Беллетрист

– Хоть на три, и то ладно.

Вопросов больше не было. Люди ко всему привыкли: одним постановлением больше, меньше – какая разница. Бобров чувствовал, здесь что-то не то, постановление было направлено против рабочего человека. Невыгодно было предприятию увеличивать объем производства, а значит, и заработка не будет.

Сапунов никогда еще так не уставал. Тяжело работалось с Ефимовым – надсмотрщиком. «По конечному результату можно судить о проделанной работе. И чего всю смену торчать в слесарном отделении? – не понимал Дмитрий. – Установил слежку. Скорей бы в отпуск».

– Зойка, через неделю ухожу в отпуск. – Сидел Дмитрий в инструментальной, хвалился. – Поеду в Сочи отдыхать.

– Так уж и в Сочи, – засомневалась Копылова.

– Ох и отдохну!

– Путевку, что ли, взял?

– Путевку, путевку…

Разговор носил легкий, непринужденный характер, ни к чему не обязывающий. Сапунов шутил – Копылова любила поболтать.

– Зойка, когда я тебя увижу большим начальником? Когда пойдешь учиться?

– Смеешься? Смотри у меня, – погрозила пальцем Зойка.

– Ладно, надо идти работать. А то Ефимов, наверно, ждет меня на своем посту – в слесарном отделении.

– Да не обращай внимания.

Ефимов сидел в конторке. Незаметно как-то прошла смена, уже перевалило за полночь. Антон любил вторую смену. В ней спокойней: меньше беготни, меньше начальства. Через пятнадцать минут домой. Бушмакин ворвался в конторку:

– Антон, за что ты мне снизил КТУ?! Если бы тебе такой вывели КТУ, ты бы до директора дошел! У меня семья!

– Не кричи… И дома не кричи. Сапунов успокоился, теперь тебя надо успокаивать? Как с вами Чебыкин ладит?

– А пошел ты…

– Выбирай выражения. Работа, Анатолий, у тебя вчера была несложная.

– «Несложная»?!

– А будешь ругаться, я напишу на тебя докладную начальнику цеха.

Но Бушмакин уже не слышал – вышел.

Пашков недосчитался в получку десяти рублей.

– Что хотят, то и делают! Что нам дает этот закон о налогообложении заработной платы? Да ничего. Зарплата им наша не понравилась: больно много стали зарабатывать! А цены какие? Все втридорога.

– Ну завелся, Сергей… – улыбался Валиев.

– А что, не так, что ли? Сколько у нас дармоедов! Ничего не делают, а зарплату получают. Давай разберемся. В месяц нам идет премия двадцать процентов от тарифа. За три месяца получается шестьдесят процентов. А ИТР за квартал получает полтора, два оклада – это сто двадцать, двести процентов. За что?!

Разговоры, разговоры… кажется, им не будет конца. Они возникали стихийно – на рабочих местах, в столовой, курилке. Невозможно было угадать, о чем пойдет разговор в следующий раз – то ли о сталинизме, то ли о зарплате, то ли о народных депутатах. Но почти все разговоры сводились к заработку.

Странным, непонятным был 1989 год. Конец года, а еще не приняты соцобязательства на 1990 год. Валентин Петрович на собрании призвал коллектив к благоразумию, не сдавать в работе, набраться терпения, ко всему быть готовым. Сегодня есть план, завтра может не быть. Трудно стало с вагонами.

Часть третья

1

Позавчера Бобров расстался с партбилетом: хватит народ дурить. Лаптев тоже вышел из партии. Еще человек пять сложили партбилеты – партийная организация в цехе распалась. В других цехах было не лучше. Во всем теперь были виноваты коммунисты.

Разнарядка закончилась, но Чебыкин не распускал смену:

– Я вас, товарищи, немного задержу. У меня небольшая информация.

– Информация к размышлению, – смекнул Олег.

Чебыкин сердито посмотрел на Боброва, но ничего не сказал.

