Солнце, которое светит ночью

Глава 4. Спасатель

В то время, когда Страхов собирался отправиться домой, Наташа завершала урок литературы в десятом классе и прощалась с учениками.

– Наталья Александровна, это очень плохо, что я не хочу читать «Преступление и наказание»? – робко спросила хорошенькая девочка с пухлыми щеками и блестящими зелеными глазами.

– В конце концов, остаются только ваши отношения с самими собой: только вы и ваша совесть, ваше благочестие. Самому Достоевскому уже давным давно всё равно, будешь или не будешь ты читать его книги. Обществу всё равно, читаешь ли ты и понимаешь ли ты то, что ты читаешь. И Пушкину всё равно, что вы думаете о его изменах. Они свою жизнь уже прожили, своё дело сделали. А это ваша жизнь, и вам решать, что с ней делать. Вам решать, будете вы в ней читать классику или будете просто списывать ответы.

– А я буду права, если скажу, что по Достоевскому смысл жизни в том, чтобы познать себя, любить Бога и служить миру во благо всего общества?

– Да, можно и так сформулировать.

Для Смысловой всё в этом мире было понятно: жизнь подчинялась строгим законам, четко делилась на черное и белое, как у Фонвизина (и, конечно, как у Фонвизина, все в то же время было совсем не так однозначно, как того бы хотелось). Играющие за зло не всегда получали по заслугам, а играющие за добро не всегда вознаграждались, зато обладали чистой совестью. Эти незамысловатые рамки принципов жизни они и сделала апартаментами для своего неспокойного по природе ума. Подобное мировоззрение было свойственно для людей, выросших в таких условиях, как она.

В конце девятнадцатого века ее родственники по отцовской линии жили в своем имении под Москвой, но после революции, когда красные одержали победу, выжившие женщины собрали маленьких детей и уехали в Вязьму. Там пережили обе войны, со временем потеряли всех детей и внуков, кроме одного мальчика. Этим мальчиком был Александр Смыслов, отец Наташи. Он выучился на преподавателя истории в Смоленском университете, женился на своей однокурснице Елене Анатольевне Барановой и переехал вместе с молодой женой в Вязьму, где стал преподавать историю в общеобразовательной школе. После десяти лет брака у них родилась дочь, а еще через шесть лет сын. Наташа и ее брат росли в спокойствии и безопасности, как и хотели родители. Наташа обладала выдающимся умом, отец рассчитывал на то, что она станет заниматься исследовательской деятельностью, напишет научные труды и защитит докторскую, но дочь твердо решила работать в школе, даже предложение преподавать на кафедре литературы девятнадцатого века она отклонила и с благословения родителей переехала в Смоленск, чтобы преподавать в школе русский язык и литературу.

Когда Страхов предложил переехать в его квартиру, Наташа долго сомневалась и хотела отказаться, но обстоятельства подтолкнули ее к переезду. Она оставила большую часть вещей в доме двоюродной тети, которая жила на окраине города в частном доме, и переехала к Жене. Состояние квартиры оставляло желать лучшего, и Наташа, получив статус хозяйки дома, занялась ремонтом. Она разобрала старую хозяйскую стенку, перекрасила доски в белый цвет и собрала шкаф, потом сорвала пёстрые обои с нелепым цветочным принтом и отдала неуклюжий угловой диван в соседнюю квартиру. Выровняла стены шпатлевкой и покрасила их в светло-серый цвет, выбрала диван на ножках темно-синего цвета и купила несколько напольных высоких ламп, чтобы смягчить свет. Постелила мягкий ковер с длинным ворсом в гостиную и поставила открытый стеллаж для домашней библиотеки. После того, как гостиная была готова, она принялась за спальню. Сначала она отдала в детский дом всю мебель, которая там стояла, купила большую кровать, застелила белоснежным хлопковым бельем и поставила в другой угол комнаты рабочий стол. Заказала для кухни кремовый гарнитур со столешницей из темного дерева, на стол поставила пышный букет сухоцветов в прозрачно-голубой вазе и фарфоровую черную тарелку с зелеными яблоками.

