Путь

Атмосфера на улице была спокойная и умиротворяющая, я посидел еще немного, смотря в окно, пока на меня волнами не начал накатывать сон. Я оставил окно открытым и лег спать.

Проснулся я рано, хоть и проспал меньше, чем привык. Обычно я просыпался по будильнику, но в этот раз пробудился сам. До будильника был еще час.

Проснулся я до будильника по той причине, что мне, в общем-то, не терпелось встать пораньше, я любил этот город и предвкушал очередной замечательный день. К тому же, я рассчитывал немного подремать днем – во время полуденного зноя, когда солнце палит изо всех сил, и тело окутывает непреодолимая усталость.

В тот день я собирался посетить особенное место. Особенное для меня и не имеющее никакого значения для всех остальных. Я собирался в свой любимый храм, что стоял сразу за мостом через реку, недалеко от центра города.

Спешить, тем не менее, было некуда. Я полежал немного, потом неторопливо оделся, спустился в лобби и посидел на лавке минут пятнадцать, наблюдая за тем, как местные тук-тукеры ждали своих клиентов. Это было действо, не наполненное драматизмом и экшеном – по большому счету, тук-тукеры просто сидели на одном месте и дремали, периодически обмениваясь друг с другом короткими фразами.

Затем я решил немного прогуляться. Вышел из прохладного отеля и попал под солнечный зной. Понадобилось немного времени, чтобы привыкнуть к жаре. Я постоял у входа, собираясь с силами, а затем решил пройтись в один из дальних концов города.

Город, за исключением исторического центра, как я уже упоминал, был слабо развит. Идти приходилось не по тротуарам, а по гравию вдоль дорог, который их заменял. Многих дорог попросту не было – либо они разрушились со временем из-за тяжести проезжающих по ним колес, либо их вообще никогда и не существовало, и на их месте просто лежал утрамбованный песок.

Хуже всего было идти именно по песку, такие дороги были пыльными, и пыль забивалась в глаза, нос, рот и уши. Песка в воздухе было так много, что, если идти с незакрытым ртом, то пыль набьется в него за считанные минуты, и потом придется ее либо разжевывать, смачивая слюной, и выплевывать, либо полоскать рот.

Я шел по гравию, избегая пыльных дорог, и смотрел по сторонам. Зашел довольно далеко, километров на пять вглубь города, и даже, похоже, вышел за его пределы. На выходе из города я увидел несколько комплексов зданий, стоящих напротив друг друга. Тот комплекс, который стоял по дальнюю от меня сторону, выглядел неплохо, здания были новые и аккуратные. Тот же комплекс, который был по ту сторону, по которой я шел, напоминал скорее ферму, с небольшими одноэтажными постройками, продолговатыми и узкими. Большинство из них были старыми, выглядели потрепанными, но были и новые, построенные совсем недавно. Я дошел до ворот и прочитал: “Технологический университет”. Университет оставил после себя такое впечатление, что с технологиями в ближайшее время здесь видимо будет туго – выглядел он так себе.

Здания же на противоположной стороне дороги оказались гуманитарным университетом. Гуманитариев в стране, судя по всему, любили больше, – корпусы университета были поновее и посвежее.

Наконец, я устал гулять под жарким солнцем и решил возвращаться к реке. Моя прогулка оказалась долгой, я чувствовал усталость, мне хотелось спать. В общем, все шло по плану.

До реки я дошел уже полностью вымотанным и сонным. Одежда была покрыта тонким слоем пыли. Вначале, когда только начал свою прогулку, я пытался идти исключительно по асфальтированным дорогам, но их в городе было маловато, и мне иногда приходилось целыми кварталами блуждать, чтобы найти подходящий обходной путь мимо песчаных дорог. На обратном же пути искать обход у меня уже не было сил, поэтому шел я так, чтобы быстрее добраться до реки – в основном по пыльным дорогам.

Я добрался до реки, когда уже был самый полдень, солнце стояло высоко в небе, вокруг почти никого не было – люди прятались от жары кто как мог. По дорогам лишь изредка проезжали одинокие мотобайки. Время было самым подходящим для небольшого дневного сна, и я знал идеальное для этого дела место – храм у моста через реку.

