Три года октября

– И вам, Алексей Дмитриевич. Будет нужна помощь – обращайтесь.

– Кстати о помощи, вы не подскажете, где я могу купить крысиного яда или мышеловку?

– Зачем? – Пахомов кивнул на кота, что всё ещё лежал на моих коленях. – Тимофей справиться с грызунами лучше. Можете оставить его у себя на пару дней. Он избавит вас от мышей, к тому же запах кота распугает остальных незваных «гостей». А, Тимошка, пойдёшь к дяде Алексею?

Кот мяукнул в ответ и принялся разминать передние лапки, впивая когти в моё колено, словно разминаясь перед ловлей.

– Спасибо.

– Не за что. – Мой новый сосед встал с табурета, взял мой стакан и свою чашку и сполоснул их под краном, затем отключил плиту, погрузив кухню во тьму. – Я бы вам посоветовал купить молочка завтра и поставить блюдце с ним на подоконник. Угостите им барабашку. Вдруг в шуме повинен всё же он, а не мыши…

3.

Меня разбудило урчание Тимофея. Кот лежал у меня на груди, а его единственный глаз глядел с укором. В зубах он сжимал дохлую крупную мышь. «Пока ты спал, я трудился не покладая лап», словно хотел сказать он. Я одобрительно погладил его по мохнатой голове, и урчание усилило громкость вдвое.

Встав с кровати, я оделся, расчесался, умылся, почистил зубы и отправился на работу. Утром нежелание повторной встречи с Безбородовым стало еще сильнее, чем накануне ночью. И все же, я заставил себя перебороть неприятное чувство. В конце концов, я уже далеко не мальчишка, который шел в первый класс с букетом гвоздик в руках для учительницы.

В коридоре больницы, как и вчера, было много людей. Все хотели попасть на прием к терапевту, чтобы продлить сроки до визита к Безбородову. Среди ожидающих приема, я заметил и вчерашнего хулигана, который назвал себя «Петей». Увидев меня, он поспешил отвести взгляд. Рядом с ним сидела продавщица магазина, с которой я также вчера познакомился. Как оказалось – это были мать с сыном. Проходя мимо них, я расслышал суровые слова, адресованные «Пете»: «А я ведь тебя предупреждала и не раз, мой руки перед обедом. Вот и подхватил глистов». «Мама!», сквозь зубы прошипел он в ответ. Дальнейший их разговор я не расслышал, потому как почувствовал на себе тяжелый взгляд Магдалины Алексеевны Калинкиной, а по-простому – Мады. Я поздоровался с ней, и не получив приветственного «Доброе утро» или хотя бы «Здрасте», прошел дальше по коридору. Дойдя до двери с табличкой «Только для персонала больницы», я открыл её и поспешил вниз по лестнице. Чуть дальше был лифт, но он, в основном, использовался медработниками, для того чтобы спускать каталки с усопшими в морг. Оказавшись в отделении морга, я прошел мимо прозекторской и открыл дверь кабинет патологоанатома.

Несмотря на то, что я пришел на полчаса раньше рабочего дня, Безбородов уже сидел за столом и заполнял журналы. Он был гладко выбрит, и от него сильно пахло тройным одеколоном. Седые влажные волосы были зачесаны назад. Подняв голову и взглянув на меня, он вздрогнул, а затем выругался:

– Бляха-муха, невезуха! – Из-за его резкого высокого тона, рыбки в аквариуме, что стоял на тумбочке у стола, засуетились и поспешили в укрытие.

– И вам «Доброе утро», коллега.

– Какой я тебе нахер «коллега», печень с кистой! – Как оказалось, патологоанатом трезвым был еще менее доброжелателен. И все же, я, прежде чем открыть дверь, был морально готов к дуэли с Безбородовым и уже хорошенько себя накрутил для дачи отпора. – Вчера я думал, что ты мне привиделся с бодуна. И вот те нате – хер в томате! Пришел! Свою самую широкую улыбочку надел. Аж противно. Покинь отделение немедленно!

– Александр Викторович, я проделал столь долгий путь не для того, чтобы выслушивать оскорбления от асоциальной личности, коей вы являетесь. Нравится вам или нет, но я буду здесь работать. Вы – пожилой человек. Рано или поздно, хотите вы этого или нет, вам придется уйти, и тогда поселок останется без патологоанатома. И что тогда прикажете делать?

– Вот когда я почувствую, что устал, что у меня нет сил, или вовсе – подохну на рабочем месте, тогда и приходи. А сейчас пойди прочь, и не мешай мне работать!