Вся работа заняла у нее около двух месяцев, она почти не позволяла Жене вмешиваться в процесс, так что он только спонсировал мероприятие. Когда ремонт был закончен, они позвали родных и друзей на новоселье. В небольшой квартире на Фрунзе собралось шестнадцать человек: приехали двоюродные тетя и дядя и их дочь с мужем, родители Наташи, ее младший брат, Валентина Валерьевна и Виталий Егорович, Лиза, друг семьи Страховых Алексей Иванович Беловодов, Вова и его родители, Денис и Лена, школьная подруга Наташи. Вечер всем был хорош: гости много смеялись, благодарили хозяев за приглашение, желали им счастья и любви, рассказывали грустные и смешные истории из жизни. Но все оборвалось, когда Наташа заметила стоящего на балконе Вову и своего тогда двадцати двухлетнего брата, курящими наркотические вещества. Она пришла в ярость, вытолкала Измайлова за дверь, отправила родителей с братом в больницу, а всех остальных гостей попросила оставить их с Женей наедине. Они впервые поссорились так, что старый профессор, узнав о серьезной размолвке между влюбленными, искусно навел обоих на мысли о собственной неправоте. Остыв и прислушавшись к словам профессора, молодые люди извинились друг перед другом, а затем перед Анной Викторовной и Андреем Сергеевичем. Однако проблема осталась нерешенной, а только переболевшей. Наташа все ещё считала влияние школьного друга пагубным, а Женя не мог и не собирался разрушать свою дружбу с Измайловым. Они продолжили жить в неопределенности, предпочитали не вспоминать об этом случае без необходимости и избегали совместных встреч с Вовой.

Первая ссора за долгое время, да еще и при таких обстоятельствах стала для Наташи большим стрессом, который она могла пережить, только погрузившись в работу. Она отвечала на вопросы учеников и, сама не осознавая того, хотела, чтобы вопросы, на которые у нее есть ответы, не заканчивались, потому что, когда они закончатся, перед ней встанут такие вопросы, ответы на которые она не совсем не знает.

Класс опустел, она собрала свои вещи, разложила тетради с проверенными работами в три ровные стопки и поставила их на краю стола, затем убрала ручки и карандаши в органайзер, достала из верхнего ящика ключ от класса и, еще раз окинув быстрым взглядом кабинет, закрыла за собой дверь. В коридоре Наташа встретила одного из своих учеников, который ходил к ней на занятия по подготовке к экзаменам. Паренек невысокого роста с квадратной головой, темным волосом и редкими черными усиками над верхней губой стоял напротив кабинета Натальи Александровны и ждал, когда она освободится.

– Егор, здравствуй! – радостно приветствовала ученика Наташа.

– Здравствуйте, Наталья Александровна, – сказал Егор, набросил на себя куртку и, бойко прихрамывая, вместе с учителем пошел вниз по лестнице, к выходу.

– Почему ты так поздно в школе, и что с ногой? – с тревогой в голосе спросила Наташа.

– Ногу потянул, ерунда, – отмахнулся он и сказал вкрадчиво, – Я вас ждал. Хотел у вас кое-что спросить.

Наташа с приятным удивлением посмотрела на Егора. В школе его считали странным и часто посмеивались над его наивным поведением, но относились к нему всегда добродушно и обращались за помощью. Он был замкнутым человеком и мало кому доверял, только всегда был рад оказаться нужным. Встреча со Смысловой повлияла на него, но он еще не мог решить, изменения эти в положительную или отрицательную сторону. За один год знакомства с Наташей он стал принимать участие в школьных мероприятиях, вступил в несколько интеллектуальных клубов, стал ведущим пары концертов и улучшил свои показатели по всем предметам. Иногда он чувствовал уверенность и силу, но бывали моменты, когда всё это казалось ему несущественной и лишней деятельностью, мешающей увидеть правду жизни.

– Как твои успехи в учебе? – спросила Наташа

– Всё хорошо, стало понятнее, – коротко ответил Егор и стал ждать, когда учитель разрешит рассказать то, что его волнует.

Наташа догадалась.

– Так что именно тебя беспокоит?

– Я… – робко начал Егор и поправился, – У меня есть подруга, которая смертельно больна. Я не знаю, чем ей помочь.

– Я очень сочувствую и тебе, и ей.

– Она хочет закрыться от мира и никого не видеть, – печально добавил Егор вполголоса.

– Если она действительно этого хочет, то ты не сможешь её переубедить…

– Я очень хочу ей помочь, – перебил Егор.

– Попробуй наполнить оставшиеся ей дни тем, что ее радует, – подумав, посоветовала Наташа и добавила, – Почитайте вместе «Идиота».