Внутри храма не было ничего особенного, в нем не было даже беседок, предназначенных для отдыха, которые иногда располагаются на храмовых территориях. Свободного места на участке тоже было мало, внутри стояло несколько больших зданий, которые занимали почти все пространство.

Кроме религиозных построек, во дворе храма стояли также бараки для монахов и школа. В школе учились местные дети, монахи и миряне, это была нормальная практика для страны – в таких школах детям давали не только религиозное образование, но и светское. К тому же, у родителей всегда был выбор, отдавать детей в школу при храме или в обычную, и многие предпочитали храмовые школы.

Я зашел во двор через ворота. Во дворе все было так же, как и всегда. Слева от меня находились несколько религиозных построек, за ними виднелись дома, в которых жили монахи. Впереди располагался вход в святилище, я как-то раз заходил внутрь, было ли там что-нибудь интересное, я не запомнил. Наверное, все же не было, ибо в противном случае оно бы сохранилось в моей памяти.

Прямо у входа в храм стояла небольшая беседка. В ней сидело несколько детей, перед которыми стоял молодой парень, их учитель. Парень выглядел очень молодо, наверное, был студентом. Он объяснял что-то детям, видимо вел урок или факультатив.

Справа от входа стояло большое строение с открытыми окнами. Через окна были видны дети, сидевшие за партами. В дальнем конце комнаты их учитель декларировал что-то громко и последовательно, монотонным голосом.

Между всеми этими сооружениями слева, справа и спереди, располагался небольшой дворик с растущим баньяном в центре. Этот баньян и был моим секретным местом. Под баньяном, молодым, с несколькими тонкими стволами, растущими из общей короны, стояли две лавочки. Скамейки были очень короткие, сесть на каждую из них одновременно могли разве что два человека, и то небольших габаритов. Лавочки, между которыми стоял стол, были поставлены краями друг к другу, под прямым углом, образуя этакую угловую скамейку.

Во дворе располагалось еще несколько лавок, они стояли хаотично и были разбросаны по внутреннему дворику. На одной из них лежал монах, однако моя любимая, угловая лавка под баньяном, была свободна. Именно эта скамейка меня и интересовала.

Я подошел, лег на одну лавку, а на другую вытянул ноги. Под голову положил рюкзак. Было очень неудобно, но дело здесь было не в физическом комфорте, а в духовном. Я лежал, расслабившись, и постепенно погружался в атмосферу моего секретного места.

Сбоку, в учебном классе, педагог объяснял что-то детям на местном языке.

Его голос был громким, но монотонным, убаюкивающим. За годы учебы в университете у меня образовался условный рефлекс – я всегда засыпал на лекциях, и сейчас урок, который проходил по соседству, судя по всему именно лекцией и был. Я не хочу сказать, что я был плохим студентом, или в моем университете были плохие лекторы, – наоборот, я неплохо учился, а многие педагоги были очень интересными и знающими людьми. Однако университетские годы, молодые годы, – были полны бессонных ночей, а лекции были удобным местом, чтобы отоспаться.

Я садился за один из последних рядов аудитории, клал голову на руки, сложенные на парте, и засыпал. Поза такая была очень неудобной для сна, но усталость брала свое.

Сквозь сны я иногда слышал и сами лекции, что-то, бывало даже откладывалось в голове, остальное я изучал самостоятельно – в учебниках и интернете.

Иногда лекции были настолько интересными, что я, слушая их отрывисто во сне и заинтересовавшись, просыпался.

Думаю, лекторы знали о том, как я поступал на их лекциях и видели меня спящим. Но я не припомню ни разу, чтобы меня кто-то осудил или наказал. Преподаватели с пониманием относились к слабостям студентов, наверное, потому в том числе, что и сами такими были когда-то.

Вот и сейчас монотонный голос преподавателя мигом разбудил мой уже почти забытый рефлекс, и я, лишь только улегшись на лавку, сразу же погрузился в сладкую дрему.

У входа, в беседке, другой преподаватель вел свой факультатив, его объяснения тоже добавляли свой вклад к общему фону, я находился как бы на двойной лекции, получая двойную порцию снотворного.

