Очевидный выбор

– Ты улыбаешься. Искренне. А когда вошла, на тебе лица не было.

Мои брови сходятся на переносице.

– Но ты даже не взглянул на меня, когда я вошла.

– Все было в твоем голосе, а потом в глазах. Можешь своему парню рассказывать о том, что все в порядке. Со мной это не прокатит. Я тебя вижу, Дана Эдвардс. Насквозь. Колись, что случилось?

Мотаю головой, делая еще глоток уже остывшего кофе.

– Мне мама звонила. – тихо произношу, словно от этих слов она может появиться посреди этой студии.

– Вот же сучка. Да как она только посмела?

Из меня вырывается еще смешок, но уже не такой живой.

– Что хотела?

– Понятия не имею. – снова поднимаю на него глаза. – Я не ответила.

– И правильно сделала.

Элиот запускает руку мне в волосы и притягивает к себе, обнимая. Я не сопротивляюсь, просто наслаждаюсь его теплом, сильным телом и понимающим молчанием.

– Уверена, что не передумала насчет того, чтобы раздеться? – через мгновение шепчет он, и я тут же вырываюсь из его объятий, с силой ударяя ладонью по его широкой груди. Он только усмехается.

– Ладно. Ладно. В другой раз.

– Никакого другого раза не будет, Элиот Бастьен.

– Еще посмотрим, Дана Эдвардс.

Спустя три-четыре часа, проведенных в студии Элиота, я практически совсем забываю об утреннем конфузе, собеседовании, звонке от мамы и ссоре с Шоном.

Тяжесть этого дня опускается внезапно, стоит сесть в такси. Я стараюсь не подпускать к себе плохие мысли. Потому что еще в детстве поняла одну простую вещь – мы сами задаем настроение нашей жизни. Каждый день может наполнится разочарованием, стыдом и сожалением, если ему позволить. Но вместо этого я даю ему отпор, выбирая надежду, смех и благодарность. Это мой способ не сойти с ума.

Однако в данный момент это почему-то не помогает. Темные мысли так и лезут в голову и точно тучи, заслоняют мой положительный настрой. Может, все просто навалилось? Шон. Мама. Новая работа. Может, всего слишком много и мне поэтому хочется разрыдаться? Мне будто чего-то не хватает. Словно я что-то забыла или потеряла, но не знаю, что именно.

Открываю окно рядом с собой и впускаю теплый воздух вместе со всем, что может предложить мне город. Он обнимает меня, как старый друг, от чего на глазах тут же наворачиваются слезы.

У тебя все получится.

Я бормочу себе эти слова под нос, хотя даже не знаю, к чему именно они относятся. Мне двадцать три. У меня нет образования. Нет даже намека на успешную карьеру. Я разочаровала свою семью, но…У меня есть мои друзья. Есть Шон. И есть Париж. А это уже что-то. Поэтому…

У меня все получится.

Слезы высыхают к моменту, когда я вижу окна квартиры, где живу с Шоном. В них горит свет. Значит, сегодня он вернулся домой раньше. Мысленно тут же составляю план действий. Это помогает не совершить какую-нибудь глупость или сказать что-то не то.

Поднимаюсь наверх и тут же открываю дверь своим ключом. Шон сидит ко мне спиной на диване. Из телевизора доносятся новости. Из всего освещения горит только лампа у дивана. Аккуратно, разуваюсь, вешаю на место сумку и осторожно, как нашкодивший ребенок, встаю перед ним лицом, загораживая телевизор.

Наши глаза встречаются, но он продолжает молчать. А все мои заготовленные слова вылетают из головы, и я просто расстегиваю пуговицу на брюках, позволяя им упасть к ногам. Шон внимательно следит за моими действиями и продолжает молчать. Тогда я даю себе волю и медленно сажусь ему на колени сверху. Его ладони, скорее рефлекторно, нежели намеренно, опускаются на мои бедра.

