Если что я (не) умру

И ещё немного о моих чувствах. Я довольно стеснительная. Мне сложно вот так с ходу к кому-то подойти и начать разговор. Непросто чувствовать себя комфортно в новой компании. Я не могу полностью расслабиться и быть непринуждённой, если только не знаю человека уже тысячу лет. И то – не факт. Но если человек мне дорог и нужен, я хоть мямлить буду и дурой себя выставлю, но донесу ему это. Скажу. Напишу. Прошепчу. Обязательно. Иначе зачем всё это?

…

Из неопубликованных разговоров:

– Меня беспокоит, что всё это психологические уловки. Как будто мы все тут собрались, поиграли в тёплые чувства и в конце концов разойдёмся. Будто всё это не по-настоящему.

– Ты не всегда будешь больна, Юль. А после терапии возможны хорошие дружеские отношения. Никто ни с кем не играет и не собирается бросать. Это не уловки. Всё по-настоящему. Не бойся проявлять свои чувства. Не бойся боли. Без неё ты не почувствуешь и тепла.

Глава 14

Почему я?

Я сделала для себя пометку сообщить своему психотерапевту сенсационные новости о том, что медицинское сообщество наконец-то нашло лекарство от моего сильного тревожного расстройства и что мне нужно прописать «просто перестать так сильно обо всём переживать». (с)

Мои родители не алкоголики и не наркоманы. Меня не били и я не трудный ребёнок из приёмной семьи. Гены здесь вроде бы тоже ни при чём. Так почему именно я? Ещё один камешек в огород моей вины? Скоро из них можно будет построить дом. Я – желанный ребёнок. Меня любили и любят. Не всегда так, как мне того бы хотелось, но как умели. И умели неплохо. Что со мной не так? Почему я такая чувствительная? И если уж мне болеть, то не лучше ли чем-то вроде шизофрении, которую воспринимают более серьёзно? Ведь я не слышала, чтобы людям с шизофренией говорили взять себя в руки и перестать… ну например, слышать голоса. Не было такого. А при депрессии – пожалуйста. Тут и «где твоя сила воли?», и «ты просто ленишься», и даже «депрессий вообще не существует». И куда мне идти такой ленивой и безвольной с несуществующей болезнью? Может, как раз к этим людям? Посмотреть, что они могут предложить? Никому я бы не пожелала испытать те чувства, что пережила я. Нет у меня такого врага, с которым я ими поделилась бы. 24 часа ты не просто говоришь себе, что ты никчёмный и не заслуживающий ничего хорошего человек, ты себя таким ощущаешь. Без передышки. Как ощущаешь физическую боль, от которой не помогают лекарства. Иногда сильнее, иногда слабее. И никакие доводы о том, что это нелогично и так не должно быть, не действуют. Это ведь ощущения. Им особо не прикажешь. Поэтому, прежде чем обвинять или отрицать то, чего вы не можете или не хотите понять, подумайте. Очень хорошенько подумайте, что вы делаете, как это может сказаться на человеке и не навредите ли вы ему. Думать – это вообще полезно. Всем советую.

