Беллетрист

– Нашла дурака.

Сергей Афанасьевич Пашков, новенький, был из своих, рабочих.

– Окончил я восемь классов, – рассказывал Пашков. – Через восемь лет мне на пенсию. Работы не боюсь. Ну а насчет выпивки… не без того, чего греха таить. Но только в выходные. На работе я этим не занимаюсь. Работа есть работа.

– Там видно будет. Время покажет, – резюмировал Бобров.

– Конечно, время покажет. Может, я не сработаюсь в вашем коллективе. Всякое бывает. В таком случае я уйду. Зачем я вам буду мешать.

Пашков был худощав, невысокого роста, необычайно подвижен, добрые веселые глаза. Во всем его облике, поведении была какая-то бесшабашность.

Вот уж месяц после обеда смена собиралась у «Будней цеха» и говорила о предстоящем съезде народных депутатов СССР, сталинизме. Все, о чем раньше умалчивалось, было предано гласности.

– В последнем номере «Аргументов и фактов» я читал, как Брежнев получал награды, – рассказывал Пашков. – Леня, говорит, звездочку просит… Ведь ему даже операцию делали, грудь расширяли, чтобы было куда ордена вешать! Наживались за счет народа.

– В газете писали, как орудовала одна банда, подделывала документы, – потупившись, тихо заговорил Сапегин. – В этом деле был замешан начальник милиции. Триста тысяч нашли у него в квартире.

– Триста тысяч?! Да-а-а… – долго тянул Плотников.

– Если бы у тебя, Алексей, были такие деньги, что бы ты с ними стал делать? Ну! – торопил Сапегин с ответом.

– С ума бы, наверное, сошел или запил, – прокашлявшись, ответил за Плотникова Бушмакин.

– Триста тысяч – это немного. В год по десять тысяч… – прикидывала Зойка, улыбаясь.

– В месяц по тысяче… Бешеные деньги, – прищелкнул языком Бушмакин.

– Не обязательно все тратить. Можно положить на сберкнижку, – Клавдия так бы и сделала.

Обеденный перерыв закончился, но никто не расходился.

– Товарищи, почему сидим? – подошел Чебыкин. – В чем дело? Пять минут рабочего времени потеряли. Давайте быстро по своим рабочим местам.

Клюев работал последнюю неделю: опять рассчитывался.

До обеда Сергей Сергеевич еще работал, после обеда – как находило: ничего не хотелось делать, руки опускались. Такого еще не было. «Может, устал? Но недавно вышел из отпуска, месяц еще не прошел. Странно», – пожимал плечами Клюев. Если бы можно было начать жизнь с начала, Клюев на этот раз был бы умнее – окончил институт, не работал бы слесарем, не собирал грязь…

– Работаешь, работаешь, а ничего нет… Сергей, ты вот, можно сказать, всю жизнь проработал, а что заработал? – смеялся Клюев над Пашковым, а заодно и над самим собой. – Ничего мы с тобой не заработали за годы ударного труда. Все кругом наше, а у нас ничего нет. Хорошие мы с тобой хозяева.

– Так оно так, Сергей Сергеевич. Нахлебников у нас еще много. Каждого надо одеть, накормить, да еще чтобы машина была.

– Дураки мы с тобой, Сергей. Вот ты работал на шахте. Взял бы да отправил вагончик угля на Украину, продал бы его втридорога, и не надо было бы сейчас жилы тянуть. Неужели ты за всю свою жизнь не заработал вагон угля?

– Заработал, и не один.

– Вон еще один дурак, – кивнул Клюев в сторону Лаптева, собирающего резак.

– Что? – не расслышал Лаптев.

– Ничего, ничего. Работай давай! Работа дураков любит. Любопытный больно.

Помимо своей основной работы крановщика Пашков помогал токарям завезти в цех металл, убрать снег; подрабатывал. Зарплата крановщика была небольшая, а с хозработами выходило 120, а то и больше. И Пашков старался.

