Путь

Обращало внимание на себя то, что дети, которые покупали у старухи кокосы, ее не боялись. Казалось, они не видели на ее лице и руках рубцов и язв. Обычно дети, видя подобное, пугаются и вряд ли подойдут к подобному человеку, но здесь все было иначе.

Старуха спокойно работала на рынке, ее не боялись, не косились на нее, на ее физическое несовершенство никто не обращал внимания. К ней то и дело подходили покупатели, покупали кокосы и уходили. Даже неосознанных проявлений мимики и жестов, свидетельствующих о том, что людям неприятно находиться в компании старой женщины, у прохожих и покупателей не было.

Я знал о характере местных людей, знал об их менталитете, и меня не удивляло то, что я увидел. Здесь видеть в человеке человека, как бы он не выглядел снаружи – это норма жизни. Пожалуй, это и была одна из главных причин, почему страну, в которой находился, я так сильно любил. Я побродил по рынку еще немного, наблюдая за старухой и ее занятием, и убедился, что мое первое впечатление не было обманчивым – ее никто не боялся и не сторонился.

Во мне начинал просыпаться голод, и я решил, что пора было бы и поужинать. Ужинал я обычно на соседней улице, идти до нее было минуты три.

Дойдя до нужной улочки, я окинул ее взглядом – все было на своих местах, с моего прошлого визита ничего не изменилось. Вдоль дороги стоял ряд зданий, на выходе из которых располагались длинные и широкие лавки. Первые три-четыре такие лавки были сосредоточены на продаже копченого, вяленого и иже с ним мяса. Над скамьями сидели продавцы со специальными “опахалами” для отгона мух и других насекомых и без остановок ими размахивали.

Чуть дальше, в остальных зданиях, располагались забегаловки с уличной едой – на деревянных подставках у входа внутрь стояли большие кастрюли с готовыми блюдами. Я подошел к первой такой витрине с кастрюлями, обычно я ел именно в этом месте.

У витрины сидела дородная молодая женщина, лет тридцати пяти. Я узнал ее – она и раньше заведовала этим местом. У женщины был немного безразличный вид и нагловатый взгляд, но мне нравилась ее еда, и я был постоянным гостем в ее заведении во время своих визитов в город. Рядом с женщиной сидел ее сын, мальчишка лет двенадцати, с черными короткими волосами и длинной челкой, покрашенной в белый цвет. Прическа выглядела нелепо, но в здешних местах она считалась модной.

Я поднял крышку каждой из кастрюль на подставке, посмотрел, что внутри, и выбрал понравившиеся блюда.

Хозяйка говорила только на местном языке, который я не понимал, и я не мог спросить у нее цены за еду. Однако, в этом не было необходимости – я знал, как в подобных местах формируются цены, да и много раз бывал в этом конкретном заведении.

Система цен немного отличалась в зависимости от места, и было несколько схем. В этом же заведении схема была такая: ты платишь фиксированную цену за рис и одинаковую сумму за каждый гарнир. Заказываешь гарниров сколько хочешь, считаешь их количество, умножаешь на цену за одну штуку и прибавляешь фиксированную цену за порцию риса – вот и цена за весь ужин. Все просто и прозрачно.

Я заказал несколько гарниров и суп.

Кухня этой страны мало известна за рубежом, но в ней есть собственная изюминка. Главное здесь – это сочетание вкусов. Все блюда похожи друг на друга, в основном это овощи с мясом, заправленные рыбным соусом. Блюда похожи друг на друга внешне, но отличаются основным акцентом – что-то сладкое, что-то соленое, что-то кислое, а что-то острое. Секрет был в том, чтобы подобрать нужные сочетания вкусов – так, чтобы они контрастировали, но при этом сочетались. Для этого нужно было особое мастерство, которое можно было оттачивать годами. Нужно было разбираться и в самих яствах, чтобы по внешнему виду определить, какой у конкретного блюда вкус. При этом, угадать каждый раз правильное сочетание было сложно, по крайней мере, у меня не всегда получалось, и ужин был идеально вкусным не каждый раз: иногда что-то было лишним, а иногда чего-то недоставало.

