла больше не работает в «Саркани» и я обращаю на это ваше особое внимание! – с нажимом заявляю я притихшим сотрудникам. – Если я узнаю, что кто-то по доброте душевной пропустил её дальше торгового зала… – Мой тяжёлый мрачный взгляд обводит всех, от кладовщика Ильи Петровича до, собственно, Жени. – Я буду наказывать. Это понятно?

– Понятно, – вразнобой откликаются они.

– Отлично. Теперь перейдём к более важному вопросу. – Женя хмурится, Катя вскидывается, а Илья Петрович, как всегда, непробиваем. – Недавно мне стало известно, что те, кому я доверяю важнейшую часть своей жизни, – недвусмысленно указав на пол, я не отвожу от них взгляд, – позволяют себе безнаказанно склонять моё имя в моём же магазине. – Поднявшись, я отряхиваю несуществующую пылинку с юбки.

– Да мы…

– Мы бы никогда…

Подняв руку, я останавливаю поднявшийся ропот.

– Любить меня необязательно. – Практика показала, что и невозможно. – Но! Я требую к себе уважения, как минимум как ваш работодатель… и зарплатоплатитель, – с усмешкой добавляю я. – Среди вас нет новичков, вы знаете меня и знаете, что именно я от вас требую. Никаких сюрпризов, мне нужна ответственность, исполнительность и честность, и да, я не буду работать с человеком, который мне не нравится, даже если его зовут Илон Маск.

– А если Владимир Владимирович? – хмыкает Илья Петрович, 1964 года рождения.

– К этой работе меня обяжет Конституция, – в том же духе отзываюсь я, и царящее в кабинете напряжение снижается. – В связи со всем вышеперечисленным я, также относясь к вам честно, прошу тех, кто не может со мной работать, сказать об этом прямо.

Тишина и переглядывания, все, как и предполагалось.

– Срок – до завтра. Я здравомыслящий человек, – местами, – и понимаю, что никто ни под кого не обязан подстраиваться. Тех же, кто решит уйти, я не заставлю увольняться прямо завтра. Для начала переведу в другой филиал, на месяц, чтобы хватило времени найти новую работу.

Молчание после моих слов становится гробовым.

– Алиса Константиновна, вы серьёзно? – неверяще спрашивает Аня.

– Как никогда. – Найти бы рецепт того успокоительного, которое мне когда-то выписывал психолог. – «Саркани» – моя душа, моё детище и мой дом. И я не позволю топтаться в нём и по нему.

– Вы же наша Мат… – запнувшись, Лера оглядывается на коллег. – В смысле, всегда за нас горой! – Она всегда была из них самой сентиментальной.

Но да. Когда у Ильи Петровича случились проблемы с Пенсионным фондом, я попросила отца дать ему бесплатную подробнейшую консультацию. Когда Олиных родителей сократили с одного и того же завода, и она рыдала в дальнем углу склада, приятельнице в кредитовавшем их банке звонила тоже я. Всякое было и мне никогда не было сложно позвонить, узнать или притормозить. Как тогда, когда на, уволившуюся в прошлом году, Ирину едва не повесили долг отчима.

– Я не мать Тереза и далека от благотворительности. – Многозначительно хмыкает Женя, всегда работающий в детские дни, знающий гораздо больше того, о чём я говорю. Уже потому, что сам когда-то был воспитанником Марии Николаевны. Она сама мне рассказала. – А ещё у меня отвратный характер, но своих людей я ценю уже за то, что их мало. Настолько, что почти все они здесь, – без тени смеха я обвожу рукой стоящих передо мной людей.

– А Алла? – вступает Катя.

– С ней у нас возник ряд разногласий, которые не удалось решить. – Она хотела моего мужчину, мой бизнес и мою жизнь. Непреодолимые разногласия. – Поэтому мы решили расстаться. В общем, так, – хлопнув в ладони, я заставляю их вынырнуть в реальность, – Женя, пожалуйста, доведи всё, что мы тут обсудили, до завтрашней смены и на этом закончим. Прошу всех разойтись по своим рабочим местам.

Медленно и словно нехотя, Катя, Оля и Илья Петрович выходят из кабинета, оставляя мне двоих своих, не стремящихся к работе, коллег.