– У, черт. Зараза! – страшно ругался он, когда что-нибудь не получалось. – Дмитрий, давай покурим.

– Перекур так перекур, – снял Сапунов рукавицы.

– Пошли вон туда, сядем на трубу. Надо же, как Сталин издевался над людьми. Вот изверг, – цедил Пашков сквозь зубы. – Скотина не выдерживала в лагерях, а человек все терпел.

Дмитрий никак не мог приноровиться к новой системе оплаты труда – какой-то непонятной, ненадежной была. В четверг после обеда лопнула тяга на дробилке. Надо было срочно к четырем часам ее отреставрировать. Объем работы большой. Дмитрий даже не курил, если бы захотел прибавить в работе, только бы хуже сделал: работал на пределе. КТУ вышел невысоким. Но как тогда еще работать? Костьми лечь? Ругаться?

4

– Олег, у тебя пазы. Так, Зоя, у тебя инструменталка. Виктор, режешь клинья. Работы много на сегодня. Еще, товарищи, нам надо провести сменное собрание. Придется задержаться ненадолго. Пустеев с Валиевым в среду пришли на работу с глубокого похмелья. Я отправил их домой. Надо с этим разобраться. Для ведения собрания надо выбрать председателя и секретаря. Пожалуйста, – Чебыкин отступил назад, – активней.

– Лаптева, Копылову, – привычно предложил Бобров.

– Садись, Зойка, за стол, на мое место, – пересел Плотников.

Чебыкин положил на стол лист чистой бумаги, ручку.

– Ведь знали, что на работу, зачем надо было так напиваться? Никакой ответственности. Позорите себя и губите свое здоровье, – хотел Чебыкин, чтобы Валиев с Пустеевым поняли это и не делали больше так.

– Леонид Иванович, ну выпили они… со всяким бывает. Человек – не машина, не компьютер, его не запрограммируешь, – выгораживал Пашков Пустеева с Валиевым. – Ну накажем мы их… Кому будет легче? Человек обозлится. Обязательно надо наказать! Законы у нас какие-то негуманные. Живем вроде в социалистическом обществе.

– Ну и что, если живем в социалистическом обществе? Теперь надо нарушать трудовую дисциплину? – отказывался Чебыкин понимать Пашкова.

– Нет. Почему? Трудовая дисциплина есть трудовая дисциплина. Но в жизни всякое бывает. Может, человеку плохо. А русский человек привык горе топить в вине. Традиция такая. Испокон веков это ведется: от прадедов к дедам; от дедов к отцам; от отцов к детям. Наказать человека легко. Как будто других мер воспитания нет.

– Ладно, хватит, Сергей, демагогией заниматься, – понял Леонид Иванович, что от Пашкова одна болтовня.

– Лапшу на уши вешает, – уточнил Бобров.

– Заслушаем виновников сегодняшнего собрания, – председательствовал Виктор. – Ну рассказывай, Борис.

– …ну был с похмелья.

– С глубокого, очень глубокого похмелья, – поправил Чебыкин Валиева. – Утром, наверно, еще добавил.

– Нет. Утром ничего не было.

– Олег, ты видел, какими они пришли на работу?

– Да, вид у них был неважный. Я бы тоже не допустил их до работы. Вы не могли работать, реакция у вас была замедленная. Вы бы и себя изувечили, и мастера подвели.

– Кто еще видел, какими они в среду пришли на работу?

– Леонид Иванович, ну всякое бывает, – опять вступился Пашков за Валиева с Пустеевым. – Теперь обязательно наказывать надо? Они хорошие работники. У них сейчас тринадцатая полетит, премия… Почему вот так: наказаний много, а поощрений – премия?