В этот раз я заказал одно блюдо, показавшееся мне кислым на вид, одно острое (еда здесь не очень пикантная, поэтому острым блюдо было лишь условно), кисло-сладкий суп и очень соленую сушеную рыбу (за нее цена была чуть выше, чем за основные блюда, и заказывать ее нужно было отдельно). Подумывал взять еще и местный деликатес – ферментированную пасту из рыбы, дурно пахнущую и с очень резким вкусом, но передумал. При правильном использовании паста может оказаться отличным дополнением к букету, и раньше я, бывало, и сам ее ел, хоть для иностранцев вкус пасты и непривычен.

Готовилось паста очень легко – рыбу попросту превращали в мякоть и оставляли гнить. Чем сильнее гнила рыбная мякоть, тем сильнее и резче становился ее вкус, тем дурнее запах, и тем светлее цвет. Я не сразу, после нескольких попыток, но все же прочувствовал ее вкус, со временем он начал мне нравиться, и я то и дело использовал это блюдо в своих комбинациях.

Однажды, в глубинке, в закоулке одного из небольших городков, я решил поужинать у старушки, которая продавала яства в тени старого деревянного дома, над которым был надстроен новый большой бетонный дом. Такая конструкция дома привлекла мое внимание, а старушка показалась мне милой, и я решил у нее отобедать. Заказал я у нее эту самую ферментированную пасту из рыбы и рис. Паста показалась мне необычной на вид, я такой раньше не видел – очень светлая, почти белая.

Я взял ложку, наполнил ее рисом, отковырнул немного пасты и положил ложку в рот. Думаю, в тот момент мои глаза чуть не вылезли из орбит – вкус был настолько сильным, ярким и неприятным, что мне даже поплохело. Настоящий, без любых прикрас, вкус гнилой рыбы. Кое-как я съел еще несколько кусочков пасты, пытаясь заглушить гнилой вкус большими ложками риса, но доесть до конца не смог.

С тех пор пасту из рыбы я избегал есть. Вроде бы ее и можно использовать, если использовать правильно, и она будет добавлять яркую нотку в комбинацию вкусов, но после того горького случая я решил больше не рисковать.

Вот и в этот раз я решил не брать пасту, хотя по виду она была не очень сильно ферментированной – темная на цвет.

Рядом с деревянной подставкой, на которой стояли кастрюли, располагались старые пластиковые стулья и столы, некоторые – внутри здания, некоторые – снаружи. Помещение было очень тесным, стены внутри него были грязными, в жирных пятнах, и там было душно. Я решил сесть на улице и выбрал себе стол.

Впереди, за столом рядом с моим, сидели четверо мужчин пенсионного возраста. Весь стол перед ними был заставлен тарелками, несколько раз один из них, сидевший ко мне спиной, поворачивал голову и что-то говорил хозяйке, после чего та приносила добавку. Мужчина, худой, с лицом, покрытым морщинами, сидел, сложив под собой на стуле босые ноги, а его обувь лежала на земле. Руки его выглядели как руки человека, который всю жизнь занимался тяжелым физическим трудом, мозолистые и крепкие. Он ничего не ел, но то и дело заказывал добавку. Его приятели, которых он видимо угощал, уже давно наелись и лишь изредка протягивали ложку к какой-нибудь из тарелок, наполовину полных, и черпали оттуда немного еды. Размеренно, никуда не спеша, они вели неторопливый разговор.

