Гелла – дочь Одина Одноглазого

Кошки Радуги посоветовались между собой и ответили.

– Конечно, никто не спорит, что ты единственная в своем роде и очень красива. Но в тебе нет самого главного свойства, которым обладают все земные кошки. Поэтому Огненный Кот, хоть и теряет голову от твоей совершенной красоты, но иногда прозревает и видит внутреннюю пустоту и отсутствие у тебя души, тогда как с земными самками он счастлив и всегда любим. Кроме того, общаясь с ними, он имеет возможность продолжить себя в их потомках. А что даешь ему ты, кроме вечной тоски по недостижимому и бесконечной погони? Мы с сестрами посоветовались и решили показать, чем земные создания привлекательнее тебя, луноликая! Просто говорить – что воду в ступе толочь. Ты все равно не поверишь. Однако, может поймешь, когда увидишь сама. Раскрывай пошире свой глаз и открывай уши! Мы спорим с тобой на Млечный Путь, что любая земная кошка окажется лучше тебя!

– Хорошо! – воскликнула Лунная Кошка. – Я принимаю спор. И если вы проиграете, я уничтожу племена земных котов, наслав на них страшную, бесконечную зиму…

…Три Кошки Радуги решили испытать Лунную Кошку милосердием. Они послали ей навстречу маленького, больного котенка, когда-то белого, как облачко, а сейчас грязного и свалявшегося, с гноящимися, текущими глазами. Котенок отправился по лунной дорожке ночью в поисках подножия Радуги. Его мать, подцепила опасную болезнь, гуляя возле Черных Болот, одна из Змей Печали укусила ее в брюхо. Котенок тоже родился больным. Мать вскоре умерла и малыш остался один. Болезнь была неизлечимой. Котенок должен был вскоре неизбежно уйти вслед за матерью, если только кто-нибудь из земных созданий не согласился бы занять его место в радужных чертогах. Старшая Кошка уже почти перерезала косу жизни, но остановилась и решила позволить котенку прожить еще немного, чтобы показать Лунной Кошке ее настоящее обличие в кривом зеркале надменности и бессердечия.

Котенок плелся по лунной паутине на подгибающихся от слабости лапках и горько плакал, призывая мать.

Приблизившись к Лунной Кошке, котенок воскликнул: "Мама, мама, это ты? Я знал, что найду тебя здесь! Мне больно и страшно! Змеи Печали кусают меня! Я почти ослеп, но не виню тебя за свою болезнь! Забери меня на Радугу, и мы вместе станем гулять по зеленым полям и ловить облачных мышек! Пожалей меня, мама! Подари мне материнскую любовь, которой я лишился на Земле! Пусть на Радуге, но мы соединимся и станем семьей – ты и я! Здесь я никому не нужен, я несчастен и одинок! Возьми меня к себе, мама!

Лунная Кошка угрожающе выгнула спину и громко зашипела от ужаса. Сильный ветер ураганом промчался по макушкам деревьев, сбивая с них листву и ломая стволы, как спички. Единственный глаз Кошки горел нестерпимым белым сиянием.

– Мерзкий ублюдок! – закричала она. – Не смей приближаться ко мне, больной заморыш, чтоб тебя змеи сожрали! Как ты вообще посмел назвать меня своей матерью, грязный блохоносец! У тебя больные глаза, ты можешь повредить моей несравненной красоте, передав свою болезнь! Ты все равно сдохнешь, тебя не спасти, так почему я должна пострадать из-за того, что тебе так плохо и одиноко без твоей такой же блохастой, мерзкой и грязной матери? Убирайся, чтобы я больше тебя не видела и слижи языком свои грязные следы с лунной дорожки, чтобы я не заразилась, сматывая лунную паутину! Вон! Кыш! Брысь отсюда!

Лунная Кошка взмахнула хвостом и резко ударила по лунному лучу, рассекая его и обрекая котенка на падение с высоты.