– Я тебя, Григорий, уже предупреждал, чтобы ты не появлялся на работе в нетрезвом состоянии! – не мог уже Чебыкин говорить спокойно, нервы сдавали. – А тебе, видно, все равно. Конечно, тебя уже не перевоспитаешь, но надо и совесть иметь. Я повторяю: на работе с похмелья нечего делать, буду отстранять. У кого какие будут предложения? Давай, Алексей Иванович, твои предложения, а то так всю смену просидим, промолчим.

– Какое мое предложение? – не знал Плотников, что предложить; он тоже приходил на работу с похмелья.

– Если человек захочет бросить пить – значит, бросит; а не захочет – не заставишь, – так понимал Владислав.

– Объявить им выговор, – предложил Лаптев.

– Выговор… – не согласен был Чебыкин. – Нет. Это несерьезно. Что им выговор? Бумажка. Я предлагаю ходатайствовать перед цехкомом о лишении их КТУ. Выплатить им тариф. Вот это будет действенная мера. А то что им выговор?

– Но они полмесяца уже отработали. Заработали КТУ. Нет, это неправильно, – был Бушмакин против.

– Наказать их, конечно, надо. Но почему одним можно не выходить на работу, а другим нельзя?

– Кому это можно? – не понял Чебыкин. – Ты, Олег, договаривай, раз начал. Мы все здесь свои. Смена. Закон для всех один, у нас нет привилегированных классов.

– Хмелева взяла отгул. А откуда он у нее?

– Она отпросилась у меня.

– Отпросилась по телефону?

– У нее уважительная причина.

– Какая? С мужем подралась? У меня тоже в семье бывают неприятности, но я на работу выхожу.

– Знаешь, Олег, не наше это дело. К тому же она женщина.

– Если женщина, так значит, ей все можно? – не отступал Бобров.

– Олег, оставим этот разговор. Вот выйдет Хмелева, разберемся.

– Надо сразу разбираться. После драки кулаками не машут.

– Так оно, конечно. Виктор, веди собрание. Отвлеклись мы тут не по делу.

– Поступило предложение ходатайствовать перед цехкомом о лишении Пустеева с Валиевым КТУ. Кто за данное предложение? Большинство. Кто против?

Пашков с Бушмакиным были против.

«Нехорошо получилось. Не собрание, а черт знает что, – думал Чебыкин. – Базар! При чем здесь Хмелева? Я не понимаю. Отпросился человек… Ох уж этот Бобров, до всего ему дело есть. Все ему надо знать».

– Ладно, попросит он меня после работы задержаться… Пусть даже не подходит. – Сидели Валиев, Пашков, Пустеев, Бушмакин за станком у Валиева, курили.

– Борис, говорил я вам: хватит! Нет, давай еще возьмем. Ну и взяли! – выговаривал Пашков. – Хорошо, мы с Анатолием в десять часов ушли. Выспались.

– Да не бери ты, Сергей, в голову. Ну выпили, ну и что? – отмахнулся Борис. – Беда какая. Вчера вино только до часу продавали.

– Что делается. Кто не работает – тот и пьет, – вконец расстроился Пашков. – Это же неправильно: сегодня есть вино, завтра – нет! За вином давка!

– Тише ты. Все равно по-твоему не будет.

– Все, Борис, молчу. Работали, работали и без заработка остались… Негуманные у нас законы.

– Так и будем работать – по тарифу, за просто так. Зачем стараться на кого-то работать?

Валиев с Пустеевым были уже не работники.

5

Большим событием в жизни цеха стали квартальные, иначе – приработок. За сверхплановую продукцию на восемьдесят рублей в среднем выросла зарплата. У Вершинина в первый месяц вышло аж пятьсот рублей. О такой зарплате можно было только мечтать. За такие деньги можно было работать. Следующие квартальные уже были скромнее. А еще через месяц приработка не стало. Предприятию был навязан стопроцентный госзаказ.