К счастью, старику хватило ума не вставать и попытаться вытолкать меня из кабинета. Он только продолжал сидеть за рабочим столом, зажав в руке ручку, зависшую над журналом.

– И вы считаете, что больница легко сможет найти вам замену сию же минуту? Я не стану ждать, пока с вас сойдет спесь.

– А мне плевать! Пусть после меня хоть сам Селин будет в кишках ковыряться!

– Возможно, вы злы на него, злы на меня, но жители Старых Вязов – ваши соседи, друзья и знакомые – не должны страдать из-за наших натянутых отношений. Работа, особенно столь специфическая, как наша, должна продолжаться, несмотря на разногласия.

– А ты у нас дипломат, – уже более спокойно пробормотал Безбородов, дописывая в журнале незавершенный ряд и ставя подпись. – Печешься о людях, которых и знать не знаешь. Наверняка это хорошее качество, которое тебе помогает, наладь доверительные отношения с живыми, но ты понятие не имеешь, что лучше для мертвых. Именно они здесь – важнее всего.

– Так научите меня.

– Научите его, – передразнил меня патологоанатом, хотя и без яркой злости в словах. – По-твоему это так просто?

– Нет, но у нас впереди не один месяц. Возможно даже полгода. К этому времени вы успеете убедиться в моих способностях и оставить мертвых в надежных руках.

– Видишь ту полку? – патологоанатом ткнул ручкой себе за спину. Там стоял старый советский шкаф со стеклянными дверцами. Он был весь заполнен книгами. – Чтобы приблизиться до моего уровня хотя бы на десять процентов, тебе нужно будет прочесть всю эту литературу по моей специальности.

– Готов начать хоть сейчас, – незамедлительно заверил его я, не став дополнять, что про «десять процентов» он явно погорячился. – Практикой буду заниматься в рабочее время, а теорией – после работы.

Безбородов все же поднялся со своего рабочего места, но не для того чтобы прогнать меня, но и не для того, чтобы пойти на мировую и пожать руку. Я отошел в сторону, давая ему проход.

– Пойдем со мной, – хмуро произнес он, махнув рукой.

Мы покинули кабинет и направились в прозекторскую. В холодном белом зале, помимо вчерашнего тела, на каталке был второй покойник. Безбородов остановился около «новичка», шурша мусором в карманах своего халата.

– Вот тебе практическое занятие. Хочу понять, чего ты стоишь. Проведи вскрытие данного тела и поставь диагноз.

«А вот и испытание, о котором меня вчера предупреждал Пахомов». Вытерев неожиданно вспотевшие ладони о штаны, я надел белый халат, что висел на вешалке у двери и неторопливо подошел к каталке. Безбородов в это время надел перчатки и марлевую повязку, другой комплект он бросил мне. Поймал я их не слишком уверенно. Натянув их, я взял в руки папку, что лежали поверх тела, укрытого простыней. В ней должна была быть история болезни. Но не успел я прочесть даже имени усопшего, как Безбородов вырвал папку из моих рук и швырнул ее в сторону.

– Хочешь стать настоящим патологоанатомом – привыкай не читать «филькину грамоту» местных эскулапов. Они могут понаписать всякое. Ты здесь для того, чтобы поставить окончательный диагноз и подтвердить или опровергнуть заключение врача. В этом и будет состоять часть твоей работы.

– А какой будет вторая часть? – спросил я, чтобы немного отвлечься от того, что меня ждало.

– Всему свое время. Может, дальнейшего обучения не потребуется. И ты сам дашь дёру из моего холодного королевства.

Пожилой патанатом взялся за ручки каталки и подкатил ее к металлическому столу. Бесцеремонно скинув простыню, под которой оказалась пожилая женщина лет восьмидесяти с признаками избыточного веса. Безбородов схватил ее за щиколотки.

– Чего встал? Хватай ее за плечи и помоги перетащить ее на стол.

Мотнув головой, отгоняя оцепенение, я поспешил на помощь старику. Тело оказалось тяжелым. Я поразился, как Безбородов справлялся с данной работой самостоятельно, о чем поспешил поинтересоваться.