Три Радужные Кошки дружно ахнули и подставили падающему котенку свои хвосты, чтобы он смог зацепиться и не разбиться оземь. Младшая Кошка, самая добрая из трех, аккуратно опустила котенка на лесную поляну, где было становище самого большого клана лесных котов, прямо перед спящей крепким сном женой вождя.

– Смерть… – прошелестела Старшая Кошка, хватая ножницы. – Ты принесла им смерть… Они все умрут, если примут его…

– Подожди, сестра, – муркнула Средняя, – не лютуй, давай посмотрим, что будет, а потом примем решение. Щёлкнуть ножницами – дело недолгое. Но то, что разрежешь, потом не сошьёшь… Давай подождем…

Котенок из последних сил подполз к спящей жене вождя. Он уже почти ничего не видел. Гной тек из его глазниц, пачкая когда-то белую шерстку, но он был еще жив и страдал.

– Мама, мама, – заплакал он, – обними меня, мама! Мне так плохо без тебя! Мне больно и страшно. Я не вижу тебя, но чую, что ты рядом! Можно я подползу под твой бочок и согреюсь? Не гони меня, мама! Я знаю, что скоро умру, пожалей меня!..

Жена вождя проснулась и увидела прямо перед собой чужого, грязного, больного заморыша с впалыми боками и мордочкой, покрытой гнойной коростой.

Сначала она ужасно испугалась, потому что почувствовала запах болезни и смерти. Кошка резко отпрыгнула и остановилась на безопасном расстоянии, внимательно глядя на малыша.

– Мама, мама, – плакал котенок, – неужели ты позволишь мне умереть вот так, одному, всеми брошенному и отвергнутому?

Кошка всхлипнула от жалости и приблизилась к малышу.

– Не бойся, маленький, – нежно замурчала она, – я твоя мама, и я здесь, рядом с тобой, мое сокровище. Иди ко мне, я обниму тебя лапками и вылижу твою маленькую мордочку. Я спою тебе колыбельную, и мы вместе отправимся гулять по сочной, зелёной траве Радуги. И птички будут щебетать нам прохладными утрами, а сверчки станут петь лунными ночами. Мы будем вместе, ты и я. Никогда ты больше не будешь одинок, мой малыш, иди ко мне, я так люблю тебя…

Кошка вылизала котенка с ног до головы, подгребла его лапками под свое теплое брюхо и стала баюкать. Она понимала, что теперь обречена и уйдет искать подножие Радуги вскоре за этим незнакомым ей сироткой, но не смогла отказать ребенку в последней милости. Не смогла оставить его умирать в ужасе одиночества.

– Теперь ты видишь, холодная и высокомерная царица небес, – воскликнула Старшая Кошка, – чем земные самки отличаются от тебя? Они милосердны! У них есть любящее сердце, способное откликнуться на чужую боль! Они готовы отдать жизнь за чужого ребенка! Эта самка знает, что скоро погибнет от той же болезни, да еще и стаю может заразить, но равнодушно отвернуться от плачущего малыша выше ее сил. Это милосердие в ее крови. Оно дано ей с рождения. Огненный Кот наделил живых способностью чувствовать и сострадать! А на что годишься ты, равнодушная? Ты не знаешь ни горя, ни радости, не даришь ни любви, ни тепла, ты, как огромная светящаяся ледяная глыба, мертвая и никчемная. Одно лишь благо от тебя – ночь не так темна, как могла бы быть. Ты проиграла спор! С сего дня тебе запрещено лакать звёздное молоко на Млечном Пути! Прощай!

– Постой, сестра, – спохватилась Младшая Кошка, – а что делать с котенком и женой вождя? Они оба обречены. Может заберем их с собой сразу и прекратим их земные мучения?

– Ну уж нет, – проворчала Старшая, – это было бы несправедливым по отношению к жене вождя. Ведь это мы подвергли ее страшному испытанию. Она с честью выдержала его и помогла нам победить в споре саму Лунную Кошку. Было бы правильным, если бы эта небесная вертихвостка исправила то, что натворили ее болотные твари…

– Эй, красавица, – крикнула Средняя Кошка уходящей с утренней зарею Луне, – отзови своих Змей Печали от этой парочки, и мы позволим тебе раз в году вволю похлебать молока на Млечном Пути. Согласна?