– Вчера главный инженер собирал у себя мастеров, знакомил нас с планом работы завода. Что нас ждет. Какие планы на будущее. Идет наладка оборудования по производству керамзита. Это такой легкий материал, катышек. Применяется в строительстве. Керамзитовые блоки пользуются большим спросом. Если удастся наладить производство, то это будет нашей прибавкой к зарплате.

– Прибавят, жди! – засомневался Валиев.

– Москва не сразу строилась. Все наладится – таков закон жизни, – не терял Леонид Иванович присутствия духа. – Надо быть оптимистом. Все будет хорошо, вот увидите.

– Чего смотреть? Жизненный уровень по сравнению с 1913 годом снизился наполовину, – рассмеялся Бобров. – Рабочий получает за свой труд гроши.

– У меня жена работает бухгалтером в СМУ, – заговорил Бушмакин. – У нее зарплата больше, чем у меня. Она целый день сидит, а я стою у станка. Есть разница?! ИТР добавили зарплату, а рабочим – ничего.

– Что говорить, у ИТР больше зарплата, – готов был Пашков биться об заклад.

Подошел начальник цеха.

– Нет, интересно: рабочий – главная производительная сила, а зарплата у рабочего ниже, чем у ИТР, – насупился Ефимов.

– Антон Васильевич, зарплата у меня не больше, чем у тебя, – с укоризной в голосе заговорил Валентин Петрович. – Просто зарплата ИТР теперь приравнена к зарплате квалифицированного рабочего. А почему это сделали? Потому что никто не хочет работать мастером, терять в зарплате. Вот мастерам и добавили.

– Пожалуйста, я могу освободить свое место… – демонстративно отошел Чебыкин в сторону. – Занимайте!

– Рабочим тоже подняли зарплату, – не все еще сказал начальник цеха. – Раньше средняя зарплата у токаря пятого разряда была сто девяносто рублей, сейчас – двести сорок. Так что моя зарплата нисколько не больше вашей.

– Валентин Петрович, речь идет не о вас конкретно, а вообще об ИТР, – пояснил Бобров.

– Кто не работает, тот и в почете, – мрачно вполголоса заметил Бушмакин.

– Кто не работает, тот и ест, – буркнул Ефимов.

– Поговорили и хватит. Теперь за работу, – поднял Чебыкин смену.

Скупым было премирование на 1 Мая. Вершинину почетная грамота. Сапегину, Хмелевой – благодарность. Раньше, до перестройки, была не одна почетная грамота, и благодарностей было больше. По итогам работы за апрель лучшей была признана смена Чебыкина. На ее премирование рабочим было выделено 70 рублей. Чебыкин оставил деньги в кассе. У Валиева скоро юбилей – пятьдесят лет. Надо подарок – традиция. Плотников выходит на пенсию. Тоже надо что-то подарить. От завода будет подарок, но от смены, товарищей – вдвойне приятней, считал Леонид Иванович. С Плотниковым легко было работать. Человек он был исполнительный, любил шутку; несмотря на преклонный возраст, болезни, держался молодцом.

Ефимов в перерывах между работой собирал мотоплуг, крутился, как белка в колесе: и мотоплуг, и работа. И когда все уходили в комнату приема пищи на чай, Антон вставал за фрезерный станок – мастер был на все руки, Кулибин! Антон торопился, хотел к посевной закончить с мотоплугом, но возни с ним было еще много. Иногда он попадался с левой работой: Чебыкин неслышно подходил сзади, молча стоял, смотрел, потом выговаривал:

– Опять, Антон, ты будешь на меня обижаться, что я занижаю тебе КТУ. Взрослый человек, а ничего не хочешь понимать.

– Я со своей работой справляюсь, – оправдывался Ефимов. – Норму выполняю. Чего меня воспитывать, вышел я уже из этого возраста. Молодежь лучше воспитывай.

