По доброй воле

Я раздраженно поморщился. Даже мой внутренний голос постоянно меня поучает! Действительно, может, стоит думать поменьше?!

«Главное, вообще не перестань, кретин…».

«Заткнись».

Я вошел в блок и поднялся по лестнице, роняя дождевые капли на бетонные ступеньки. В прохладном помещении подъезда я в полной мере ощутил, что промок до нитки и замерз, поэтому поднимался так быстро, как мог.

На лестничной площадке третьего этажа валялись чемоданы и выпавшая из них женская одежда. Из-за одной из дверей раздался мужской крик:

– Даниела, прекрати мне врать! У тебя кто-то есть.

Я зажал рот ладонью, чтобы не расхохотаться, и открыл дверь в свою квартиру.

«Что он такого сказал в домофон?! Вот придурок! И он же меня прикрывать будет!».

Будет. Точно будет. Хорошо бы понять, что он умеет. Все они.

Я с предвкушением ждал новой встречи с отрядом Джексона. Слова почти незнакомых мужчин грели душу: скоро присоединишься, идеально дополнишь.

Дьявол, НЕВЫРАЗИМО приятно знать, что кто-то хочет находиться в твоем обществе. Работать с тобой, прикрывать тебя и доверить тебе прикрывать себя.

Я скинул куртку, стянул мокрую одежду и прошел в ванную комнату. Задержавшись на мгновение перед зеркалом, криво улыбнулся.

Кажется, я давно не видел себя таким довольным и уверенным в себе. Глаза сверкают, на губах – счастливая улыбка, плечи расправлены, осанка идеальная.

«…Красотка ты наша смазливая…».

Я долго стоял под теплым душем, смывая дождь и остатки переживаний. Когда выбрался и обернул бедра полотенцем, кафель покрыли бисеринки воды, а зеркало запотело. Я смахнул с него влагу ладонью и уставился на два круглых шрама на месте дырок от пуль Грина.

Вспомнил рассуждения моего первого доктора на тему того, как мне повезло.

«Мне то, может, повезло. А вот ты, Грин, пожалеешь, что не прикончил меня».

Стряхнув воду с волос, я прошел в спальню и едва успел натянуть штаны, когда раздался громкий сильный стук в дверь.

Я вскинул брови, выглядывая в коридор. Аарон?

Стук повторился, все такой же сильный и уверенный.

Наверняка. Это может быть только он.

Я прошел через коридор и дождался, пока мужчина постучит снова. Потом хищно улыбнулся, распахнул дверь и пропел – жутко фальшиво, но я старался:

– Мы же только что расстались! Ты успел…

И моментально заткнулся. Моя челюсть рухнула на пол с таким грохотом, что, кажется, даже соседи перестали ругаться. Хотя их вопли скорее всего заглушил гул крови в ушах.

Полыхающие от ярости глаза Алессандры сузились.

– Я не помешала?

Я отрицательно мотнул головой. Девушка кивнула.

– Отлично.

Потом пихнула меня обеими ладонями в грудь и прошла в квартиру. Я отступил, не ожидая такого напора от миниатюрной девушки, и пробормотал:

– Да, конечно, добро пожаловать.

Я закрыл дверь и медленно повернулся к поздней гостье. Первый шок прошел, и сердце заколотилось так упорно, словно пыталось дыру в грудине пробить.

Алессандра буравила меня взглядом. Весь ее облик кричал: я тебе сейчас по шее надаю, засранец!

Она промокла насквозь. Вода с волос текла на плечи, капала на пол. Бежевое теплое пальто потемнело. Белая блузка прилипла к груди, став почти прозрачной. Я невольно сглотнул, разглядывая контур красного бюстгальтера.

– Ты промокла… Я… Сейчас. Я дам тебе… Секунду.

Я осторожно обошел ее, обоснованно опасаясь внезапного нападения – выглядела Алессандра воинственно – и юркнул в ванную комнату. Захлопнув за собой дверь, уперся руками в раковину и прикрыл глаза, пытаясь сладить с дыханием.

