Вэй Аймин. Книга 2

Глава 3

Все чиновники, ванхоу, наложницы, сыновья: санванзы39 и сыванзы40, а так же все дочери давана уже вернулись в северную столицу. Пир готовили грандиозный. В назначенный день к полудню начали прибывать чиновники, все пять гонджу расселись по местам, прибыли санванзы и сыванзы, заняли свои места. В зал вошли две гуифей и ванхоу. Шилан встал со своего места, подошел к столу, за который села его мутин, поклонился, затем отвесил поклон ванхоу, вернулся на свое место. Евнух пропел прибытие давана, все поднялись, ванхоу и наложницы присели в небольшом поклоне, ванзы и Шилан, как приемный сын давана, а так же все гонджу, склонились в глубоком поклоне. Остальные чиновники встали на колени.

– Встаньте, – распорядился даван.

– Спасибо, бися, – пропел в ответ дружный хор голосов.

Пир начался. Музыка, выступления танцовщиц, разговоры чиновников – всё шло своим чередом. Отметили заслуги самых отличившихся чиновников, похвалили и поблагодарили за дары знать. Даван, довольный, кивал и улыбался.

– Бися, – как бы между делом, подгадав момент, когда даван был в хорошем настроении и улыбался, заговорила ванхоу, – слышала ваш приемный сын от несравненной Лин гуифей отличился в боях, был ранен. Циванзы41, как ваши раны?

Шилан встал, поклонился ванхоу.

– Благодарю, ванхоу, за заботу. Рана незначительная, уже давно зажила, я в полном порядке.

– Лин гуифей талантлива сама и одарена таким сыном, – продолжила елейным голосом ванхоу, – Сколько лет уже вашему сыну?

– Он еще совсем молод, – Лин гуифей приподнялась, отвечая на вопрос ванхоу, поклонилась. – Вот-вот исполнится пятнадцать.

– Пятнадцать? – ванхоу покачала головой. – Бися, санванзы и сыванзы в пятнадцать лет уже имели наложниц…

– Действительно, – кивнул даван, – что-то я упустил это. Шилан и вправду вырос.

– Посмотрите, – продолжила ванхоу сладко и певуче, – высок, могуч. Глазам на радость. Любая знатная девушка столицы будет счастлива стать его супругой.

– Ванхоу, – заговорила Лин гуифей, – Шилан еще слишком юн. Кроме того он месяцами живет в военных лагерях, в столице бывает изредка. Как же он о жене позаботится, если…

– Так это можно уладить, – вмешался даван. – Шилан, дарую тебе резиденцию и наложниц.

Даван взглянул на Шилана, тот ненадолго оторопел, взглянул на мутин, потом вышел в центр зала, встал на колени и поклонился.

– Благодарю, бися.

– Э… – ванхоу поерзала, – бися…

– Что? – спросил её даван, – что-то не так? Ты чем-то недовольна?

– Бися милостив и внимателен, добр, как я могу быть недовольна?

– Хорошо, – кивнул даван, – так и порешим. Отныне, раз ты мой приемный сын, – он взглянул на Шилан, – то должен иметь соответствующую твоему статусу резиденцию. А то и правда, люди решат, что я, взяв в жены вдову, совсем не выказываю заботу о её сыне. Пусть все знают, что и о тебе я так же забочусь, как и о своих родных сыновьях.

– Что вы бися, – затараторили чиновники, – как можно, бися мудр и справедлив.

– Благодарю, бися, – Лин гуифей вышла в центр зала, встала на колени рядом с Шиланом и коснулась челом о свои ладони, сложенные на полу перед коленями. – Бися милосерден и щедр. Никто не смеет обвинять вас в подобном. Благодарю вас.

– Так и порешим, – кивнул, довольный, бися, – а то, действительно, твой сын только и делает, что сражается и залечивает раны, ему и род продолжить нужно. Так глядишь, нагрянет очередная вона, жизнь солдата – коротка. И с тобой он сможет чаще видится.