– Согласна… – отозвалась Лунная Кошка в яростном бессилии соскребая лапами звезды с небосклона и криво сматывая лунную паутину.

В тот же миг больной котенок исцелился. Черные Змеи Печали оставили его тельце и уползли в свою трясину. Шерсть котенка распушилась одуванчиком и заискрилась на восходящем солнце. Он раскрыл здоровые глаза, цвета расплавленного золота и впервые с рождения взглянул на этот мир, в котором его ждала долгая, счастливая жизнь. И его новообретенная мама была рядом, а умершая мать и все ранее ушедшие предки, смахивая слезинки счастья, наблюдали за ними с Радуги, махали хвостами и пели бесконечную Песню Радости…

– Теперь ты понимаешь, что мы не можем отвернуться от этой маленькой, больной, одноглазой дочери Солнечного Кота? – обратился ко мне Фокс. – В нашей крови живет милосердие, за которое мы платим дорогой ценой. Когда сюда принесли тебя, дочь Одина, месячную, смертельно больную, испуганную и страдающую, я тоже мог бы отвернуться. Я понимал опасность, знал, что твоя болезнь заразна, но ты протянула ко мне свои тощие лапки и беззвучно заплакала от боли, бессилия и одиночества. Тебе больше не к кому было обратиться на нашем языке и рассказать о том, как тебе плохо. Люди, конечно, помогали и жалели тебя, лечили и спасали, но только я, как кот, мог выслушать и понять тебя, пригреть, вместо матери прижав к брюху, высушить языком твои слезинки, несущие мне гарантированное заражение, расчесывать твою шерстку и петь колыбельные. Я не смог остаться равнодушным и в итоге тоже пострадал, заболев. Милосердие дано нам свыше, и только совершенно бессердечное существо, подобное Лунной Кошке, может отвергнуть просящего помощи малыша. Ты ведь не ее потомок? А, Гелла? Хоть тебе и дано имя Сияющая, ты ведь не холодное порождение Лунной Кошки? Правда?

Рыжие глаза Фокса сверлили меня взглядом.

– Ты во мне дырку проглядишь, – проворчала я, отворачиваясь. – Конечно, мы примем малышку в свою семью… Что я, зверь что ли?.. Конечно, жалко ведь… Маленькая, одна…

…Так мы и порешили между собой, что когда станет можно познакомиться с рыжей кошечкой, мы отнесемся к ней со всей возможной теплотой, нежностью и терпением, невзирая на ее опасную болезнь.

А как может быть иначе? Ведь не звери же мы…

…В эту ночь я почти не спала. Маленькая кошечка, стуча коготками по доскам пола, бродила над нашими головами и тихо плакала, зовя мать. Видать больной глазик сильно ее беспокоил. Мы с Фоксом то и дело забирались по лестнице к самому люку и успокаивали малышку, мурча ей песенки о яркой Радуге и зеленых лужайках, потому что в наших сердцах пылал яркий огонь милосердия, подаренный нам с рождения Огненным Котом…

Как хорошо,

Когда проникнешь один

В истинный смысл

Книги, чью скрытую суть

Прочим постичь не дано.

(Татибана Акэми)

ГЛАВА 12. ПРЕДВЕЧЕН ХОД СВЕТИЛ НЕБЕСНЫХ…

…Маленькую дочь Огненного Кота нарекли Алисией, Лисой для своих. Через несколько дней Па ее куда-то увез. Она выглядела очень плохо и, похоже, почти ничего не осознавала. Ее правый глаз раздулся еще больше и почернел.

– Похоже Па повез ее искать подножие Радуги, – тихо муркнула я Фоксу. – В этот раз людям не удалось отогнать от малышки Черных Змей Печали…

Фокс подвигал носом.

