bannerbanner
Солнце, которое светит ночью
Солнце, которое светит ночью

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 4

– Анна Владимировна, – медленно проговорил Страхов глубоким низким голосом, – есть ещё что-то, что вы мне не сказали?

– Женя, он последний месяц стал бредить тем случаем, – осторожно сказал она, выделяя слово «тем», – Ходил мрачнее тучи, хотел что-то сделать, чтобы стало легче, искал адреса, собирался позвонить, всё рассказать, но каждый раз откладывал. Не знаю, решился ли он, мне кажется, он уже начал с ума сходить. Я просила его поехать со мной к врачу, но ты же знаешь, как он на это реагирует.

С каждым словом Анны Владимировны голова Страхова все больше раскалывалась. Начало кружит живот и подступила тошнота. Он постарался быстрее закончить разговор и успеть дойти до машины до того, как начнется приступ.

– Я понял. Я сделаю, что могу. Мы его найдем, – сказал он и отключил телефон.

Но виски уже сдавило, и всё тело пошло ходуном. Когда он сел в водительское кресло, в глазах потемнело, и легкое закололо так, что он не смог ни вдохнуть, ни выдохнуть, на несколько мгновений он потерял сознание. Очнувшись, дрожащими руками достал таблетку, проглотил ее и упал грудью на руль, ожидая, когда закончится приступ.


Глава 3. Друг


Владимир Измайлов родился тридцать лет назад в знойный летний день в половину шестого утра. Сложные роды уже старородящей (по медицинским меркам) женщины отняли сон у всех дежуривших в ту ночь акушерок. Когда раздался крик новорожденного, врач с усталой улыбкой на лице сказал: «Ну, господин, вы и заставили нас попотеть». Долгожданный ребенок, единственный наследник отцовского дела был настоящим подарком судьбы для родителей. Они растили его, как будущего гения, вкладывая все свои силы, деньги и время в образование сына с самого раннего возраста. Он подавал большие надежды, исключительно всё учителя видели в нём потенциал и всячески его раскрывали. Вскоре он стал выступать на конкурсах и побеждать конкурсы по игре на фортепиано. Как только он проявил интерес к виолончели и гитаре, ему тут же купили инструменты и отправили на занятия. Мама каждый вечер говорила, что он самый талантливый ребёнок на земле и что он обязательно станет выдающимся деятелям в какой-то области.

Тринадцать лет его выдающаяся личность стойко выдерживала натиск тех, кто раскрывал её потенциал. Но после тринадцати перед ним открылся новый мир, где нет обязанностей, конкурсов, занятий, а есть чувства и другая реальность. И личность была рада избавиться от постоянного чрезмерного давления возложенных на неё ожиданий, так что поддержала животные желания тела и скрылась в тени, изредка показываясь на свет. С появлением наркотиков в жизни юного Вовы начался новый этап, где он сам легко и без усилий мог менять пространство и получать эйфорию, и тот иллюзорный мир захватил его, оградив от реального мира.

Проделанная родителями и учителями работа, конечно, не пропала даром, и общество, в котором он баловался наркотиками было исключительно образованным, не обделенным талантами. В семнадцать лет он познакомился с группой начинающих режиссёров и нашёл своё дело. С тех пор он стремился стать режиссёром. Деньги на технику и необходимое обучение отец с радостью дал, надеясь, что с приобретением цели в жизни, сын бросит пагубные привычки. Но этого не произошло. Каждые встречи этой группы начинались с таблеток, которые вдохновляли их на новые идеи и прорывы в наработанном материале.

Измайлов начал писать сразу четыре сценария, каждый из которых считался недурным с точки зрения старшего профессионального поколения. Но за двенадцать лет он так и не закончил ни один из них. Чтобы тренироваться, он открыл продакшен и стал снимать рекламу для разных компаний. Заказов было много, но успевал выполнить он меньше половины от них.