«Какого черта?! Что она здесь забыла?!».

«Какая разница?! Позаботься о ней!».

Я схватил полотенце и вышел в коридор. Алессандра стягивала с себя мокрое пальто, и я снова скользнул взглядом по прилипшей к груди блузке.

«И хочется жить без мата, но…».

Девушка забрала протянутое полотенце, не улыбнувшись. Она упрямо молчала, сжигая меня взглядом и явно предоставляя право начать диалог. И я осторожно начал:

– Что ты здесь делаешь?

Алессандра раздраженно цокнула языком, промокая волосы.

– Я не знаю, Дэнни! Шла мимо и решила зайти, проверить, жив ли ты!

– А что со мной могло…

– КАКОГО ЧЕРТА ТЫ ИГНОРИРУЕШЬ МОИ ЗВОНКИ?!

В меня полетело мокрое полотенце. Я успел перехватить его, пока оно не шлепнуло меня по лицу.

– Я не…

– ДЭННИ СТОУН! ТВОЮ МАТЬ!

Мои брови взлетели, когда губы девушки скривились в оскале. Она шагнула ко мне и довольно ощутимо ударила кулаком по груди.

– ТЫ – НЕБЛАГОДАРНАЯ СКОТИНА!

Я охнул и отступил, выставляя перед собой руки с полотенцем.

– Алессандра…

– ЗАМОЛЧИ! ТЫ – СВОЛОЧЬ!

Она снова шагнула ко мне, и я начал позорное отступление. Шел спиной вперед и надеялся не врезаться в стену затылком.

«Какого хрена?! Какого хрена она тут забыла?!».

«По роже тебе надавать хочет – не очевидно?».

Алессандра толкнула меня в предплечья.

– Неужели я не заслужила хотя бы толику уважения?! Неужели не заслужила хотя бы того, чтобы ты ответил на мой звонок!?

– Алессандра! Я не знал…

– ДА ПОШЕЛ ТЫ!

Она вцепилась в полотенце. Я отпустил его, и девушка швырнула мокрую ткань на пол.

– ПОШЕЛ ТЫ, СТОУН! ТЫ НЕ ЗАСЛУЖИВАЕШЬ ВСЕГО ТОГО, ЧТО Я СДЕЛАЛА ДЛЯ ТЕБЯ! НЕ ЗАСЛУЖИВАЕШЬ! СУКИН СЫН!

– Алессандра, послушай…

– ЗАТКНИСЬ, СТОУН!

Я вошел спиной вперед в спальню, все еще отгораживаясь от гостьи блоком из выставленных перед собой рук.

– Алессандра… Эйс…

– НЕ СМЕЙ МЕНЯ ТАК НАЗЫВАТЬ! ТАК МЕНЯ НАЗЫВАЮТ ДРУЗЬЯ, А ТЫ… ТЫ…

Она хрипло выдохнула и замахнулась. Я отпрыгнул, страшно жалея, что снял квартиру с одной-единственной комнатой и крошечной кухней – спрятаться было негде. Только если в ванной запереться…

«И что, ждать, пока она успокоится?! Какой же ты кретин, Стоун!».

– Я переживаю за тебя! Волнуюсь: как ты, нашел ли врача, хороший ли он, идешь ли на поправку?! А ты… Какой же ты кретин, Стоун!

Алессандра рванула ко мне, явно намереваясь хорошенько отделать, но я увернулся, перехватил ее за запястье, развернул и прижал спиной к своей груди. Обхватив девушку обеими руками, я приподнял ее над полом и тут же пожалел – она лягнула меня задником ботинка по ноге.

Я охнул от боли и поставил гостью на пол, все еще прижимая к себе.

– Алессандра, чтоб тебя…

Истеричный вопль вонзился в барабанные перепонки иглами:

– Отпусти! Я тебя придушу! Я тебя в бараний рог закручу!

Я прижал девушку к себе изо всех сил, пытаясь утихомирить.

«Только не истерика! Только не истерика!».