– Благодарю, бися, – произнесли Шилан и Лин гуифей одновременно поклонившись.

– Встаньте, – приказал даван.

– Спасибо, бися.

Шилан встал, помог мутин подняться, сопроводил её к её месту, поклонился, вернулся к себе за стол.

– Бися, – ванхоу, как будто что-то пытаясь сказать, обратилась к давану.

– Ну что еще? – недовольно взглянул на неё даван.

Она поняла, что момент упущен и не стоит продолжать настаивать, улыбнулась и предложила поухаживать за даваном, налить ему вина. Тот кивнул. Она налила вина, исподлобья взглянула на недовольно поджавшую губы дочь – вугонджу42, отрицательно покачала головой, делая знак: «не сейчас, момент упущен, нужно ждать».

Позже, после банкета, наконец улучив момент, вугонджу зашла в покои ванхоу.

– Мухоу43, – капризно пропела она, – Вы обещали… и опять не сделали так, как я просила.

– Что я могла сказать? – ответила, раздражено ванхоу, – бися всё решил.

– Мухоу… – та плаксиво скривила рот, потрясла ванхоу за рукав.

– Это всего лишь наложницы, – ответила ванхоу, – у тебя еще будет возможность.

– Но…

– Не волнуйся, – успокоила её ванхоу, – я всё устрою.

– Это вы так говорите, а на самом деле совсем не хотите, чтобы я стала женой циванзы.

Ванхоу вздохнула.

– Еще не время, – сказала она. – Тем более намечается война. Если он там погибнет… ты что, собираешься стать раньше времени вдовой?

– Мухоу, – продолжала капризничать вугонджу.

– Подумай! У него нет ни связей при дворе, ни родственников.

– Я хочу только его, – промычала вугонджу, – кроме него больше ни за кого замуж не пойду.

– Ну хорошо, – успокоила её ванхоу, – вот вернется твой избранник с войны, заслужит почести, тогда я непременно уговорю давана.

– Обещаете? – радостно воскликнула вугонджу.

– Обещаю, он не откажет, ты его самая любимая дочь. Вот увидишь, если ты этого желаешь, всё будет так, как ты хочешь.

– Спасибо мухоу, – вугонджу обняла ванхоу.

Глава 4

Вот уже три дня, как патрули Вэй дзяндзюна прочесывали местность вдоль границы. Гонджу, покинув поместье, отправилась на восток, в сторону поселения беженцев из Шань. Но уже к утру след её был потерян и дзяндзюн, получивший нерадостные известия, распорядился прочесывать дорогу от поселения до перевала Иншань. Она не могла пройти мимо перевала незамеченной. «Что опять придумала эта девчонка? – задавался вопросом Вэй Нин, – мне не следовало её выпускать из поместья».

Когда ему сообщили о побеге, он, спокойный, что дальше границы она не уйдет, и уверенный, что и женщину то же, рано или поздно, перехватят на перевалочном пункте, у крепости, просто-напросто распорядился следить и ждать. Когда же ему сообщили, что гонджу пропала он начал беспокоится. А уж по истечении трех дней, так и не напав на её след и не перехватив женщину, за которой ушла Минмин, он понял, что, возможно, существует другой путь, по которому они пересекли границу, какая-то тайная тропа. Именно для этого гонджу и взяла с собой собаку, и теперь, выслеживая, бродит где-то за пределами территории Иншань, возможно даже с другой стороны границы, в Шань.

Вэй Нин немедленно приказал доставить того самого лаоши, который сподвигнул гонджу на её побег.