– Жень, я догадываюсь что ты хочешь мне сказать, – не испытываю я восторга, – откройся, пожалуйста, а потом поговорим.

– Как скажете, Алиса Константиновна, – тоже не особо счастливый, он, наконец, идёт работать.

– Лера. – Жестом пригласив её занять кресло, я возвращаюсь за свой стол. – У тебя остались вопросы?

– Могу я узнать, что не так с Аллой? Нет, вы не подумайте, – быстро перебивает она, открывшую было рот меня, – просто это она меня устроила к вам работать. Мы родственницы. Дальние, конечно, но всё же…

– Я не буду распространяться, – качаю я головой. – Если интересно, поинтересуйся у Аллы.

– Хорошо, – вздыхает она, но продолжает сидеть.

– Лер, если я тебе не нравлюсь, скажи прямо, – тоже вздыхаю я. – Мы не в детском саду, чтобы говорить об обидах.

– Нет. Что вы, конечно, нет! – Видно, что что-то не даёт ей покоя, но мне никогда не нравилось разгадывать чужие тайны. – Просто… Я не знаю как об этом сказать.

– Говори как есть.

– Алла, она… – ещё один тяжёлый вздох. – Она встречалась с вашим женихом, я увидела его, когда он приходил, и вспомнила. – Видимо, боясь не договорить, она ускоряется. – Около года назад. Они сидели в кофейне тут недалеко и разговаривали. Улыбались. Я ехала из института и мне нужно было пособие по экономике, вот я и решила, что лучше всего купить его у себя, тем более, что у сотрудников скидки… ну вы знаете. Шла от остановки и увидела их через стекло, а когда вы сказали про её увольнение… – Лера поднимает извиняющийся взгляд. – Алиса Константиновна, простите, что я не сказала сразу! Не подумала, что это может что-то значить, да и плохо помнила вашего жениха. А сейчас словно картинка сложилась…

– Андрей не имеет отношения к Аллиному увольнению, – криво улыбнувшись, снимаю я её муки совести. – Оно касается только её и меня, так что не переживай, твоё признание ни на что бы не повлияло.

– Вы уверены? – выдохнув, выпрямляется она. – Потому что я пойму, если вы не захотите больше со мной работать. Да и с Аллой мы родственницы…

– Лер, иди работай, – фыркаю я.

Господи ты боже мой! Ребёнок ведь, форменный ребёнок! И разницы-то у нас всего лет шесть, но даже в семнадцать я не была такой добродушной. Хотя, как показало время, может и стоило бы попробовать.

– Точно? – Широко раскрытые зелёные глаза заставляют меня рассмеяться.

– Кыш! Там на кассе нет никого, а ты тут покаяния устраиваешь! – пока я насмешливо качаю головой, Лера успевает несмело улыбнуться и, оглядываясь, покинуть кабинет.

Андрей… Да какая теперь уже разница!

– Алиса Константиновна, вы освободились? – Женя появляется в дверях почти сразу после того, как уходит Лера.

– Проходи, – отодвинув мышь, вздыхаю я. С другой стороны, я сама решила разобраться со всем и сразу именно сегодня. – Сядешь?

– Сегодня вы уволили Аллу, – присев туда, где только что винилась Лера, начинает он, – и сразу назначили меня.

– Это первый мой офис и он не должен оставаться без присмотра, – пожимаю я плечами. – А про назначение ты знал задолго до сегодняшнего дня.

– Вы собираетесь уехать? – ненавязчиво, словно между прочим, интересуется Карежин.

И я бы уехала, но взяла на себя слишком много обязательств.

– Не собираюсь, – не сдерживаю я очередной вздох, – но следующие год-полтора я не смогу проводить в «Саркани» столько времени. У меня возникли… дела.

– Вы беременны? – прямо спрашивает охреневший в край Карежин.

– Женя, – опасно прищуриваюсь я, – ты не охамел?

– Вы сами назначили меня управляющим, – не смущается он. – Я должен знать, к чему готовиться.

– Вот и управляй «Саркани», а не мной! – прорывается раздражение, и я беру в руки карандаш. – Не заставляй меня жалеть о принятом решении.

