Три года октября

– Тимофей?

Кот быстро подошёл ко мне и принялся тереться о мою ногу. Опустив сумки, я взял его на руки. Старый кот не воспротивился этому, а даже наоборот – вытянул мордочку вперёд, желая обнюхать моё лицо. Его седые усы были ломкими, у ободранного уха виднелся островок гладкой розовой кожи, где шерсть перестала расти. Под моими пальцами билось горячее сердце. Золотисто-зелёный глаз пристально уставился на меня в надежде ввести в гипнотический транс. Но хвостатый Кашпировский то ли оказался шарлатаном, то ли переоценил свои мистические способности.

– Ты опять сбежал?

Прежде чем кот успел ответить на мой вопрос, на перроне возникла группа мальчишек – пятеро человек. Самому старшему, явному лидеру местной шпаны, было около шестнадцати, в то время как младшему – не больше десяти. Они громко смеялись и предпочитали использовать в разговоре культурные и матерные словечки в соотношении пятьдесят на пятьдесят.

Лидер местной банды швырнул пустую стеклянную бутылку из-под пива в стену перрона под одобрительный свист и крики своих "вассалов". Никто не любит дворовых хулиганов (кроме их матерей), и я не был исключением. Не только потому, что вырос в благополучной интеллигентной семье, но и потому, что в детстве не раз сталкивался с такими. Приходилось прятаться, убегать, а порой возвращаться домой в порванной одежде или с синяком под глазом.

Как и утром, перрон оставался пустынным. Если кассир и был в будке, он не решился выйти и сделать замечание. Я тоже не стал читать хулиганам мораль – не из страха. Со временем, особенно человеку моей профессии, трудно найти что-то по-настоящему пугающее. Разве что судебный пристав или, что ещё хуже, тёща, приехавшая в гости на неделю. Однако неприятный холодок всё же пробежал по спине, когда взгляд главаря банды остановился на мне.

Сначала он замер, словно человек, наконец дождавшийся на перроне нужного пассажира. Затем его губы скривились в неприятной ухмылке. Его "свита" ещё пару секунд обсуждала силу и точность его броска, но вскоре затихла.

– Здравствуй, дядя, – произнёс парень, сплюнув под ноги сквозь щель в зубах. – Куда путь держишь?

– А тебе какое дело? – спросил я ровным голосом. К моей гордости, он звучал твёрдо. Этого оказалось достаточно, чтобы хулиган сбавил спесь.

– Да так, просто интересуюсь, – пожал он плечами. Достав из кармана чётки, он принялся их вертеть, словно пытаясь вернуть утраченную уверенность. Остальные мальчишки ждали продолжения. – Редко у нас незваные гости… А вот котяра мне знаком.

Интерес к моей персоне мгновенно угас. Тимофей, словно поняв, что речь зашла о нём, напрягся и, вытянув когтистые лапы, вцепился в моё плечо.

Хулиган двинулся ко мне, медленно протягивая руки. Чётки в его ладони делали его похожим на проповедника странной секты, где принимали исключительно дворовых мальчишек.

– Отдай его мне. Я отнесу его хозяину.

Прекрасно понимая, что в руках этой шпаны коту не светит ничего хорошего, я прижал его крепче к груди.

– Я сам знаю его хозяина. Спасибо, но я справлюсь.

Гопник скривил губы в усмешке. Руки он опустил, но останавливаться не собирался. Подойдя вплотную, он оглядел меня с ног до головы. Я сделал то же самое.

Передо мной стоял нагловатый юнец с россыпью воспалённых прыщей на щеках, с выбритой почти под ноль головой и нелепой рыжей чёлкой. Левую бровь рассекал тонкий шрам – возможно, сделанный нарочно, ради брутальности. Он был одет в чёрную майку с принтом незнакомой мне рок-группы, куртку цвета хаки и потёртые джинсы, стянутые ремнём с массивной бляхой. На ногах – пыльные, когда-то белые, кроссовки.

Никакой оригинальности.

– А в сумках что? – спросил он и пнул одну носком ботинка.

– Эй! – его выходка разозлила меня. Не держи я кота, схватил бы его за грудки и вытряс всю напускную храбрость.

– Да ладно, я ведь несильно.

– Неважно. Я не давал тебе такого права!

– А кто тебя спрашивать будет? – громко заявил он и повернулся к своим. Как по команде, остальные загоготали.

– Как тебя зовут? – спросил я, решив перехватить инициативу.