Я ненавидел женские истерики. Как и бесчисленное множество мужчин, я впадал в ступор, не зная, что предпринять. А потому почти взмолился:

– Детка, пожалуйста!

– ДА ПОШЕЛ ТЫ К ЧЕРТУ СО СВОИМ «ДЕТКА»!

Я застыл на мгновение… и расхохотался. Ведь говорил ей то же самое когда-то!

– ТЫ СМЕЕШЬСЯ НАДО МНОЙ?!

Алессандра взвыла и ударила меня затылком в лицо. Я вскрикнул от неожиданности и выпустил ее, прижимая пальцы к рассеченной губе. Успел увернуться от кулака, направленного в мое лицо, и снова перехватил девушку за запястье.

– Дьявол! ПРЕКРАТИ!

Я перехватил второе запястье гостьи, задрал ее руки над головой, осторожно подтолкнул и прижал к стене своим телом. Алессандра глухо вскрикнула и замерла, прожигая меня взглядом. Ее лицо исказилось от ярости. Губы изогнулись в совершенно не женственном оскале. Широко распахнутые глаза горели огнем преисподней. Щеки раскраснелись. Обтянутая мокрой тканью грудь часто вздымалась

Я внезапно понял, что всего в паре шагов от нас стоит большая кровать, и я мог бы…

«Хренов ты кретин! Чуть больше часа прошло после разговора с Аароном, что ты творишь? О чем думаешь?!».

– Дэнни… Что же ты…

Я замер, когда по щекам девушки покатились слезы горькой обиды. Сердце словно сжала невидимая рука. В груди заныло.

– Алессандра…

Я выпустил тонкое запястье и провел большим пальцем по ее щеке, стирая влажную дорожку. Девушка всхлипнула и дернулась.

– Отпусти меня!

– Не плачь…

– Я не плачу! Отпусти!

Крупная капля побежала по бархатистой смуглой коже, и я подхватил ее подушечкой большого пальца.

– Не плачь, детка.

– Я не… Я…

Она толкнула меня грудью. Мокрая ткань коснулась моей обнаженной кожи, и я невольно поежился. Кажется, у меня жар! Или это она настолько ледяная?

– Ты скотина, Стоун! Ты даже не представляешь, как я тебя… Как я… Сукин ты сын…

Алессандра заплакала так горестно, словно ее незаслуженно и до смерти обидели.

Собственно, так оно и было…

Мягко стирая слезы с ее щек, я почти умолял:

– Не плачь. Прости меня! Не плачь, прошу, детка…

Маленькая ладошка легла на мою щеку. Пальцы очертили скулу.

– Ты сволочь, ты самая настоящая сволочь, Стоун!

– Я знаю, знаю! Прости, слышишь? Прости меня! Только не плачь!

Правое плечо заныло, когда тонкие пальцы девушки впились в мои мышцы.

– Неблагодарная сволочь! Ты не заслужил, чтобы я хорошо к тебе относилась!

Я кивал, как китайская собачка на приборной панели в такси, подтверждая каждое ее слово в надежде, что ей станет легче, но схема оказалась нерабочей. Более того – стало только хуже!

Плач Алессандры вышел на новый уровень. Она обхватила меня обеими ладошками за шею, притянула к себе и прильнула всем телом. Меня снова пробрала дрожь, когда к обнаженному торсу прилипла мокрая ткань ее блузки. Но я обхватил девушку обеими руками поперек спины и прижался щекой к мокрым волосам.

– Прости, детка, прости…

Мне хотелось сказать что-то, что успокоит ее. Но я не знал, что она хочет услышать. Хотя, кажется, знал…

Меня накрывали бешенные гребни волн вины. Я тонул в них и не мог нормально вдохнуть. Дьявол! Кажется, у меня началась гипоксия…

– Детка…

Алессандра толкнула меня в плечи, выворачиваясь из моих рук. Я ослабил хватку, и ей удалось отстраниться на пару дюймов. Горящий взгляд карих глаз уперся в мой подбородок, скользнул выше и застыл на губах. А в следующее мгновение меня наполнил вкус вишни – Алессандра прижалась к моим губам своими.