P.S. Прислушивайтесь к тому, что говорят вам те, кто болен. Если им сложно делать какие-то вещи – это не их каприз, а их реальность. У меня были случаи, когда мне говорили, что всё будет хорошо и меня не оставят наедине с другими людьми. Но оставляли, хотя на то не было особых причин или каких-то сложных обстоятельств. А после спрашивали: «ну и что тут такого? Ничего страшного не произошло!» Постарайтесь понять, что это для вас «ничего страшного» и не мерьте больного человека меркой здорового. А произошло вот что: во-первых, я пережила много панических мгновений. Во-вторых, поняла, что не могу доверять человеку, который обещал и не выполнил. Не могу на него надеяться и быть с ним в безопасности. Да, просьба была странной на первый взгляд, не стоящей внимания. Но я не просто так и не из прихоти о ней просила. Это было важно, и я надеялась, если не на понимание, то на просто механическое её выполнение. Я сама говорила, что надо делать, чтобы помочь мне, и это не было чем-то сверхвозможным для выполнения. Поэтому я призываю вас спрашивать у человека, чем ему можно помочь и не пренебрегать этой помощью, считая её не такой уж важной или существенной. Я знаю, это может быть сложно, потому что ваши миры отличаются, но учитесь слышать и верить в добрые намерения друг друга, а поэтому не обижайтесь и не обижайте ни себя, ни вашего более чувствительного человека. Ведь если вы знаете, что вам хотят помочь, – сложно обидеться, даже если действия были ошибочными. И если вы в курсе, что больной не капризничает, так же сложно им пренебречь. Ошибки будут случаться, это неизбежно. Будут и недопонимания, и обиды. Но их вполне возможно уменьшить. Рецепт прост: разговаривайте, слышьте и выполняйте то, что услышали.

…

Из неопубликованных разговоров:

– Мне некомфортно болтать с малознакомыми людьми. Я, конечно, могу сказать им, что у меня есть проблема, но её слишком долго объяснять. Да и зачем им вообще нужно это знать?

– Конечно. Вот так скажешь про депрессию, а тебе: «да, у меня тоже было. Я однажды не вставал с постели целых полдня». Ну это же просто невозможно слушать.

Глава 15

Животные

Пусть мы не сможем спасти всех, кого бы нам хотелось. Но мы сможем спасти намного больше, чем те, кто даже не пытается. (с)

Если вы, как и я, любите животных – это хорошая возможность найти исцеление и в них. Не только мы можем помочь животным, но и они нам. Их тепло, искренность и преданность делают своё дело. У меня две кошки, и я их обожаю. Одну из них (Мегги) мы купили на птичьем рынке, и она была больна чумкой. Вылечили. Теперь это самая благодарная и любящая кошка, что я знаю. Вторая (Мия) хвостиком увязалась за моей сестрой, которая гуляла вместе со своим другом. Теперь она хвостиком ходит за мной. Но сначала… Сначала она появилась в день, когда я читала рассказ С. Кинга «кот из ада». Верите ли вы в такие совпадения? Потому что я – нет. Если бы Мия была чуть больше, она бы меня съела. Она бы съела всех нас. Или разорвала. У неё хватка, как у змеи, а её злости позавидовал бы любой крокодил. Она прыгает, рвёт и кусает всё на своем пути. Подушки, наушники, книги, мои руки, ноги и даже лицо! Я пыталась возмущаться:

– Лицо это табу, и все кошки об этом знают!

Мия не знает. И знать не хочет. Моя цивилизованная Мегги, которую так все боятся, потому что она «выглядит суровой», не может найти место, где её бы оставили в покое. Куда бы она не пошла, где бы не улеглась, Мия повсюду следует за ней. Прыгает, кусает, задирает и атакует исподтишка. Иногда я думаю, что она хочет нас убить. Но как только возникает такая мысль, Мия вдруг становится очень ласковой. Она ложится мне на грудь, трётся мордочкой о мой нос, начинает крутиться и кувыркаться, как собака и мурчит на всю квартиру. И тогда я её прощаю. А потом начинается всё сначала: она то кусается, то царапается, я то ругаюсь, то прошу. И если вы придете ко мне в гости, вы увидите двух кошек. Одна большая, величавая и с очень серьёзным, даже пугающим, взглядом. Другая – маленькая, миленькая и мяукает так, будто где-то жалобно плачет ребёнок. Вы, скорее всего, будете осторожны с первой и непременно захотите погладить вторую. А зря.

