Три года октября

Безбородов вяло пожал её своей четырёхпалой ладонью, после чего резко отдёрнул её назад, словно я причинил ему боль.

– Это какая-то ошибка, – пробурчал он. – Я работаю один. Всегда работал один. У меня нет помощника.

– Об этом вам стоит поговорить с главврачом Сергеем Селиным. Он и должен был нас представить друг другу, к сожалению, ему пришлось отлучиться.

– Бред какой-то. Видишь это?! – он сунул мне в лицо свой кулак. Если бы не отсутствие пальца, это могло быть воспринято за неприличный жест. – Я ему отдал дистальную, промежуточную и проксимальную фалангу среднего пальца для того, чтобы он мне никого никогда не подсовывал… Не то чтобы я специально отрезал себе палец ради этого. Так получилось просто… Короче, – махнул он на меня рукой, повернулся спиной и направился назад в свою кладовку. – Кому я всё это объясняю? Не нужен мне помощник. Это все что я хочу тебе сказать, Лёшка.

– Это не вам решать! – повысил я голос. – Тем более что я скорее не ваш коллега, а преемник.

Безбородов остановился, затем очень медленно обернулся.

– Преемник? Хм, а вот сейчас обидно было. – Плечи старика даже поникли, дрожащая рука достало изо рта жвачку с вкраплениями фольги, и спрятала её в кармане мятого халата. – И тебе не стыдно?

– Простите?

– Ты заявляешься сюда – в место, которое служит мне сорок лет домом и говоришь, что пришёл выселить меня. Тебе не стыдно?

– Александр Викторович, я понимаю, что у вас есть повод злиться, но, поверьте, у меня и в мыслях не было указывать вам на дверь. Я даже не хотел соглашаться на эту работу.

– Но ведь согласился…

– Да…, но был готов отказаться и даже покинуть Старые Вязы.

– Тогда уходи.

– Я…я не могу, – мне всё сложнее становилось находить нужные слова. Старик довлел надо мной, словно статуя распятого Христа, пусть даже был примерно с меня ростом и находился на расстоянии десяти шагов от меня. – Я уже согласился, и мне нужна эта работа.

– Хм, всем нужна работа для зарабатывания денег. Но не для всех работа – призвание. Вот для меня – призвание. А для тебя?

– Все идущие в медицину становятся врачами по призванию, иначе мой путь в этой области завершился бы еще в училище, – здесь правильный ответ для меня был очевиден.

– В морге поздно лечить пациентов. Тут ставят окончательный диагноз. – Мутные глаза смотрели на меня с нескрываемым призрением, и этот взгляд нервировал меня, но и стыдил. В тот момент я был уверен, что здесь нам двоим не будет места. Меня не научат ничему новому, а даже если старого патанатома и заставят учить меня до расторжения контракта, он сделает всё возможное, чтобы сделать мою жизнь здесь невыносимой.

– И правильный окончательный диагноз в будущем поможет назначить правильную терапию ещё живым пациентам, – подытожил я.

– То-то и оно. Не каждый терапевт способен стать хирургом. Я хоть и пьян, но глаз у меня намётан. Ты сделан из другого теста. Тебе лучше общаться с живыми. Оставь мёртвых тем, кто может слышать их тайны, не боясь испачкать руки.

Тут я ничего не мог ему возразить. Я ведь приехал сюда именно для того, чтобы заниматься терапией, да вот только место это было занято. И тот, кто его занял как раз и появился снова у дверей в морг.

– Безбородов, рад что вы очнулись, – Сергей Селин оглядел того с головы до пят с непроницаемым видом, оставив при себе сделанные выводы. Затем взглянул на меня, проявив к моей персоне куда больший интерес.

– Итак, Родионов, с сегодняшнего дня это ваше новое место работы. А Безбородов, – даже не смотря в его сторону, – немедленно отправится домой, примет душ и выспится, и уже завтра, с новыми силами и чистой одежде начнёт вас обучать всем хитростям своей специальности.

– Степаныч, сердце в бляшках! – повысил голос пьяный медик. – Ты что удумал, избавиться от меня после стольких лет дружбы?! Да ты мне по гроб жизни должен быть обязан! Должен на коленях просить, чтобы я остался! Я палец пожертвовал для твоего музея! Чего ты ещё от меня хочешь?! Руку отрезать?!

– Александр Викторович, прекратите это немедленно! – Лицо Селина стало красным, а голос почти перешёл на фальцет. – Я требую, чтобы вы немедленно шли домой! Завтра я не хочу видеть вас в таком же виде, иначе – уволю по статье!