Где-то далеко, за оградой, текла жизнь, вяло и спокойно. Иногда я слышал, как по дороге проезжал одинокий мотобайк или даже автомобиль, это было где-то далеко, в другом мире, и такая отдаленность от мирской суеты действовала на меня еще более успокаивающим образом.

Время от времени в храм заходили люди, и местные, и иностранцы. Они негромко разговаривали, я слышал их сквозь сон, но они не тревожили меня.

Я спал под баньяном, а сверху, надо мной, волнами дул легкий ветерок, от которого листва дерева то и дело начинала ласково шелестеть.

Шелест листьев пробудил во мне воспоминание, очень старое и глубокое. Я спал и видел воспоминание как сон.

Я вспомнил, как в детстве родители отправили меня с сестрой на лето к бабушке в деревню. Бабушка была старая и все время занималась хозяйством. Ее дом был полон детей, бабушкиных внуков – ее собственные дети в тот год разом привезли к ней на лето своих чад.

Мы, дети, разбредались по деревне, иногда все вместе, иногда группами, иногда по одиночке. В моем воспоминании я был один, рядом с домом бабушки – на другой стороне дороги от него. В том месте стоял дом другой старушки, а перед ним находилась небольшая площадка, закрытая тенью. Тень на площадку падала от огромного дуба, который стоял за забором. Массивная крона дуба закрывала солнце, и на площадке всегда была тень, а с ней и прохлада.

Территория у дуба была усеяна мелким белым песком, который иногда можно увидеть на пляжах. Здесь же было непонятно, откуда он взялся. Да и мне, то ли пяти-, то ли шестилетнему ребенку, до этого не было дела.

Я вспоминал, как в один из жарких летних дней лежал под дубом и спал, точно так же, как и сейчас – лежал и спал под баньяном, слушая шелест листьев и редкий шум проезжающего транспорта. Я чувствовал тогда абсолютную безмятежность и полное спокойствие, и мое сознание было полностью заполнено этими чувствами, которые в тот момент вытеснили все остальные. Я навсегда запомнил то, что чувствовал тогда, и воспоминания о том состоянии навсегда отложились в моем подсознании.

Всю последующую жизнь я хранил эти воспоминания где-то внутри себя и всегда пытался вернуться к чувствам и ощущениям, которые тогда испытывал.

И каждый раз, когда я приходил в храм, в котором сейчас находился, и ложился на неудобные лавочки под баньяном, и начинал засыпать под шелест листьев, шум дороги и рассказы лекторов, это состояние возрождалось во мне, обволакивало меня с ног до головы и убаюкивало, унося меня в царство сладких снов.

Лежа под баньяном, я чувствовал ту же безмерную безмятежность и спокойствие, что и тогда – под дубом.

Я чувствовал связь между мной теперешним и мной – тогдашним, связь, протянувшуюся сквозь годы и расстояние, и мне было хорошо, так хорошо, как может быть только то ли пяти-, то ли шестилетнему ребенку.

Я спал, скрючившись на лавочке, с твердым рюкзаком под головой, и физический дискомфорт рано или поздно должен был дать о себе знать – мое тело затекло, а шея начинала болеть. Спустя час после прихода в храм я проснулся, убрал ноги с лавки и надел обратно свою обувь, которую предусмотрительно снял перед сном. Я сладко потянулся. Время, которое я провел, наблюдая сновидения под баньяном, я бы не променял ни на что.

Еще немного посидев на лавочке, я решил опять прилечь. Уроки в школе рядом закончились, студент, который вел факультатив, тоже куда-то ушел, а легкий ветерок перестал шелестеть листьями баньяна. Сон не хотел возвращаться ко мне.

Пора было идти кушать – одно приятное занятие сменить на другое. Я встал, надел рюкзак, еще раз потянулся и глянул на баньян и лавочки под ним еще раз, на прощание. Юный монах, спавший на одной из дальних скамеек, когда я только пришел, уже проснулся. Он сидел на своей лавке и смотрел на меня, затем улыбнулся и сказал: “Привет!” Я поздоровался в ответ, повернулся и вышел из храма.

Ужинать я отправился в то же место, что и вчера, но перед едой решил купить немного газировки с кофеином – приободриться.