Первая часть совета обнадежила Егора, но вторая показалась сомнительной.

– Попробуем, – неуверенно пробормотал он, подергивая бровью.

– Почему тебе так важно ей помочь?

– Она моя хорошая подруга.

– Постарайся не жить чужой жизнью, а жить своей. Из своего несчастного состояния ты никому не сможешь помочь.

– Спасибо, – улыбнулся Егор.

– Удачи тебе!

Егор попрощался и, так же прихрамывая, скрылся за дверями школы. Наташа осталась одна в холле и пожурила себя за то, что так легко дает советы о жизненных перипетиях, когда сама не может справится с проблемами в семье. Она позвонила тете, предупредила, что не приедет сегодня, вызвала такси и поехала домой, к Жене.

Страхов чувствовал, что Наташа должна приехать домой сегодня, и остался в машине ждать ее возвращения. Когда к подъезду приехало такси, он вышел из своего автомобиля, открыл Наташе дверь, оплатил поездку и поблагодарил водителя.

– Поговорим? – спросил он, когда таксист уехал.

Наташа посмотрела на него своими блестящими глазами и ухмыльнулась:

– Тебя предупредили, что я приеду?

– Нет. Сам понял, что ты приедешь, – соврал Страхов, ему было неловко сказать «почувствовал».

Повисла тишина. Оба смотрели в пол и не знали, с чего начать разговор.

– Ты выйдешь за меня? – тихо спросил Страхов.

– Уже поздно говорить нет, – слегка улыбнулась Наташа и погладила живот.

Страхову захотелось всё обсудить, объяснить свою точку зрения, позлиться, выслушать Наташу и прийти к какому-то решению, но в тот же момент он обнаружил полную бессмысленность такого разговора, который приведет к новой ссоре, и сказал только:

– Нас ждут трудные времена, я это знаю.

Наташа взяла его за руку и проговорила вполголоса:

– Мы справимся.

Её взгляд говорил: «Я понимаю твои обстоятельства, я принимаю твою дружбу и твои принципы. Сейчас я не могу ставить чью-то жизнь выше жизни нашего ребенка, но я обещаю быть тебе поддержкой и опорой во всём». Страхов смотрел на Наташу и понимал все, о чем говорили эти горящие голубые глаза. Он обнял ее и повел домой.

– Женя, – позвала Наташа нехарактерно сладким голосом, по которому Страхов понял, что сейчас последует неприятная просьба, – Лена поживет у нас какое-то время, хорошо? – проговорила она и ласково на него посмотрела.

Он усмехнулся, развел руками и согласно кивнул головой. Наташа в знак благодарности поцеловала его в щеку и поморщилась, уколовшись щетиной.

– Они поругались с парнем и теперь боится оставаться одна, потому что у него есть ключи от дома, – объясняла Наташа, потирая губы.

– Когда она приедет? – обреченно спросил Страхов.

Она не успела ответить, как послышалась возня за дверью, затем громкий стук, и через мгновение на пороге с огромным чемоданом в одной руке и телефоном в другой появилась высокая коротко стриженная брюнетка поморской внешности с треугольными лицом и ямочкой на остром подбородке. Лена стояла, заставив ногу за ногу, и виновато улыбалась. По квартире в один миг распространился приторно-сладкий запах ее цветочных духов с ванилью. Страхов незаметно скривил лицо, потом натянул дежурную улыбку, забрал тяжелый чемодан из рук гостьи и отнес его в гардеробную. Наташа обняла подругу и проводила ее на кухню, чтобы напоить горячим чаем, выслушать и утешить.

– Как у тебя на работе дела? – спросила Лена Наташу и, не дождавшись ответа, обратилась к Жене:

– Ты не знаешь, можно ли выписать запретительный ордер?

Страхов отвернулся, чтобы не выдать смех.

– Ты настолько его боишься? – обеспокоено спросила Наташа.

– Думаю, что он на всё готов, чтобы вернуть меня, – опасливо прошептала Лена.

– Пока ты у нас, ты в безопасности, – тепло проговорила Наташа и обняла подругу.

– Даже не знаю, что я буду делать теперь, – начала причитать Лена, потягивая носом, – У тебя так красиво здесь, – сказала она, рассматривая интерьер, и, вдруг наткнувшись взглядом на Женю, спросила, – Как дела на работе?