Их неудачных итак было слишком много.

– Извините, если перешёл черту. – И перешёл бы ещё сотни таких, по взгляду видно, если бы не мой неизменно жёсткий и недвусмысленный отказ.

Хватит с меня. Не надо больше ни любви, ни страсти, ни чувств. Нахлебалась по горло.

– Извиняю.

Взглянув на время, я поднимаюсь. Пора на примерку.

– Ты… уверена? – скептически настроенная, Олеся допивает свой бокал шампанского.

– А почему бы и нет, – насмешничаю я, повернувшись боком. – В конце концов, это не самая идиотская моя выходка.

– Серьёзно? – издевается она. – Значит, я что-то пропустила.

– Как тебе? – вместо ответа интересуюсь я, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону.

– В твоём стиле, – хмыкает Олеся, – дерзко и сверх меры сексуально. Только дальше-то что?

– А ничего. Стану мужнею женой, – усмехнувшись, спускаюсь я с подиума, придерживая платье. – Он же так этого хотел…

– Лиссет, – со стуком поставив бокал на стол, Олеся подходит ко мне, – я никогда тебя ни о чём не просила, но сейчас прошу. Пожалуйста, не надо! Даже понимая все твои причины, я просто не хочу, чтобы тебе снова было больно. Месть этого не стоит!

– Разве я мщу? – вздёрнув бровь, я достаю телефон, чтобы посмотреть время. – Я, моя дорогая Олеся, делаю одного из шестидесяти восьми миллионов российских мужчин счастливее. Самым счастливым в мире, по его же словам.

– Лиссет… – А вот и укор.

– Он сам этого хотел и сам настаивал, забыв, что своих желаний стоит бояться. Особенно, если это – желание взять меня замуж.

– А ты? – подаётся вперёд Олеся.

– А я в любой момент могу подать на развод.

Глава 34

О том, как отреагируют гости, увидев меня в свадебном платье, я и думаю всю дорогу до больницы. Олеся права, оно действительно в моём стиле и по-настоящему мне нравится, в отличие от всего остального воздушного и сказочного.

Моё платье сказочным не назовёшь. Длинные рукава из белого кружева, подклад телесного цвета и облегающий силуэт. Ничего особенного, если бы не казалось, что верхний слой кружева надет на голое тело.

Привычно накинув на плечи халат, я прохожу по коридору и поднимаюсь на второй этаж.

– Стойте, подождите! – я не дохожу до папиной палаты буквально пару метров, оборачиваясь к спешащей медсестре. – Алиса Полуночная? Дочь Константина Полуночного?

– Да, это я. Что-то случилось?

– Полчаса назад Константина Игоревича перевели в реанимацию, у него произошла остановка сердца, – беспокойно глядя на меня, сообщает она.

– Не может быть, – с вежливой улыбкой отзываюсь я, – я разговаривала с отцом час назад, и всё было в порядке. За это время просто не могло ничего случиться. – И всё бы ничего, но в собственном голосе я слышу дрожь.

– Алиса Константиновна…

– Вы мне врёте! – зло развернувшись, я дёргаю дверь палаты.

Никого.

Действительно, никого и паника ледяной рукой сжимает сердце. Папа не может умереть. Просто не может. Не после того, как заново научился говорить и начал сам вставать с кровати! Он не может бросить меня снова, потому что этого раза я могу и не пережить.

Чувствуя, что начинаю задыхаться, я ищу рукой опору.

– Алиса Константиновна! – кто-то хватает меня под руку и кричит в коридор: – Врача в двести десятую! Срочно!

– Он умер, да? – шёпотом спрашиваю я, чувствуя внезапную резь в животе.

– Нет, он в реанимации, все хорошо. Состояние стабильно… Мы следим…

И я бы поспорила, но в глазах темнеет, закладывает уши, а сознание уплывает. Не могу больше. Так – не могу. У меня больше нет сил держаться, нет сил улыбаться и быть сильной.

Папа…

Они в три голоса уверяли меня, что всё позади. Что ничего не случится, что он идёт на поправку. Что отец сможет довести меня до алтаря.