Гуляя по историческому центру, я заметил новенький супермаркет, первый в городе, видимо он только что открылся. Газировку можно было купить в нем, но я решил действовать по старинке. На той же улице, где находилась вчерашняя забегаловка, держала нехитрый магазин старушка, которая торговала напитками.

Я дошел до места, где она обычно сидела, и увидел ее, спящую на стуле рядом со своим магазином. Магазин представлял собой стол, на котором стоял большой закрытый ящик со льдом. Рядом с ящиком были выставлены в ряд пустые баночки от напитков – демонстрация ассортимента магазина.

Старушка спала, и я не хотел ее будить. Я открыл ящик и достал изо льда нужную мне баночку. Цены нигде не были указаны, но я знал, что сколько стоит. Я отсчитал деньги и задумался, где их оставить – мало ли, пока старушкаа спит, кто-нибудь их заберет. Сложил купюры несколько раз, чтобы получился прочный прямоугольник из бумаги, и засунул их в щель между столом и ящиком с напитками, так, чтобы старушка увидела деньги, когда проснется. Будет приятный сюрприз!

В этот момент старушка проснулась. Она посмотрела на меня, и я показал ей пальцем на деньги. Продавщица улыбнулась, достала бумажки из-под ящика и опять закрыла глаза – сон сам себя не досмотрит. Я улыбнулся и пошел по улице дальше, пора было и поужинать.

Глава 3. Инвалидность

В этот раз с сочетанием блюд мне немного не повезло. Суп, который я выбрал, был мне незнаком, и он оказался слишком горьким, а оба гарнира, которые я заказал, были с одинаковым соленым акцентом – неудачная комбинация. Ну что ж, в следующий раз повезет.

Я решил еще немного прогуляться по городу, все же после сна у меня появились дополнительные силы, да и спал я в неудобной позе – нужно было размяться. Я дошел до реки и побрел по ней в сторону парка, который заприметил в первый день своего нынешнего визита.

Был вечер. На набережной, пустой днем, во время зноя, сейчас было множество людей. Кто-то занимался спортом, кто-то просто гулял с семьей. Вдоль дороги стояли продавцы уличной еды и улыбались прохожим, предлагая им свои лакомства.

Я дошел по набережной до моста через реку, на другой стороне которого, рядом с моим секретным храмом, был парк. Парки в этой стране имеют особую форму и предназначение. Обычно это продолговатые, вытянутой формы участки, засаженные, понятное дело, всякими деревьями и прочей растительностью. По краям участка проходит дорожка, формируя вокруг парка круг.

Вечером люди, после рабочего дня либо дневного сна (либо того и другого одновременно) приходят в парк и начинают ходить по кругу, против часовой стрелки. Людей может быть очень много, и толпа может растянуться на всю дорогу.

Ходьба по кругу – это что-то вроде местного фитнеса, и цель этого занятия та же, что и всегда, – поддерживать тело в хорошей форме и по возможности похудеть. Бег, при этом, особой популярности здесь не имеет – видимо, при беге приходится слишком сильно напрягаться, ходить все же проще и приятнее.

Вот и я собирался в парк немного погулять по кругу, как это принято у местных любителей спорта.

Еще не доходя до парка, издалека, я увидел толпу людей в спортивной форме, которые ходили против часовой стрелки по дорожке вокруг него – некоторые, особенно женщины, медленно, разговаривая друг с другом, некоторые – быстро, как настоящие спортсмены. Были среди них и те, кто не ходил, а бегал, но таких было очень мало.

Я пересек по мосту реку и перешел дорогу в сторону парка. Дошел до спортивной дорожки, по которой неслась толпа местных спортсменов, и влился в толпу.

Мое внимание привлекла девушка, которая сидела в инвалидном кресле чуть в сторонке, глядя на спортивную дорожку. Она смотрела на движущихся против часовой стрелки людей, улыбалась и гримасничала. По необычной форме ее лица и поведению было видно, что у нее какая-то ментальная болезнь. Я знал ее со своего первого приезда в город и вспомнил сразу же.

В моей голове пронеслись воспоминания о девушке и о том, что я о ней знал.

Дело было, когда я приехал в город в первый раз. Тогда парка еще не было, я даже не помню, что было в то время на его месте. Я заселился в тот же отель, что и сейчас, возможно даже в ту же комнату.