– А тебе зачем, дядя?

Это его "дядя" сводило мне скулы не меньше, чем глупая ухмылка. Хотелось тут же окрестить его "племяшом", но я сдержался.

– Потому что ты разговариваешь со старшим, – повысил я голос, чтобы и его свита услышала. – Хочу знать, с кем имею дело.

Мальчишка немного помедлил, но всё же выдал:

– Ну, Петя. И чё?

Гогочущий смех его спутников дал понять, что имя – ненастоящее.

– Слушай сюда, Петя. Когда ты в последний раз обращался к врачу?

– Чего?

– Как часто скрипишь зубами по ночам и просыпаешься с усталостью?

– Чего?

– Тебя беспокоят бурление в животе, неустойчивый стул, анальный зуд?

– Ты чего несёшь, дядя?! – опешил он, поймав неловкие взгляды своих.

– Ты замечал увеличение лимфоузлов под мышками и за ушами?

– Нет у меня ничего такого! – огрызнулся он.

– Я врач, можешь мне довериться. Судя по худобе, бледности кожи и шелушению на ладонях, ты страдаешь от гельминтоза. В простонародье – от глистов.

За спиной его быстро теряющего авторитет хозяина зашевелились мальчишки, кто-то едва сдерживал смех.

– Нет у меня глистов, понял ты… – Петя не договорил: в голосе прозвучали плаксивые нотки. А зарыдать сейчас, перед пацанами, означало потерять остатки репутации. Потоптавшись на месте, он буркнул:

– Мы ещё встретимся.

И, не дожидаясь ответа, заспешил прочь. Мальчишки засомневались, но двинулись за ним, обогнув меня стороной, будто опасаясь, что я и им поставлю диагноз.

Тимофей ослабил хватку, и я только теперь почувствовал, как его когти добрались до моей кожи.

– Всё хорошо, Тимошка. Пойдём, я отведу тебя к хозяину.

Вот так, из-за старого одноглазого кота и хулигана, страдающего от паразитов, я вернулся в Старые Вязы, чтобы остаться в посёлке на следующие три года.

2.

Главврач встретил моё возвращение с распростёртыми объятиями, а вот старушка Мада с регистратуры – с неодобрением. Ей явно хотелось заставить меня повторно отстоять очередь, но я уверенным шагом направился к кабинету Селина, не обращая внимания на недовольные крики за спиной. В кабинете был пациент, но стоило мне сообщить о причинах возвращения, как Селин любезно попросил его подождать за дверью.

– Уйти вы всегда успеете, – сказал мне Фёдор Дмитриевич Пахомов, когда я передал ему кота. – Вы ничего не потеряете, кроме времени. Но вы слишком молоды, чтобы переживать по этому поводу.

Главврач позвал Магдалину Алексеевну и попросил сделать нам по чашке чая. Я не отказался, так как с утра ничего не ел, а сладкий чай вполне мог бы перебить на время аппетит. В ожидании напитка главврач поинтересовался, что заставило меня передумать. Я не стал вдаваться в подробности и рассказывать про кота, его хозяина и местную шпану, сказав лишь, что по пути на вокзал взвесил все «за» и «против».

– Рад это слышать. Поверьте, вы не пожалеете о своём решении. К нашему посёлку очень легко привыкнуть и сложно покинуть. Даже вы, побывав у нас день, не смогли уехать, – рассмеялся главврач. Я же ответил сдержанной улыбкой.

Вскоре Мада принесла поднос, на котором дребезжала всего одна чашка чая с сахарницей. Демонстративно она поставила оба сервиза перед главврачом.

– А где чай для нашего гостя? – осведомился Селин.

– А ррразве он ннне оттказался? – с вызовом глядя на меня, протянула старушка.

Главврач уставился на меня, словно приняв за истину её слова.

– Нет, с моей стороны отказа не было, – твёрдо ответил я. В тот момент чай для меня был куда важнее тактичности. – Даже наоборот, я просил чего-то сладкого. Пряников или конфет.

Главврач перевёл вопрошающий взгляд на Маду. Та хотела что-то возмущённо изречь, но запнулась, нервно пожевав впалые губы.

– Пппойду пппоищу в кккульке сссладостей, что я кккупила ддля сссвоих вввнуков, – хмуро проворчала она и неторопливо покинула кабинет.

– Старушка Мада, – вздохнул Селин, – совсем с памятью у неё плохо стало. Кстати, как вы относитесь к музеям анатомических редкостей и аномалий?