В цехе было два умельца-Кулибина – Ефимов и Стрельцов. Последний мастерил планер, все хотел летать, и делал так: два часа работал на себя, шесть на государство. И когда удавалось поработать на себя больше двух часов, довольный, подслеповато щурясь, говорил:

– Сегодня смена у меня прошла не зря.

– Смотри, Иван, не улети, а то останемся без электрика, – шутили в цехе.

На что Стрельцов отвечал:

– Не бойтесь, товарищи. Электрика найти можно, планериста – потрудней.

Ивану уже было за сорок. Крупный мужчина. Меланхолик. Начальник цеха знал о левой работе Стрельцова, но не обращал внимания, так как электрик Иван справлялся со своей работой: все в цехе крутилось, вертелось. А вот с Садовским были проблемы: хороший токарь, но любил выпить. Позавчера Олег опять напился. Валентин Петрович говорил уже с ним, ругался, не понимает человек, а ведь уже в годах. Валентин Петрович наказывал Чебыкину, чтобы следил, чтобы не было посторонних людей в цехе. Олег принимал заказы за цехом. Он никому не отказывал. На вопрос «сколько?» – был один ответ – бутылка.

2

«Ну и совесть у людей… Я бы так не мог. У нас работа, план. И сварщик в смене один»… – сидел Чебыкин за столом в конторке, выбивал ногами чечетку – психовал. Пять минут одиннадцатого. Темно уже. До конца смены еще два часа. Уже целый час Лаптев варил Гончарову, механику с Горгаза, «Жигули». Леонид Иванович был у механика в должниках: вчера Наталья, жена Гончарова, принесла две банки тушенки, в свободной продаже тушенки не было. Услуга за услугу. Гудел расточной станок. Скрипел у Бушмакина резец. Чебыкин давал себе слово больше никому ничего не делать по знакомству и каждый раз… – нарушал. На прошлой неделе пришла медсестра из медпункта, попросила свальцевать трубу в баню, старая проржавела. Муж – инвалид. Как откажешь? Пришлось отдавать в работу.

Где-то в пол-одиннадцатого Гончаров ушел, сунув Лаптеву за работу пятерку.

Больших ремонтов на заводе не было, слесарной работы – немного. Плотников сидел за вальцами, курил, хитрил, оставляя работу на завтра, чтобы не слоняться по цеху без дела, не привлекать внимания мастера. Скоро на пенсию. Лучшие годы были отданы работе. Работа, работа и работа. По вечерам сильно болели руки. Старость. Ничего вечного нет. Одно состояние переходит в другое. Где-то Алексей читал, что после смерти человек перевоплощается в животное или вырастают крылья, как у птицы.

– Перекур! – во всеуслышание объявил Пашков. – Дмитрий, давай покурим.

Уже стало правилом компанией курить, и мастер не так придирался, когда все вместе. Пашков сел на трубу рядом с Плотниковым. Дмитрий устроился на швеллере чуть в стороне. Лаптев был у токарей.

– Алексей, куришь, а нас не зовешь. Нехорошо, – делал Пашков замечание Плотникову. – Не по-товарищески.

– …интересно, вот так летишь… паришь…. видно далеко-о-о… – широко раскинул руки Плотников, точно крылья, его большой рот с железными фиксами расплылся в довольной улыбке.

– Рожденный ползать летать не умеет! – сказал, как отрезал, Пашков.

– Да, кто-то ползает, а кто-то ходит, – философски заметил в свою очередь Алексей.

– Алексей, а если мы опять перешли бы на сдельщину, думаю, хуже бы не стало, – возвращался Пашков к вчерашнему разговору.

Вчера в конце смены стихийно возник разговор, что лучше – сдельщина или бригадный подряд. Бобров с Ефимовым были за сдельщину, но за такую, чтобы сразу были расценки на работу. Чтобы человек знал, за что работал, и мог сориентироваться. Тогда будет толк. Появится заинтересованность в работе, сделать больше.