В тот день я гулял вечером по набережной и дошел до моста, с другой стороны которого сейчас расположен парк. Но в тот раз я не стал переходить мост, а пошел по дороге дальше, в сторону небольшого ряда открытых уличных кафе под общей крышей, за которыми находились небольшие трущобы, которые сейчас убрали. Пространство вдоль дороги перед забегаловками было покрыто зарослями из деревьев и кустарников, они и в данный момент там есть.

Сейчас в этом месте светло, место освещают фонари и свет от магазинчиков на противоположной стороне дороги. Тогда же здесь было темно и немного жутко, как это обычно бывает в темном месте, покрытом зарослями.

На том месте я и увидел девушку в инвалидном кресле в первый раз. Если точнее, я увидел не девушку, а небольшой комок, закутанный в тряпье, который со временем в девушку превратился. Комок сидел в инвалидном кресле, том же, что и сейчас.

Тогда я сильно удивился тому, что увидел. Во-первых, коляска стояла в одиночестве, никого не было рядом, никто за ней не присматривал. Во-вторых, она стояла в непонятном месте – у дороги, рядом с какими-то зарослями, в темноте. Коляска была повернута в сторону дороги, и комок смотрел на нее, не шевелясь.

Я пытался на ходу всмотреться в комок и понять, что он собой представляет – сначала мне показалась, что это очень древняя старушка, которая скукожилась от старости и от того была такой маленькой. Одета, даже скорее закутана, она была во что-то очень старое, в какое-то тряпье. Я не мог понять, кто это и зачем здесь находится, и эта картина меня очень сильно заинтересовала.

Я не останавливался и не глазел, не пытался узнать, что все это значит, а просто прошел мимо, но странная картина не выходила у меня из головы.

Весь вечер и весь следующий день я провел в мыслях о том, что же я все-таки увидел на дороге. Я решил, что это действительно была древняя старушка, и у дороги она просила милостыню. Впрочем, у версии моей была загвоздка – зачем старушка просила милостыню у проезжающего по дороге автотранспорта? Вряд ли водители успевали ее заметить, а если и успевали, то проезжали мимо – затормозить на дороге, на которой вечером плотное и быстрое движение, очень проблематично. К тому же, у старушки не было никакого плаката с просьбой о помощи, не было и контейнера, в который она просила бы подать милостыню.

Каждый вечер до самого отъезда из города я проходил мимо того места, где увидел старушку в первый раз, и каждый вечер я видел все тот же комок в инвалидной коляске, стоявшей так, чтобы комок видел проезжающий транспорт. Днем у дороги было пусто, но когда солнце заходило, инвалидная коляска возвращалась на свое место.

Я говорил себе, что постоянно ходил мимо того места, потому что в той стороне ужинал, в местных забегаловках. Но правда была в том, что поесть я мог где угодно, а выбирал только те места, путь к которым лежал мимо инвалидной коляски с непонятным комком в ней.

Затем я наконец уехал из города и вернулся обратно через год.

Вечером того же дня, когда вернулся, я решил опять пообедать в забегаловках вдоль той самой дороги.

Я дошел до зарослей, они были освещены – здание с магазинчиками напротив уже было открыто, и увидел все ту же инвалидную коляску. В ней сидела девочка. В тот момент я и понял, что ошибался – комок был не маленькой старушкой размером с ребенка, это и был маленький ребенок, просто закутанный в старые тряпки.

Сейчас же комок стал девочкой, и одета она была наконец как девочка, а не как старушка.

Девочка сидела все так же, в своей инвалидной коляске, все в той же позе, не двигаясь, и коляска все так же была повернута навстречу едущему по дороге транспорту.

Увиденная мной картина заинтересовала меня еще больше – хорошо, это девочка, а не старушка, и теперь уже очевидно, что она не просит милостыню. Тогда зачем кто-то постоянно привозит ее на это место?

Каждый вечер я возвращался на то же место, каждый вечер я проходил мимо и каждый вечер я ломал голову над тем, что же это могло значить.