– Так это и не только моя работа, – проворчал старик. – С переноской и другими мелкими вещами, мне должен помогать один никудышный санитар. Толик, колит ему в… нолик! Видать, пациентка померла поздно ночью, вот он и спустил ее на лифте вниз и выкатил в коридор. Если меня нет на рабочем месте, он и носу не кажут в прозекторскую. И я никак не могу понять: то ли он лентяй, то ли трус, то ли всё сразу. Сочетания, скажу я тебе, не из лучших. Сам-то ты как по этой части? – спросил пожилой медик, кладя белое полотенце на бедра умершей. Я заверил его, что не из робкого десятка, хотя и не был уверен в собственных словах на сто процентов. – Не будь ты здесь, я бы дождался его прихода. Возможно, пришлось бы ждать и до второй половины дня.… Ну, чего уставился? Приступай к работе. Вот стол, вот труп, вот нужные инструменты. Покажи, на что способен.

Я не стал ждать повторного приглашения и переместился к другому краю стола, чтобы тело оказалось в горизонтальном положении от меня. На тот момент я все еще ощущал себя терапевтом, а потому решил осмотреть усопшую так, словно передо мной лежал все еще живой пациент. Начал я с головы: мертвенная бледность смешивалась с сыроватостью кожи, лицо было одутловатым и причиной тому явно были не жировые массы, губы синие, на носу виднелись полопавшиеся сосуды – это могло послужить очередным признаком постигшей ее болезни, или же – посмертными явлениями. Необходимо было взглянуть на язык, но я решил повременить с этой неприятной процедурой.

– Ты чё колдуешь над ней? Принимайся за работу! – поторопил меня нетерпеливый «Аид». Я проигнорировал его слова, продолжая обследовать тело.

Я обратил внимание на руки умершей. Осторожно, словно боясь побеспокоить ее вечный сон, я обеими руками повернул ее ладонь так, чтобы лучше видеть ее ногти. Они были гладкими и выпуклыми. Будь она жива, я бы поинтересовался: испытывает ли она боль в груди, нет ли у нее приступов страха, нарушения дыхания и скачков давления, не страдает ли она потливостью ладоней и ступней? А при положительном ответе, выписал бы ей направление на электрокардиографию и анализ крови, для подтверждения повышенного уровня тропонина. Но, моя нынешняя «пациентка» предпочитала молча лежать передо мной в чем мать родила, оставляя за мной право делать выводы самому.

– Итак, Лёшка, что будем делать с тобой? – Безбородов прошел ко мне за спину и чуть ли не на ухо произнес издевательским тоном эти слова. – Ты напоминаешь мне тех студентиков, которые очень сильно хотели быть врачами, но падали в обморок при виде крови, не говоря уже про внутренности трупа. Заканчивали они высшее медицинское образование на «отлично», а вот при проверке практичных навыков «сыпались» и спешили сменить специальность. Возможно, они стали первоклассными педиатрами или терапевтами. Возможно, их кабинеты побольше моего, и их стены завешены по самое не могу грамотами и дипломами. Возможно, их тошнит от цветов, конфет и коньяка. Но мне стала неинтересной их дальнейшая судьба сразу же, как содержимое их желудка выплеснулась на плитку экзаменационного зала. Именно тогда они лишились моего уважения. Они стали никем, серой массой, недостойными носить белых халатов.… А ты, Лёшка, из какого теста? Ты пока не облевал пол моей прозекторской, поэтому я все еще с тобой разговариваю. И все же, я хочу видеть твои дальнейшие действия. А пока тишина…

– Мне нужно открыть ей рот, – только и произнес я.

– Решил ей зубы посчитать?

Я провел ладонью над подносом с инструментами и выбрал топорик с крючком на конце. Молясь, чтобы трупное окоченение было не очень сильным, я принялся за работу, просунув крючок между ее губ. Метал, коснулся эмали с тонким звяканьем. Крючок с трудом, но втиснулся, затем я осторожно его провернул. Рот приоткрылся слегка – этого оказалось достаточно, чтобы я разглядел кончик языка. Ожидания мои оправдались – он был темнее остальной поверхности. Я отложил топорик и попытался закрыть рот. После трех неуспешных попыток придавить снизу ей подбородок, я оставил, всё как есть.

– У нашей усопшей на лицо все признаки инфаркта миокарда. Готов поставить подпись под данным диагнозом.

Я повернулся лицом к Безбородову, желая насладиться своей победой. Но вместо поражения, я прочел в глазах старика негодование.

– Даже если и так, ты решил, что работа патологоанатома ничем не отличается от терапевта? По-твоему все эти инструменты лежат здесь для красоты или для того, чтобы в зубах ковыряться? Хватай в руки нож, топор, пилу, что угодно, и начинай вскрывать ей грудную клетку. И раз ты так уверен в своем диагнозе, доставай сердце. Я хочу видеть признаки озвученной болезни. И только тогда я позволю тебе поставить подпись.