Губы находят его в легком поцелуе. Немного раскачиваясь бедрами, я прокладываю дорожку крошечных поцелуев от его уха к шее. Его тело напрягается.

Мне только нужно почувствовать тепло, нужно почувствовать себя желанной, знать, что между нами ничего не изменилось, знать, что он все еще рядом со мной, хочет меня.

Из него вырывается стон, он сжимает мои бедра сильнее, и притягивая к себе рукой за шею, целует по-настоящему. Я прижимаюсь к нему всем телом, ощущая его возбуждение.

Ну же, Шон, возьми меня, покажи, как я важна для тебя, мысленно прошу я, запуская руки ему в волосы. Но он резко отстраняется, тяжело дыша.

– Давай поженимся. – хрипит он.

Мое тело мгновенно парализует, и я замираю. Рот открывается, но ни звука оттуда не выходит. Я просто…просто…

– Что? – слышу свой шепот.

– Да брось, неужели тебя удивляет мое предложение?

Знакомые раздраженные нотки в его голосе выводят меня из транса. В тело возвращается жизнь, и я соскальзываю с его колен рядом на диван, уставившись куда-то перед собой.

– Что? – снова повторяю, пытаясь придать смысл его словам.

– Давай поженимся. – повторяет он, поворачивая к себе мою голову за подбородок. – Я хочу, чтобы ты стала моей женой, Дана. Мы вместе уже шесть лет. Тебе не кажется, что это разумный шаг?

Не кажется ли?..Что?

Мне вдруг хочется оказаться, как можно дальше от него. Мне нужен воздух. Я встаю с дивна, обхватив себя руками. Глазами обвожу комнату, будто бы ища ответы на свое это странное состояние.

Свадьба. Он предлагает стать его женой.

– Ты серьезно? – недоумевая, бормочу я.

– Я привез тебя сюда. Думаешь, я бы сделал это, не будь я серьезен?

– Не пойму. – мотаю головой. – Еще сегодня утром ты злился, что я заставила тебя понервничать, а сейчас ни с того ни с сего предлагаешь выйти за тебя?

– Эти два факта никак не связаны. Я все еще злюсь на тебя.

– Но почему сейчас?

– А почему нет? Ты всегда была моей, Дана.

Я сглатываю, не до конца понимая, что происходит. Почему я не рада? Почему я не плачу, как все эти женщины, которые получает предложение руки и сердца? Почему от одной только мысли о свадьбе с Шоном мне хочется сбежать?

Мой телефон оживает в сумке у входа. Шон оборачивается, а я даже вздохнуть не могу, не то чтобы сдвинуться с места. Поэтому он сам идет к двери и достает телефон.

– Это твоя мама. – читает он с экрана и подходит ко мне.

Я делаю шаг назад, когда Шон протягивает мне телефон.

– Нет. – качаю головой. – Я не хочу сейчас с ней разговаривать.

Или вообще когда-либо.

– Не будь ребенком, Дана. Ответь.

Снова отрицательно мотаю головой. Он посылает мне неодобрительный взгляд и делает то, от чего у меня перехватывает дыхание – отвечает на звонок.

– Да, Элеонора.

Не могу поверить, что он только что это сделал.

– Нет, Дана сейчас не может говорить, она в душе.

Отдаленно слышу ее голос и снова возникает это желание спрятаться куда подальше.

Брови Шона взлетают вверх, и он переводит взгляд на меня.

– Да, сегодня вечером мы свободны. – говорит он, и я больше не могу стоять на месте.

Со всех ног бегу в ванную и закрываю за собой дверь. Нет. Нет. Нет. Слышу, как Шон чертыхается, а следом дергает ручку двери.

– Дана, открой. – раздается его раздраженный голос за дверью.

Нет. Я в жизни не открою эту дверь. Пусть идет с моей матерью сам, куда хочет. Я не выйду отсюда. Нет. Не могу. Не хочу.