– Давай подождем со своими предположениями, – сказал он. – Может он понес ее показать особо сильным шаманам людей. Всегда есть надежда. Она еще жива…

…Па вернулся, когда уже темнело, без рыжей кошечки и очень расстроенный. Я вспрыгнула к нему на колени, потерлась и спросила:

– Где? Где Лиса? Куда ты отнес ее, Па? К Радуге? Она ушла от нас? Ну чего ты молчишь?

Па молча гладил меня, почесывая спинку, за ушами и вздыхал.

– Ну что ты пристала к человеку со своими вопросами? Видишь он устал! – недовольно одернул меня Фокс. – Бери пример с меня! Ляг рядом и помурчи. Людей это успокаивает. Потом все узнаем…

– Как же, узнаем, держи пасть шире… – буркнула я. – Нервничаю я! Не понятно что ли? Даже попрощаться нам с ней не дали! А ведь я уже привыкла к мысли, что нас стало трое! Только собралась ее полюбить, а тут – снова нас двое!!!

– Ну что ты, шилопопая, никак не устроишься? – сказал Па, оглаживая меня со всех сторон? – Лисе операцию сделают, и она приедет с Ма, не беспокойся, Гелуся, все будет хорошо…

…Через несколько дней и правда приехала Ма и привезла Лису. Выпученый больной глазик Лисы куда-то исчез, на его месте шерсть позеленела и из нее торчали короткие ниточки. Лиса посмотрела на нас одним глазом и сказала:

– Пливет… Я велнулась. Вы будете со мной иглать?

– Смотри, Фокс, она оказывается говорить умеет! – подскочила я. – А куда ты дела свой глаз, рыжая?

– Я уснула и попала на Радугу, – ответила Лиса, – и мне пришлось оставить там свой глазик, чтобы она меня отпустила обратно. Потом я проснулась и очень испугалась, потому что увидела Черных Змей Печали, уползающих от меня прочь. А потом рядом оказалась Ма, только я ее не сразу узнала – у меня сильно кружилась голова и болело в глазике. Наверное потому, что я упала с Радуги и ударилась. А потом я решила умыться, а глазика нет… И уже не так болит, как раньше. Мне снились Три Кошки Радуги. Они качали хвостами и мурчали мне: "Тебе еще не поррррррааааа… Возвррррррааааащайся откуда явилась… Выкуп пррррринят…"

– Ух ты! Здорово! – снова подпрыгнула я от восторга. – Как бы я тоже хотела побывать на Радуге и вернуться! Я бы посмотрела на своих предков и Трех Кошек. А еще я бы стащила у них ножницы, чтобы они больше никому не смогли перерезать косу жизни! Вот!

– Ну да… – проворчал Фокс. – В этом ты вся… Тебе лишь бы что-то стащить… А ты, маленькая дочь Огненного Кота, добро пожаловать в нашу семью. Я – Файерфокс Огненный Лис, сын Огненного Кота и лесной кошки Серки. Вождь маленького племени лесных котов и названный брат этой одноглазой пиратки рядом со мной.

– Я – Гелла Отважная! Дочь Одина Одноглазого и матери, имя которой Тощая. Я родилась в коробке и пока еще не была вождём, но обязательно стану валькирией – Грозовой Девой. Мне так Ма сказала. А Ма никогда не врет! Я тоже отдала свой глаз. Змеи Печали грызли его, но не успели сожрать весь. Меня спасла рыжая Радужная Кошка. Правда потом это оказалась Ма… Ну не важно! В общем, давай знакомиться! А что это за усики торчат из твоего глаза? Можно их потрогать? А тебе не больно? А на Радуге есть белые мышки? А ты видела…

– Ну хватит, Гелла! – оборвал меня Фокс. – Ты ее утомила своими вопросами. Она есть хочет и спать, правда, малышка?