Мы, почти с минуту, молча глядели друг на друга. У старика получалось даже не моргать все это время. Затем я взял в руки секционный нож и принялся за дело.

Работал я молча. К счастью и Безбородов держал все это время, в отличие от усопшей, язык за зубами. Я произвел У-образный надрез на ее груди, отведя кожный покров в стороны. Затем произвел торакотомию, отложив в сторону часть грудной клетки, по форме напоминающую бабочку. Спустя полчаса с начала операции в моих окровавленных перчатках оказалось мышечная масса, размером с яблоко, что все это время пряталась испуганным зверьком за мощной костяной решеткой. Во время вскрытия я думал про себя, что Безбородову приходится ой как нелегко заниматься этим в свои семьдесят с лишним лет. Разрезать аккуратно грудную клетку оказалось далеко не простой работой. Почти так же, как и дрова колоть. Правда, при рубке щепки летят, а не кровавые брызги и другие плохо пахнущие жидкости.

– На сердце видны три рубцовые раны, – спокойным бесчувственным тоном произнес я. – А также признаки некроза.

– Теперь бери нож и разрежь его на части. Я хочу, чтобы ты установил тип инфаркта, – не менее холодно изрек патанатом.

Я проделал и эту процедуру, продолжая бороться с рвотным рефлексом и черными «мушками» перед глазами. Скорее всего, мое лицо было бледным, но Безбородов не стал сыпать колкими шуточками по этому поводу. Мне пришлось разрезать сердце тонкими слоями, словно картофелину для чипсов, чтобы обнаружить искомое.

– Покойная пережила два субэндокардиальных инфаркта. Третий – интрамуральный – оказался фатальным. Этого достаточно? Или мне еще пожонглировать нужно для вашей полной сатисфакции?

– Жонглировать не надо. Но и высший балл ты не заслужил.

– Разве я не поставил правильный диагноз? – возмутился я.

– Вот тебе мой первый урок, Лёшка. – Безбородов, продолжая держать руки в карманах, принялся наматывать круги вокруг стола, при этом говоря с надменностью. – Некропсия всегда начинается со вскрытия черепной коробки. Затем вскрывается грудная клетка и извлекается органокомплекс – все органы изымаются в связке. Так легче производить исследование. И только после этой процедуры ты будешь знать наверняка: от чего скончался пациент. Ты же исследовал исключительно сердце. Да, она умерла от инфаркта, но где гарантия, что это была первопричиной? Может, у нее был сахарный диабет, который и повлек за собой осложнения на сердце? Мы этого не узнает, а все потому, что ты халатно отнесся к своим обязанностям.

– Выходит, я провалил вашу проверку? – устало спросил я, борясь с желанием почесать нос.

– Я сказал, что ты не заслужил высшего балла. Это не значит, что ты получил от меня неуд. Красный диплом тебе пока не светит, но в качестве награды, я позволю тебе прочесть медкарту покойницы.

Старик поднял с пола папку и чуть ли не торжественно вручил ее мне, дождавшись, когда я сниму перчатки и обработаю руки спиртом. Открыв ее, я быстро просмотрел диагноз (хирург не ошибся), но больше меня заинтересовал другой пункт в листе.

– Здесь стоит подпись родственников, которые отказались от некропсии.

Мои слова не возымели никакого эффекта на старого сумасброда. Он только громко чихнул в марлевую повязку, после чего пожелал себе здоровья.

– Мы ведь им ничего не расскажем. Пусть это останется нашим маленьким секретином.

Старик явно оттаял и даже в его глазах появились искорки уважения ко мне, и все же моему негодованию не было предела.

– Да разве так можно?! А вдруг им религия не позволяет делать вскрытие?! Вы понимаете, что они могут подать на нас в суд!

– Не на нас, а на тебя. Формально ты провел вскрытие, не изучив сопроводительных листов.

Злость забурлила во мне, и я пошел на старика, сжав кулаки.

– Притормози-притормози! – закричал он, выставив вперед руки. – Я просто пошутил. Согласен, виноват. Виноват даже больше твоего. Но, поверь мне, даже если про религию – правда, родственники Галины Федоровны Савченко никогда не узнают о том, что мы провели вскрытие. К счастью, для новичка ты аккуратно поработал с ее грудной клеткой. Мы ей вернем первоначальный вид. И сейчас я тебе покажу другую сторону нашей работы, после которой Федоровна будет выглядеть как после дорогого салона красоты. Можем покрасить ей волосы в фиолетовый цвет,… шучу я, шучу.