– Да? И кто тогда будет учить твоего «белоручку» резать трупы? Сам-то ты при виде крови в обморок падаешь.

– Пойди прочь! – Селин сделал шаг в сторону и указал пальцем на дверь.

Безбородов хмыкнул, театрально склонил голову и потопал шаткой походкой в сторону выхода, по пути отбив «пять» по стопе трупа, что покоился на каталке.

– Простите за то, что вам пришлось при всём этом присутствовать, – с неловкостью произнёс главврач. – Он совершенно другой человек, когда трезв.

– Надеюсь, завтра утром я познакомлюсь с этим другим человеком.

– Значит, вы не передумали и готовы остаться с нами?

Я смиренно развёл руки в стороны. Шанс покинуть эти места у меня был, и я им не воспользовался, а бесконечно менять своё решение – не в моём стиле.

– Слава богу! В таком случае, позвольте мне показать и остальные кабинеты, где вам предстоит проводить большую часть своего рабочего времени.

Поселили меня в здании с «родимым пятном» на «боку». Так я стал соседом Федора Пахомова и его кота Тимофея. Это было общежитие советских времён: с узкими лестничными пролётами, с несколькими слоями краски на перилах, с расписанными незамысловатыми словами и рисунками стенами. В коридорах стояли сильный запах вареной капусты и звонкие крики детворы. Мне навстречу как раз бежали три мальчишки лет семи-восьми. Тот, что убегал, чуть было не столкнулся со мной, к счастью юное тело вовремя нажала на тормоза и остановилась до того, как впечататься в меня.

– Ой! – воскликнул мальчишка, глядя на меня. – Здрасте!

Не дожидаясь приветствия в ответ, мальчишка побежал дальше. Его преследователи промчались мимо меня, уже не останавливаясь, успев кинуть в мой адрес те же слова приветствия.

– И вам здоровья, – произнёс я, провожая взглядом их окружённые ореолом света фигурки. Окно в коридоре было грязным, но большим, а потому всё кругом освещалось дневным светом.

Остальные жители общежития были менее приветливы. Кто-то кивал только после моего приветствия, а кто-то просто провожал меня хмурым взглядом, держа в руках тазики со стираным бельём. Виктор Пахомов мне на пути не встретился, к тому же я не знал, на каком этаже он живёт, ни в какой именно квартире, а потому мне пришлось искать нужную мне информацию у других жителей.

– Добрый день, – поздоровался я с двумя девочками, которым до совершеннолетия оставалось года два-три. Они вели активную беседу, из обрывков которой я успел понять лишь то, что они не сестры, а – подружки, и то, что родители одной из них не хотят отпускать её вечером на дискотеку. – Не подскажете, как я могу найти квартиру Каринэ Еприкян?

Именно так звали бывшую владелицу квартиры, в которую меня поселили. Померла она года два назад, родных у неё не было, а потому недвижимость перешла во владения городской администрации.

– Не повезло тебе, дядя, – сказала та, которую родители держали в «ежовых рукавицах». Синий лак на её пальцах практически сошёл, крашеные волосы были ломкими на концах, а вот корни выдавали натуральный цвет. Тонкую бледную шею опоясывал чёрный ремешок – вроде бы такие называют чокерами. В её глазах читалось лёгкое призрение. – Ведьма померла пару лет назад.

И опять меня назвали «дядей». Конечно, в тридцать с лишним лет хочется верить, что ты ещё молод и даже можешь нравиться молодым девушкам. Но, девушкам виднее. Против времени не попрёшь.

– А вы с ней разве родственники? – спросила вторая, любительница рваных джинсов и сапожек с высоким голенищем. Подол майки был завязан в узел, обнажая впалый живот и пупок с серьгою. – Или хотели заказать приворот?

Они переглянулись и тут же засмеялись. Звонко, по-девичьи, и, как не странно, без злорадства. Нехотя мои губы тоже скривились в улыбке.

– Нет, я новый житель. Надеюсь, у вас тут весело.

– А, – с подозрением протянула крашеная, словно желая добавить: «Хоть и взрослый, но дурак». – Дальше по коридору, вторая дверь справа.

– На ней краской ещё написано слово из трёх букв, – хихикнула ковбойша. – Мальчишки все стены в подъезде изгадили, вот и перешли уже на двери заброщек.

– А почему ты её назвала ведьмой? – обратился я к «блондинке».