Прошло минут пять, хозяйка принесла заказанные мной блюда и расставила их на столе. Я попробовал каждое из них, перетасовал их, чтобы они стояли в нужном мне порядке, в центр поставил суп. Я прикинул, в каком порядке мне стоит есть свою пищу и попробовал применить эту систему на практике – ложка отсюда, потом ложка риса, потом ложка отсюда, еще рис, затем кусок соленой сушеной рыбы и ложка супа. Просто идеально! Один вкус плавно переходил в другой, создавая непередаваемую гамму ощущений. Я откинулся на спинку стула от удовольствия и даже чуть не упал – пластиковые стулья были старыми и неустойчивыми. Хозяйка увидела, что ее гостю понравилась приготовленная ей еда, и гордая собой, заулыбалась.

Мужчины впереди меня наконец закончили трапезу. Они еще какое-то время продолжали вести свой неторопливый разговор, а затем решили расплатиться. Они подозвали хозяйку, та подошла и начала считать блюда на столе. Блюд было довольно много, и ей пришлось несколько раз начинать заново – она то и дело сбивалась со счета. Наконец, женщине удалось досчитать тарелки с едой правильно, и она назвала цену за ужин. Человек с мозолистыми руками, сидевший спиной ко мне, что-то сказал своим товарищам, достал из кармана деньги и расплатился. Мужчины посидели еще минуту, а затем ушли.

Я поглядел на их стол и увидел, что половина еды на тарелках была не съедена. Это было нормой в здешних местах – доедать до конца было не принято, наоборот, нужно было немного еды на тарелке оставить. Я знал несколько версий, почему так было принято делать – к примеру, я слышал, что если гость съедает еду без остатка, то это значит, что пищи было мало, и ему не хватило – хозяйка пожадничала. Так что доедать до конца в чем-то здесь было даже неприличным.

И все же я считал, что дело было не в этикете, а в первую очередь в климате. Климат здесь был жаркий, с засушливым сезоном и сезоном дождей – хорошие условия для богатого урожая. В некоторых местах урожай даже можно было собирать несколько раз в год.

Такие благоприятные условия исторически создавали у людей определенный менталитет, в том числе это касалось и их отношения к еде.

Еда не считалась чем-то особенным и священным, ее всегда хватало, в отличие от мест с более суровым климатом. Там, откуда был родом я, климат был более холодным, и урожаи тоже были не такими богатыми. Поэтому к еде отношение было другим – с раннего детства детей приучали есть так, чтобы на тарелке не оставалось ни крошки – в памяти поколений были сильны воспоминания о голоде и неурожаях, когда люди умирали из-за того, что им было нечего есть. Ешь до конца, когда у тебя есть еда, ибо когда-нибудь ее не станет, и ты будешь жалеть о своей расточительности.

В здешних же местах неурожаи бывали, но они случались нечасто – еды обычно хватало с головой. В истории немало случаев голода случалось и здесь, но в основном не по причинам непогоды, а из-за войн или неумелого управления страной.

Доедать все до последней крошки не считалось необходимостью, и подход был другим – заказываешь побольше блюд, чтобы насладиться всем сразу, но по чуть-чуть, и ешь столько, сколько в тебя влезет, остальное – выбрасывается.

Я же, воспитанный в другой традиции, всегда старался взять ровно столько еды, сколько мог съесть, и ел все до конца – даже если в меня больше не лезло.

Вот и сейчас я смотрел на тарелки, наполовину полные, с некоторой укоризной, хоть и понимал, что ничего предосудительного здесь нет. Такая культура и такие традиции.

Хозяйка собрала тарелки со стола, за которым поужинали мужчины, и выбросила остатки еды в ведро, и так почти полное от недоеденной пищи предыдущих гостей.

Я продолжил размышлять о различиях культур. Мне подумалось о том, что разница в климате имела большое значение в плане менталитета, гораздо большее, чем просто разное отношение к пище.

Люди, жившие в суровых климатических условиях, привыкли сражаться друг с другом и с окружающим миром за выживание и жизненное пространство. Если у тебя не удался урожай – отбери у соседей; урожай удался – защитись от соседей ты сам. Такая конкуренция и противоборство создавали условия для материальной, технологической эволюции. Люди постоянно создавали и развивали новые технологии, которые помогали уменьшить их зависимость от капризов природы и защититься от конкурентов.