– У меня все как обычно, спасибо, – вежливо произнес Страхов и умолк.

– А у меня на работе беда, только йога меня спасает, – обреченно вздохнула Лена.

Страхов осекся и, схватив кружку с чаем, сказал:

– Девочки, я пойду спать. Доброй ночи, – с этими словами он скрылся за дверью спальни.

Страхов собирался распланировать дела на завтра, но не мог сконцентрироваться ни на одной мысли. Ему было до внутреннего ужаса неприятно находится рядом с этой странной женщиной. Он чувствовал, что ею руководило одно ярое желание: чтобы мир принял её такую, какая она есть, со всеми ее грехами. Многочисленные духовные поиски и практики были направлены на исполнение именно этого желания, а мораль христианства с его аскетизмом и первородным грехом было ею отвергнуто немедленно. Страхов видел, что чем больше она говорила, что принимает себя и разрешает себе быть всякой, тем больше она ждала, что её примут другие, и от ожидания этого она никак не могла избавиться. Находиться рядом с ней было физически трудно, потому что каждое слово должно было или полностью уверять её в её же идеальной неидеальности, или не должно было быть вовсе. Все её правильные слова выходили какими-то неправедными и фальшивыми.

Страхов обрадовался, когда Наташа зашла в спальню.

– Когда она собирается возвращаться домой? – настороженно спросил он, повернувшись к Наташе.

– Я не знаю, – ответила Смыслова и заправила за ушко прядь волос, – У нее такая сложная ситуация в жизни. Мы должны помогать друг другу.

– О, дорогая, – громко протянул Женя и тут же умолк, потому что Наташа закрыла ему рукой рот и шикнула. – Это не помощь, – прошипел он, – Ты потакаешь ее капризам и мешаешь ей взять ответственность за свою жизнь. Из-за тебя она остается инфантильным подростком в тридцатилетнем возрасте.

Наташа осуждающе взглянула на Страхова и с упреком прошептала:

– Похоже мы оба имеем такого друга.

Страхов ухмыльнулся, признавая своё поражение, и вернулся к работе.

Обессилившая Лена, оставшись в гостиной одна, распустила заколотые волосы, улеглась на диван и накрылась с головой одеялом. Она старалась уснуть, но вместо этого стала прокручивать в воспоминаниях последние месяцы.

Бывали дни, когда она совсем ничего не хотела, не было сил ни встать с кровати, ни пойти умыться. Она просыпалась с уже испорченным настроением, в апатии, и сразу вспоминала, как много ей нужно сделать, как тяжело придётся трудиться на работе, а после работы сколько сил нужно будет приложить для того, чтобы подготовиться к семинарам в университете. Она помнила, как много от неё ждут её друзья и родные, и давление навешанных ожиданий не давало ей встать с кровати. Она всё время говорила себе, что это скоро пройдёт, что обязательно появится тот, кто ей поможет переубедить родных в их стремлении её исправить, кто защитит её от опасностей и подарит тепло своей любви и поддержки. Но такой человек всё не приходил, и она плыла по течению, ощущая себя виноватой и беспомощной в этом большом несправедливом мире, который не может сберечь тех, кто в него приходит.

Она валялась в кровати до полудня, затем быстро одевалась и шла на работу. Там у неё не надолго открывалось второе дыхание, появлялись силы, но любая проблема выводила её из себя, она злилась и обижалась на своего оппонента и его выходки. Такой состояние могло длиться неделями или месяцами. Тренинги и терапии она выносить не могла, потому что они силы не давали, а забирали. И даже если она заставляла себя пойти на терапию, то могла уйти с середины, как только чувствовала неприятное давление от той ответственности, которую пытались разбудить в ней психологи.

Сильные женщины всегда вызывали у нее чувство стыда и зависти, но ей никогда не хотелось быть такой, как они, ведь эти женщины были такими холодными, заносчивыми и высокомерными, что даже разговаривать с ним было тяжело, казалось, что каждое слово, произнесенное ими, заносит ей яд в самое сердце. Сила воли их характера представлялась ей не больше, чем отлитой в гранит ненавистью к таким, как она, спокойным, скромным и нуждающимся в помощи женщинам.