– Пф, – та скривила губы, приподняла брови и слегка покачала головой, выказывая призрение к моему глупому вопросу. – Потому что, она была ведьмой. Гадания там, всякие, заговоры, привороты…

– Она помогла моей мамке приворожить папку, – добавила «пастушка», без малейших ноток иронии в голосе.

Я поблагодарил их за помощь, после чего потащил свои сумки в указанном направлении. Девочки тут же продолжили прерванный разговор.

Дверь была голубого цвета, а буквы (кривые, разного размера и насыщенности) – белого, а потому надпись не слишком сильно бросалась в глаза. Тем не менее, я решил, что как только обустроюсь, так сразу же отправлюсь в местный магазин, куплю краску и закрашу её.

Ключ в замке долго не хотел проворачиваться, но прежде чем я успел выругаться от злости, заржавевший механизм пришёл в движение и дверь, с лёгким скрипом, отварилась.

Комната была маленькой, но солнечной. Пол деревянный, на стенах сползающие обои с цветочками, с потока свисала лампочка без люстры, кровать с пружинным настилом справа, шкаф с покосившейся дверцей – слева, на подоконнике – лысый кактус, в углах – пыль, катышки и мышиный помёт. Я поставил сумки на кровать и выдохнул с тревожным облегчением.

До закрытия торговых точек оставалось пару часов, а потому, оставив сумки в квартире, я поспешил в магазин. Необходимо было купить еды, посуду, и остального по мелочи. Адрес мне подсказала другая моя соседка. В этот раз это была женщина лет пятидесяти, по форме напоминающая квадрат Малевича – только не тот, что чёрный – а красный, из-за цвета халата и тапок. Денег у меня было достаточно для нормальной жизни на месяц в городе, здесь же этой суммы, скорее всего, хватило бы на полгода. Я взял всю наличку с собой, рассовав ее по карманам. Исхудалость дверного замка и незнание соседей требовали от меня перестраховки.

Магазин, как и все строения в Старых Вязах, был построен во времена Союза. Внутри меня ждало просторное помещение, разделённое на отсеки: продовольственные товары, бытовая техника, химия и комиссионка. Несмотря на вариативность разделов, продавец был один. Впрочем, покупателей блыо не больше. Из-за скудности ассортимента, я еще сильнее почувствовал себя человеком, попавшим в прошлое, во времена товарного дефицита. С потолка свисала липкая лента, откуда-то справа звучало радио с песнями из 80-ых, на прилавке стояли синие весы, а за прилавком крупная женщина в белом чепце и фартуке. Взгляд, обращённый на меня, уже привычно, был подозрительный.

– Добрый день. Уютно у вас тут.

– Что-то зачистили городские проверки. У вас, что там некого больше проверять? – спросила продавщица, воинственно уткнув кулаки в массивные бока.

– Я не из налоговой.

– Оно и видно. Весь такой любезный, холенный. Знаем мы вас, пусть даже и меняетесь чуть ли не каждый год. Украл, прогнали с работы, наняли такого же до следующего залёта.

– Я, погляжу, у вас все в посёлке не очень приветливые, – констатировал я досадный факт. Разве что Пахомов был исключением из правил. – Даже не знаю, смогу ли я прижиться у вас и влиться в столь консервативное общество.

– Мы не только консервами торгуем, у нас есть и свежие продукты, – возмутилась продавщица, явно не поняв смысла слов, перефразировав всё на свой лад. – И куда ты приживаться собрался-то? В наш посёлок не переезжали лет тридцать по собственному желанию.

– Я ваш новый патологоанатом, – признался я, рассматривая полки с товарами, в надежде найти необходимое.

– Батюшки! А с «Бородой»-то что? То есть с Безбородовым. Только не говори, что помер или ещё хуже – уволили за пьянство. – Продавщица наклонилась и достала из-под прилавка толстый журнал. Судя по состоянию листов, был он исписан более чем на три четверти. – Он много чего брал в долг. У меня всё записано. Кто мне деньги-то вернёт?

– Не волнуйтесь, он жив и пока работает. Касательно денег, обсудите это с ним, не со мной.

Волнение с её лица сошло, и теперь она глядела на меня с любопытством и.… доброжелательностью?

– Ой, как жаль, что Александр Викторович уходит на пенсию. Золотой он человек. Люди у нас часто помирают по причине возраста и алкоголя. Он всегда помогал с оформлением бумаг. Никому не отказывал. Мы буквально молимся на него.