Каково же было его удивление, когда в лаоши он признал опального сына давана Шань, бывшего тайзы44, того самого, который два года назад был, якобы, казнен за попытку переворота, но на самом деле скрывался всё это время. В итоге, оказавшись среди беженцев из Шань, стал лаоши и даже смог найти подход к его дочери. Вэй Нин, не добившись ровным счетом ничего от Чжао Вэйли, приказал запереть его. Сам же стал обдумывать как ему поступить: кинуться на перевал и отрапортовать, что его дочь потеряна, попросить помощи Фу дзяндзюна, или ждать новостей и надеяться, что и в этот раз она развернет ситуацию в свою пользу?

Наконец, на седьмой день, потеряв последнюю надежду и не желая больше тратить впустую время, дожидаться её возвращения, он выехал к пограничному перевалу, но по дороге его нагнал Хей Ин, отправленный им прочесывать окрестности предгорий Иншань.

– Баогао45, – прокричал еще издали Хей Ин, – дзяндзюн, гонджу нашли.

– Где? – спросил дзяндзюн.

– В поле у мельниц, с запада от притока Суньхэ. – Хей Ин указал направление. – С гонджу всё в порядке. Футин её везет в поместье.

– Хорошо, – кивнул Вэй Нин.

Он развернул лошадь и направился назад к поместью. Вернувшись и убедившись, что с дочерью все нормально, он даже не стал с ней разговаривать, заперся у себя в кабинете, так он был зол. Боясь наговорить или сделать что-то, о чем потом пожалеет, он решил взять паузу.

***

Минмин вот уже второй день сидела одна в комнате. Её никуда не выпускали и никого не подпускали к ней, даже Бинбин, изображавшую её всё то время, пока она отсутствовала не пускали к ней. Диди, которую охрана впускала в комнату только для того, чтобы принести Минмин еду и убрать, едва забегая, тотчас спешила покинуть покои гонджу, боясь навлечь на свою голову гнев чжужена46. На третий день, не выдержав, Минмин отказалась от еды. Только после этого, к вечеру, к ней в комнату впустили Пей Яна.

– Что происходит? – спросила Минмин, накинувшись на него с порога.

– Не знаю, – пожал он плечами, – разбирайся сама со своим футином. Я всего лишь уведомил, что если меня к тебе не допустят, я соберу вещи и уеду назад в сымиао47.

– О! – кивнула Минмин, – значит ты не в курсе, что происходит снаружи?

– Почему же, – улыбнулся он, заговорил по-русски, – в курсе. Я не знаю, что творится у твоего отца в голове, но что происходит за пределами поместья, я знаю. Я пытался добиться, чтобы меня пустили к тебе с того момента, как ты слиняла. Кстати, почему ты мне не сказала?

Она усадила его за стол, сама села напротив.

– Не хотела тебя впутывать.

– Но ты всё равно меня впутала… тот допрос с пристрастием, который устроил мне твой отец… В общем… я понимаю, что ты привыкла всё решать своими методами, действовать самостоятельно, не считаясь с чувствами других, но в следующий раз…

– Я постараюсь, но…

– Ладно, – улыбнулся он, – мне, в принципе, всё равно, поступай как знаешь. Вот только твой отец… думаю он еще не скоро отойдет от такого стресса.

– Но раньше всё было гораздо… м… он сразу меня прощал, и…

– Видимо лимит прощения исчерпан.

– Ладно, – кивнула Минмин, – я с этим разберусь, что там с той женщиной?

– С кем?

– С той женщиной… из Шань, дочь которой убили. Не помню её имени.

– А… – Павел кивнул, – её выпроводили из поместья уже на следующий день. Не знаю где она теперь, но…

– Как выпроводили? – Минмин вскочила с табурета.

– Она уже не нужна, дело о … того дафу, похороны сына которого ты так бесцеремонно прервала, не помню как его там… в общем его освободили, дело закрыли.

– Но…?

– Магистрат отверг обвинения, – со вздохом объяснил Павел, – всё сделано согласно утверждённым религиозным обрядам. Жрецы встали на сторону обвиняемого. В общем, его оправдали. Не знаю, сколько он им заплатил, но…

Минмин поникла, села на табурет.