– Только рабочий человек поднял голову, свободно вздохнул, как его прижали. Треснули по голове, поддали коленкой под зад! – не скупился Чебыкин на выражения. – Рабочий человек опять во всем разуверился. Народ обозлен. Раньше как-то веселее было. А сейчас в праздник не слышно, чтобы пели, играла гармонь. Не знаю, к чему мы придем.

– Что хотят, то и делают, – вторил Чебыкину Пашков. – Зачем нужен был закон о госпредприятии, если его можно переиначить, кому как удобно?

– Я, Сергей, так понимаю, – имел Леонид Иванович и на этот счет свое мнение. – Не все у нас за перестройку. Не всем она пришлась по душе. Много у перестройки врагов. Я лично верю Горбачеву. Правильную он ведет политику. Он за народ.

– Смешно даже… появились талоны на мыло! Водки не стало. Государство совсем обеднело. Повырубали виноградники. И кому лучше сделали? Кто захочет, тот напьется. «Все на борьбу с алкоголизмом!» – выворачивая губы, передразнивал Пашков нерадивых руководителей государства.

– А все-таки, Сергей, пьяниц меньше стало.

– …а преступность выросла.

– Преступность и раньше была большая. Только раньше все скрывали, утаивали. Народ был в неведении.

– До чего довели народ. Правильно один выступил на съезде, мол, народ совсем обнищал. Прожиточный минимум в стране сорок рублей. Как на эти деньги прожить?

– Очень много у нас дармоедов, прихлебал, – заговорил Бушмакин. – Я точно знаю, что на зарплату машину не купишь. Надо голодным сидеть.

– На спиртное у тебя, Анатолий, сколько уходит?

– Ну сколько? – легко догадался Бушмакин, к чему клонил Бобров. – Четыре, пять раз в месяц я беру спиртное.

– А в праздники и того больше. Ну так вот, в год шесть бутылок… Это шестьдесят-семьдесят рублей. Плюс табак. За десять лет ты мог бы купить машину, если бы не курил и не пил.

– Если не курить и не пить, да с бабой не спать – зачем тогда жить? – изрек Пашков.

– Давайте сейчас все в красный уголок на лекцию, потом сходите в столовую, – насупился Леонид Иванович. – А то лектор уже пришел.

– Какой прок от этих лекций, – скептически был настроен Валиев. – О чем хоть лекция?

– Кажется, о сельском хозяйстве. О деревне. Читает лекцию Горинов, учитель истории, сейчас на пенсии. Может, знаете такого?

– Нет.

– Сколько у нас земли, и покупаем зерно за границей! – больше всех возмущался, шумел Пашков. – Дошли до ручки. Командировочный работает в поле, колхозник гуляет.

– Да уймись ты, балаболка! – смеялся Плотников.

– Как у нас делается: поступает распоряжение сверху, что сеять и когда, хотя, может, на этой земле лучше сеять не рожь, а пшеницу, но раз поступило сверху распоряжение, значит, надо его выполнять. Вот я в лесу год проработал. Сколько ж мы леса извели, как будто все это не наше. Помню, кедрач загубили: оставили один кедр, а кедр без другого леса не растет. Скоро и лес за границей будем покупать. Это я вам гарантирую! Через шесть-семь лет так оно и будет. Вспомните мои слова. Надо землю крестьянам отдать на вечное пользование. Крестьяне это заслужили. Пусть крестьянин смело обзаводится хозяйством, не надо ему мешать.

Лектор не пришел. Только зря собирались

6

– Товарищи, со вторника мы с вами переходим на чековую систему, —делал Чебыкин объявление после разнарядки – Как это будет? Например, механик оформляет заказ на изготовление крылатки. Мы этот заказ выполняем и получаем чек на такую-то сумму, сколько стоит крылатка. Механик расплачивается с нами чеками. В конце месяца мы подбиваем бабки. По чекам сразу видно, как мы сработали. Я думаю, чековая система вводится, чтобы научить вас хозяйствованию.

– Почему это нас? Она и для ИТР вводится, – сердито отозвался Бобров.