В любви Измайлов счастья не находил и говорил, что никуда не спешит. Он или просто игнорировал серьёзные отношения, или соглашался на регулярные встречи с условием не торопить его ни в чем.

С Женей они познакомились в восьмом классе, когда родители Вовы решили перевести его в другую школу. Вова сдружился со всеми, кроме Жени, потому что тот показался ему слишком надменным и неинтересным человеком. Все изменилось после одного случая, когда одноклассник украл у учителя часы и подкинул их Вове. Назревал большой скандал, учитель настаивал на отчислении Вовы из школы, что поставило бы под угрозу его золотую медаль. Женя поверил в невиновность новенького и сумел убедить перепуганных и озлобившихся взрослых в том, что у него не было никаких причин вредить учителю, что для его интеллекта это преступление слишком плохо спланировано и исполнено, и если часы вернулись к владельцу, то не стоит доводить дело до отчисления. Учитель сопротивлялся, пока Женя не сказал, что взрослым стоит лучше владеть собственными эмоциями и лучше провести некоторое исследование прежде чем осуждать невиновных. Через несколько месяцев учитель уволился из-за повторяющихся конфликтов с коллегами, а Вова и Женя стали близкими друзьями. Импульсивная, творческая натура требовала сделать что-то в память об этом событии и о том, что такое настоящая дружба, но не смог тогда придумать ничего подходящего. В двадцать один год Женя подарил Вове часы, о которых тот мечтал, но на утро после вечеринки, они пропали. Вова чувствовал себя ужасно виноватым и придумал способ извиниться перед другом – набил себе татуировку с изображением этих часов на левой руке.

– Часы! – воскликнул Женя и набрал номер знакомого патологоанатома, – Алена, привет, не отвлекаю? Я тебя очень прошу сказать мне, если к тебе привезут кого-то с татуировкой часов на левой руке. Спасибо!

Страхов посмотрел на время и, поняв, что уже очень опаздывает к сестре, скорее прыгнул в машину и домчался до областной больницы. В приемном отделении он столкнулся с отчимом.

– Привет, – сухо сказал он в сторону отчима и обнял мать.

– Виталик беспокоится за Лизу, – тихо прошептала Валентина Валерьевна.

– Очень несвойственное ему чувство, – сердито проворчал Страхов.

Отчим зло посмотрел на пасынка, отозвал его в сторону, чтобы Валентина Валерьевна не слышала, и сказал:

– Да, я твоим отцом никогда не был. И не стану. Но не мешай мне быть её отцом.

Страхов в ярости сверкнул глазами и, не дожидаясь разрешения врачей, прошел по коридору к лифту, поднялся на шестой этаж в отделение офтальмологии и, надев белый халат, проскочил к операционной.

Лиза, накрытая тонким одеялом, лежала на кушетке перед дверью операционной и ждала возвращения хирурга и медсестер. Все её маленькое тельце ходило ходуном, словно её бил озноб. Она сразу заметила брата, и ее лицо озарилось ласковой улыбкой.

– Боишься? – шепотом просил Страхов, присев перед кушеткой.

– Вроде бы уже нет, – тихо ответила Лиза дрожащим голоском, – но почему-то ещё трясёт.

– Все будет хорошо, – прошептал он и погладил её по крохотной голове.

От него исходило столько тепла, что Лиза не смогла не почувствовать внезапную перемену в его отношении.

– Я думала, ты меня ненавидишь, – шепнула она.

Страхов весь сжался, почувствовав вину за своё холодное отношение к той, которую любил всем сердцем.

– Этот гнев никогда не был обращён на тебя, – объяснил Женя и виновато посмотрел на сестру.

– Но если ты ненавидишь моего папу, как ты можешь любить меня? – робко и нежно спросила Лиза и добавила, – Я же его часть.

Страхов поморщился и, сестра поняла, что ему не понравились ее слова. Она тихо улыбнулась своей наивно-детской улыбкой, и его лицо просияло в ответ.