«Если главврач вам предложит посмотреть свой музей уродств, не стоит отказываться», – предупредил меня Пахомов. – «Во-первых, он лично собирает экспонаты десять лет. А во-вторых, отказа он не примет».

– Я посещал не единожды Кунсткамеру и остался под впечатлением. Так что мой ответ: положительно.

– Прекрасно! – Главврач встал и поманил меня за собой. – Тогда я хочу показать вам старовязовский музей. Он буквально за этой дверью. – Он указал на простую бумажную табличку с лаконичным, но броским словом: «МУЗЕЙ».

– С удовольствием, но я бы предпочёл сначала выпить чаю, а уж потом смотреть на двухголовых младенцев.

– Полностью разделяю ваше мнение! – заверил меня Селин, и чуть было не шлёпнул себя по лбу. – Я совсем забыл о нём. – Я глянул на его чашку, ловя аромат бергамота, что с паром поднимался вверх, дразня обоняние. Главврач вернулся в кресло, скрестив ладони на груди. – Касательно двуглавых младенцев: в нашей коллекции такого экспоната, увы, нет. Хотя, признаться, я был бы не прочь его заполучить.

Вернулась Мада с тем же подносом, но с другой чашкой чая. Её она поставила передо мной, громко стукнув днищем о столешницу. Рядом упали две конфеты сомнительной свежести.

– Спасибо, – искренне поблагодарил я, получив в ответ только презрительный взгляд сквозь толстые линзы очков.

С чаем я справился быстро. Главврач залпом осушил свою чашку, стараясь не отстать. Прежде чем открыть заветную дверь, он протянул мне пару бахил, надев другую пару поверх своих ботинок.

Это был переделанный кабинет для конференций, которым не пользовались по назначению больше десяти лет. Экспонаты стояли на специально заказанных полках, в стеклянных шкафах и на Т-образном столе. Большая их часть хранилась в банках с формалином, меньшая – в сушёном виде. Чего здесь только не было: человеческие мозги (здоровые и пористые, словно губка), почки (целые и в разрезе), лёгкие (правильной формы и поражённые метастазами), отсечённые ладони, стопы и даже головы. На пальцах одного из экспонатов я разглядел бледно-голубую татуировку с именем «Коля».

Я прошёлся мимо каждой полки, слушая восторженные речи главврача о происхождении образцов. Как оказалось, большую часть из них Селин выпросил (выкупил?) у медицинских учреждений, а остальные органы принадлежали местным жителям, проданные музею родственниками за символическую оплату – «пузырь».

Для музея аномалий здесь было слишком мало образцов с настоящими отклонениями от нормы. Это замечание я оставил при себе. Спустя десять минут экскурсия меня утомила, а Селин, напротив, только воодушевился, войдя в образ гида. Особый блеск в его глазах вспыхнул, когда он остановился перед самым непримечательным экспонатом – отрезанным пальцем, скрючившимся на дне банки, белизной напоминавшим личинку майского жука.

– Как вы думаете, кому принадлежал этот палец? – с азартом продавца лотерейных билетов спросил главврач.

– Не могу знать.

– Ну, хотя бы попытайтесь угадать.

– Даже не рискну предположить.

– Ладно, не стану томить вас, – он усмехнулся. – Это палец нашего нынешнего патологоанатома – Александра Викторовича Безбородова.

Этот факт меня удивил, но не по той причине, на которую рассчитывал главврач.

– То есть как нынешнего патологоанатома? А я тогда кто?

– Вы? Вы – наш новый патологоанатом. Александр Викторович уже не молод, и ему давно пора на покой. Мы бы и проводили его на пенсию со всеми почестями ещё лет пять назад, да вот замены ему не было… до сегодняшнего дня.

Как мне вскоре стало известно, возраст был не главной причиной желания Селина расстаться с Безбородовым. Но всё тайное для меня вскоре должно было стать явным.

– Вы упоминали учителя, который введёт меня в курс дела. Это о нём вы говорили? – уточнил я, не отводя глаз от пальца в банке.

– Да, Александр Викторович – прекрасный специалист и кладезь неиссякаемых знаний в своей области. Хотя, как и вы, у него диплом по другой специальности – по радиационной иммунологии. Именно из-за неё он был одним из первых врачей, кто отправился в Чернобыль в восемьдесят шестом году. И даже получил орден Мужества и медаль «За спасение погибавших». Безбородов – неординарная личность.