– Не понимаю… как так можно? В прошлый раз всех этих чиновников наказали и… Тебя не было в Иншань, ты возможно не знаешь…

– Я слышал, – кивнул Павел, – то, что произошло в прошлый раз… чиновники проворовались и наказание было поддержано властями и магистратом. Но в этот раз ты пошла против религии. Чтобы изменить мнение людей по вопросу религии, какие бы аморальные постулаты она не поддерживала – нужно, в первую очередь изменить мышление людей. Задумайся, даже та женщина, дочь которой была принесена в жертву и похоронена с сыном богатея, она ведь не обратилась за помощью к властям, в магистрат, она безропотно приняла произошедшее и решила последовать за своими детьми. Это потому что у неё в голове с воспитанием, с… не знаю с чем, но закреплено понятие того, что жертвоприношение – это норма.

– Но я ведь смогла её уговорить вернутся, – настаивала Минмин.

– Скорее всего потому, что она знает кто ты. Ты для неё гонджу, та, которая дала ей кров, пищу, ты для неё верховная власть и она будет слушать тебя, что бы ты ей не сказала, – Павел вздохнул. – Минмин, ты должна понять, куда можно нам с тобой влезть, а куда не следует. Борьба с религиозными понятиями, какие бы извращённые они не были, например – жертвоприношения – это борьба с ветряными мельницами. Кроме того ту перепись населения, те свидетельства о рождении, которые ты придумала, та система с налогом на медицинские услуги и бесплатными ишен и дайфу, всё это уже не работает. Люди не знают, как с этим поступать, им мало что объясняют, в итоге всё превратилось в полный бардак.

– Но можно еще раз всё объяснить, – задумалась Минмин, – устроить какую-то помощь, я не знаю… консультации?

– Это все постепенно блокируется самим магистратом, а инициатор – власти в столицы.

– Значит всё, что я делаю – бессмыслица? Всё бесполезно?

– Ну почему же, ты заложила какие-то зерна. Им нужно прорасти. Не сразу, но результат будет. Может ни при нас, а когда нас уже не станет, но образованные люди поймут, примут… Ты выросла фактически на пике цивилизации, в двадцать первом веке, а скатилась к подножью… в седьмой или шестой век до нашей эры. Ты не можешь насадить порядки… ты не можешь в рабовладельческом строе построить социализм. Ты ведь понимаешь, что мы с тобой попали в рабовладельческие времена? Люди приписаны к земле, которую даван дарует своим вассалам: чиновникам и родственникам, а те ею управляют и распоряжаются.

– Поэтому ты здесь решил стать хэшаном? Ушел в сымиао?

– В общем, это одна из причин. В любом случае ты уже постаралась, уже сделала, что смогла. Та община шаньцев, которую ты тут построила… ты в курсе, что осенью прошлого года, когда из столицы прибыли солдаты и хотели этих шаньцев забрать, как военнопленных, а там уже отправить в рабство или казнить, или принести в жертву, уж как решит даван… так эти шаньцы восстали. Конечно, не вернись твой футин вовремя и не встань он на их защиту, у них бы ничего не получилось, но… факт остается фактом – эти шаньцы, они поддержали тот порядок, который установила ты, а не пошли на бойню как безропотные овцы. Это уже успех!

– Что же мне делать теперь? Смирится с тем, что…

– Да, смирится, – перебил её Павел, – принять эту цивилизацию, принять их порядки. Конечно, не оставаться в стороне, когда ты можешь помочь. Ты ведь врач, так будь им. Помогай людям, но не перебарщивай. Как говорится: «Вошел в деревню – следуй обычаям этой деревни»48. Они сами разберутся. Им только нужно время. Представь, что все цивилизации идут разными путями, но в итоге приходят в одну точку – вершину. Твоя задача, как образованного человека, принять эти обычаи и традиции, какими бы варварскими они тебе не казались, помогать чем сможешь и ждать пока эта цивилизация сама достигнет своей вершины, и не важно, какой тропой она к ней идет.