– Лучше не будет, – не сразу ответил Плотников. – Все равно заработок будет выводиться в конце месяца. Токарям еще можно работать сдельно. У них определенная работа, а у слесарей работа разная. Как тут расценишь?

– Конечно, у слесарей работа разная, – пропал у Пашкова всякий интерес к сдельщине.

Если бы пришлось выбирать между сдельщиной и КТУ, Дмитрий предпочел бы второе. Проще. Не надо упираться, как при сдельщине. Фонд заработной платы постоянный. Заработок в двести пятьдесят рублей обеспечен.

– Чего расселись?! Работать надо! Не скажешь, так всю смену просидят! – вскочил Плотников, заметив Чебыкина.

Это была шутка и – шутка нехорошая. Леонид Иванович прошел мимо, ничего не сказал.

– Ну ты и еврей, – кинулся было Пашков на Плотникова, но быстро остыл. – Как сядешь – так он и появляется. Чутье у него, что ли, на перекур?

3

Чебыкин с Ефимовым опять выясняли отношения, сошлись у доски «Будни цеха».

– Леонид Иванович, объясни, как ты выводишь КТУ?

– Как?

– Как?! – зло усмехнулся Антон.

– Я тебе уже говорил, и добавить мне нечего. У тебя была черновая обработка. Почему, Антон, я тебе должен платить больше, чем другим? У тебя КТУ не меньше, чем у Боброва, Бушмакина…

– Давай, заливай! – побледнел Антон.

– Я тебе, Антон, прямо скажу, ты – рвач. Для тебя главное – деньги. Я давно это понял.

– Дальше…?

– Я вывожу КТУ по работе, как человек работает. Если старается и качество хорошее, значит, и КТУ у него высокий. Я так считаю.

– Я знаю, как ты считаешь! Что ты дураком прикидываешься? – кажется, Антон готов был пустить в ход кулаки.

– Не заводись, Антон. Давай на совете смены поговорим, обсудим все.

Совету смены Антон не доверял, другое дело – собрание, на собрании все официально, открыто. Антон, чтобы не забыть, что сказать, не попасть впросак на собрании, все записал, что сказать. Не забыл Антон и про мёд. Он был в отпуске, когда давали мёд, Чебыкин даже не позвонил. Все это и многое другое Антон выложил по бумажке на собрании в красном уголке. Стало тихо, так тихо, как бывает только перед грозой.

Начальник цеха встал, откашлялся:

– Ты, Антон – склочник! Собираешь сплетни, всю грязь, как последняя баба, – Валентин Петрович был лучшего мнения об Антоне.

– Я, Валентин Петрович, не склочник. Я хочу разобраться с КТУ.

– Нет, склочник… – Не мог Валентин Петрович больше говорить, сердце защемило, сел.

– Товарищи, – заговорил Чебыкин, – я от своих слов не отказываюсь и могу при всех повторить, что Антон – рвач. Для него главное в работе – количество. Сколько раз ему делал замечания насчет качества.

– Неправда! – вскочил Антон. – Там, где нужно качество, оно у меня есть. Я хорошо знаю, куда идет та или иная деталь. Зачем же я буду стараться, тратить время на качество, где этого совсем не надо? Это нерационально.

– Антон Васильевич, – тяжело вздохнув, заговорил Валентин Петрович. – Я уже тридцать с лишним лет работаю на заводе и то не знаю, куда идет та или иная деталь.

– Но работа у нас в цехе повторяется. Редко, когда бывает что новое.

– …да, не сработаться вам, друзья.

– Валентин Петрович, а если перевести Антона в смену Ельцова, – предложил Бобров.

Еще вчера в комнате приема пищи большинством было решено перевести Ефимова в смену Ельцова. Антона не было: собирал мотоблок.

Чебыкин сидел, низко опустив голову. Хмелева взяла слово:

– Товарищи, Антон первым начал оскорблять… Я слышала. На месте Леонида Ивановича я бы, наверно…

– Товарищи, но так нельзя работать, – взмолился Антон, крепко вцепившись в спинку впереди стоящего стула. – Нет продвижения вперед, стимула!