На несколько секунд остановилось не только время, но и вращение планеты. Мы застыли в моменте, прижавшись друг к другу. Я шумно выдохнул, обводя языком губы Алессандры, и она поддалась мягкому напору, впуская мой язык в рот.

Что-то с треском обрушилось мне на плечи. Возможно, это было небо.

Не отдавая отчета в своих действиях, я оттолкнулся рукой от стены, увлекая девушку за собой, сделал несколько шагов и позволил нам рухнуть на кровать. Оказавшись сверху, я раздвинул бедра Алессандры коленом, не переставая целовать ее. В голове громко кричал голос совести:

«Что ты творишь?! Что творишь?! Прекрати!».

Но я не слушал его. Вдыхая аромат жасмина, я спустился губами по лицу Алессандры к шее. Она глухо простонала:

– Дэнни… Да…

Моя ладонь жадно повторяла изгибы ее тела. Мышцы в паху напряглись.

«Дьявол! Что ты творишь?! Остановись, Стоун!».

Пальцы забрались под мокрую ткань, лаская холодную кожу. Захотелось содрать с девушки блузку, оставить в красном белье, выгибающуюся от удовольствия на моей кровати. Как же сильно я хотел ее!

Пробираясь рукой все выше, я спускался губами все ниже. Алессандра извивалась подо мной, прижималась, отстранялась, давая пространство рукам. Ее пальцы путались в моих волосах, ногти царапали шею и спину.

Я зажмурился от невыносимого давления в паху.

Я хотел ее! Хотел так сильно, что немели пальцы на ногах! Она моя! Только моя! Вот она, жаждет меня, моих поцелуев и прикосновений! Она хочет быть моей! Она хочет быть со мной! Она…

БАМ!

Меня словно кипятком обдало! Грудь сдавило стальным обручем, и я замер, прижимаясь губами к животу Алессандры.

«Дьявол! Да какого ж хрена я творю-то?!».

Я в ужасе распахнул глаза.

Я не могу. Не могу! Никак не могу! Нет!

Алессандра впилась пальцами в мои плечи, пытаясь притянуть к себе.

– Дэнни!

Я медленно отстранился, с трудом заставляя тело двигаться. Воздух встал в горле комом, когда я заглянул в полыхающие страстью карие глаза. Она хочет меня… А я…

«КРЕТИН!».

Я перекатился по кровати и вскочил на ноги. Алессандра села, и я рванул от нее прочь с таким отчаянием, словно она могла затащить меня обратно и взять силой.

– Дэнни, что…

– Алессандра! Дьявол!

Девушка медленно пересела на край кровати.

– Алессандра не дьявол, ну да черт с ним! Дэнни, что не так?

Я с трудом выдавил:

– Я не могу.

Алессандра встала и медленно двинулась ко мне.

– Почему? Ты ведь больше не… Мы больше не доктор и пациент, хотя, должна признаться, эта фраза наталкивает меня на определенные мысли, но…

– Я не могу, слышишь? Нельзя!

– Почему?! Мы явно хотим одно и то же! Что не так?!

Ее голос отчаянно зазвенел, срываясь на мольбу. И мое тело рвалось к ней. Обнять, согреть, приласкать…

– НЕТ! Я НЕ МОГУ!

Девушка словно окаменела. По ее лицу скользнуло потерянное выражение.

«Соберись, сукин сын! Соберись, тряпка!».

Я глубоко вдохнул и процедил сквозь зубы:

– Уходи. СЕЙЧАС ЖЕ! УБИРАЙСЯ ОТСЮДА!

Алессандра вздрогнула, словно я ударил ее, и издала болезненный звук. И этот полустон-полувсхлип ворвался в мои уши, отпечатываясь в памяти. Так же, как боль в ее глазах. Как обида, уронившая уголки ее губ. Как ее опустившиеся плечи.

Девушка открыла рот, собираясь ответить, но сдержалась и молча направилась к выходу из спальни. Я зажмурился и сжал кулаки, упираясь затылком в стену.