– Не будь ребенком!

– Мне незачем с ней встречаться! – кричу я в ответ. – Ничего нового она мне скажет.

– Ты не можешь вечно избегать ее. Она же твоя мать. Не съест же она тебя.

– Ты прекрасно знаешь о наших с ней отношениях. – кричу я на дверь, сжав кулаки. – Да черт возьми, ты всегда был рядом, когда мы ссорились!

– Они с твоим отцом в Париже всего на два дня. Ты не можешь просто взять и вычеркнуть родителей из своей жизни.

Зарываюсь лицом в свои ладони. Я знала, что это рано или поздно произойдет. Знала, что они могут приехать в любой момент. Знала, что тень идеальной Элеоноры Эдвардс всегда будет преследовать меня.

Думай, Дана, думай.

Она не сможет испортить тебе жизнь за один вечер. Ты ей не позволишь. Ты больше не та маленькая девочка. Теперь ты далеко от нее. В Париже, с Шоном. Он прикроет тебя. Как всегда это делал. Он прав. Правильно?

– Ну же, Дана.

Всего один вечер. Они ведь твои родители. Ты больше не маленькая девочка. У тебя есть работа, есть парень. Ты справишься.

Стиснув кулаки, открываю дверь. Шон внимательно изучает меня.

– Я буду рядом. – наконец произносит он, и я верю ему, как верила все эти шесть лет.

4

Шон крепко держит меня за руку, когда мы входим в один из самых дорогих ресторанов Парижа.

Мои туфли на каблуке слегка жмут, а черное платье с высокими воротом сдавливает шею, так что мне все время приходится его поправлять.

Я выпрямила свои непослушные кудри, как сказал мне Шон, и подвела глаза. Но даже со всеми этими усилиями, уверена, что не смогу угодить Элеоноре Эдвардс. Мысленно готовлюсь к ее всевозможным недовольствам и крепче сжимаю руку Шона.

Ноги едва не подгибаются, когда замечаю своих родителей за самым дальним столиком у окна. От нервов к горлу подкатывает тошнота.

Наверное, даже хорошо, что я сегодня ничего не ела.

– Элеонора. – очаровательно улыбается Шон, отпуская мою руку и приветствуя мою мать.

Я чуть ли не падаю, теряя ощущение опоры. Хочется развернуться и бежать.

Мама встает вместе с отцом, и они оба приветствуют Шона. Затем очередь доходит до меня.

– Дана. – коротко кивает мне отец и садится за стол.

Мама вскользь оценивает мой наряд, и только после ее глаза находят мои. На лице появляется сдержанная улыбка.

– Привет, мам. – говорю я как можно непринужденнее, но внутри все сжимается под ее оценивающим взглядом.

– У тебя что-то с телефоном? – вскользь интересуется она, присаживаясь на место напротив отца за круглым столом.

Мы с Шоном занимаем места между ними.

– Нет, а что? – мои глаза устремляются в окно перед собой.

– Я пыталась дозвонится тебе весь день. – она поправляет приборы на столе так, чтобы они лежали идеально ровно, прям как ее короткие волосы. Они того же оттенка, что и мои, но я никогда не видела их в естественном кудрявом состоянии.

Рефлекторно выпрямляю спину и делаю глубокий вдох.

– Я была занята.

– Чем же, позволь узнать?

– Проходила собеседование.

– Весь день?

Я не отвечаю. Но это и не нужно. Потому что стоит поднять на нее глаза, как я читаю разочарование на ее лице. Чтобы я не ответила, это не удовлетворит ее. Как обычно. Поэтому я просто пожимаю плечами.

Официант приносит нам меню, и мы делаем заказ.

– Шон, как тебе жизнь в Париже? – интересуется Элеонора.

– Прекрасно. – улыбается Шон. – Компания быстро расширяется.

– Твой отец, наверняка, гордится тобой. – вдруг произносит папа, и я опускаю взгляд в пустую тарелку перед собой.