Антон уже не надеялся ничего доказать, по инерции продолжал еще спорить:

– Все в работе должно оплачиваться, каждая мелочь, элемент рационализации. Все, что способствует повышению производительности труда, должно оплачиваться. Надо переходить на сдельщину. Она более прогрессивна в этом отношении.

– Нас никто на сдельщину не переведет, – отвечал начальник цеха. – Мы на самофинансировании. Не мы одни в таком положении.

На этом собрание закончилось, если его вообще можно назвать собранием: не было ни секретаря, ни председателя. Все прекрасно обходились без председателя: кто хотел, выступал. На днях должен был выйти приказ о переводе Ефимова в смену Ельцова.

4

Совсем плохо стало с вагонами. Сегодня они есть, завтра – нет. Не было уверенности в завтрашнем дне. Упала дисциплина в цехе. Продолжительней стали перекуры, чаи. Комната приема пищи была небольшая. У окна стояли два вместе сдвинутых стола. Четыре скамейки на три человека. Холодильник, двухведерный кипятильник. Слева на стене висела картина-лубок: деревенские краснощекие бабы во дворе пили чай. На столе стоял самовар. Пряники, баранки, кренделя. Ешь – не хочу. Зойка каждое утро наливала свежей воды в кипятильник. Заваривал чай Пашков.

Пили чай с карамелью. Бушмакин выпросил у Зойки конфеты, зажав ее в инструменталке.

– За что работать? Заработок – копейки, жрать нечего. Построили социализм. Рабочий – хозяин производства! – опять возмущался Пашков.

– До хозяев производства нам еще далеко, – поучительно заметил Бобров. – Например, в США и других капстранах акционерная форма хозяйствования. Рабочий там совладелец предприятия. У него есть акции. По этим акциям он получает дивиденды. Чем лучше предприятие работает, тем больше у него дивидендов. Рабочий заинтересован лучше работать, чтобы у предприятия была прибыль. У нас же уравниловка. Надо сказать начальнику цеха, чтобы не принимал больше людей. Зачем нам лишние люди?

– Так-то оно так, – и согласен, и не согласен был Лаптев. – Но у нас есть свободные станки. Штат неполный. Еще пять токарей надо.

– Виктор, нам положено платить за недостающий штат? Нам платят? – спросил Олег.

– Пятьдесят процентов.

– А почему пятьдесят, а не сто? Почему?

Никто не знал, и тогда Олег объяснил:

– Потому что начальству невыгодно, чтобы мы хорошо зарабатывали: им меньше достанется.

– Это точно, – кивнул Лаптев. – Я на днях разговаривал с одним человеком из конструкторского бюро из Ростова. Если верить, они там совсем не работают, а деньги получают. И деньги неплохие, шестьсот-семьсот рублей в месяц. Например, дают им заказ что-нибудь сконструировать. Они ничего не делают, а когда подходит срок – работа готова. У них в архиве любой чертеж можно найти.

Производственная тема закончилась, зашел разговор о сталинизме, ГУЛАГе – любимая тема Пашкова. Валиев с Сидорчуком участия в разговоре не принимали, пили крепкий чай, ловили кайф.

Зойка пришла мыть посуду.

– Что так рано? – задирался Бушмакин.

– Все. Ваше время вышло.

– Зойка, у тебя есть еще конфеты?

– Есть, но не про твою честь. Ты больше меня зарабатываешь…

Лаптев последний день работал сварщиком, переводился на плазменную резку. В пристрой, рядом с кузницей, вчера был завезен аппарат плазменной резки. Виктор прошел уже двухнедельный курс обучения. Новый сварщик, Дорофеев Вадим, был невысокого роста, худощавый, лицо открытое, простое. Женат, была дочь. Для установления среднего заработка, КТУ Вадим на три месяца был переведен на нарядную систему оплаты труда. Вадим работал почти без перекуров, рвал. Эти три месяца для него были решающими, потом можно и расслабиться, но сейчас надо было делать деньги, не сдавать в работе.