«Дыши, сукин сын! Вдыхай, дьявол тебя раздери!».

Судя по звукам, Алессандра подобрала мокрое пальто и замерла перед входной дверью.

«Она ждет! Ждет, что ты остановишь ее!».

Я стиснул челюсти, напрягая все мышцы до единой.

Дверная ручка щелкнула.

«Ты еще можешь ее остановить!».

Дверь открылась.

«Нельзя!».

Неуверенные шаги…

«Ты все еще можешь…».

Дверь с глухим щелчком закрылась за спиной внезапной гостьи. Я вцепился пальцами в волосы. Пустота в груди заполнилась огнем. Уголки глаз защипало, и я зарычал, скрипя зубами от злости.

«Дьявол, что… Что только что произошло?!».

Одиночество прошелестело мимо меня, коснувшись души ледяными пальцами.

Ответ был простым и понятным. Я только что прогнал ту, что могла стать моей любимой. Возможно, той самой, про которую говорил Джексон. Могла, но я прогнал ее. По доброй воле.

По доброй ли?..

***

Ночь тянулась так долго, что я едва не сошел с ума.

Я не сомкнул глаз ни на одно мгновение, пялился на темный потолок и прижимал ладонь к груди, где то становилось глухо и пусто, то страшно болело и жгло.

В воздухе витал слабый аромат парфюма Алессандры. Я чувствовал его даже после того, как сменил постельное белье, проветрил всю квартиру и принял душ во второй, а затем и в третий раз.

Секундная стрелка словно застыла на месте, а я все лежал без сна и ждал утра, чтобы позвонить Джексону и договориться о встрече.

Последние сомнения развеялись без остатка. Стало плевать на все, что будет делать со мной командир. Лишь бы делал. Лишь бы сдержал обещание. Ведь все, что произошло вечером… Это все ДОЛЖНО БЫЛО ПРОИЗОЙТИ РАДИ ЧЕГО-ТО ВАЖНОГО! ПО-НАСТОЯЩЕМУ ЦЕННОГО!

Едва часы показали восемь до полудня, я выбрался из кровати, пошатываясь от усталости, добрел до телефона и набрал номер, записанный Аароном на салфетке. Но не успел я ввести все цифры, как в трубке раздался щелчок, а за ним – гудки вызова. Я удивленно вскинул брови, когда механический голос проговорил:

– Введите номер отряда.

Я несколько секунд смотрел на телефон, а потом вбил четыре цифры, которые не успел ввести: 1. 1. 2. 7.

Именно они, явно лишние в чересчур длинном номере, смутили меня.

В трубке снова раздался щелчок, а потом тот же голос произнес:

– Назовите имя абонента.

Я сглотнул и выдавил:

– Джексон Торп.

Механический голос повторил:

– Назовите имя абонента.

Я кашлянул, прочищая горло, и повторил раздельно, четко:

– Джексон Торп!

И снова тот же голос и те же слова:

– Назовите имя абонента.

Мгновенная догадка – и я закатил глаза.

Ну конечно. Имя абонента. Имя командира.

«Это последний рубеж. И ты должен перейти его. Иначе ты везде проиграл».

– Хаммер.

Раздался щелчок. Спустя несколько секунд, растянувшихся в бесконечность, я услышал знакомый голос:

– Хаммер.

– Это… Это Дэнни. Дэнни Стоун.

Джексон удовлетворенно хмыкнул.

– Рад слышать тебя, Дэниел. Привел себя в порядок?

– Да.

– Прекрасно. Готов со мной встретиться?

– Да.

– Записывай адрес.

– Я запомню.

Я стиснул челюсти, когда Джексон засмеялся.

– Хорошо, запоминай…

Глава 7

Я с удивлением осматривал просторный холл с высоченными потолками, белыми стенами, черным полом и черной мебелью. И ни единой живой души, кроме меня и пары девушек за длинным черным столом – будто ресепшен в гостинице. Не так я представлял себе это место.

«А чего ты ждал? Что по первому этажу высотного здания будут ходить парни в бронежилетах и с оружием наперевес?».