– Ну да, я бы не отказалась… – тоненько мяукнула уставшая с дороги Лиса. – Вы так добры ко мне, Файерфокс, вождь лесных котов и Гелла, Грозовая Дева, я буду хорошей, послушной девочкой и не стану вам надоедать. Вы даже меня не заметите, какая я буду тихая… Спасибо, что приняли меня. Вот если бы еще мама пришла…

Алисия скорчила рожицу и заплакала.

– Я скучаю, я так скучаю по маме…

– Ну, не реви… – прослезилась я. – Моей мамы тоже давно нет рядом, я даже забыла, как она пахла… Она сильно болела и наверняка давно на Радуге… Машет мне оттуда хвостом и смотрит на меня… Тебя мучили Змеи Печали. Это значит, что твою маму они тоже кусали… Она скоро уйдет туда, откуда не возвращаются… Хотя ты же вернулась! Вот чудеса!

…Алисия оказалась весьма скромной, послушной и ласковой кошечкой. Она так тосковала по своей матери, что льнула ко мне со всей нерастраченной нежностью маленького ребенка. Я сама была еще не полностью взрослой в свои десять месяцев. Я пополнела и округлилась. Перестала быть голенастой и нескладной. Моя шерстка стала густой и невероятно мягкой. Но внутри стало расти какое-то беспокойство.

Лиса жалась ко мне, Фокс рядом с ней казался огромным, она не то что бы боялась его, но старалась избегать попадаться ему на пути. Ей казалось, что в своем гигантском прыжке он не заметит ее и раздавит. Я наблюдала за ними со стороны и заметила, что Лиса – полная уменьшенная копия Фокса. Они были так похожи, как если бы она была его родной дочерью.

– Кто знает, – думала я, – может ее матерью была одна из лесных кошек, находящихся в родстве с Фоксом. Ведь Фокс сам говорил, что неисповедимы деяния Кошек Радуги. И косы жизни бывают длинными и причудливо сплетенными. Кто знает с кем сведет тебя судьбинушка…

Фокс, в свою очередь, часто искоса посматривал на меня и бубнил.

– Надо же, така дурненька была, а смотри кака ладна самочка вышла! И гладкая, и где надо кругленькая, и мордой удалась на славу – половина огнем горит, половина, как ночь черна, подбородочек нежный, беленький. Только глаз ее выдает – горит упрямством, непокорностью. Грудка широкая! Походка уверенная, вразвалочку! Валькирия! Чистая валькирия… Вот не захочешь, а поверишь в переселение душ…

Я замечала его изучающие взгляды, но делала вид, что мне все равно. Фокс не зря в свое время был вождем стаи. Молодым, но мудрым, словно предки с лихвой одарили его при рождении способностью читать в душах. Он видел во мне то, что для меня самой пока было сокрыто завесой тайны и понимал мое нарастаюшее смятение чувств. Это читалось на его ухмыляющейся физиономии.

Лиса преклонялась перед мощью, силой и размерами Фокса. Она боялась к нему даже обратиться с вопросами. Просто тихонько подходила и садилась рядом в ожидании, что он заметит ее присутствие и первым обратится к ней.

Иногда она подползала к нему на брюхе и лизала кончик его хвоста. Фокс выходил из медитации и нахмурив брови смотрел на ту, которая посмела помешать ему думать. Тогда сомлевшая от страха Алиса падала на спинку и задирала все четыре лапки, показывая полное подчинение вождю, которым она несомненно считала Рыжего потомка Солнца.

Фокс не любил, когда ему мешали сосредоточиться, но этой маленькой, трепетной кошечке прощал даже случайное напрыгивание на него в игре, когда она, удирая от меня, скребя лапками воздух в полете, врезалась в его бок, не успев затормозить. Тогда Фокс поднимал тяжелую лапу и давал ей легкого шлепка, обнаруживая тем самым свое недовольство и призывая к порядку раздухарившихся девчонок.