Так было сначала. Сегодня Мия тоже любит похулиганить, но теперь она более домашняя и доверчивая. Мы её приручили, а она приручила нас. С Мегги они прекрасно ладят и даже уже почти спят в обнимку. Когда это окончательно случится, клянусь, я отпраздную этот момент! Что касается моей депрессии, то эти две кошки окружают меня с двух сторон и мурчат под боком, успокаивая и придавая сил. Если у вас нет возможности завести животных, вы можете подкармливать бездомных на улице. Так я тоже делала и продолжаю делать. У меня всегда с собой есть что-нибудь вкусненькое на случай, если я повстречаю на своем пути четвероногого друга. Однажды я повстречала троих. Недалеко от дома я наткнулась на трех собак и стала ежедневно к ним приходить. Они принимали еду, виляли хвостом, но к себе не подпускали. А одна из них, самая старшая, даже не «приветствовала» меня, а только издали настороженно смотрела, как две другие принимают еду. Я пыталась покормить и её, но она всякий раз отказывалась. Не доверяла. Месяца два я ходила к этим собакам, они успели стать мне родными, но старшая по-прежнему ни на шаг не приближалась. А как-то раз я пришла и увидела её совсем больной. Она была старой, я не знала, что с ней произошло, но ощущение было такое, что видимся мы в последний раз. Так и оказалось. Она умерла в тот же день, но перед этим подошла ко мне и приняла еду из моих рук. Так мы и попрощались. Попрощаться с двумя другими собаками мне не удалось. Когда я пришла на следующий день, узнала, что их отравили. Это было ужасно, и я всё время думала о том, не могла ли я это как-то предотвратить. Я по-прежнему ношу с собой еду для животных, но мне пока ещё не встретился кто-то, к кому я бы, как к этим собакам, ходила каждый день. Честно говоря, я побаиваюсь этого, но я готова. Также я боялась и долго запрещала себе идти в кошачий или собачий приют. В конце концов я пришла. Много слёз было пролито из сострадания и несправедливости мира. Много улыбок было подарено тем, кто не проходит мимо и помогает. Это очень мужественные люди. Мне тяжело и больно быть в таких местах, но животные радуются еде, вниманию и ласке. И их радость важнее моей боли. А значит я приду снова.

Мои истории вышли не слишком весёлыми, но сталкиваясь с заботой о животных, такое время от времени случается. Это не значит, что нужно прекратить с ними общение, но если вы такой же чувствительный человек, как я, то лучше сделать его дозированным. Прислушивайтесь к своим ощущениям и если понимаете, что не сможете вынести столько грустных историй разом, просто сократите их для себя. Хотя бы на время. Это не сделает вас плохим человеком. Вы должны делать только то, что можете, и чтобы это было наиболее качественно, излишние эмоции придётся убрать. Не нужно проходить мимо пострадавшего котёнка или щенка, но если вы видите, что вам сложно находиться в приюте, найдите способ помочь иначе. Кстати, я забыла сказать, что еще существуют кото-кафе и кафе с ёжиками, где тоже можно и помочь, и пообщаться с животными. Я не знаю, кто из нас, кому помог больше: я животным или они мне. Но наши меньшие братья стали мне прекрасной альтернативой людям, с которыми мне пока ещё сложно общаться.

P.S. Животный мир с детства окружает меня. Когда я была маленькой, у нас в квартире жили ящерицы, кролики, попугай, котёнок и даже самая настоящая свинья. Я как-то увидела её на рынке, и была так очарована, что папа решил взять мне её немедленно. И вот представьте себе: мы – я и свинья обе бегаем по квартире и визжим от радости. Родителей хватило на два дня. Свинью надо было куда-то девать, а тут как раз день рождение у папиной сестры. Все знали, что она хочет собаку. И вот, поставив свинью в коробку и обмотав её подарочным бантом, папа щедро вручил её любимой сестре. Ещё не видя, что там внутри, сестра уже предвкушала милую щенячью морду и улыбалась от радости. Но в коробке оказался совсем не щенок. Выражение лица именинницы надо было видеть. И оно отнюдь не было довольным. Странная женщина. Ведь свинья в квартире – это так круто. Уж я-то знаю.