Я усмехнулся, приближаясь к странной фигуре из блестящей стали.

«Ну, уж явно не музея современного искусства».

Табличка на черном постаменте гласила, что закрученные спиралью прутья, разорванные с одной стороны скульптуры, изображают боль. Я склонил голову набок, пытаясь осмыслить значение арт-объекта, но оно было выше моего понимания.

Следующая изображала ненависть. Прутья были согнуты в нескольких местах и раздвинуты спереди. Я долго склонял голову так и эдак, но видел только прутья.

Я бродил между скульптурами, изображавшими ярость, агонию, страдание, эйфорию… и замер возле последней с табличкой, гласившей, что передо мной – предательство. Медленно подняв взгляд, уставился на все те же стальные прутья, загнутые в металлические узоры.

– Иногда чтобы разглядеть в бессмысленном на первый взгляд глубинное, нужно отступить и посмотреть со стороны.

Я повернулся к незаметно подошедшему Джексону. Ни один мускул не выдавал в нем жизнь. Только холодные глаза доказывали, что в статуе прячется мужчина. А так – поставь на постамент, и будет еще один экспонат.

– Ты понял, почему скульптуры называются именно так?

Я отрицательно мотнул головой, оглядывая семь арт-объектов.

– Потому что пытаешься разобраться в сути, вглядываешься в детали. Но порой нужно посмотреть на что-то издалека, оценить… в целом. И это не только к искусству применимо. К людям, их поступкам и к жизни в целом. Иногда нужно найти правильный угол и посмотреть на все так, словно видишь это впервые.

Он склонил голову набок и скользнул взглядом по фигурам.

– И когда увидишь правду, суть, смысл… больше не сможешь их игнорировать.

Либо дело было в шелестящем голосе, либо в почти торжественной интонации, но все, что Джексон говорил, казалось очень важным.

Мужчина кивнул на зону ожидания в другом конце зала.

– Пойдем.

Мы прошли через холл к выставленным кругом кожаным креслам, и Джексон указал взглядом на пол. В этом месте мрамор отличался, был матовым и казался шероховатым на ощупь.

Я поднял взгляд на собеседника, и он утвердительно кивнул.

– Отойти и найти правильный угол.

Я встал на выделяющийся кусочек пола, мазнул взглядом по стальным прутьям… и застыл, пораженный открывшейся картиной. То, что еще недавно казалось кучей металлолома, на деле оказалось…

– Дьявол…

– Ты видишь?

– Да…

В груди поднялась волна восхищения. Я задышал чаще, жадно разглядывая людей, созданных изгибами прутьев и просветами между ними.

Вот лицо, искаженное болью. А вот оскал, полный ненависти. Вгоняющее в ужас лицо ярости. А вот человек в агонии, за одно мгновение до смерти. Мужчина, скрученный в страданиях. А вот другой, запрокинувший голову и раскинувший руки. Кажется, это эйфория…

Я несколько раз пробежал взглядом по шести скульптурам, наконец заставил себя посмотреть на седьмую и сжал челюсти так сильно, что заломило зубы.

«Это ты, Дэнни. Это ты».

Я смотрел на мужчину, рухнувшего на колени, но твердо упирающегося рукой в постамент. Он сломлен, почти уничтожен, но еще может подняться. Показалось, что над ним я разглядел и другой силуэт. Того, кто предал…

Меня накрыло волной ненависти. Будто наяву я услышал звуки выстрелов. И снова почувствовал боль. Страшную, отупляющую.

– Ты больше не сможешь не видеть их. Они всегда будут перед твоим взглядом.

Джексон говорил тихо, но каждое его слово рвало нервы в клочья. Я сухо сглотнул и повернулся к нему.

– Что это за скульптуры?

– Напоминание каждому из нас.

Голубые глаза прошлись по моему лицу северным ветром.

– Ты слышал выражение: все, что не убивает, делает сильнее?

– Конечно.

– Вот это все может нас убить. А если не сумеет…

Я склонил голову набок, разглядывая прутья с искренним скепсисом.