– Даже не сомневаюсь, – произнёс я, с трудом отведя взгляд от ампутированной конечности. – Мне даже захотелось с ним познакомиться.

– Тогда не стану вас больше томить.

Спустя пять минут мы спустились в подвальное помещение. Как только створки открылись, мы вышли на небольшую квадратную площадку, которая упиралась в широкую дверь с табличкой «Патологоанатомическое отделение». А чуть выше, для менее осведомлённых посетителей, висела другая – «МОРГ». Эти кричащие четыре буквы то ярко вспыхивали, то меркли из-за неисправно работающей лампы, размером с литровую банку. Электричество гудело в ней, как недовольное насекомое, попавшее в сетчатую ловушку плафона. Главврач решительным толчком открыл дверь, и наш путь продолжился по узкому холодному коридору вдоль вереницы труб, с которых то тут, то там капала вода. Здесь нас ждали ещё несколько дверей, большая их часть была без опознавательных надписей. И только две могли гордиться именованием: одна вела в прозекторскую, вторая – в личный кабинет заведующего отделением.

Я приготовился к встрече с человеком, чьё настоящее и прошлое меня не на шутку заинтересовали. В мыслях я уже рисовал образ Александра Викторовича Безбородова как некоего великого учёного, полностью увлечённого своей работой. У него должны были быть залысины до самого затылка, седая аккуратная бородка, очки в толстой оправе и колкий холодный взгляд. Этакий доктор Айболит… точнее, Уженеболит. Селин постучал и, не дожидаясь ответа, открыл кабинет врача. Тот оказался пуст.

Ничего не говоря, Селин развернулся и направился в прозекторскую.

– Александр Викторович, вы тут?! – прокричал главврач, оглядев пустой зал, если не считать металлических столов да каталок, на одной из которых лежало тело, прикрытое простынёй.

Ответа не последовало.

– Безбородов, где вы?

И опять – тишина.

Запах здесь был, скажем прямо, специфический: смесь дезинфицирующих средств, медицинских препаратов и чего-то болотистого, словно совсем недавно здесь вскрывали тело в сильной стадии разложения. К такому, скорее всего, невозможно привыкнуть. Хотя гораздо хуже, если возможно. А вдруг этот запах въестся в одежду, и я, свыкшись с ним, перестану его чувствовать? Чего не скажешь о случайных прохожих, чьи подозрительные взгляды я буду ловить на себе. Что, если моя дочь перестанет желать наших редких встреч из-за этого запаха? Что, если я останусь навсегда одиноким просто потому, что женщины не захотят со мной ходить на свидания?

От таких мыслей стоило поскорее избавиться. Иначе, не ровён час, сорвусь с места и побегу прочь по коридору под удивлённые возгласы Селина.

Мы остановились в центре зала и принялись оглядываться по сторонам: Селин – в поисках патологоанатома, я – призраков и оживших мертвецов. Если мне повезло, и я не разглядел ничего сверхъестественного, то главврачу повезло меньше – его подчинённого нигде не было.

– Может, он вышел подышать свежим воздухом и скоро вернётся? – предположил я.

– Безбородов – затворник. Он покидает подвал только по двум причинам: когда уходит поздно вечером домой и…

Главврач запнулся. Было что-то, о чём ему совсем не хотелось говорить. Поглядев ещё минуту по сторонам, Селин остановил своё внимание на маленькой дверце во вспомогательное помещение. Недолго думая, он направился к ней и одним резким рывком распахнул. Внутри царил полумрак, но теперь мощный свет прозекторской осветил тесное пространство, где едва хватило места табурету, швабре, чистящим средствам – и пожилому человеку, который спал, прислонившись щекой к стенке. Между его ног стояла пустая бутылка водки и гранёный стакан с влажным дном.

– Он пьян? – спросил я.

Увиденное меня удивило, хотя в глубине души я ожидал чего-то подобного. Виной тому были фильмы, где представители этой профессии неизменно изображались грубиянами и пьяницами. Иронично…

Главврач поднял стакан, резко вдохнул, затем поспешно вернул его на место.

– Определённо, – констатировал Селин и виновато взглянул на меня. – Я был с вами не до конца честен. Главная причина, по которой мы ищем замену Безбородову, – не столько его возраст, сколько его пагубная привычка.

– Он часто пьёт на работе?

– Думаю, чаще, чем мне удавалось поймать его с поличным, – нехотя признался Селин. Затем схватил пьяного патологоанатома за плечи и принялся его трясти. – Эй! Очнитесь! Ну же, чёрт побери, вставайте!