– О чем ты все время думаешь? – спрашивала я Рыжего. – Поиграл бы с нами, побегал, а то как старикан какой-то сидишь и сидишь! От думалок твоих скоро голова у тебя треснет! Может ты хочешь передумать все мысли на свете? Ну это же смешно! Потому что мои мысли ты никогда не узнаешь, если я тебе их не скажу! Даже Алискины не узнаешь, хотя у такой крохи какие мысли? Так, мыслишки маленькие и все!

– Я раз за разом обращаюсь к глубинной памяти веков, – сдвинув глаза к носу отвечал Фокс, – пытаюсь связать появление Алисы в нашем доме с древними легендами и пророчествами. Думаю, что она тоже непростая кошечка и у ее духа есть прошлое… Слушай же, что я смог прочесть в наших книгах памяти…

…Три Кошки Радуги, плетущие косы жизней из хвостиков облачных мышей, у людей называются Норнами и носят имена: Урд, Верданди и Скульд. В глазах людей они выглядят, как люди – три женщины разного возраста. Людям было бы трудно воспринимать их в образах кошек, а богиням все равно кем прикидываться.

Скульд, младшая из норн, всегда уверена в правильности своих действий и любит пощелкать ножницами рядом с искусным плетением старшей сестры Урд. Зачастую ее неаккуратность приводит к беде – размахивая ножницами направо и налево, она случайно задевает косы жизни многих живых. Некоторые оказываются надрезанными, что приводит к их быстрому расплетанию, а значит и к скорой смерти от несчастного случая.

Скульд так нравилось забирать жизни, что она упросила Одина разрешить ей присутствовать на полях брани в виде валькирии, чтобы перерезать косы жизни воинов и решать исход битв.

За что ей была оказана такая честь никто не знает. Ходят легенды, что все три сестры – инеистые великанши и, соответственно, гораздо древнее Одина Одноглазого. Поэтому он и не может ничего им запретить, особенно того, что дозволено всем валькириям.

Скульд часто замечали среди скачущих над полем битвы валькирий по ее черным доспехам. В тайных разговорах обсуждалось, что Скульд якшается с самой богиней смерти Хель и что они лучшие подруги. Ведь Скульд постоянно поставляет в царство мертвых жертвы – погибших или умерших без меча в руке. Некоторые даже говорили, что Скульд и Хель одна сущность, разделенная надвое, но это, конечно, просто разговоры.

Давно известно, что нити, из которых плетутся косы человеческих жизней, норны прядут из кудели, начесанной из облаков и туманов, стелющихся по горным вершинам, вплетая туда морскую пену и солнечные лучи. Вот из-за этого и произошла одна история.

У Одина было много валькирий. Одну из них звали Мист, что значит "туман". Туманная дева была очень красива. Ее белесо-пепельные длинные волосы стелились над горами, водоемами и лесами прохладными утрами и вечерами. Норны работали без устали. Ещё бы! Столько новых судеб нужно было сплести заново, стольким оборвать их век, перерезав косу жизни! Это тебе не кот начихал – управлять вселенной! И никаких отпусков и больничных, заметь! Конечно норны очень сильно уставали. Глаза их слипались, и гребень-чесало временами начинал захватывать не только пух облака и шелк тумана, но и волосы валькирии Мист. Это было простительной оплошностью, ведь норн некому было подменить, а младшая еще и часто отсутствовала, улетая собирать свою кровавую жатву на полях сражений. Урд и Верданди выбивались из сил, чтобы сплести косы в срок, поэтому не слишком смотрели на качество нитей.

Как-то Мист имела неосторожность уснуть слишком близко к прялке норн. Чесало Урд работало без остановки и в нить попало слишком много волос валькирии, неотличимых от обычного тумана. Из этих нитей была сплетена коса жизни для прекрасной Свавы – дочери коннунга Эйлими, которая тоже стала валькирией, когда выросла. Волосы Мист дали ей возможность обретать крылья и летать над полем боя, собирая души павших воинов.