– Слабо верится, что нас может прикончить эйфория. Пуля понадежнее будет.

Джексон не ответил. Я посмотрел на него и удивленно моргнул.

Мужчина застыл, уставившись на арт-объект, изображающий агонию. И что-то было в глубине голубых глаз, что стало понятно – он хорошо знаком с этим состоянием. Слишком хорошо…

Джексон поизображал статую самому себе еще пару секунд, а потом его взгляд прояснился.

– Эйфория – очень опасное чувство. Оно способно толкнуть на глупость.

Джексон повернулся ко мне, резко склонил голову набок – ну, не могут так живые люди двигаться! – и снова застыл.

– Все, что изображено в этих скульптурах, способно нас уничтожить. Но также оно заставляет бороться за жизнь. Боль активизирует, ненависть и ярость – прекрасный источник сил, агония…

Его щека дернулась, и я задержал дыхание, когда Джексон взял паузу. Явно непроизвольную…

– В агонии ты ощущаешь жизнь сильнее всего. Это распутье, развилка жизни и смерти. А страдание и эйфория – два противоположных, но похожих состояния. Как думаешь, чем они могут ПОМОЧЬ?

Я глянул на две скульптуры. Ну и вопрос…

«Просто говори, что думаешь!».

«А если я нихрена не думаю?».

«Включай мозги и начинай!».

Страдания и эйфория… Чем они похожи? Да ничем! Страдания – плохо! Эйфория – хорошо! Что у них общего?!

Я осторожно начал:

– Страдания закаляют. Делают сильнее. Ну, то есть… Человек, испытывающий страдания… Он ведь борется за жизнь. А эйфория… Она дает силы жить. То есть, я хочу сказать, что и то, и другое придает сил.

– Давно тебе страдания сил придавать начали?

– Я не про физические силы…

– О, то есть, подыхая от боли, ты страстно желал жить? Испытывал душевный подъем?

В тихом голосе отчетливо проступили нотки ядовитого сарказма. Я свел брови к переносице, не желая поворачиваться к собеседнику. Не хотелось встретить его насмешливый взгляд.

– Нет, не испытывал.

– Вот и я о том же.

– И что? Чем тогда нам это поможет?

Я повернулся к Джексону. Тот скосил на меня взгляд. Гребаная статуя…

– Ты как никто другой должен знать ответ на этот вопрос. В конце концов, за последний год ты не раз проходил и через первое, и через второе.

Мужчина приподнял бровь. Его глаза мягко засветились.

– Вспомни, как сильно хотел умереть в самые тяжелые дни и как страстно желал жить, когда они заканчивались. Это страдания и эйфория. Боль и ее отсутствие – самый простой пример.

Я задумчиво хмыкнул, не до конца понимая мысль, и повернулся к седьмой скульптуре.

– А предательство? Чем ОНО помогает?

– Открывает глаза. И если мы закончили изучать современное искусство, предлагаю двигаться дальше. Ты готов?

Я скользнул взглядом по металлическим прутьям, внезапно представшим передо мной в ином виде. Виде, от которого я, возможно, хотел бы отвернуться…

– Готов.

Всего одно слово, но меня передернуло. Вероятно, все дело было в моем собеседнике – в каждом его вопросе я искал скрытый смысл. И находил его!

Вот и сейчас мне казалось, что он не про грядущее «собеседование» спросил…

***

Пройдя через длинный коридор, мы оказались в конференц-зале с овальным столом и кучей мягких глубоких офисных кресел. Здесь могло разместиться человек пятьдесят, не меньше!

Джексон плавно, но резко – нет, я никогда не перестану поражаться его манере двигаться! – опустился в кожаное кресло и откинулся на высокую спинку. Я поймал себя на мысли, что засмотрелся на него, сидящего на «троне».

Спокойный, уверенный, собранный, он вливался в окружающую среду, дополняя ее. Если бы не довольно простая черная одежда без опознавательных знаков и лейблов – футболка, джинсы и высокие ботинки на шнуровке – незнающий человек запросто увидел бы в нем бизнесмена, а не командира наемников.