Нарастает боль в животе, меня бросает из жара в холод, и я падаю, но до пола не долетаю. Кто-то подхватывает, что-то говорит, но какая теперь разница…

Дышать становится всё сложнее, и впервые в жизни я самым банальным образом теряю сознание.

Глаза открываются не то чтобы с большим, но всё-таки трудом.

Взгляд без узнавания скользит по светлым стенам, потолку, двери и возвращается к ногам. Они укрыты одеялом и, пошевелив, я вижу как движутся пальцы под ним. Не паника, но растерянность.

Почему я в палате? Что случилось?

Голова кружится самую малость, но вспомнить почему-то трудно. Кто я? Алиса Полуночная, родившаяся 30 августа 1992 года, владелица книжной сети «Саркани». Уже неплохо, но что было вчера? Или сегодня?

Была примерка. Олеся отпросилась с работы, и мы поехали за свадебным платьем. О чём-то говорили, вроде даже важном, но мысли путаются, и вспомнить никак не удаётся. Всплывает только собственное отражение в платье мечты.

Не то.

Прощание. Дорога… Конечно, я должна была ехать к отцу и я поехала. Даже в палату поднялась, но что-то было не так. Зажмурившись, я хочу потереть глаза, но правая рука занята. Датчики, присоски и шланги. Да что со мной такое?..

Не со мной.

Оглушительно и резко, словно сковородкой по голове, накрывает осознанием. У папы остановилось сердце. В палате его не оказалось, сказали, что отец в реанимации. Обморок?.. Под кожей словно барабаны забили и, посмотрев на запястье, я вижу насколько быстрее начинает биться синяя жилка.

Ладно. Он жив, его вылечат, но не из-за обморока же я лежу пристёгнутая в стерильной больничной рубашке? В таких только операции делать, но я-то здорова. Здорова ведь?

Глазами нашарив в кровати маленький пластиковый пульт с красной кнопкой, я жму на неё дрожащими пальцами. Недолго, потому что новое открытие заставляет выронить вызов врача и застыть памятником самой себе.

Лучше бы я не помнила…

– Алиса Константиновна, вы меня слышите?

– Слышу, – мрачно отзываюсь я, сидя в уютном кабинете заведующего терапией.

– Вам необходимо операционное вмешательство, – продолжает уговаривать меня тёмноволосый мужик без имени, зато в белом халате, – иначе последствия могут быть катастрофическими.

– Насколько? – Я не слушаю, я ищу варианты и не нахожу.

– Вплоть до летального исхода…

С глухим стоном я откидываю голову на подушку, и именно в этот момент входит медсестра.

– Как вы себя чувствуете? – интересуется она с лёгкой улыбкой.

– Что со мной? – Может всё это мне приснилось?

– Алиса Константиновна, – запинается она, – я понимаю, что это неприятно, но такое бывает. В десяти случаях из ста, но случается.

– Что. Со. Мной.

– Вы потеряли сознание, – вздохнув, переходит она на деловой тон. – После осмотра терапевта и заведующего гинекологией, УЗИ органов малого таза и забора крови у вас была диагностирована гибель плода на сроке примерно четырнадцати недель. Вами было дано согласие на чистку путём выскабливания, операционное вмешательство успешно провёл зам. заведующего хирургическим отделением Пылов Игорь Иванович. В данный момент все показатели в норме, а вашему здоровью и жизни ничего не угрожает.

– Я действительно была беременна? – тихо, чувствуя как изнутри меня затягивает изморозь, спрашиваю я.

– Были, – сочувствующе улыбается она. – Но это не приговор, десять процентов всех беременностей становятся неразвивающимися…

Не приговор. Это не приговор.

Я не хотела ребёнка и вот, пожалуйста. Получите-распишитесь.

Первый смешок вырывается против воли, заставив медсестру замолчать. Лекция о втором шансе прерывается на середине, а её взгляд смешит. Не приговор? Конечно, нет.

Просто у меня не будет детей. И любящего мужа не будет. И по-настоящему счастливой семьи. У кого угодно, но не у меня. Мой предел – замуж по расчёту и череда любовников в перспективе. Заслужила ли я? Наверное, да, раз даже начавшуюся беременность не распознала. Четырнадцать недель. Это ведь больше трёх месяцев, во время которых я психовала, пила и занималась сексом не чувствуя ничего.