«Ага, а молитвы записываем в долговой журнал», добавил я про себя.

Я не стал далее поддерживать диалог, понимая, что это приведёт меня к ненужным обещаниям, а потому поспешил перейти к делу. Спустя десять минут я вышел из магазина с двумя кульками. С ними я направился обратно. Среди покупок были: тарелка, ложка, вилка, нож, кружка, хлеб, консервы, палка сухой колбасы, овощи, фрукты, минералка и булочка с повидлом на завтрак.

Вернувшись в квартиру и съев два бутерброда с колбасой и помидорами, я принялся за уборку, предусмотрительно прихватив парочку тряпок для влажной уборки. Метлу я одолжил – пусть и без спроса – у своих ближайших соседей. Рассчитывал я вернуть веник до того, как хозяева заметят пропажу. Забегая вперёд, хочу сказать, что это мне удалось. Пыль, паутина, мышиные катышки – всё это вмиг покинуло свои уже привычные места, объединились в кучки, после чего отправились в ведро для мусора. Также я открыл окно, чтобы тяжёлый застоявшийся запах сменился на прохладный осенний воздух.

Я прошёлся влажной тряпкой по всей комнате, и вскоре черёд дошёл и до старого шкафа. Открыв его, я обнаружил приятный сюрприз от бывшей владелицы, а именно: матрас, подушку, простыню, одеяло и шерстяной платок – колючий, но тёплый. Также в шкафу, на одной из полок лицом вниз лежала фотография в рамке. Я поднял её, протерев тряпкой пыль. Это была черно-белая фотография пары в свадебных нарядах. Он – смуглый, с мужественными чертами лица, длинным узким носом и высокими скулами, глаза выдавали в нём военного человека, голову украшала папаха. Она – не высокая, с чёрной длиной косой и не менее чёрными бровями, лицо круглое, глаза суровые – с чертовщинкой, – голову украшал национальный головной убор и платок. Выкидывать фотографию у меня и в мыслях не было, а потому, недолго думая, я повесил рамку на стену, там, где она, скорее всего, и весела ранее, судя по гвоздику. Затем, мысленно поблагодарив Каринэ Еприкян за пастельные принадлежности, я быстро расстелил их на кровати.

Спустя час я оглядел комнату и пришёл к выводу, что в плане чистоты меня всё устраивает, а потому принялся разбирать содержимое привезённых с собой сумок. К счастью всему нашлось место. За окном стемнело, и я включил свет – жёлтый, но уютный. За дверью прозвучали голоса и смех неугомонных мальчишек. Они заставили меня вспомнить о дочери. Присев на край кровати, я достал телефон и принялся листать галерею с фотографиями своей малышки. Находясь один, в пока чужом месте, в тысячи километрах от неё, у меня защемило сердце от грусти. Всё перед глазами начало расплываться, но волю слезам я не дал. Шмыгнув носом, я спрятал телефон в кармане, после чего поспешил покинуть комнату, чтобы пройтись на сон грядущий.

Прогулка заняла почти полтора часа. Людей было мало, в основном доносилась семейная брань из приоткрытых окон, да звуки телевизора. Уличное освещение было скудным, но его хватило на то, чтобы я смог разобрать надписи на вывесках зданий. Теперь я знал, где находится сельсовет, школа, столовая, библиотека и местная баня. Так что вечерняя прогулка оказалась не только полезной, но и познавательной.

Вернувшись, я прихватил полотенце, зубную щётку, мыло и направился в общую ванную комнату. Уже по традиции мне пришлось постоять в очереди, ловя на себе пристальные взгляды. К счастью, никто не решился завязать со мной разговор. Лёг я в постель чистым и бритым, а потому и чуточку счастливее. Сон пришёл ко мне уже спустя полчаса, незаметно.

Снилось мне, что я сижу в помещении схожим с СИЗО и пятилетняя дочь пришла навестить меня. Не успел я обмолвиться с ней и словом, как к решётке подошла моя бывшая жена и принялась стучать дубинкой по прутьям и кричать: «Приём окончен!».