…

Из неопубликованных разговоров:

У ветеринара:

– Она увязалась за мной, и я её взяла.

– А если я за вами увяжусь, вы возьмёте меня?

Глава 16

Если что – я умру

В самые худшие часы жизни я молил Бога, чтобы он послал мне смерть. (с)

Если что – я умру. Эти слова я повторяла, как заклинание, когда не могла что-либо сделать. А таких вещей было много. Сходить к стоматологу (там ужасное увеличительное зеркало). Переехать в новую квартиру (где всё чужое, в том числе и зеркало). Подстричь волосы (пришлось бы общаться с парикмахером и снова зеркало). И так далее. Мысли о смерти успокаивали. Мне не пришлось бы… жить. А жить было страшно. Невыносимо. Умереть казалось более легко. Я не хотела умирать, но думала, что придётся. И я притворялась. Притворялась красивой. Притворялась умной. И притворялась нормальной. На самом деле ничего этого у меня не было. Я не ждала и не жду от смерти разрешения каких-то проблем. Это невозможно, и я это понимаю. Всё, чего я хочу – это перестать чувствовать. Боль. Слабость. Апатию. Вину. И невыносимое ощущение беспомощности и бессмысленности. Если это означает перестать чувствовать в том числе и радость… что ж, значит такова цена. В конце концов мы все умрём, так какая разница когда? Особенно, если жизнь не приносит радости. Сегодня, завтра или через десять лет. Это не трагедия. Такова реальность, с которой остаётся только смириться. Зачем мне надеяться на улучшение, если я почти всю свою жизнь прожила без него и если я больше просто не могу? Какая разница, назовут это слабостью или нет? Зачем продолжать мучиться? Ради чего? Или кого? Ради тех, кто хочет видеть меня живой? Но я не живая! Я мёртвая внутри, разве они не видят?! Я несчастна и разве не очевидно, что лучше мне исчезнуть, а значит умереть? Эгоистично? А не эгоизм ли держать меня здесь, когда нет шансов? Когда вся моя жизнь – это жизнь растения, которое практически обездвижено? Надеяться и верить в лучшее? Сколько? Год? 10 лет? Всю жизнь? Но я не могу ждать того, во что не верю. А я, к сожалению, не верю в лучший исход. Мне просто не с чем сравнить. Если мне и было когда-то легко, то это было так давно, что я этого уже не помню. А как умереть? Как сделать всё правильно, то есть надёжно? И как решиться? Я не хочу испортить всё ещё больше. И я никогда не пробовала. Только носила эти мысли в голове, ожидая, что когда-нибудь наступит день, когда я решусь. Должна же я хоть на что-то решиться. Но надежда. Эта проклятая надежда, которая то вдохновляла меня, то опускала на дно! Я до сих пор не знаю, проклятие это или благословение, но день смерти так и не наступил. Пока не наступил. И теперь, когда я знаю, что у меня есть больше поддержки, когда понимаю, что я – это не моя депрессия и даже не моя дисморфофобия, он так просто и не наступит. Теперь, если что – я справлюсь. (Но это не точно).

P.S. Иногда меня напрягает, когда в меня сильно верят. Считают, что у меня есть перспективы к. Что я могу сделать то и это, потому что у меня есть определённые качества. Иногда мне хочется, чтобы в меня не верили. Не то, чтобы считали совсем уж бездарной и бесперспективной, а просто принимали, как есть. Без лишних ожиданий. Даже самых маленьких. Потому что… а что если я не смогу и разочарую? Это не мои проблемы, да. Но это иногда давит. Я могу облажаться. Ошибиться (кучу раз). Не справиться. Оказаться не такой, как вы думаете. И это не так уж невероятно. И я не герой, поэтому не нужно в меня так уж сильно верить. Ведь в конце концов вы можете очень расстроиться.