Это, вообще, возможно?!

Только у таких идиоток, как я. Хотя, стоп, я же…

– Как вы узнали срок? – резко прекратив веселье с ноткой истерии, я поднимаю тяжёлый взгляд на медсестру.

– По размеру матки и плода, – пожимает она плечами, – и по документам, которые привёз ваш жених.

– Привет.

На город только-только начинают опускаться сумерки. Жалюзи на окне раздёрнуты, видимо, чтобы парк за окном поднимал мне настроение. Раскрашенный всеми оттенками оранжевого, закат и виднеющиеся верхушки ёлок действительно красивы, но с задачей не справляются.

И Кир не справится, хотя он, прислонившийся плечом к косяку двери, явно так не считает.

– Привет, – ровно отвечаю я и возвращаю взгляд к окну, в котором из нового разве что битвы за карниз между воробьями и голубями. Пока счёт равный.

Вставать мне не запрещали, даже наоборот, но не хочется. Впервые в жизни вообще ничего не хочется и это неуютно, поэтому я лежу поверх одеяла и просто смотрю.

– Ты очень красивая. – Кирилл присаживается на подлокотник кресла, единственного в палате.

– Это что-то новенькое, – хмыкнув, я перевожу взгляд на него. – Тебе ведь всё рассказали?

– Ты стала звездой клиники, – отшучивается он, – не так часто посетители становятся пациентами в процессе гостевого визита.

– Врёшь. – Почему-то именно в этот момент мне особенно жаль смотреть на умного и сильного мужчину, зная, что Кир один. И таким останется.

– Вру, – легко пожимает плечами он и пересаживается в кресло.

– Зачем ты пришёл? – Вздох не относится к вопросу, просто иногда мне становится тяжело дышать. Словно на грудь взвалили булыжник, размером с две моих головы.

– Ненавижу больницы, – кривится Кир, – и знаю как тут скучно. Поэтому я решил добровольно скрасить твой досуг. Сколько тебе ещё здесь лежать?

– До завтра. Утром обещали отпустить домой, если я буду примерной девочкой и стану добросовестно ходить на приёмы.

– А ты будешь?

– А у меня есть выбор? – зло фыркаю я, впервые с того момента, как очнулась, почувствовав себя живой.

– Выбор есть всегда, – заезженная присказка заставляет скривиться уже меня. Помолчав, Кир добавляет: – Принести тебе ноут? Он ведь внизу в машине?

– Не хочу. – Оранжевого за окном становится всё меньше, солнце постепенно скрывается за верхушками ёлок.

– А чего хочешь? – Серьёзный Кир, решивший спасти меня, во что бы то ни стало.

Вот только от самой себя не сбежишь. Ни от пустой самоуверенности, ни от дурацкого характера, ни от грёбаной самонадеянности, которая сегодня обернулась прахом.

Я. Была. Беременна.

Была.

И с этим придётся как-то жить.

– Вернуться на пять лет назад, продать всё, что можно и стать буддийским монахом. Ты не в курсе, к ним женщин берут?

– Берут, но тебе не понравится, – насмешливо хмыкает он.

– Мне и сейчас не нравится.

Что он может ответить? Ничего. Да я даже сама себе ничего не могу ответить просто потому, что не понимаю что дальше. Пусть я не хотела детей, пусть истерила бы первые недели, но это ничего не значит. Узнав о беременности, я бы перекроила себя, смогла принять и полюбить того, ближе кого у меня не будет. И справилась бы, несмотря ни на что справилась, если бы не очередная подлость того, кто…

Нет. Не здесь и не сейчас.

– Алис…

– Давай перемотаем все твои утешения и правильные слова. Не хочу это слышать, – прикрыв глаза, прошу Кира, зная, что он поймёт. Возможно, единственный из всех.

– Рассказать тебе о Косте? – не разочаровывает он.

– Мне уже рассказали, – покачав головой, вздыхаю я. – Все три медсестры ходят и по очереди информирует о состоянии отца, заодно убеждая, что всё закончилось, и скоро его спустят в обычную палату. Видимо, боятся как бы я ещё раз в обморок не грохнулась и им не пришлось снова меня оперировать.