Я открыл глаза, чувствуя себя сонным и подавленным. Сон тут же выветрился, стоило стуку дубинки по прутьям вторгнуться в реальность. Я не сразу понял, что стучали снизу. Словно сосед бил шваброй по потолку. Настойчиво, в одном ритме. Я пролежал в постели около минуты, глядя в потолок, надеясь, что стуки вскоре прекратятся, но не тут-то было. Уставший и злой, я поднялся, спустил ноги на пол и несколько раз сильно топнул. Стук прекратился и на том спасибо, правда, спать мне уже не хотелось. Вместо этого я чувствовал жажду. Зря я не принёс чашку воды с кухни перед сном. Ничего не оставалось делать, как пойти за водой, – судя по наручным часам – в два час ночи. Натянув штаны и свитер, затем обувшись, я вышел в тёмный пустой коридор. Пройдя мимо трёх квартир, я отворил дверь общей кухни и вошёл. Я не сразу сообразил, что в столь позднее время, на кухне кто-то ещё был.

– Извините…

– О, Алексей Дмитрьевич! Рад вас видеть! А я как раз жду, чтоб чайник вскипел.

– Фёдор Дмитрьевич? – спросил я, хотя был уверен, что это он. Пожилой человек, сидел на табурете у самой плиты, а его силуэт слегка освещало синее пламя, под брюхом жестяного чайника. На нём был толстый вязаный свитер с высоким воротником. Если бы не отсутствие бороды, его легко можно было принять за полярника или же на худой конец – за барда. Стоило мне подойти ближе, как я разглядел на его коленях Тимофея, чей горящий в ночи глаз пристально глядел в мою сторону. Вначале он был большим и круглым, но стоило коту меня узнать, сузился до полумесяца. – Вас тоже разбудили шумные соседи?

– Нет, – усмехнулся Пахомов, почёсывая кота за ухом. – Соседи мои такие же тихие, как камни на дне океана. Я просто люблю проводить чайные церемонии за полночь. Ничего не могу с собой поделать. Привычка. Возьмите ложечкой заварки из жестяной банки по вкусу. Конечно, это уже не тот чай, что продавался у нас когда-то, но в отличие от остальных, этот более-менее.

Я с радостью принял его приглашение. Глаза мои уже привыкли к темноте, а потому огня плиты хватило на то, чтобы я без труда нашёл на столе железную баночку. Положив две ложечки чайных листьев в стакан, я сел рядом с Пахомовым на свободный табурет.

– Значит, с сегодняшнего дня мы с вами соседи.

– Да, – кивнул я, вслушиваясь в довольное урчание кота. – Я уже прикупил кое-что из необходимого в местном магазине. Вот обживаюсь.

– И в какой квартире вы остановились, позвольте поинтересоваться?

– В той, где раньше жила Каринэ Еприкян.

– А, – протянул Пахомов. – Не плохой она была женщиной, пусть и занималась не богоугодным делом.

– Она взаправду была ведьмой?

– Гадала на картах и на кофейной гуще, лечила людей травами и заговорами, наводила и снимала порчу, пила самогон собственного изготовления и курила трубку. Что если не это делает женщину ведьмой? Надеюсь, не её озорной дух разбудил вас.

– Нет, – усмехнулся я. – Во-первых, ни в ведьм, ни в духов я не верю. Во-вторых, меня разбудил сосед снизу.

– Хм, – протянул старик, и морщины на его плохо освещённом лице сделались глубже. Кот заёрзал на его коленях, потоптался, покружился и вновь свернулся калачиком, при этом его глаз пристально глядел на меня какое-то мгновение, прежде чем потухнуть. – А что если я вам скажу, что под вами никто не живёт?

– Я отвечу, что вы ошибаетесь. Стук явно звучал с нижнего этажа.

– В таком случае, друг мой… Вы не против, если я вас так назову?

– Почту за честь.

– В таком случае, друг мой, у меня есть только два предположения на сей счёт. Либо под половицей у вас завелись мыши, и именно они каким-то образом стучат, либо – это барабашка. В квартире, что прямо под вами, дверь давно заколочена. Там жили отец с сыном, оба сильно пили и нигде не работали. Вот кто на самом деле были шумными соседями.

– Вы ведёте свой рассказ к тому, что они оба померли от пьянки? – решил угадать я конец истории.

– Нет, – покачал головой Пахомов. – Правда пьянка в их случае сыграла важную роль. Сын зарубил отца топором в пьяном угаре. Отец умер на месте, а сын отправился в тюрьму на четырнадцать лет. Сидеть ему осталось около четырёх лет, если его не выпустят по амнистии. А до тех пор их квартира пустует.

– Чувствую себя мальчишкой, что слушает страшные сказки у костра в пионерском лагере, – произнёс я, пытаясь побороть дрожь в плечах.