Ушел я с работы к семи вечера. От усталости, я с трудом стоял на ногах, и все же, прежде чем отправиться домой, я заглянул в магазин. Продавщица была другой. Я купил пакетик с молоком, стараясь не смотреть на мясной отдел холодильника. Лишь от одного вида свежего мяса, мне становилось дурно.

Тимофей ждал меня у двери. Во рту он держал очередного грызуна, в этот раз размером поменьше. Его желто-зеленый глаз довольно блестел. Я откупорил пакет и налил ему молока в блюдце. Заслужил. Затем, я положил на подоконник небольшую тарелочку и налил молока и в нее. На всякий случай.

Мне же совсем не хотелось есть, несмотря даже на то, что позавтракал я более чем двенадцать часов назад. Я решил, что один день без обеда и ужина никак не повлияет на мое здоровье и бодрость. Тогда я даже не подозревал, что пройдет целых три дня, прежде чем я смогу заставить себя что-нибудь съесть, и то – это будут три соленых сухаря, да зеленое яблоко.

Глава 2

Кошмар в поселке Старые Вязы

1.

День, когда пропала Марина Федосеева, я запомню на всю оставшуюся жизнь. И не только потому, что для пятнадцатилетней девочки все закончилось ужасно, но и потому что в тот день я впервые услышал о «Вязовском душителе».

Утром, я только пришел на работу, как встретился в коридоре с Анатолием Красновым – широкоплечим и круглолицым санитаром, который вёл каталку в секционный зал. На ней лежало тело, укрытое простыней.

– О, здорова, Лёха! – воскликнул он, вытирая пот со лба рукавом халата.

Краснов всегда сильно потел, даже в прохладных помещениях. Причиной тому была расшатанная нервная система. Он также как и я познал все прелести развода. Правда, в отличие от меня, он судился со своей бывшей женой вот уже два года. И делили они не общих детей, а совместно нажитое имущество. Уж не знаю, сколько они накопили за пятилетний брак, но ни он, ни она не хотели уступать ни копейки. На этом фоне у него часто происходили приступы необоснованной агрессии, и тогда ему лучше было не попадать под руку. А кулаки у него были огромными. Запястья – крепкими. Такими руками было не сложно вскрывать черепные коробки, да грудные клетки. Но в морге его работа заключалось лишь в «подай-принеси». Из-за его буйного нрава, никто из врачей не хотел иметь с ним дело. Однажды дошло до рукоприкладства с другим санитаром и Селин был решительно настроен уволить дебошира. Именно тогда Краснов, пойдя к главврачу с повинной, выпросив себе испытательный срок и любую самую грязную работу. Так он и попал в морг в качестве помощника патологоанатома. И прибывал на этой должности уже второй год. Безбородов не был в восторге от подчиненного, но наверняка встретил его с менее открытой агрессией, чем меня. Оно и понятно, Краснов точно не стал бы метить на его место, и не из-за отсутствия амбиций, а из-за скромного умственного развития.

– Я вам с Бородой покушать принес.

Юмор у него был, кстати, довольно «черным» и не слишком остроумным.

Я взял историю болезни, что лежала поверх простыни у самых ног покойного, и быстро оглядел ее. Пол – мужской. 51 год. Третья группа крови. Причина смерти – почечная недостаточность, уремия.

– Нинка сказала, что провозилась с ним до трех ночи, – продолжил Краснов, завозя каталку в прозекторскую. Нинкой звали сорокалетнюю медсестру, которая работала в ночную смену в тот день. Не замужем, растила двух четырнадцатилетних близнецов. Со слов Безбородова, у нее с Красновым был продолжительный роман, который длился практически столько же, сколько и его брак. – Селин в последний раз осмотрел его часов в девять, после чего ушел домой, сказав ей, чтоб она за ним присматривал каждые полчаса. Она так и делала, но после часу ночи началась веселуха. Пациент попросил ее подойти, и стоило Нинке это сделать, как он зажал своей ручонкой ее запястье и давай травить анекдоты.

– Душевный подъем и веселое настроение характерны для больных уремией.

– Уре….чего?

– Уремия. Это болезнь почек.