Ричард Эдвардс – лучший хирург на всем западном побережье Соединенных Штатов. И я уверена на сто процентов, что он не гордится своей единственной дочерью.

– Не знаю. – честно отвечает Шон. – Он всегда хотел, чтобы я работал на него. Но я рано понял, что инвестиции не мое. – усмехается он, и на лице отца появляется улыбка.

Боже, если ты меня слышишь, пусть еду несут быстрее, молю я про себя. Но официант лишь приносит бутылку вина и разливает ее по бокалам.

Алкоголь тоже сойдет, спасибо.

– Мы частенько видимся с ним. – продолжает Ричард. – Думаю, нам всем стоит в августе съездить в Ниццу отдохнуть, как считаешь?

– Было бы неплохо.

Черт, надеюсь, я подхвачу какую-нибудь инфекцию или обо мне просто забудут, вот прям, как сейчас. Разговор Даже неделя с моими родителями вызывает зуд под кожей. Месяца я просто не выдержу.

Делаю внушительный глоток вина и тут же замечаю неодобрение на лице мамы. Отлично, теперь, она наверное думает, что я еще и алкоголичка. Снова пью, осушая бокал полностью. Затем беру бутылку, но Шон перехватывает ее и сам наливает мне.

Спустя, как мне кажется, целую вечность приносят горячее. Родители увлечены рассказом Шона о его работе и новом проекте, так что я пока остаюсь вне зоны их пристального внимания. Во мне даже теплится надежда, что так оно и останется, однако мама вдруг делает глоток вина, и спрашивает как бы невзначай:

– А чем ты занимаешься пока Шон на работе?

Отпиваю еще из своего бокала, чтобы протолкнуть кусок мяса застрявший в горле.

– Работаю официанткой. Буквально сегодня устроилась в новый ресторан. – сухо отвечаю и пью еще, чтобы перед глазами наконец расплылось ее разочарованное выражение лица.

– И что, ты всю жизнь собираешься быть прислугой?

Органы не приятно скручивает, и мне хочется буквально раствориться в воздухе.

– А почему нет? – пожимаю плечами, стараясь сохранять непринужденность в голосе. – График неплохой. А если улыбаться, как ты меня учила, так еще и щедрые чаевые оставляют.

– Дана. – резко обрывает отец, но я даже не смотрю в его сторону.

Если мать просто разочарована, так отец еще и видит во мне избалованную, эгоистичную суку, которой нет дела ни до кого, кроме себя любимой. Огрызаюсь значит не уважаю. Отчислилась из университета значит плюю на все, что в меня вложили. Уезжаю и не звоню – ну, так это мне просто похрен на всю семью.

Делаю еще один щедрый глоток красного вина, ощущая, как сильно сдавливает грудь. Мне нужен свежий воздух и сигарета.

Снова поправляю воротник.

Шон берет меня за руку под столом, и я поднимаю на него глаза.

– Хватит пить. – шепотом произносит он, и я тут же отнимаю руку.

Он меняет тему и заваливает родителей вопросами об их путешествиях и обо всем остальном. Приносят основное блюдо, но я к нему даже не притрагиваюсь. Разговор продолжается, а я не слушаю. Вино в бутылке предательски заканчивается.

– Что собираетесь делать, когда вернетесь в Америку? – вдруг спрашивает мама, и я цепенею.

– Мы хотим пожениться. – тут же отвечает Шон, и все вокруг как будто бы исчезает.

Мы хотим пожениться.

Мы хотим пожениться.

Мы хотим…

Мы…

– Это же невероятная новость! – восклицает Элеонора. – Поздравляем!

Нечем дышать. Нет. Нет. Снова дергаю ворот.

Когда вернемся в Америку? Мы возвращаемся? Мы? Мы?

– Нет! – вдруг вырывается из меня крик.