– Наши разногласия с твоим папой не могут больше повлиять на мои к тебе чувства, – пообещал он и прикоснулся своими горячими губами к ее холодному маленькому лбу.

Страхов потрепал сестру по голове и , поприветствовав пришедших медсестер, ушел из отделения офтальмологии.

По сложной системе коридоров он прошел к отделению реанимации, где лежали все пострадавшие по делу его клиента. На четвертом этаже областной больницы Страхов нашел лечащего врача и добился позволения поговорить со всеми привезенными в то утро пациентами и их родственниками. Врач сопроводил его к Маргарите Сергеевне, днями и ночами не покидавшей палату младшего сына. В палате, около крохотного тела спящего ребенка, утыканного проводами и капельницами, сидела осунувшаяся худощавая женщина, с рыжими пушистыми волосами, убранными в неаккуратную косу, передвинутую на левое плечо. Врач осторожно окликнул её, она повернулась и затряслась всем телом. Он подозвал ее рукой, и та, вся дергаясь, подошла к Страхову. Вблизи на ее бледном лице можно было рассмотреть редкие глубокие морщины. Вся ее одежда пропахла горьким запахом лекарств, и на рукавах свитера поселились мелкие пятна крови. Почувствовав испытующий взгляд, она неловко стала поправлять растрепанные пряди волос и потирать фиолетовые круги под большими зелеными глазами.

– Здравствуйте, меня зовут Евгений Витальевич, – произнес Страхов, машинально протягивая руку.

Женщина смутилась, замешкалась на мгновение и пожала большую теплую руку своей влажной замерзшей рукой.

– Маргарита Сергеевна, я адвокат Антона Ильинского. Могу я задать вам пару вопросов о нем?

Маргарита Сергеевна посмотрела на своего сына, убрала слезы с впавших щек и пригласила пройти в коридор.

– Евгений Витальевич, – нервно начала она, – если вы пришли искать подтверждение тому, что Антон совершил поджег, то вы обратились не к тому человеку.

– Почему вы так говорите?

На ее лице выражалась борьба стыда и позора из-за того, что чужой человек теперь должен был не только знать ее жизнь, но и ее душу.

– Вы знаете, что случилось? – спросила она и, убедившись в том, что история ее семьи уже известна адвокату, продолжила. – Кирилл в ночь пожара забыл, что у него есть брат. Просто забыл. Убежал, – голос ее сорвался, и она на несколько мгновений замолчала, сдерживая подступающие слезы, – А Коля остался спать в спальне, которая была прямо над кухней Зинаиды Степановны.

– Мне очень жаль, – мягко произнес Страхов.

– Кирилл хотел вернуться за ним, но пожарные остановили. Он не разговаривает с того момента ни с кем. Сидел около его постели первые сутки. Я никак не могла заставить его пойти домой. Врач предложил подмешать ему немного снотворного в чай, чтобы увезти его отдыхать. Так и сделали, сейчас он у моей матери, – она остановилась и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, а затем, вцепившись в руку Страхова, отчаянно прошептала, – Антон – единственный человек, который мог бы сейчас с ним заговорить. Я не могу допустить мысль, что тот, на чью поддержку надеется мой сын, и есть причина такого положения моей семьи.

– Если вы верите в его невиновность, то постарайтесь вспомнить, не было ли ничего странного в тот день? Может, кто-то из соседей вел себя не так, как обычно, или была какая-то ссора?

– Нет, все было спокойно, – рассеянно ответила Маргарита Сергеевна.

– Может, приходил кто-то, кого вы не видели, в гости к кому-нибудь? – настаивал Страхов.

– В гости точно никто не приходил, но вокруг дома около двух часов крутился какой-то молодой худощавый человек. На него Кирилл обратил внимание, потому что у того блуждающего была татуировка часов на руке.