Безбородов что-то пробурчал в ответ и умолк.

Желание познакомиться с патологоанатомом угасло, а вот желание покинуть Старые Вязы усилилось троекратно, хотя отступать было поздно.

– И чему он сможет меня научить? Как пить, не закусывая?

– Не стоит делать поспешных выводов, Родионов. Александр Викторович – прекрасный специалист. Уверен, он оправдает ваши ожидания на все сто процентов… как только протрезвеет. К тому же, полагаю, ваше присутствие окажет на него благотворное влияние.

В кармане главврача зазвонил мобильник. С регистратуры сообщили, что необходимо срочно принять пожилого пациента. Селин поспешно удалился, пообещав вернуться как можно скорее. Я же решил осмотреться и понять, что меня ждёт впереди.

Ноги и взгляд вскоре привели меня к каталке с телом. Судя по габаритам фигуры, размерам и ширине стоп, передо мной лежал мужчина, пожилой, весом около ста килограммов. На большом пальце белесой ноги висела бирка. С осторожностью, словно опасаясь разбудить «спящего», я приблизился.

– Анатолий Васильевич Тарасенко, 08.09.1950 года рождения, – прочёл я шёпотом. – Причина смерти: а) бронхопневмония, б) генерализованные метастазы, в) рак нижней доли лёгкого.

– Примите мои соболезнования.

Я едва сдержал крик, резко развернувшись. Позади меня стоял Безбородов. Его шатало, словно моряка во время шторма.

– Курение и работа с токсинами доконали вашего родственничка, – произнёс он, порывшись в карманах помятого халата. Достав жевательную пластинку, он отправил её в рот, не снимая фольги. – Я его не очень хорошо знал, но слышал о нём много хорошего. Жаль. Искренне жаль. Если хотите, могу помочь с оформлением бумаг… за небольшое вознаграждение.

Его язык заплетался, веки поочерёдно поднимались и опускались. Чтобы не упасть, он опёрся бедром о металлический стол. Врач, которого я представлял себе ранее, исчезал с каждой секундой. Безбородов не был лысеющим – напротив, его густой шевелюре могла позавидовать любая модель, рекламирующая шампунь. Вместо бородки он носил недельную щетину. Да и зрение, судя по всему, у него было отличное.

– Не нужно. Он мне не родственник.

– В таком случае, я вынужден попросить вас покинуть секционный зал. Посторонним вход воспрещён.

– Я сотрудник этого учреждения. Более того, ваш непосредственный коллега. Моё имя – Алексей Дмитриевич Родионов. Рад знакомству, – слукавил я, протягивая руку.

Безбородов вяло пожал её четырёхпалой ладонью, затем резко отдёрнул, будто я причинил ему боль.

– Это ошибка, – пробурчал он. – Я работаю один. Всегда работал один. У меня нет помощника.

– Вам стоит обсудить это с главврачом Сергеем Селиным. Он должен был нас представить, но, к сожалению, был вынужден отлучиться.

– Бред какой-то. Видишь это?! – Он сунул мне в лицо кулак. Если бы не отсутствие пальца, это можно было бы принять за неприличный жест. – Я отдал ему дистальную, промежуточную и проксимальную фаланги среднего пальца, чтобы он мне никого не подсовывал… Не то чтобы я специально отрезал его ради этого. Так просто вышло… Короче, – махнул он рукой, развернулся и направился в свою кладовку. – Кому я всё это объясняю? Не нужен мне помощник. Это всё, что я хочу тебе сказать, Лёшка.

– Это не вам решать! – повысил я голос. – Тем более что я скорее не ваш коллега, а преемник.

Безбородов остановился, затем медленно обернулся.

– Преемник? Хм, а вот сейчас обидно было. – Плечи старика даже поникли, дрожащая рука достала изо рта жвачку с вкраплениями фольги и спрятала её в карман мятого халата. – И тебе не стыдно?

– Простите?

– Ты заявляешься сюда, в место, которое служит мне домом сорок лет, и говоришь, что пришёл выселить меня. Тебе не стыдно?

– Александр Викторович, я понимаю, что у вас есть повод злиться, но, поверьте, у меня и в мыслях не было указывать вам на дверь. Я даже не хотел соглашаться на эту работу.

– Но ведь согласился…

– Да… но был готов отказаться и даже покинуть Старые Вязы.

– Тогда уходи.