Куда бы она ни пошла, она везде встречала непонимание и негодование. Никакая работа не могла ее удержать надолго, потому что конфликты, которые внезапно разгорались вокруг нее, выжигали ее трудно досягаемую уравновешенность. Она любила труд, но быстро утомлялась и старалась найти помощь, чтобы закончить начатый проект и получить обещанные заказчиком деньги.

Последние дни дались ей особенно трудно, она вспоминала подробности ссор со своим мужчиной, придумывала новые и новые сценарии их следующей встречи, где представляла себя уверенной и гордой женщиной, и на мечтах о герое, который спасет ее от такой кошмарной жизни, она уснула.

Глава 5. Надрыв

Страхова мучила бессонница. Он осторожно встал с кровати, вышел из комнаты, на цыпочках прошел мимо уже спящей Лены и зашел на кухню, тихо закрыв за собой дверь. Он искал капсулы с пустырником и удивлялся собственной зависимости от таблеток. В коробках с лекарствами среди поблескивающих в свете ночных фонарей упаковок не оказалось нужной. Сперва он собирался разбудить Наташу, но передумал, когда на глаза ему попались пакетики с ромашкой. Он подогрел воду и, приготовив чай, подошел к окну и распахнул его. В комнату, в застоявшийся запах мебели и одежд, ворвался холодный воздух и обдал своей прохладой.

Страхов допил чай, закрыл окно, вернулся в постель и уснул. Снился ему один из тех частых случаев, когда приходилось забирать пьяного Измайлова из ресторана. Тогда он нашёл его лежащим на диване. Официант, зажав книжку со счетом подмышкой, склонился над ним и пытался помочь встать, но Вова молча смотрел на него и рисовал в воздухе пальцем его портрет. Женя подошёл к столу, похлопал официанта по плечу, вынул из бумажника несколько тысяч и отдал их официанту. Тот кивнул, забрал тарелки со стола и скрылся на дверью кухни. Женя взвалил слабое и тяжелое тело друга себе на спину. Измайлов, увидев и узнав Страхова, оживился и стал рассказывать то, что придумывал, глядя на улицу.

– Декабрь. Дикая пустая свежая ночь. В тёмном небе высоко стоит яркий зеркальный месяц и серебрит крыши домов. На дороге нет машин. На закрытых окнах магазинов мерцают тонкие гирлянды, давно забытые, неубранные после праздников. Голая молчащая улица освещается тусклым жёлтоватым светом редких фонарей. В падающих на слегка запорошенную снегом землю лучах пышными звёздами искрится поземка. Там, где морозы ударили сразу после дождей, высокие ели и сосны стоят белые, припорошенные хлопьями свежего снега. Вокруг гулкая тишина, такая, что с железнодорожного вокзала, находящегося за километр, долетают рассыпчатые звуки объявлений о посадке на рейс. Пахнет первым снегом. Пахнет так, как пахло бы в глухом лесу, там, где нет ни людей, ни зданий, ни машин.

– Отлично, – пыхтел Женя, волоча тяжелое тело друга до машины, – Уже записал?

– Как ты думаешь, там что-то есть? – указав пальцем в небо, едва разборчиво прошептал Вова.

Женя открыл дверь машины и, уложив друга на заднее сидение, проворчал:

– Да, бесконечный космос.

– Нет, я про другое, – послушно ложась на кресла и поджимая ноги, мечтательно протянул Вова.

– Я не видел, – грозно пробормотал Женя и, завершив манипуляции по усаживанию друга, сел за руль и завел мотор.

– Я бы хотел увидеть, – рассеянно прошептал тот и умолк.

– Ты же читал Кафку, – разгневанно шипел Женя, не думая, что друг что-то услышит.

– Читал, – раздался позади глухой звук сырого голоса.

Женя вздрогнул и продолжил также тихо и сердито:

– Ты не можешь ни принять вызов жизни, ни достойно противостоять ему, – он постучал костяшками пальцем по рулю, а затем добавил смягчившись, – Прими, наконец, решение, и тогда дорога к выполнению этого решения станет тебе понятной и посильной.

В ответ он услышал лишь мирное сопение мгновенно уснувшего друга.

Проворочавшись всю ночь и не выспавшись, Страхов встал в 5 утра с чугунной головой, выпил таблетку и, покрутив пустой красный бутылек, написал психотерапевту с просьбой выписать еще один рецепт на успокоительные.