– Ха, с вашей новой работой, таких историй будут столько, что хоть книжку пиши. Кстати, как прошёл ваш день? – Чайник вскипел, оповестив нас об этом унылым свистом. Фёдор Пахомов молча передал кота мне и я, так же молча, принял его, опустив на колени. Кот жалобно мяукнул, глядя на хозяина, после чего принялся снова искать себе удобное место. – Как прошло знакомство с Александром Викторовичем?

– Не так я себе его представлял, – признался я, наблюдая за тем, как Пахомов наполняет свою чашку и мой стакан кипятком. Приятный душистый запах расплылся по кухне. Залив кипяток до краёв, мой тёзка по отчеству вернул чайник на плиту, поставив его на другую конфорку, так как первая продолжала гореть, освещая кухню тусклым светом. – Он был пьян и груб. К тому же предложил мне помощь в оформлении бумаг на покойного за вознаграждение. Решил, что я родственник его пациента.

– Да, Безбородов не меняется, – вздохнул мой ночной собеседник, медленно помешивая сахар в своей чашке. – Пьяница и грубиян. Но, я застал времена, когда он ещё не был таким.

– Почему вы не рассказали мне каков Безбородов на сегодняшний день? Глядишь, мне не пришлось бы разочаровываться в своих ожиданиях.

– Никогда не любил тех, кто рассказывает, чем закончится книга не читавшим, – усмехнулся Пахомов. – А может, не хотел, чтобы вы вновь решили покинуть наш посёлок до того, как сами не составили впечатление о Безбородове.

Мне пришлось согласиться с его опасениями. Если бы Пахомов рассказал всю правду о старом патологоанатоме, когда я вернулся повторно в Старые Вязы с Тимофеем на плече, то направился обратно на вокзал, а не в больницу.

– Знаете, я даже рад, что меня разбудили мыши… или барабашка, – признался я, глотнув горячего напитка. – Я чувствую себя маленьким ребёнком, который не хочет утром идти в детский сад. День стал чуточку длиннее, а потому наша с Безбородовым вторая встреча настанет чуть попозже.

– Поверьте, Алексей Дмитриевич, Безбородов, или «Борода», как многие его называют, прекрасный специалист и не плохой человек. Его стоит только узнать получше. Он многому вас научит.

– Если только будет трезвым, – пробормотал я, поглаживая Тимофея.

– Будет, – заверил меня Пахомов. – Вот увидите. На данный момент он видит в вас соперника, а потому захочет доказать главврачу, что он ещё чего-то стоит. Как минимум первые две-три недели, он будет как «стёклышко», и в этот момент он многому вас научит,…если только вы сможете себя проявить и показать характер.

– Другими словами, мне стоит ждать от него козней и подстав?

– Скорее экзаменационных испытаний. Он захочет увидеть вас в деле. И вот тогда вы сможете показать себя с лучшей стороны. Если удастся, тогда работа будет в радость, а не каторгой.

– И каких испытаний мне стоит ждать? – спросил я, не заметив, как выпил весь чай.

– Это может знать только Безбородов. Хотя я вас предупредил, а предупрежден – значит вооружён. Этого может оказаться достаточно, чтоб не ударить в грязь лицом.

– Судя по сказанному, вы очень хорошо знаете Безбородова.

– Я бы не стал преувеличивать, но да – он мой старый приятель. Мы ведь с ним ещё в Чернобыле познакомились. Я с группой рабочих прибыл на ликвидацию последствии аварии на АЭС, когда он там, в качестве врача, уже три дня помогал пострадавшим при взрыве. И в те дни он был заядлым трезвенником. Запах алкоголя на дух не переносил. Всё изменилось сразу, как от него ушла жена. Это было вначале девяностых.

Мне хотелось спросить о причинах её ухода, но моё воспитание не позволило сделать этого, а Пахомов не стал вдаваться в подробности.

– Ликвидация аварии на АЭС как-то повлияло на ваше здоровье? – предпочёл задать я данный вопрос.

– Я раз в два-три года стараюсь проходить полное обследование в диагностическом центре ближайшего города на предмет появления уплотнений и опухолей. С моим иммунитетом, врачи обещают мне жизнь до ста лет. Разве что сердце может подвести. А вот что касается самочувствия Безбородого – не могу знать. Он не слишком любит жаловаться.

– Спасибо за беседу и за чай, – произнёс я, глядя на листочки, плавающие на дне стакана. Возможно, глядя на чаинки, Каринэ Еприкян предложила бы свою помощь в гадании, будь она жива.