– Ты опять, Олег, чем-то недоволен! Все не по тебе.

– Почему не по мне?

– Ладно, хватит!

– Пусть выскажется. Зачем человеку рот затыкать, – вступился за Боброва Ефимов.

– Никто ему рот не затыкает. Шестнадцатого октября выйдет начальник цеха из отпуска, тогда соберемся, поговорим о чековой системе. Может, я действительно что-то недопонимаю. Как мне объяснили, так я и говорю.

За два месяца – ни одного собрания. Такого еще не было. Жизнь в цехе словно остановилась. Можно было только догадываться, что заводом план выполняется, так как была премия.

– То собрание за собранием, то их совсем нет. Когда густо, когда пусто, – ворчал Пашков.

Начальник цеха вышел из отпуска двадцатого октября вместо шестнадцатого, были еще отгулы. Двадцать второго октября состоялось собрание.

– План по реализации продукции выполнен заводом на сто два процента, – знакомил Валентин Петрович коллектив цеха с работой завода за прошлый месяц. – Склад загружен щебнем. Не хватает вагонов на вывозку. В ноябре на ремонт встает вторая дробилка. Работы прибавится. В целом наш цех за октябрь с работой справился, нареканий на качество продукции нет. Но, товарищи, мы с вами стали хуже работать. Много у нас перекуров. Почему?

– Нет заинтересованности, – легко объяснил Бобров. – Фонд заработной платы у нас постоянный. Зачем мне, например, упираться, когда я все равно больше не получу? Я могу работать лучше, но не хочу.

– Не можешь – научим, не хочешь – заставим, – была любимая поговорка у Валентина Петровича.

– Да не заставите. Если человек не захочет работать, он будет ее имитировать, делать вид, но не работать.

– Надо, Олег, не имитировать работу, а работать, – делал начальник цеха замечание.

– Валентин Петрович, нет никакого настроения работать, – встрял в разговор Пашков. – В магазинах пусто. Вчера три часа простоял за стиральным порошком. Сахара нет! Водки нет! Мыла нет!

– А что я могу сделать? – развел руками Валентин Петрович. – У меня такие же права, как и у всех. В магазине есть – и у меня есть. Мне ничего с базы не привозят.

– Надо пригласить начальника ОРСа и спросить у него, почему в Архиповке есть сахар, а у нас нет.

– Первого секретаря райкома партии пригласить на беседу, – выступил с предложением Бобров.

– Хорошо, – лениво, как бы делая одолжение, заговорил Вершинин. – Попробую я устроить вам эту встречу. Но когда, сказать не могу. Может, через неделю, а может, и через месяц.

– Валентин Петрович, – взял слово Чебыкин. – Про чековую систему не все ясно.

– А что неясного? Чековая система введена с целью научить нас работать. А то мы зачастую не думаем о завтрашнем дне. Умеем только потреблять, а экономить – нас нет.

Завершался съезд народных депутатов СССР. Плохо было с продовольствием. Поговаривали, что скоро не будет соли, ниток, пуговиц. Бастовали шахтеры Кузбасса, Донбасса: требовали увеличения заработной платы, улучшений условий труда, доплату за ночные.

– Надо тоже бастовать, – не верил Бушмакин в перестройку.

– Не получится у нас забастовки, мы еще не готовы. Живуч в нас принцип: моя хата с краю – ничего не знаю. Сознание низкое, – объяснил Бобров.

– А вот интересно, за чей счет будут восполняться потери от забастовки? – хотел бы Пашков знать. – Собственно, и так все ясно: урежут материальный фонд и все шито-крыто.

– Я вот никак не могу понять, как человек может заработать в месяц тысячу двести рублей, – пожимал Чебыкин плечами. – Про кооператоров я вчера читал в газете. По нашим меркам это надо перекрыть сменное задание на шестьсот процентов. Это ж физически невозможно.