Александр Леонидович долго раздумывал и согласился выписать очередной рецепт при условии проведения терапии. Страхов не отпирался и, оставив Наташе записку на столе, уехал на сессию.

Скородумов в домашней пижаме и халате встретил Страхова в дверях и пригласил в кабинет.

– Вы меня извините, Женя, – спокойно проговорил он, наливая в керамические чашки кофе из турки, стоящей на подносе вместе с кексами, – угощайтесь, – между делом сказал он, указывая на собранный завтрак, – В это время я обычно сплю.

– Вы ко мне очень добры, Александр Леонидович, – с благодарностью сказал Страхов, взял чашку и, отпив немного, поставил на столик.

– Женя, скажите, что вы еще от меня скрываете? – спросил психолог.

Страхов дернул плечами и поднял брови, притворно изображая удивление.

– Ничего, – напряженно ответил он.

– Хорошо, как скажете, – смягчился Александр Леонидович, почувствовав сопротивление, и стал ждать, когда клиент сам начнет рассказывать о том, что его беспокоит.

– Я… Мне…, – замялся Страхов, – Мне снятся кошмары. О прошлом.

– Они вас пугают?

– Они меня обездвиживают.

– То, что вы видите, было на самом деле? – спросил психолог, открывая разлинованный блокнот из коричневой кожи.

– Да, – несмело ответил Страхов, ему показалось, что он очутился в глупом положении, и на него смотрят, как на психически больного человека.

Скородумов это заметил и добавил, сделав несколько коротких записей в блокнот:

– Женя, не беспокойтесь. Панические атаки участились?

Страхов кивнул.

– Психотерапия, как и адвокатское дело, построена умении задавать правильные вопросы, которые способны вывести человека на новый уровень осознания. Вы это понимаете, я уверен. Не нужно бояться отвечать на мои вопросы так, как хотите. Будет это правда или ложь, преднамеренная и непреднамеренная, я разберусь. Главное, не молчите. Если вы готовы, мы можем посмотреть, что это за часть, которая не дает вам спать.

Страхов кивнул и с ногами улегся на кушетку, положив под голову упругую подушку, скрестив руки и закрыв глаза (это была любимая часть терапии).

– Представьте ту свою часть, которая не дает вам спокойно спать. Что она вам говорит?

Страхов увидел перед собой черный горящий силуэт.

– Я ужасный человек, – повторил он слова, услышанные от силуэта.

– Это похоже на то, что вы обошлись с кем-то несправедливо? – спросил Александр Леонидович.

Страхов вздрогнул, и его руки покрылись мурашками. Скородумов это заметил и записал в блокнот «вина».

– Ты чувствуешь себя виноватым?

– Да, – кивнул Страхов.

– Где это чувство находится в твоем теле?

– Это нож в сердце, – ответил он.

– Вынь его, – попросил психотерапевт, – Что ты чувствуешь без этого ножа?

– Беспомощность, – еле слышно ответил Страхов.

– Посмотри теперь на нож. Что ты чувствуешь по отношению к нему?

– Он превратился цепочку, которая осталась от отца.

– Ты можешь посмотреть на себя глазами этой цепочки? – спросил Скородумов и, увидев кивок головы, продолжил, – Что ты чувствуешь по отношению к Жене?

– Ненависть, – моментально выпалил он.

– Да? А за что? – удивленно поинтересовался психотерапевт.

– Потому что отец его ненавидел, – гневно и надменно изрек тот.

– Кто тебе это сказал?

– Его отец, – отчеканил он.

– А зачем ты остаешься с Женей, если ты его ненавидишь? – спросил терапевт.

– Чтобы напоминать ему об этом, – едко ответил он.

– А что ты чувствуешь по отношению к его папе? – спросил Скородумов, снова сделав несколько пометок в своем блокноте.

– Я его уважаю.

– Почему он, по-твоему, ненавидит своего сына?

– Потому что он не вовремя родился.

Скородумов с сожалением покачал головой и сочувственно посмотрел на сидящего перед ним с закрытыми глазами Страхова.

– А дети сами выбирают время для рождения? Не родители?

– Я не знаю, – растерянно огрызнулся тот.

– Тогда почему ты говоришь так уверено, что он виноват?

– Он должен быть виноват! – горячо воскликнул он, – Потому что его оставили.

– А тебя получается тоже оставили? – спокойно продолжил задавать вопросы Скородумов.

– Меня подарили, – возразил он.