Вчера на цех дали холодильник и два мужских полушубка сорок восьмого размера. В свободной продаже бытовой техники не было, все по записи. А по записи своей очереди надо было ждать года два-три, не меньше. Холодильники появились на заводе по бартеру: завод отгрузил Челябинскому предприятию бытовой техники щебень. На холодильник в цехе записалось шестнадцать человек. Без двадцати пять собрались у доски «Будни цеха» на розыгрыш. Хмелева скатала шестнадцать бумажек и еще раз зачитала список остронуждающихся в бытовой технике.

– Сергей, ты хвалился, что у тебя холодильник бесшумно работает, – вспомнил Ельцов.

– Ну и что? Может, он потому у меня бесшумно работает, что уже на ладан дышит, – не растерялся Пашков. – Странные вы люди. Это мое дело, записаться мне на холодильник или нет!

– Нехорошо, Сергей, – сокрушенно покачал головой Ельцов. – У Садовского нет холодильника. Он масло в воде держит.

– Если мне нужен холодильник, то я имею право его взять. Если бы он мне был не нужен, я не записался бы. Что, у меня деньги лишние?

– Ладно, хватит!.. – одернул Сергея Бушмакин: позавчера Сергей рассказывал, что дочь выходила замуж, нужен холодильник.

– У Чекалина тоже есть холодильник. Дурью маетесь. Совсем совесть потеряли, – взывала к справедливости Клавдия.

Рудаков из смены Ельцова отказался от холодильника: у него был, только старый. В результате отсева из шестнадцати нуждающихся осталось девять. Неожиданно возник вопрос, надо ли разыгрывать холодильник: не лучше ли будет на цехкоме решить этот вопрос.

– Я думаю, лучшему работнику отдать холодильник. По труду и честь, – был Валентин Петрович за цехком.

– При чем здесь цехком? – упрямо тряхнула кудрями Клавдия. – Надо разыгрывать. Кому достанется – тому достанется. Без обиды.

– Правильно! Разыграть холодильник, а то привыкли все в тесном кругу решать, – выступил Ефимов.

– Конечно, лучше разыграть. Так демократичней.

– Давай сюда, сыпь, – снял Плотников с головы кепку, оголив плешь.

– Надень, а то простынешь! – сострил Сапегин.

Мария Павловна скатала девять новых бумажек, бросила в кепку, перемешала.

Первым запустил руку в кепку Спицын – фортуна обошла его. Игорю тоже не повезло. Пустеев вытащил бумажку, развернул: «Холодильник».

– Везет дуракам, – не сдержался Бушмакин.

– Сам ты… – Гришка нецензурно выругался.

Никто не обратил внимания. Пустеев не мог без мата. Нецензурная брань в цехе – явление нередкое. Немногие обходились без брани.

На мужские полушубки никто не записался. Плотников взял со стола полушубок, долго его рассматривал, потом высоко поднял над головой, широко улыбнулся:

– Полушубок сорок восьмого размера – раз? Полушубок сорок восьмого размера – два! – устроил Алексей торг.

5

Клавдия всегда ложилась спать ровно в десять и сразу засыпала, вчера же долго ворочалась, прежде чем уснуть… Думала о Вадиме, новом сварщике. Проснулась в пятом часу, опять уснула, видела Вадима во сне, ходила с ним в кино. После фильма он начал приставать, она ударила его по лицу. У Вадима потекла из носа кровь….

Машинально, без аппетита Клавдия выпила чай с печеньем и без пяти минут семь вышла из дома. Пять минут восьмого была на автобусной остановке. Автобус пришел без опоздания. Клавдия стояла – свободных мест не было. Она никак не могла забыть сон. А если бы это был не сон? Могла бы она ударить Вадима?