Я слышу его как бы издалека. Грудь сильнее сдавливает. Не могу дышать.

– Дана, детка. – снова берет меня за руку Шон, но я тут же вырываюсь.

– Не трогай меня.

Резко встаю с места, хватая сумочку. Как назло, именно в этот момент вино ударяет в голову, а официант проходит мимо с подносом. Я врезаюсь в него, теряю равновесие, слышу треск разбивающегося стекла и падаю назад. Руку пронзает острая боль, и я морщусь, из глаз летят искры, смешиваясь со слезами.

– Дана. – слышу голос Шона.

– Нет! – кричу я в ответ, сгорая со стыда. – Не подходи ко мне.

Перед глазами все кружится, но я беру сумочку с пола, и не поднимая взгляда на тех, кого обычно зовут семьей, встаю на ноги. Потом разворачиваюсь и ухожу прочь.

Из груди вырываются жалкие всхлипы, когда прохладный воздух ударяет в лицо. Трясущимися руками достаю телефон из сумочки, но пальцы не слушаются. Смартфон выскальзывает, и я не успеваю опомниться, как он разбивается об асфальт. Экран трескается, и я начинаю плакать сильнее.

Ничего не получается. Все неправильно.

Поднимаю его с земли и иду. Просто иду. Прохожие оборачиваются. Но слезы застилают глаза, и я не вижу выражения их лиц. Все тело содрогается, и я никак не могу взять себя в руки.

Ничего не получается.

С неба срываются первые капли дождя, а в голове кричат слова.

Мы хотим пожениться.

Мы. Мы? Я была не против, когда мы переехали в Париж, но почему никак не могу смириться с мыслью, что мы хотим пожениться?

Ливень усиливается, и я вздрагиваю, обхватив себя руками.

Что со мной не так? Почему я не могу радоваться свадьбе? Почему не могу перестать плакать, черт меня подери?

Проходят минуты или часы, ноги болят так, что хочется отрезать их. Платье самым отвратительным образом прилипает к телу. Мимо проносятся машины, люди разбегаются по углам. Я вдруг останавливаюсь, снимаю с себя туфли, которые мне когда-то подарила мать, беру их в руки и выбрасываю в ближайшую урну. Становится легче. По крайней мере, мои кровавые мозоли точно не станут больше. Смотрю на эту пару черных дорогущих лодочек так, словно где-то там на них есть слова любви, признания и гордости. О чем я только думала, надевая их сегодня? Что мать заметит свой подарок и похвалит меня? Что это дурацкое платье, которое так похоже на одно из ее платьев, вызовет у нее желание сделать мне комплимент? Я просто дура. Идиотка.

Теперь на туфлях какая-то белая жижа и капли дождя.

– Дана! – слышу я свое имя и хмурюсь. – Дана Эдвардс!

Мне кажется?

Поднимаю глаза и вижу машину прямо перед собой с опущенным окном. Раздаются сигналы других машин, смешиваясь с шумом дождя. Вокруг сплошной хаос, но я узнаю это лицо в машине. Узнаю голос.

Тристан.

– Садись! – кричит он, и я как на автомате пересекаю улицу и забираюсь к нему в машину.

Он тут же срывается с места, нажимает что-то на приборной панели, и меня начинает окутывать теплый воздух.

– Что с тобой случилось? – осторожно спрашивает он. – Ты цела?

Лезу в сумочку, чтобы снова проверить телефон, но он не включается, экран рассыпался на кусочки.

– Я разбила телефон. – тихо говорю я, и снова разражаюсь рыданиями.

Мой телефон. Там столько фотографий. Столько всего. Я даже не знаю, есть ли у меня резервная копия. Все потеряно. Все снимки. Все…Все плохо. Очень плохо. Вся моя жизнь просто какое-то дерьмовое шоу, где ничего не получается. Я словно играю чужую роль и никак не могу вернуться в свое тело. Я ненавижу. Ненавижу. Просто ненавижу.