– Я бы на их месте тоже боялся, – улыбается Кир и берёт мою безвольную ладонь. – Хочешь, принесу пирожных? Твоих любимых.

– Хочу покоя, – едва слышно произношу я в потолок, чувствуя, как надламывается что-то в груди, – и счастья. Глупого и банального, как в детских книжках. Такого, в которое перестаёшь верить одновременно с дедом Морозом. Которое не ждёшь уже потому, что искалеченным не снаружи, внутри, оно не полагается. Слишком много чести.

– Оно придёт, – тихо, с улыбкой в голосе, отзывается Кир и, потянувшись, осторожно стирает бегущую по моей щеке слезу. – Только ты не поверишь. Будешь язвить, сопротивляться… Ты ведь всегда сопротивляешься. – Ещё одно лёгкое касание и ещё одна слеза. – Только настоящее счастье не имеет привычки спрашивать, оно не даёт времени на раздумья, не ждёт и не спорит. Оно ослепляет, оглушает, сбивает с орбиты, несмотря на всё твоё сопротивление.

– Так было с Кирой? – Я всё ещё смотрю в потолок и не вижу его лица.

– Кира… – Голос отдаляется и слышно как прогибается кресло. – Она была девчонкой, красивой, но совершенно обычной. Так мне показалось вначале, – хмыкает он, насмехаясь над самим собой, – пока я не оказался с ней лицом к лицу.

– Любовь с первого взгляда бывает? – медленным движением стерев остатки слёз, я сажусь в кровати.

– С первого взгляда бывает только страсть, – впервые глядя на меня так, что я разом прочувствовала разницу в двадцать лет, усмехается он. – Яростная, дикая, которую очень сложно сдержать. Я, на семь лет старше и настолько же умнее семнадцатилетней девчонки, думал, что возьму её прямо там, у перил Малышевского моста.

– Не взял же, – пожимаю я плечами. Лучше слушать чужую историю, чем задумываться о своей.

– Отсрочил на пару дней, – не скрывается он за ложью и фальшивыми сожалениями, – до того момента, пока не стал без неё задыхаться. Сидел на совещании, слушал начальника и не мог думать ни о чём, кроме неё. Хотел, чтобы она принадлежала мне одному, её желания, её мысли, её цели и, да, её тело. Вся её жизнь. – Кир откидывается на спинку кресла. – Она снилась мне каждую ночь, и я должен был увидеть любовь и восхищение в её глазах.

– Увидел?

– Ты знаешь, чем всё закончилось. Я… – неодобрительно качнув головой, он сжимает челюсти так, что на скулах появляются желваки. – Упущенный момент – вот что самое поганое в этой жизни. Противный свербящий голосок внутри, твердящий, что если бы в тот день я остался на работе… Или поехал домой, хотя бы попытавшись стать примерным отцом и мужем… Но я не поехал.

Кир замолкает, сразу оказавшись как-то слишком далеко. Упущенный момент. Он знает, о чём говорит и, хоть я на его стороне, мне всё равно сложно понять как такая сильная любовь позволяла ему хотя бы просто прикасаться к другим женщинам.

А она была сильной, если даже спустя столько лет ему всё ещё больно.

– Мы живём не в сказке со счастливым концом, – криво усмехаюсь я, – как бы сильно нам этого не хотелось. А благородные рыцари вымерли как вид как раз из-за своего бескорыстия.

– Думаешь, я принц на белом коне? – насмешливо усмехается Кир.

– Думаю, что ты тот, кто ты есть. Азартный кобель, успешный финансист, верный друг и человек, который меня спас. Дважды, – добавляю я, сдерживаясь от желания подойти и утешить. Не примет.

– Точнее характеристики мне ещё не давали, – с усмешкой качает он головой.

– Даже Кира? – Я знаю, что хочу отвлечься за его счёт, и Кир тоже это знает. И вдвойне ценно, что идёт у меня на поводу.

– Кира в счастливом браке больше десяти лет, за мужчиной, который защитит её от целого мира, если понадобится. – Кир не опускает глаза, признавая собственный провал. – И ей давно глубоко плевать на все мои характеристики.