Женские бытовки были рядом с мужскими – через дорогу. В тридцать пять минут восьмого Клавдия в рабочем вышла из бытовки. Она подходила к цеху, и тут дружное: «А-а-а!» Мужики забивали козла в домино, был «сопливый».

– Кричите, как сумасшедшие. Далеко вас слышно. Здравствуйте.

– Здравствуй, милая, – раскланялся Пашков.

– Здорово, – сдержанно ответил Владислав.

Больше никто Клавдии не ответил на приветствие – не потому, что не хотел или не слышал, просто некогда было, шел еще один «сопливый». Хлесткими были удары костяшек домино о стол. Игра достигла своего апогея. Дорофеев грязно ругался. Человек был несдержанный. Клавдия сидела на скамейке справа от Вадима.

– И не надоело вам стучать? – ничего хорошего Клавдия не находила в домино. – Ерунда какая-то. Лучше дома лишние полчаса провести. Вадим, тебя выгоняют, что ли, из дома?

– Конечно, выгоняют, – повернулся Вадим. – А ты что зеваешь? По ночам меньше бегать надо.

– Я не бегаю, – с достоинством ответила Клавдия, крепко прижимая к груди сумку.

– Знаем мы вас, – Вадим закурил. – Ну зачем ты крутишь по пять?! У него же есть пятерки.

– Фу, дымишь, как паровоз, – замахала Клавдия руками. – Много куришь.

– Чего? – Вадим специально глубоко затянулся, выпустил дым как из трубы.

– Сейчас как дам! – показала Клавдия кулак. – Сразу проглотишь трубу.

– А ты что, не куришь?

Клавдия не знала, что и ответить: она с шестнадцати лет курила. Курила и Хмелева. Они на пару дымили, закрывшись в туалете.

– Здравствуйте, товарищи, – подошел Бобров.

Он всегда приходил в одно и то же время, минута в минуту. Пришел Плотников, поднял руку, что означало: привет. Наталья Лазарева, кладовщик, пришла в новой шубе, нарядная.

– Привет всем, – небрежно кивнула она.

С Бобровым Наталья здоровалась персонально, за руку. Была взаимная симпатия. Дорофеев три раза садился играть и ни разу не выиграл.

– Эх ты, игруля, – не сдержалась от замечания Клавдия.

– Ни одной тройки! Как тут выиграешь? – психовал Вадим.

– Рассказывай… Не умеешь играть, так не садись.

До самой разнарядки, а она началась с опозданием, Клавдия с Вадимом препирались, присматривались друг к другу. Ни с кем из мужчин в цехе Клавдия не была так внимательна, как с Вадимом.

На прошлой неделе еще Чебыкин хотел провести сменное собрание, выбрать профгруппу, но было много работы, некогда. Сегодня – посвободней. Пять минут ушло на разнарядку.

– Товарищи, для ведения собрания надо выбрать председателя и секретаря. Предлагайте.

Минуты две прошло в томительном ожидании – ни одного предложения. Леонид Иванович больше ждать не мог:

– Предлагаю председателем Боброва, секретарем – Хмелеву.

– Пусть Хмелева за председателя и секретаря. Она там ближе, – имел в виду Олег, что Мария Павловна уже сидела за столом, не надо пересаживаться. Олег сидел далеко от стола.

– Ладно, – не стал Леонид Иванович спорить, затягивать собрание, хотя Олег мог бы и пересесть, не велика птица. – Инспектор по технике безопасности в смене Сапунов. Что я могу сказать: определенная работа Дмитрием, конечно, велась, заполнялся журнал. Но работа велась слабо. Хотелось, чтобы больше было инициативы. Грубых случаев нарушения техники безопасности в смене не было. Вот, пожалуй, и все про технику безопасности, – Чебыкин достал из тетради по инструктажу по технике безопасности чистый лист и положил перед Хмелевой для протокола. – Бушмакин – страхделегат, больные им навещались. Профгруппорг Васенина.