– У тебя рука кровоточит. – раздается голос.

Переворачиваю ладонь и вижу кусочки стекла под кожей, но боли не чувствую, только странное онемение. Хм. Проглатываю очередной всхлип. Пальцы покалывает. От этого непонятного чувства перестаю плакать, словно кран вдруг перекрыли или слезы попросту закончились.

Но мерзкие содрогания в груди остаются. Похоже на икоту. Я все-таки переборщила с вином.

– Черт. – ругается Тристан на французском.

Я думаю, что и он злится на меня, но в его глазах только беспокойство.

Он осторожно паркуется на ближайшем свободном месте и оборачивается ко мне всем телом. От него хорошо пахнет. Или это машина? Дождь барабанит по крыше. В голове туман.

– Позволишь? – спрашивает мужчина, протягивая свою руку.

– Как ты нашел меня? – произношу хриплым сдавленным голосом.

Его брови слегка ползут вверх, и он явно старается подавить улыбку.

– Я не искал тебя.

– Тогда, как?..

– То место, где я тебя увидел. – медленно произносит он. – Оно буквально в нескольких улицах от моего ресторана.

– А. – неловко.

Он поджимает губы все еще с протянутой рукой. Секунду таращусь на нее, пока до меня наконец не доходит. Показываю ему ладонь. Он обхватывает ее теплыми пальцами, и по телу проносится приятная дрожь.

– Швы не нужны. – заключает. – Но нужно обработать рану.

– Можешь…можете позвонить Эмме?

На его лице растягивается улыбка.

– Можно на ты. И да, могу, конечно.

Тристан достает телефон из местечка между нами. Прикладывает к уху, но ничего не происходит. Он пробует еще раз. Снова глухо.

– Не берет? –спрашиваю я, чувствуя, как вода стекает по спине и ногам.

Хорошо, что салон машины кожаный.

– Нет. – качает головой.

– А вы…ты знаешь, где она живет?

– Ты не знаешь, где живет твоя лучшая подруга? – кажется, его это удивляет.

– Единственная подруга. – поправляю его с полуулыбкой на губах. – И нет, не знаю. В смысле, не знаю адреса, мне это сложно. То есть, я не могу ориентироваться. Точнее. Не могу запомнить адрес. Хотя все другое хорошо запоминаю. Не то чтобы у меня были проблемы с памятью. Нет. Я даже говорю на нескольких языках. Так что, да. Получается…

Я замолкаю, заметив выражение его лица.

– Что?

Его глаза сужаются, и он явно борется с улыбкой.

– Ты пьяна?

– Угу. – киваю.

– Понятно. Хорошо. – без каких-либо вопросов заводит машину. – Я отвезу тебя к Эмме.

Мы мчим по ночным улицам Парижа под музыку дождя. Сиденье приятно согревает меня теплом, я кажется, начинаю сильнее пьянеть. Голова кружится, когда закрываю глаза. Тело расслабляется. В мыслях тихо, как после шторма, и я почти молюсь, чтобы так оно и оставалось.

Когда мы подъезжаем к знакомому зданию, где живет моя подруга, дождь прекращается. Я тянусь за ручку двери, но Тристан почему-то останавливает.

– Подожди. – его взгляд опускается куда-то вниз, и я вспоминаю, что на мне нет обуви. – Я сам проверю, дома ли она.

Мне ничего не остается, как просто кивнуть. Он выходит из машины, а я наблюдаю за тем, как он подходит к двери и нажимает на кнопку домофона. Всю дорогу сюда он молчал. И я словила себя на мысли, что мне не было неловко. В любой другой ситуации даже пьяная я бы наверняка постаралась как-то заполнить тишину, но с ним в этом не было необходимости.

Проходит несколько минут, прежде чем он возвращается, и я понимаю, что Эммы скорей всего нет дома. И что мне теперь делать? Ехать домой совсем не хочется.