Развивалось оружие, развивались технологии. В какой-то момент люди, которые из-за конкуренции и суровых условий жизни были вынуждены все время создавать что-то новое, чтобы повысить свои шансы на выживание, получили преимущество над остальными народами – оружие и технологии в их руках были гораздо совершеннее, чем у тех, кто жил в более благоприятных условиях. К тому моменту мир уже был хорошо изучен, был развит транспорт, и из одной точки света можно было относительно легко добраться до другой. Те, кто привык к борьбе за выживание, решили воспользоваться своим материальным превосходством. Так начался колониализм, захват других народов, и так началось доминирование тех, кто привык сражаться, над теми, кто жил в гармонии с собой, друг другом и окружающим миром.

Я наконец доел свой ужин, то и дело прерываясь и пытаясь растянуть удовольствие. Доел, естественно, до последней крошки. Затем посчитал цену за съеденное и расплатился. Встал из-за стола и осмотрел улицу. На противоположном ее конце не было домов, вдоль дороги тянулась длинная стена храма. Я решил в него зайти.

В храме этом я бывал, и бывал не раз. Внутри него всегда почему-то было много мусора, мусор валялся тут и там и сейчас. Я не знал, в чем было дело, обычно монахи держат свои обители в чистоте и порядке. Здесь же всюду валялись обертки от чипсов, конфет, банки из-под газировки. Во время моих прошлых визитов я заходил в храм в более ранние часы, днем, и в нем всегда было безлюдно, потому я и не мог понять, откуда брался весь мусор.

Сейчас же, вечером, зайдя за ограду, я понял, в чем было дело. Напротив главного входа в храм, с другой стороны улицы, стояла школа, и дети из нее после занятий приходили на территорию святилища, бегали, кричали, играли и мусорили.

Для храмов местной религии такое поведение было нормальным – не было ничего непристойного в том, чтобы прийти на территорию храма, повесить между деревьями гамак или просто прилечь на лавочку, и проспать хоть весь день. Иногда на территории даже располагались специальные беседки, большие по площади, на полу которых люди могли отдыхать. Бегать и кричать на территории храмов детям тоже разрешалось, подобное никого не злило и не удивляло – это же дети, чем им еще заниматься? Многие монахи сами были детского возраста, и они с радостью присоединялись к остальным озорникам, но в рамках приличий – для монахов существовало множество правил поведения, которые они должны были соблюдать.

В самих же святилищах, зданиях, в которых проходили религиозные ритуалы, внутри которых находились священные статуи и стены с потолками которых были расписаны сценами из религиозных книг, шуметь было нельзя – это были священные места. Можно было спать или разговаривать сидя на полу, но тихо.

За пределами святилищ же жизнь шла своим чередом. Единственным неприятным последствием от этой жизни было большое количество мусора, который оставляли после себя дети.

Мусор в стране, да и во всем регионе, был настоящим бичом общества. Его кидали прямо на пол, в мусорку его выкидывать было не принято, да мусорок и не было. Считалось, что мусорить можно везде, в этом не было ничего предосудительного. Каждый человек должен был держать свой участок земли, вокруг дома или рабочего места, в порядке, и просто периодически убирать весь сор в пределах этого участка. Такая практика могла работать в местах, где людей было мало, но в многолюдных местах мусора зачастую накапливалось столько, что убирать его не успевали.

Часто такое происходило и в заведениях уличной кухни, в одном из которых я только что сам отужинал. Под столами могли стоять мусорки, а могли и не стоять – в любом случае половина мусора летела прямо на пол. Хозяева заведений время от времени сор убирали, но чем популярнее было заведение, тем больше вокруг него было мусора.