…

Из неопубликованных разговоров:

– И что, люди, которые слышат голоса, так легко в этом признаются?

– Ну, в общем, да. Им же это мешает.

– Хм. Понятно.

– Так, Юль, ты ничего не хочешь мне рассказать?

Загадочно улыбаюсь.

– Ой, нет. Я голоса не слышу, мне просто любопытно.

Глава 17

Подводные камни

Без доверия нет смысла продолжать. (с)

Я – параноик, который во всём ищет подвох. Мне так часто попадались некомпетентные и хамоватые врачи, что встретив нормального, я нахожу уловки в его поведении, чувствуя, что не заслуживаю к себе такого хорошего отношения. Уловки, которых нет. Но поскольку я параноик, здесь должно быть слово «вроде бы». Уловки, которых ВРОДЕ БЫ нет. Меня принимают и понимают? Ну конечно, психолог же не может сказать, что я ему не нравлюсь. Доброжелательность, улыбка, эмпатия? Просто это хороший специалист, который отлично выполняет свою работу. Тактильный контакт? Здорово, но что это значит? Очередная уловка, чтобы я доверилась и больше раскрылась? И мне же, чёрт возьми, нравятся эти методы. Мне нравится мой психолог. Но могу ли я расслабиться и поверить в искренность его намерений? Ведь это кажется сумасшествием, что я могу ему тоже по-настоящему нравится. И я одёргивала себя. Не позволяла вестись на эти «уловки». Нельзя доверять. Нельзя привязываться. Будет больно, когда всё закончится. А закончится непременно. Я же не навсегда. Я просто пациент. Один из многих. Вряд ли чем-то выделяющийся. Почему же так хочется верить? И почему верить так страшно? У меня есть идея-фикс. С человеком надо общаться мало, на дистанции и полностью не раскрываясь. Иначе я ему быстро надоем, наскучу и вообще он поймёт, что со мной что-то не так. Не такая я, как ожидалось. Пообщались немного и можно убегать, исчезать, расставаться, оставаясь в его памяти приятным воспоминанием. Зачем доводить до неприятного конца? Не знаю почему, но я уверена, что во мне должны обязательно разочароваться. Я чувствую себя плохой и ужасной. И боюсь, что это почувствуют и узнают другие. Сама не знаю, в чём ужас и откуда он взялся, но в самые плохие дни я его чувствую, как нельзя остро. Не хочу, чтобы об этом знали другие. А значит нельзя привязываться. Ни к кому. Я так всегда и поступала. Уходила раньше, чем возникала возможность сблизиться. До этого момента. Это шаг с моей стороны. Маленький, осторожный, но шаг. Я наберусь смелости и обниму своего врача и своего психолога, если они позволят, и это будет означать, что я доверяю. Я давно хочу их обнять, но не решаюсь. Дошла до того, что репетировала объятия. Мне срочно нужно было узнать, не противно ли меня обнимать. Не узнала – потому что параноик. Но я узнаю. И, честное слово, в этот раз я поверю, что бы они ни сказали.

P.S. Зверь внутри меня никогда крепко не засыпает, вскакивая от любого шороха. Готовый тихо исчезнуть или оскалиться, ощущая опасность. И если кто-то протягивает ему руку, чтобы его погладить, проявляя заботу, – человек благодарит, а дикий зверь в нём просыпается и… не может поверить.

…

Из неопубликованных разговоров:

Психолог:

– Я тебя не обидела? Всё хорошо?

Психиатр:

– Таак, только не реви.

Психолог:

– Если хочешь, приходи ещё.

Психиатр:

– Последний раз она пришла! Только попробуй ко мне в следующий раз не прийти!

Глава 18

Больница № 1

Если твой путь не усыпан розами, то откуда в нём столько шипов? (с)

– Мне нужно время, чтобы собраться.