– Но если он действительно их заработал, что-то внедрил. Заработал – получи! – Бобров так понимал. – Надо человеку платить, тогда он будет работать. А у нас уравниловка.

– …но тысячу двести рублей… Ну я согласен, можно заработать за смену 30—40 рублей; и то за месяц не выйдет тысяча двести.

– Вот потому, Леонид Иванович, мы нищие. И никогда мы не научимся так работать. Потому что нет заинтересованности в результатах своего труда. Сколько ни работай – больше не заработаешь. Потолок.

– Нет, Олег, здесь что-то не то. Не верю я, – отмахнулся Чебыкин.

– Да, интересно было бы послушать первого секретаря райкома партии, – жаждал Пашков встречи с большим начальством.

Но накануне встречи с первым секретарем райкома партии Пашков неожиданно слег с остеохондрозом.

Много накопилось вопросов к первому секретарю райкома партии товарищу Сизову. Люди хотели бы знать, куда исчезли с прилавков продукты, кто ест черную икру, на чьих уазиках вывозятся с базы продукты.

– Почему в столовых одни передки, а где задки (задняя часть туши)? Где задки? Где задки? – Гилев словно взбесился, подавай ему задки и все! Таким его еще никто в цехе не знал.

Валиев хотел бы знать, когда будет налажена торговля спиртным: Спиртное завозится крайне редко. После работы купить бутылку водки практически невозможно из-за больших очередей. Надо открыть еще один винно-водочный магазин, меньше будет давки.

С мебелью было плохо. Не было кремов для лица. Зубная паста пропала…

7

Чебыкин хотел к двадцать девятому числу закончить раму на двигатель и со спокойной совестью уйти в отпуск, но ничего из этого не вышло: надо было еще торцевать у рамы основание, растачивать отверстия. Много еще было работы с рамой.

Ефимов принял смену. Новый мастер – новые порядки, новые отношения. Антон суетился, забрасывал работой. Хлопот прибавилось, а КТУ какой был, такой и остался.

– Я тебе, Антон, не доверяю! – не мог Сапунов говорить спокойно, все внутри дрожало от волнения. – Понимаешь, не доверяю! За что ты мне снизил КТУ в понедельник? Я буду работать, а кто-то наживаться за мой счет!

– У тебя, Дмитрий, в понедельник немного было работы. Работа не тяжелая. Я тебе поставил средний КТУ. За такие деньги надо работать. Так что хватит валять дурака. Я – контролирующее лицо.

– А я – работяга, лицо подчиненное! Наемный рабочий!

– Не кричи, пожалуйста.

– Ах да, вы же контролирующее лицо, я и забыл, – Дмитрий раскланялся.

– Строишь из себя клоуна.

– За такую зарплату я не собираюсь тянуть жилы.

– Отказываешься от работы?

– Боже упаси. Но как оплачивается мой труд, так я буду и работать.

– Такие работники нам не нужны.

– Собирай совет смены, будем разбираться.

– Я могу тебе добавить… – уступал Ефимов.

– Сколько?

– Там видно будет. Что, торговаться будем?

Разговор не получился. Конфликт не был улажен.

В понедельник после обеда собрался совет смены в конторке мастеров. Дмитрий уже неделю работал – лишь бы смена прошла.

– Дмитрий не согласен с оценкой труда, – ввел в курс дела Антон, хотя в этом не было никакой необходимости: члены совета и так все знали.

Дмитрий уже жалел, что связался с Ефимовым, но выговориться, объясниться надо.

– Я не согласен с оценкой своего труда. Средний КТУ теперь у меня, видимо, пожизненный. У меня заработок теперь всегда будет ниже, чем у Лаптева, Вершинина… потому что у них средний КТУ выше. Если бы мы все трое – Лаптев, Вершинин и я – одинаково работали, то у меня все равно вышло бы меньше всех, потому что общий КТУ выводится из среднего. Это неправильно. Средний КТУ надо выводить по разряду.