– Но убийство…

– Для них это не убийство, а жертва. Жертва богам, и с этим нам с тобой трудно смериться, а им еще труднее понять, почему ты не принимаешь этот порядок. Ты ведь должна быть одной из них. Именно здесь у них будет резонанс, именно здесь они перестанут принимать тебя и поддерживать. На самом деле в этот раз ты доставила гораздо больше проблем своему отцу, чем все прошлые разы. Слышал, тот господин… дафу49, он отправился в столицу и еще неизвестно, чьей поддержкой он там заручится. А ваше с отцом положение весьма шаткое, не всегда можно будет отделаться огромным урожаем. Тем более, насколько я понял, в прошлый раз так же взяли за объяснение… э… что-то про волю богов, верно? А теперь ты им, этим богам и жрицам противоречишь… В общем…

– Я поняла, – кивнула Минмин. – Я не буду высовываться.

– Вот и умничка, – он улыбнулся, – а за это у меня есть поощрительный приз. Чтобы ты не скучала.

Минмин улыбнулась, протянула ладони.

– Э… – Павел покачал головой, – приз сушится.

– В смысле?

– Я скрипку тебе сделал, – вернее две, одну тебе, одну себе. Тебе подойдет одна вторая. Она даже… возможно будет немного великовата, но недолго.

– Ты меня собрался учить игре на скрипке? – удивилась Минмин.

– А что еще тут делать? Пока тебя держат взаперти… – усмехнулся Павел, – возобновим тренировки, когда разрешат, а пока тебя не выпускают даже из комнаты, будем всем на нервы действовать твоей игрой. Ты себе представить не можешь, насколько это… утомительно, слушать как учатся играть на скрипке.

– И месть моя будет страшна! – Минмин рассмеялась.

– Ну вот ты и вернулась…

– В смысле?

– Не печальная и озабоченная, а саркастичная и задиристая. Наконец!

– Ох! Ты об этом.

– Давай я тебе поэму прочитаю… недавно написал.

– Но… – Минмин попыталась найти какую-то отговорку, но увидев в его глазах обиду, выпалила: – давай… конечно!

Когда я правил миром,

Как бог среди богов,

Взлетая в кручи белых,

Прекрасных облаков.

Смотрел на мир бескрайний:

В полях, в лесах, в степях,

В морях и океанах, в горах,

В своих домах, в пещерах

Люди чахлые, убогие – мой взор,

Мою судьбу не трогали,

Не теребили боль души моей

Бессмертной. Лишь иногда, в ночи,

Спускался с крыши мира я

Отпить сих вод ключи.

Я брёл по краю леса, -

Хибарка предо мной,

Зайдя на свет огарка

Свечи в хибарке той,

Смотрю: склонилась женщина

Над люлькой, слезы льет,

А в люльке бездыханное

Дитя. И всё… и вот…:

Мирская боль нахлынула, ударила,

Как хлыст. В душе, в сердцах не тот уж я,

Гордыни позабыт – тот круг

В котором вечно я кружился,

Жил, дышал, смотрел я в мир,

И праздно я, не думал, не роптал.

Спросил я безутешную:

«Чем я могу помочь?»

В глазах: тоска смиренная,

В ответ: «Верни мне дочь!»

Склонясь над тельцем крохотным,

Губами я приник ко рту, вдохнул,

Жизнь пламенем взвилась,

Но в самый миг – боль в чреслах

И бессилие, разверзся свод небес:

Как факел – синим пламенем сгорел

И крыльев нет. Воскрес. Спросил:

«За что же так? Я лишь хотел помочь!»

Но строг закон: мир бренный тот

Оставь иль будь готов.

Простишься ты с бессмертием.

Решил? Так поживи

Среди людей без имени,

Без крыльев, без души.