– Ты секунду назад сказала, что не будешь жить. Какое время, чтобы собраться?

– Мне надо накраситься. Я не могу так поехать.

Но я поехала именно так. Несобранной. Ненакрашенной. С паникой и страхом. Мне не дали времени. С нормальной точки зрения – это правильно. С моей – это было предательством. Скорая приехала и мне просто сказали, что увезут меня в больницу в любом случае, поэтому лучше согласиться добровольно (насколько я знаю, решение о недобровольной госпитализации должно быть принято комиссией врачей, а не одним психиатром, как было у меня. Скорей всего, меня просто припугнули и ввели в заблуждение. Хотя, возможно, комиссию бы собрали, если бы я сама отказалась)[1]. Я собрала вещи под надзором санитаров, и меня увезли. Никто не думал, что так выйдет. Родители предполагали, что со мной просто поговорят, а мне в принципе было всё равно. Всё равно – поговорят или нет, заберут или оставят. Мне нужно было только накраситься. Чтобы меня не застали в таком виде. Делайте, что хотите, хоть убивайте, но я должна выглядеть прилично! Можно усмехаться. Ну же, не стесняйтесь. Мы приехали в какое-то здание, где я стала оформляться. Затем я снова села в Скорую, чтобы поехать в больницу. Со мной вызвался ехать какой-то мужчина из сотрудников. В машине он сказал, что мне тут не место и что я в любое время могу отсюда уйти, чем я и должна воспользоваться. Если бы не этот мужчина, я бы об этом и не узнала, т. к. никто больше не спешил мне это сообщать. И неизвестно ещё, когда я смогла бы выйти. В больнице было странно. Я никогда раньше не была в таких заведениях. Все палаты были переполнены и первое время я спала в коридоре на матрасе. Спала крепко, накачали таблетками. Кажется, я выспалась за всю жизнь. Но мне действительно было тут не место. А кому место? Вряд ли хоть кому-нибудь. Зав. отделением не уважал ни пациентов, ни их родственников. Он мог позволить себе игнорировать их, кричать и даже как-то взял лежавшую на столе стопку с ручками и в гневе швырнул её в сторону. Гнев был вызван тем, что мои родители хотели забрать меня домой. «Ты пожалеешь и ещё вернёшься» – сказал он. Я могу понять, что лечение не длится несколько дней и нужно гораздо больше времени на наблюдение, но лечиться у человека, который не умеет не только себя контролировать, но и ещё и ни во что не ставит других людей? Нет, спасибо. Мне было жаль всех, кто там лежит и каждый день сталкивается с таким отношением. Я пролежала всего 4 дня, но и за это время меня успели хорошо напугать. Крики по ночам, привязанная женщина, девушка, написавшая мне в тапки. Телефона у меня не было, с родителями видеться не давали. Они там чуть ли не ночевали и понятия не имели, что со мной делают и почему не разрешают увидеть. А тем временем мне дали большую дозу лекарств, которые в свою очередь привели к побочному действию: мои глаза закатились наверх, голова до упора была повернута вправо и одним усилием воли я не могла повернуть её. Еле-еле сдвигала голову руками, но она все равно поворачивалась обратно, как только я убирала руки. Это было невыносимо, и я только надеялась, что скоро меня заберут. И меня забрали. После того, как я сказала родителям, а они врачам, что я имею право уйти в любое время и что они будут жаловаться, если меня не покажут. И нам разрешили встречу, а я готовилась к выписке, что выводило из себя заведующего отделением. Он вызвал меня к себе и в разговоре сообщил, что я только мучаю родителей. Мне было 19, я была напугана, первый раз находилась в больнице, чувствовала вину и… я поверила. Но тем не менее, что бы я там ни чувствовала, я понимала, что человек это не очень-то хороший, если не сказать больше. Хорошие так себя не ведут, но стало ли мне от этого легче? Я ещё долго не могла выкинуть его слова из головы, приплюсовывая к ним свои собственные, тоже не очень приятные. А ведь, услышав такую установку, можно так сильно углубиться, что в будущем действительно попасть в больницу снова. Или сразу в морг. Это уж как повезёт. Серьёзно. Это не врач, а какой-то вредитель. В общем, я ушла. А уходя, подумала, что надо будет вернуться. Не для полежать, а для расследовать и изменить. Ну мне было 19, я была возмущена и наивна.