Скульд очень не понравилось, что обычная смертная обрела способности валькирии без веских на то причин – просто по недосмотру и неаккуратности сестер. Ведь звание валькирии переходило по рождению или его давал сам Один Одноглазый. Скульд владела знаниями о том, что только должно было произойти, но сколько бы кто не пытался выведать у нее эти знания, норна молчала, понимая, что за болтовню, которая изменит ход уже спряденной судьбы, а заодно и всего будущего мира, она могла поплатиться низвержением в Нифльхейм и навсегда потерять возможность иметь два воплощения. Ее второе "лицо" – великаншу Хель – Один давно поставил владеть девятью мирами, дабы она давала приют у себя всем, кто к ней посылался. Это были люди, умершие от болезней или от старости, не сжимая меч в руке.

В общем Скульд стала точить ножницы, чтобы как-нибудь незаметно для Одина подрезать косу жизни валькирии Свавы, которая, будучи обычной женщиной по рождению, влюбилась в храброго воина Хельги, сына Хьеварда. Когда ее супруг геройски умер от ран, полученных в бою, Свава в великом горе поклялась отомстить убийце и больше никогда не иметь другого возлюбленного. Она сдержала обещание и за эту верность и самоотречение Один позволил ей рождаться вновь и вновь, стать полубессмертной – одновременно и смертной женщиной и бессмертной валькирией.

Легенды говорят, что Хельги и Свава родились вновь. Ее возлюбленный снова носил имя Хельги, которое ему дали в честь убитого сына Хьеварда. А возрожденная Свава, родившаяся в семье конунга Хегни, получила имя Сигрун и тоже стала валькирией, носившейся над морем и горами. Ее великая любовь победила смерть. Однажды счастливый брак валькирии Сигрун и Хельги снова прервался бедой. Хельги убил родной брат Сигрун. Она прокляла брата, разрушившего ее счастье, и умерла от горя. Но любовь опять пересилила смерть, и Хельги с Сигрун вновь возродились. И снова мужчина носил имя Хельги и был воином, а женщина стала Карой, его верной возлюбленной и неистовой валькирией. Их жизни зациклились по воле Одина, но Скульд это пришлось не по нутру. Сколько бы раз она не перерезала их косы жизни, влюбленные возрождались снова и снова. И всегда Хельги был великим героем людей, а его возлюбленная валькирией. Скульд внимательно следила за их судьбами и даже постоянно меняющиеся имена не сбивали ее со следа.

Взбешенная младшая норна явилась к Одину и в отместку раскрыла ему тайну его смерти. Это было строго запрещено но Скульд очень злилась из-за того, что Один сам решил судьбу Свавы, не спросив, как обычно совета у Трех Сестер.

– Ты умрешь страшной смертью! – кричала она. – Тебе не помогут ни сила, ни мудрость, ни магия, ни тысячелетний опыт. Тебя растерзает гигантский волк Фенрир, который в самом начале Рагнарёка проглотит солнце, и богам и великанам придется биться во тьме с силами зла. Конечно, потом за тебя отомстит твой сын Видар, но ты этого уже не увидишь, потому что судьбе, которой мы с сестрами управляем, подчиняются все без исключения – и смертные, и боги. Даже ты, Один, бессилен изменить ее! Когда ты умрешь и не сможешь больше следить за перерождениями недостойной удела валькирии Свавы, я уничтожу ее навсегда, утащив в Хельхейм и приковав навечно к скале забвения. Никто не может идти поперек желаниям норн! Никогда!

Один выслушал Скульд молча, даже не моргнув глазом, хотя ему впервые довелось услышать о своей страшной кончине. Он понимал почему бесится Скульд. Инеистые великаны не умели любить так, как это было дано обычным людям. Их сердца состояли изо льда, а тела из камня, и даже вечная жизнь не облегчала острой зависти к смертным, награжденным Солнечным Котом божественным даром любви. Один просто кивнул, соглашаясь со своей неизбежной судьбой, которую даже ему не под силу было изменить, кивнул и ушел посидеть на вершинах самых высоких скал и подумать…