Разорвана, рассеяна в веках

Судьба моя. Душа моя бессмертная,

Сплету ли нити я?

Когда-нибудь и где-нибудь

Найду ли я тебя? Иль жизнь моя

Сакральная, звеня, стекла, ушла

Сквозь пальцы, как водица

Стекает и журчит.

Сверкает в каплях радугой

И память теребит.

Я не жалеть о прожитом,

Не плакать о былом,

Пришел в ваш мир смеющейся,

Уйду – как грянет гром.

Лишен я здесь бессмертия и сил

Помочь могу, лишь опытом

И знанием. Как песня на ветру,

Пою о вечном, о былом,

Несу завет веков, в ваш мир,

Что стал так дорог мне,

Что въелся в плоть и кровь.

Павел замолчал. Минмин вздохнула, задумчиво произнесла:

– У этого стиха какой-то смысл… я так понимаю – это твоя судьба?

Павел уклончиво кивнул.

– Что ты хотел сказать этим стихом?

– Что сказать… – он задумался. – Пожалуй, он получился немного напыщенным.

– О! – только и вымолвила Минмин, затем кивнула, – пожалуй.

– Будь осторожней в этом мире, – добавил он, подумав.

– Я уже это поняла, – вздохнула она.

– Не повтори ошибку своей матери.

– Ошибку? – удивилась Минмин, – о чем ты?

– Я о том, что твоя мать сделала что-то, за что потом расплачивалась всю жизнь… ведь её недаром сослали в эту глушь.

– Почему ты так уверен в этом?

– Хм… – хмыкнула Павел, – разве это не очевидно? Твоя мать – любимая дочь и сестра обоих прежних государей, если бы она не натворила что-то, что противоречит устоям общества, в котором она жила, её бы ни за что не отослали так далеко от столицы… Порой я удивляюсь, как работает твоя голова. Ты такая умная и прозорливая во всём, но бывают моменты, когда ты просто самых очевидных вещей не видишь. Или пытаешься не видеть? Возможно это что-то связанное с психологией, какой-то барьер. Как то, что ты не желаешь запоминать лица и имена людей… это из-за того, что ты не ассоциируешь себя с этим временем? Или предполагаешь, что рано или поздно один из этих людей окажется у тебя на операционном столе и тебе придется спасать его жизнь, а когда спасаешь знакомого человека… это совсем по-другому, чем оперировать незнакомца…

– Возможно ты прав, – кивнула Минмин, – ты психиатр, тебе в этом проще разобраться. А как ты узнал, что я плохо запоминаю лица и имена?

– Да… так… наблюдал за тобой.

– О! – кивнула Минмин.

– Ага, – улыбнулся он своей улыбкой сфинкса.

***

Через пару дней Минмин удалось через охранников, стоявших у дверей её домика, уговорить футина её принять. Она постучалась, вошла в кабинет, поклонилась. Вэй Нин удивлено вскинул брови:

– Давно не видел тебя такой смирной, – взглянул на неё Вэй Нин и вернулся к своим делам.

– Футин, – Минмин подошла к его столу и очень спокойно, по-взрослому, без жеманства и заискивания, произнесла: – прости меня, я доставила тебе столько хлопот.

Вэй Нин отложил бамбуковый свиток, который держал, внимательно посмотрел на дочь.

– Я поставила всех нас, всё поместье, всех шаньцев в трудное положение… я…

– О чем ты? – удивился Вэй Нин.

– Я вмешалась в религиозный обряд и люди могут теперь подумать, что я не соблюдаю обычаев… не верю во всех этих богов и шаманов, и жрецов, и еще там кого… всех их не уважаю и не слушаюсь…

– Ты считаешь, что в этом твоя вина? И за это ты просишь прошение?

– Да, я вмешалась в церемонию похорон и еще попросила тебя о перезахоронении, теперь все в городе, и магистрат в том числе, могут на нас за это ополчиться.