– Я… я не могу, – мне всё сложнее становилось находить нужные слова. Старик довлел надо мной, словно статуя распятого Христа, пусть даже был примерно с меня ростом и находился на расстоянии десяти шагов. – Я уже согласился, и мне нужна эта работа.

– Хм, всем нужна работа для зарабатывания денег. Но не для всех работа – призвание. Вот для меня – призвание. А для тебя?

– Все идущие в медицину становятся врачами по призванию, иначе мой путь в этой области завершился бы ещё в училище, – здесь правильный ответ для меня был очевиден.

– В морге поздно лечить пациентов. Тут ставят окончательный диагноз. – Мутные глаза смотрели на меня с нескрываемым призрением. Этот взгляд нервировал, но и стыдил. В тот момент я был уверен, что нам двоим здесь не будет места. Меня не научат ничему новому, а даже если старого патанатома и заставят учить меня до расторжения контракта, он сделает всё возможное, чтобы моя жизнь здесь стала невыносимой.

– И правильный окончательный диагноз в будущем поможет назначить верную терапию ещё живым пациентам, – подытожил я.

– То-то и оно. Не каждый терапевт способен стать хирургом. Я хоть и пьян, но глаз у меня намётан. Ты сделан из другого теста. Тебе лучше общаться с живыми. Оставь мёртвых тем, кто может слышать их тайны, не боясь испачкать руки.

Тут я ничего не мог ему возразить. Я ведь приехал сюда, чтобы заниматься терапией, да вот только место уже было занято. И тот, кто его занял, как раз появился снова у дверей морга.

– Безбородов, рад, что вы очнулись, – Сергей Селин оглядел его с головы до пят с непроницаемым видом, оставив при себе сделанные выводы. Затем взглянул на меня, проявив куда больший интерес.

– Итак, Родионов, с сегодняшнего дня это ваше новое место работы. А Безбородов, – даже не глядя в его сторону, – немедленно отправится домой, примет душ и выспится. А завтра, с новыми силами и в чистой одежде, начнёт вас обучать всем хитростям своей специальности.

– Степаныч, сердце в бляшках! – повысил голос пьяный медик. – Ты что удумал, избавиться от меня после стольких лет дружбы?! Да ты мне по гроб жизни должен быть обязан! Должен на коленях просить, чтобы я остался! Я палец пожертвовал для твоего музея! Чего ты ещё хочешь, а?! Может, руку отрезать?!

– Александр Викторович, прекратите это немедленно! – Лицо Селина стало красным, а голос почти перешёл на хрип. – Я требую, чтобы вы немедленно шли домой! Завтра я не хочу видеть вас в таком же виде, иначе – уволю по статье!

– Да? И кто тогда будет учить твоего "белоручку" резать трупы? Сам-то ты при виде крови в обморок падаешь.

– Пойди прочь! – Селин сделал шаг в сторону и указал пальцем на дверь.

Безбородов хмыкнул, театрально склонил голову и, шаткой походкой направившись к выходу, по пути отбил "пять" по стопе трупа, покоящегося на каталке.

– Простите, что вам пришлось при всём этом присутствовать, – с неловкостью произнёс главврач. – Он совершенно другой человек, когда трезв.

– Надеюсь, завтра утром я познакомлюсь с этим другим человеком.

– Значит, вы не передумали и готовы остаться с нами?

Я смиренно развёл руки в стороны. Шанс покинуть это место у меня был, но я им не воспользовался, а бесконечно менять своё решение – не в моём стиле.

– Слава богу! В таком случае позвольте мне показать и остальные кабинеты, где вам предстоит проводить большую часть рабочего времени.

Поселили меня в доме с «родимым пятном» на фасаде. Так я стал соседом Фёдора Пахомова и его кота Тимофея.

Общежитие советской эпохи жило своей непрекращающейся жизнью: узкие лестничные пролёты, многослойная облупившаяся краска на перилах, стены, расписанные бесхитростными каракулями, что сменяли друг друга, как слои геологической породы. В коридорах густо стоял запах варёной капусты, впитавшийся в старые обои, и звенели голоса детворы, раздаваясь эхом между стен.

Навстречу мне бежали три мальчишки, лет семи-восьми. Один, едва не врезавшись, резко затормозил, остановившись в миллиметре от столкновения.

– Ой! – воскликнул он, таращась на меня. – Здрасте!

Не дожидаясь ответа, умчался дальше, а следом пронеслись его преследователи, мимоходом кинув мне такое же торопливое приветствие.