P.S. Не верьте и уходите от плохих людей, особенно от плохих «докторов»! (людей, наверно, тоже стоило записать в кавычках?). Методы лечения бывают разными, но если вас обвиняют, игнорируют или унижают, бегите прочь. Я лично не верю в эффективность такого подхода, если это вообще подход. Обвиняет, унижает и игнорирует себя больной человек сам, не надо ему в этом ещё и активно помогать. Врач рассчитывает на сопротивление и проверяет, насколько выстроены у вас границы? А кто он, собственно, такой, чтобы это делать? Может ли он гарантировать успех таких действий? Если нет, то какого черта? Если да, боюсь, у меня для него плохие новости. Никто не может гарантировать успех, но я думаю, что эксперименты должны проводиться с пациентом, а не над ним. И проверяйте, пожалуйста, автомобили и самолёты. Они хотя бы железные.

…

Из неопубликованных разговоров:

– Он сказал, что я мучаю родителей.

– Вот своему прошлому психиатру ты веришь, а мне значит нет!

Глава 19

Вижу или путаю?

Красота и чистота очень хрупки, но навсегда остаются в сердце. (с)

Я всегда вижу людей, которые мне нравятся, сразу. Мой врач мне понравился моментально. Ещё до того, как я узнала, что это мой врач. И до того, как узнала, что это врач вообще. Сначала я думала, что это, возможно, медсестра, но уже надеялась, что она будет в моём отделении. У меня были и другие врачи. Я не птенец, который бежит за тем, кого первым увидел. Близкие отношения врача с пациентом опасны тем, что врач в таком случае (не специально и не осознанно) начнёт занижать пациенту дозу лекарств, думая, что пациент справляется. Он просто перестанет видеть картину ясно и чётко, как профессионал. Это будет уже личным, что всегда вредит лечению. А вот если пациент полюбил своего врача, то лечение, как правило, получается лучше. Может быть, потому что тогда пациент охотнее слушается врача. Так мне объяснили. Но можно ли действительно увидеть врача, как человека и полюбить его? Или в любом случае это будет перенос? Он происходит ещё и потому что врач даёт тебе лекарства и тем самым ассоциируется у тебя с тем, кто даёт жизнь. Лучшую жизнь. Как перед этим устоять? Или всё-таки можно не перепутать? Лично я всегда верю в исключения. Больше того, я их нахожу. Ну и разве людей, которые нам нравятся или которых мы любим, мы чуть-чуть не идеализируем? По-моему, это нормально. Если не сильно. Не думая, что они супермены или святые. Объективно нет. Но лично для нас вполне могут быть да. Я осознаю, что любой человек – это просто человек. Ни больше, ни меньше. Но если я люблю его, то чуть-чуть закрываю глаза на объективность. Или даже так: любовь делает тех, кого любишь лучше и важнее, чем других. И всё. Без фанатизма. Без того, чтобы мириться со всем на свете. Это тонкая грань. Любовь. Перенос. Но я сделала то, что было в моей власти. Я сказала. И дальше мне остаётся только ждать или отпустить, если мои чувства не нужны. И я знаю, мне не поверят, решив, что это всё-таки перенос, но эта женщина (даже не мой врач, а просто человек) стала мне ещё одной мамой. Если не по крови, то по сердцу. Не потому что я её перепутала с кем-то. Нет, я вижу именно её. И не потому что я в ней нуждаюсь и без неё не могу. Могу. Но я не хочу.