Впервые за все шесть месяцев.

Тристан садится в машину, и я тут же выпаливаю:

– Все в порядке, я подожду ее.

– И кем я буду, если оставлю девушку одну в промокшем платье на улице, да еще и поздно вечером?

Я задумываюсь.

– П-последним козлом? – неуверенно произношу, и только потом осознаю, что произнесла это вслух. К щекам тут же приливает жар, но к счастью, Тристан начинает смеяться.

– Я не это хотела сказать. – пытаюсь оправдаться.

– Нет. – качает он головой. – Именно это. И ты права. Поэтому выбирай. Дом или ресторан?

– Что?

Его синие глаза выжидающе смотрят, будто он не знает, я правда такая глупая или он не так выразился. Я склоняюсь к первому варианту, но видимо, он думает иначе и поэтому поясняет.

– Куда поедем? – выгибает бровь. – Ко мне домой или в ресторан?

– В этом нет необходимости. – тут же качаю головой. – Правда. Дождь закончился. На улице лето. А я брала пару уроков самообороны в детстве. Я справлюсь.

– Я не спрашивал, справишься ты или нет. Если ты не выберешь сама, я сделаю это за тебя. И мне почему-то кажется, что тебе мой выбор не понравится.

– В ресторан. – тут же выпаливаю я, и он одобрительно кивает.

– Вот так бы сразу.

Мы снова срываемся с места.

В какой-то момент я не могу устоять и опускаю окно со своей стороны, немного высовываясь головой наружу. Дождь закончился, влажный ветерок приятно щекочет лицо. Я закрываю глаза, вдыхая аромат мокрого асфальта и шумных улиц Парижа. Это действует на меня практически исцеляющим образом.

Я влюбилась.

Думаю, это самое подходящее слово. Я по уши влюблена в этот город с его узкими улочками, уютными кафе и старыми книжными магазинами. От этой мысли становится тепло, и я улыбаюсь. В этот момент все хорошо. У меня все хорошо. Снова. Слава богу все вернулось. А может, я просто начала трезветь?

Ныряю обратно в салон и перевожу взгляд на Тристана, который наблюдает за мной, как за предметом искусства, словно пытаясь понять, что задумал художник. Спойлер. Мои родители хотели, чтобы я стала доктором, была признана высшим обществом, вышла замуж за достойного человека, естественно из хорошей семьи, и превратилась в женщину, которой можно гордиться. Забавно, как все пошло не по плану – краски на холсте растеклись, фон смазался, а рисунок исказился, превращаясь в карикатуру. Да, это я.

Мы одновременно отводим взгляд. Я из-за неловкости, а он…наверное, потому что прочел мои мысли.

Спустя пару минут мы останавливаемся у ресторана. Тристан выходит из машины, и я делаю то же самое. Мои босые стопы ступают по мокрому асфальту, и это почти отрезвляет.

Тристан открывает дверь ключом, снимает сигнализацию и включает свет внутри. Я плетусь за ним до самой кухни и приваливаюсь к одному из металлических столов. Мужчина скрывается в одной из подсобок. Пол здесь холодный, и я трусь ногой о ногу, чтобы хоть как-то согреться. Затем рассматриваю свою ладонь, которая бешено пульсирует. Ставлю сумочку рядом на стол.

Мой босс появляется с маленьким белым чемоданчиком, кладет его рядом со мной и открывает.

Его тело так близко к моему, что я чувствую тепло. Приятное тепло.

– Почему ты ничего не спрашиваешь? – вдруг задаю вопрос, который просто срывается с языка.

Он достает пинцет и принимается аккуратно вынимать осколки из моей ладони.

– А что ты хочешь, чтобы я спросил? – его голос такой низкий и глубокий, что даже шепот кажется громким.

– Не знаю. – переминаюсь с ноги на ногу и делаю глубокий вдох, стараясь не смотреть на то, как мелкие осколки выходят из-под моей кожи.