Однажды я все же получил немного информации для раздумий. В тот вечер я немного припозднился и шел в сторону едален в совсем позднее время, почти к закрытию. Еще издалека я заметил в том месте, где обычно стояла инвалидная коляска, какое-то движение. Я увидел высокого мужчину за пятьдесят, он шел медленно и размеренно. Он подошел к коляске, без слов взялся за нее и начал куда-то везти. Мне стало интересно. Я понимал, что если пойду за мужчиной с девочкой, то не успею поужинать, но мне было все равно. Понимал я и то, что если пойду за ними, то это будет слежка, да и вообще, очень странный поступок, но и с этим тоже смирился.

Я шел за мужчиной, толкающим перед собой инвалидное кресло, на почтительном расстоянии. Мужчина молчал, девочка тоже, она сидела и, как всегда, не двигалась.

Мужчина вез кресло по дороге, почти по самой ее середине, благо ближе к ночи по ней ездило мало транспорта. Он шел очень медленно, мне даже было неудобно так медленно идти за ним. Мужчина прошел несколько улиц, дошел до дороги, вдоль которой, дальше, где-то в километре, стоял мой отель, и повернул в его сторону.

Я решил, что девочка – это внучка мужчины, и что он зайдет в один из жилых домов, которых было много в округе, но вместо этого он зашел в расположенный рядом госпиталь. Я часто проходил мимо госпиталя и видел его много раз – с виду обычное здание, такое же, как и остальные, но покрашено оно было в синий цвет, у двери висела какая-то медицинская эмблема, а у входа дежурили старые, скорее даже устаревшие, машины скорой помощи.

Тогда я решил, что мужчина этот либо волонтер, либо родственник девочки, а девочка парализована – она все время сидела в своем кресле и никогда не двигалась. Я испытал глубокое чувство благодарности к мужчине, который, неважно даже кем он девочке приходился, каждый день отвозил ее на дорогу, чтобы та сидела и смотрела на машины – видимо, ей просто напросто нравилось за ними наблюдать.

Практически каждый день этот человек вывозил девочку из больницы и вез ее на дорогу, чтобы она немного порадовалась окружающему миру.

Конечно, меня удивляло то, что девочку вот так просто оставляли одну на несколько часов в безлюдном месте. Хотелось отчитать за безрассудность человека, который такое допускал, но все же, зная, что это за город, что за страна, и какие люди здесь живут, я соглашался, что девочка даже в одиночку, в малолюдном месте, учитывая все обстоятельства, была в безопасности. В каком-то смысле эта мысль давалась мне с трудом, в результате компромисса – все же в двухсоттысячном городе как ни крути окажется хоть один человек со злыми намерениями, который захочет причинить беззащитному ребенку зло, но эту мысль я отмел – мне просто напросто не хотелось думать о плохом.

Через несколько дней я опять уехал, а теперь вот вернулся обратно, и сейчас стоял напротив того самого инвалидного кресла.

В кресле сидел уже не ребенок, это была девушка-подросток. Кресло было тем же, что и раньше, старым и потрепанным, но одета девушка была по-другому – так, как в этих местах одеваются собственно модные девушки-подростки, в облегающие джинсы и кофту. Я впервые видел ее лоб в лоб – до этого ее кресло всегда стояло лицом к дороге. Сейчас же я мог приглядеться к ней, проходя мимо, и увидеть детали, которые раньше были от меня скрыты.

Я шел вместе с толпой, и, сделав очередной круг, опять оказывался напротив девушки. Люди проходили мимо нее, иногда посматривая с интересом, а иногда – с жалостью. Девушка тоже смотрела на проходящих мимо людей, было видно, что ей это доставляет удовольствие: она улыбалась и гримасничала.

Впервые я увидел ее лицо полностью. По нему было видно, что у девушки было какое-то нарушение – форма лица у нее была необычной, хоть в целом она и была симпатичная. Волосы на голове у нее были сбиты в клочья.

Понял я, что ошибался и в том, что она была парализована. Девушка ерзала в кресле, постоянно двигалась, как и подобает подростку. То и дело она поднимала и опускала ноги и руки, меняла позу, крутилась из стороны в сторону. По большому счету, физически она была здорова, и инвалидное кресло ей не требовалось.

Было видно и то, что девушка не понимала, что происходит вокруг. Вернее, понимала, но по-своему. Ее зрачки все время двигались, не концентрируясь на чем-то определенном, она открывала и закрывала рот, произнося нечленораздельные звуки.