– С этим я разберусь, – покачал головой Вэй Нин, – это не такая уж и большая проблема.

– Но теперь этот дафу, как там его… он… я нажила очередного врага.

– Ах, это, – Вэй Нин кивнул – хоть это ты осознаешь, уже хорошо.

– А что еще?

– А то, что ты ушла из поместья и одна, непонятно где, непонятно как провела несколько дней… Это тебя не волнует?

– Ну, – Минмин пожала плечами, – я же в порядке?

– А если бы что-то всё таки случилось? Ты в курсе, что я уже был готов поднять всех на той стороне перевала, идти к Фу дзяндзюну на поклон чтобы найти тебя. Кроме того на тебя было совершено покушение и мы до сих пор не знаем, кто за этим стоит. Я пытался скрыть то, что ты пропала, даже нарядил Бинбин в твои наряды и заставил сидеть в твоей комнате, но если бы… я даже не мог тебя открыто искать, иначе те, кто тебя пытался убить, узнали бы…

– Извини, я думала…

– Вот именно, ты думала… ты поступаешь так, как считаешь нужным… сама считаешь, а о других… о чувствах других совсем не задумываешься.

– Извини, – потупившись, проговорила она. – Я обещаю, что этого не повторится.

– Ты уже давала подобные обещания, и каждый раз их нарушала.

– Хорошо, – Минмин подняла руку, – я клянусь, что не буду вмешиваться в политику, не буду вмешиваться в дела города и магистрата, буду советоваться с тобой каждый раз, покидая поместье, буду всегда с охраной выходить и перестану сбегать.

– О! – удивлено поднял брови Вэй Нин, – разве такое возможно?

– Да, – Минмин кивнула, – но при одном условии… я ишен, и если кому-то будет нужна моя помощь, меня не должны останавливать и ограничивать.

– Хорошо, – кивнул дзяндзюн, – пусть будет так.

– Значит договорились? – обрадовалась Минмин.

Вэй Нин кивнул, стараясь скрыть улыбку, опустил голову.

– Как там та женщина? – спросила Минмин.

– Кто?

– Женщина, которую я вернула из Шань.

– Её отправили пока к Хей Ину, пусть помогает по хозяйству. А-Лей тяжело с ребенком одной.

– О! – кивнула Минмин, – и то верно, почему я сама не додумалась. Ей с А-Лей будет… может будет лучше, возможно она сможет оправиться от горя.

– Как ты перешла хребет? – спросил Вэй Нин.

– Есть тайная тропа. Ванзы по следу нашел…

– Но откуда ты знала про тропу, даже я, дзяндзюн, живущий здесь столько лет, управляющий всей областью Иншань, даже я не знал о ней.

– М… догадалась. Когда искали ту женщину из Шань, её не смогли выследить по дороге к перевалу, верно? И это твои солдаты, которые тут знают каждую кочку. Кроме того, когда, еще во время потопа, мутин спасла её сына, я расспрашивала, что случилось с семьей мальчика и узнала, что его футин погиб в горах на охоте. Он был охотником, кормился этим, а значит знал все тропы. Мне оставалось только найти эту тропу.

– Почему ты мне сразу об этом не сказала?

– А ты бы поверил? Ты запер меня в поместье на недели… месяцы. Я… я просто задыхаюсь здесь. Я не могу так жить. Наверное я бы сказала, но я была тоже зла… я имею на это право.

Вэй Нин внимательно посмотрел на дочь, кивнул.

– Возможно я перегнул палку. Давай забудем все наши обиды?

– Ок, – кивнула Минмин.

– Ок, – усмехнулся Вэй Нин.

– Я готова следовать твоим правилам, если только меня не ограничивают, не запирают. И всё, что касается лечения людей…

– Да, – кивнул дзяндзюн, – я обещаю. С этим я не буду тебя ограничивать.