– Это ничего не даст, – был против Ефимов.

– Галина Афанасьевна, – обратился Бобров к Лысенко, листавшей «Советские профсоюзы». – У Сапунова какой средний заработок? Может, ошибка получилась со средним КТУ?

– Я не против своего КТУ, но нельзя же его устанавливать пожизненно. Человек может работать хуже, лучше. Надо хотя бы раз в год пересматривать средний КТУ.

– Фонд зарплаты у нас постоянный и его не пересмотришь, – пояснила Лысенко.

– У тебя, Дмитрий, высокая норма выработки, не меньше чем у Лаптева… Сейчас я тебе покажу. – Ефимов открыл ящик стола, зашелестел бумагами.

– Тогда почему у меня средний КТУ ниже, чем у Лаптева?

– Галина Афанасьевна, а если мы опять перейдем на сдельщину?

– Это, Олег, ничего не даст, лучше не будет. Мы все потеряем в зарплате. Мы потеряем премию, квартальные. Начальник цеха на это не пойдет. Это нам невыгодно.

– Мастеров тоже надо перевести на КТУ, – хотел Дмитрий досадить Антону. – В понедельник, Антон, ты не организовал работу, в результате я не собрал редуктор. Не было подшипника. Вчера ты что-то мастерил для себя, для дома. Как это называется? Нетрудовые доходы.

– Ты, Дмитрий, тоже не без греха, выпрашиваешь КТУ, – не остался Ефимов в долгу. – Вчера за смену собрал один шнек. За что я тебе буду платить?

– А за что работать? За средний КТУ? Если бы я собрал шесть шнеков, ты закрыл бы мне их?

– Видишь ли, Дмитрий, сегодня у тебя денежная работа, а завтра – нет, – Ты скажи начальнику цеха, чтобы он перевел тебя на три месяца на сдельщину, чтобы вывести тебе средний КТУ. Иного выхода нет.

– Вон Васин, – приводил пример Лаптев, – из смены Ельцова. Только хуже себе сделал. Тоже перевелся на три месяца на сдельщину, а выше КТУ не стал. От мастера много зависит, какую он работу даст.

Дмитрий сдержал слово и на следующий день за шесть часов собрал пять шнеков. Это был показательный день. За оставшиеся два часа до конца смены Дмитрий еще мог собрать два шнека, но это уже было лишнее: все равно Ефимов шесть шнеков не закроет за смену. Да и Лысенко не пропустит. Семь шнеков за смену – это много; надо пересматривать расценки.

– Без ругани ничего не добьешься. Поспоришь – глядишь, и КТУ добавят, – жаловался, выговаривался Дмитрий Плотникову. – Чем выше у тебя средний КТУ, тем больше заработок.

8

– …Виктор, в четыре тридцать в красный уголок. Собрание небольшое будет. – Почти всех из смены Ефимов предупредил, осталась кузница.

– Ты мне ничего не говорил – и я ничего не слышал, – решил Лаптев подшутить над Ефимовым.

– Я тебе дам «не говорил», – потряс Ефимов кулаком.

– Но-но-но. У меня тоже такая штука есть. Принимать кого-то на работу будем?

– Придешь на собрание – узнаешь, – Ефимов и сам не знал, что за повестка.

– Товарищи, на днях вышло постановление о налогообложении фонда оплаты государственных предприятий, объединений, – зачитывал начальник цеха приказ по заводу. – Это значит, что если выплаты из фонда оплаты возрастут от трех до пяти процентов, то взимается рубль налога; от пяти до семи процентов вводится налог уже два рубля. Заработная плата замораживается. Столь суровые меры вызваны сложившимся в стране чрезвычайным положением с денежным обращением. Рост денежных средств опережает выпуск товаров.

– Валентин Петрович, заработная плата у нас будет повышаться? – спросил Сапегин.

Вопрос этот всех волновал.

– Да, но повышение будет незначительным, только на три процента.