– Аааа, ну не повезло мужику, че тут сказать. Так вот, рассказывает он анекдоты, а Нина его слушает: вроде и работа идет, а вроде и время убивает. Правда, говорит, у больного сильно изо рта мочой воняло. Но это только цветочки, ягодки потом пошли. Мужик начал блевать. Не успела Нинка принести тазик с водой и тряпкой, чтоб вытереть ему рот, как у него началась диарея. Пришлось бежать за другой тряпкой.

Во время рассказа Анатолий начал хохотать. Мне же смеяться не хотелось, учитывая тот факт, что человек, о котором шла речь, лежал прямо сейчас передо мной на каталке.

– Представляю надпись на его надгробии: «Он был Цезарем нашего времени. Мог делать три вещи сразу: рассказывать анекдоты, блевать и ср…»…

– Помоги мне перекинуть его на стол, – перебил его я, сбросив простынь и обнажив голое иссохшее тело, с желтым оттенком кожи.

Труп был совсем легким. Болезнь съела больше половины его прежнего веса. Краснов бросил тело на стол так, словно разгружал мешки с картофелем. Я же осторожно опустил ноги на холодный металлический стол.

– Слушай, Леха, тут такое дело, – начал Краснов, почесывая затылок. Я уже знал, что он хочет сказать до того, как эти слова сорвались с его губ. – Мне через час нужно встретиться с адвокатом. Может, ты сам после вскрытия заштопаешь его и приберешься? К тому же «Борода» уже должен скоро прийти. Вдвоем вы справитесь и без меня, а?

За почти месяц моей работы в морге, Краснов уже третий раз просил меня выполнить за него работу, мотивируя всегда необходимостью встретиться с адвокатом по бракоразводному процессу. В первый раз я согласился, войдя в положение товарищу по несчастью. Во второй раз согласился, потому как решил, что дополнительная практика и выработка силы воли пойдет мне только на пользу. А в третий раз я решил ответить решительным отказом, потому как Краснов явно пользовался моей добротой, расценив ее за слабость.

– Во-первых: мое имя не «Лёха», а Алексей Дмитриевич. Во-вторых: не «Борода», а Александр Викторович. В-третьих: у нас с Александром Викторовичем очень много работы. У него около трех гистологических исследований, а у меня – заполнение журналов и подготовка отчёта для главврача. Заниматься сторонними обязанностями, у нас нет времени и сил. А потому, Анатолий Иванович, будьте так добры, подготовить инструменты, дезинфекционное средство и формалин.

Лицо санитара начало обильно покрываться красными пятнами. Брови нахмурились, лоб прочертили три глубокие складки. Он сделал шаг в мою сторону. Я, проявив стойкость, устоял на месте, размышляя о том, что если случится стычка, мне потребуется нанести удар первым. Быстрый, точный, в солнечное сплетение. Иначе он мне сломает нос или выбьет зубы.

– Отлично сказано, Алексей Дмитриевич! – раздался за спиной Краснова голос Безбородова. Лоб бугая слегка разгладился, и он сделал шаг назад. Напряжение между нами начало быстро сходить на нет. – За одним исключением: он не Анатолий Иванович, а просто Толик. Имени-отчества он пока не достоин.

Безбородов был гладко выбрит и трезв как стеклышко. С тех пор, как мы стали работать вместе, я ни разу не видел его пьяным и даже запаха алкоголя не чувствовал. У старого профессора была феноменальная сила воли.

– Я бы попросил вас, Александр Викторович, вести себя уважительно по отношению ко мне, – словно обиженный ребенок, произнес Краснов, не рискнув взглянуть в глаза Безбородову. Уж не знаю почему, но мне всегда казалось, что здоровенный детина побаивался своего непосредственного начальника или же стыдился. Каковы были тому причины, я тогда не знал.

– Не дорос ты до таких требований, и вряд ли дорастешь.

Патанатом встал между нами, окруженный терпким запахом одеколона «Сашка», и погладил по голове усопшего.

– Привет, Дениска, – обратился он к трупу. – Год не виделись. Я помню тебя еще мальчишкой, с криком проносящегося мимо на велике, в компании таких же сорванцов. И вот теперь ты на этом столе. А я, хоть и старик, все еще живой. Помнишь Толика? – Безбородов кивнул в сторону смущенного санитара, продолжая обращаться к умершему. – И не говори, ничего путного из него так и не вышло. А ведь когда-то был главарем местной шпаны. В его оправдание могу сказать, что никто из их банды не выбился в люди. Этот хоть не спился, не сел по статье. Ну да ладно, много чести о нем судачить.… А вот, познакомься – это Алексей Родионов.