Страхов вздрогнул словно его током ударило, но виду не подал.

– Вы могли бы рассказать Антону, что произошло? Если бы он написал хотя бы пару строчек Кириллу… – всхлипывая, промолвила она.

Страхов не мог выдержать тяжелый взгляд ее заплаканных глаз и пообещал сделать все, что в его силах.

– Мы будем ждать, – с надеждой на спасение сказала она и тут же скрылась за дверьми палаты.

Страхов ушел из отделения реанимации, позвонил матери, чтобы узнать, не закончилась ли еще операция сестры, и, получив отрицательный ответ, отправился к тому, кто мог успокоить его метящуюся натуру – к профессору.

Свойство неожиданной для всех дружбы Страхова и профессора главным образом заключалось в доброте одного и глубоком уважении другого. До встречи с Вадимом Юрьевичем история литературы ни русской, ни зарубежной нисколько не интересовала Страхова, с детства он отдавал предпочтение точным наукам. Всё переменилось после того, как в зимний вечер Наташа не пришла в назначенное время на встречу и, обеспокоенный отсутствием звонков, он отправился сначала в школу, где она преподавала, а оттуда по подсказке завуча в университет. Пройдя по старым крашеным коридорам на третий этаж, он зашёл в указанную завучем аудиторию, где профессор вел лекцию. За первой партой он увидел Наташу.

– Раз уж пришли, приходите, молодой человек, – по-доброму ухмыльнувшись, сказал лектор, пригладил залысину, аккуратно причесал оставшиеся тонкие волосы на затылке и продолжил, – Можно условно разделить жизнь человека на две сферы: имманентную и трансцендентную. Имманентно все то, что исходит из нас самих, что поддается однозначной трактовке, что можно подсчитать, проанализировать, стандартизировать, чтобы вывести единый алгоритм. Трансцендентна область смыслов, область морали и нравственности, идеальности, то есть трансцендентно все то, что божественно. Эта область не поддается единой трактовке, из нее не создашь всегда работающий верный алгоритм. И этим она всегда бесила людей. Можно еще подробить сферы и разделить их на природную (инстинктивную), социальную и духовную. Первые две будут относится к имманентной области. Литература, как и все искусство, предназначено служить людям картой смыслов, проводником в трансцендентный мир. Но отношения в людей с мирозданием всегда были разные. Выстраивая взаимосвязи между возникновением одной точкой зрения, её падением и возвышением другой в мировом литературном процессе, мы приближаемся к истине, становимся ближе к трансцендентному, вечному. Как человек на протяжении своего существования выстраивает свои отношения с трансцендентным? Как имманентное соотносится с трансцендентным? Как духовный, социальный и телесные планы соотносились друг с другом? Человек – очень интересное существо: он пытается познать то, что ему не открыто, то есть он пытается сделать имманентным трансцендентное. То, что в Библии названо первородным грехом, есть следующий парадокс: человек знает об идеале, знает о существовании добра и зла, но никогда не может быть идеалом. Ибо он грешен. Почему? Потому что вся картина мира все события вперед и назад на много лет ему не видны, тайное для него не явно. То, что он считает злом, может оказаться добром, а то, что он считает добром, может оказаться весьма себе злом.


Мы будем наблюдать, как те или иные представители человечества с кровью из глаз будут доказывать свою точку зрения, почти всегда втаптывая в грязь другую, оппозиционную. Надо сразу сказать о достижении Паскаля, чтобы не кинуться в крайности, когда будем следить за изменениям в литературной мысли. В своем труде он доказал, что Бог существует, точнее, что трансцендентное, запредельное существует, но нас интересует другое сейчас. А именно то, что объясняет все противоречия во всех религиях, – принцип дополнительности, заключающийся в том, что два взаимоисключающих тезиса делают представление целостным.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Конец ознакомительного фрагмента
Купить и скачать всю книгу
На страницу:
4 из 4