Как ни смешно, но уровень мусора в заведении был отличным ориентиром при выборе места для приема пищи. Чем популярнее забегаловка у местных жителей, тем больше мусора вокруг и тем лучше само заведение – если в нем много посетителей, значит, кормят здесь вкусно и дешево.

В новых для меня городах, которые я раньше не посещал, выбирая себе место для приема пищи, я обращал внимание на мусорки под столами, если они были, либо на сор на полу, если их не было. Если мусора много – значит, можно здесь есть. Мусора нет – что-то с этим местом не так, местные жители сюда не заходят.

Я побродил немного по территории храма, посмотрел на веселящихся и радующихся жизни детей и решил закругляться. Уже вечерело, и пора было ложиться спать.

Тем не менее, дойдя до своего отеля, я вдруг решил пройтись еще немного. Я соскучился по городу – часто о нем вспоминал, путешествуя по другим местам. Потому сейчас мне хотелось побродить по нему еще немного, чтобы еще хоть чуть-чуть насытиться местной безмятежной и добродушной атмосферой.

Прогулявшись до конца исторического квартала, почти до самой железнодорожной станции, я обошел пару улочек вокруг, глядя по сторонам. Было заметно, что в городе появилось больше магазинов, больше различных забегаловок и ресторанчиков, а те, что стояли здесь раньше – стали популярнее, внутри них появилось больше столов, за которыми сидело больше посетителей. Экономический прогресс был заметен невооруженным взглядом, хоть вокруг все так же оставалась нищета и разруха.

Мне нравилось следить за экономическим прогрессом, хоть я и не придавал материальной стороне жизни решающего значения. Появилось больше зданий, на которые можно поглазеть – хорошо, поглазеем! Появились новые улочки с асфальтом и бордюрами – отлично, есть куда прогуляться!

Идти спать все никак не хотелось, и я решил прогуляться к другому концу исторического квартала. Я развернулся в противоположную сторону и вдруг заметил, как у одного из зданий, с разных сторон улицы, друг навстречу другу шли двое – женщина и молодая девушка. Не видя друг друга из-за угла и передвигаясь на высокой скорости, они налетели друг на друга и столкнулись, не успев остановиться.

Можно было ожидать, что они начнут предъявлять друг другу претензии, между ними завяжется конфликт, но я знал местные порядки и предвкушал другое развитие событий.

Да, конфликт вполне мог завязаться и здесь – в жизни всякое бывает. Но вместо споров и взаимных претензий женщины улыбнулись друг другу, перекинулись парой дружелюбных слов и разошлись. Никаких конфликтов и претензий. Вот, за что я любил этот народ.

Конечно, конфликты здесь тоже возникали, но редко. Нормой было дружелюбие и взаимопонимание, агрессия была местным жителям чужда.

Я думал, что в чем-то это могло быть результатом осмысления местными жителями того, что со страной произошло несколько десятков лет назад, когда здесь случились война и геноцид. В тех событиях участвовало меньшинство, но от жестокости и агрессии меньшинства пострадала вся страна.

Мне казалось, что здешние жители сделали правильные выводы из тех событий, и теперь агрессию здесь встретить можно было очень редко, ибо, как люди уже знали, даже маленькая злоба может вызвать большие последствия.

Я много раз приезжал в эту страну, видел и хорошее, и плохое, но что бы местные жители не делали, даже если они делали зло, они старались быть дружелюбными и неагрессивными, хоть это и звучит как парадокс.

Насилие здесь было редкостью, и могло закончиться плохо для агрессора. У добра были кулаки, если на то была необходимость.

Понаблюдав за женщинами, которые, не обращая внимания на столкновение, пошли дальше по своим делам, я тоже решил продолжить прогулку. Я шел по плохо освещенной улице – в стране был постоянный дефицит электричества, и свет на улицах, если он был, был тусклым. Вдоль одного из зданий, которое выглядело заброшенным, лежали дети. Они были одеты во вполне новую одежду, но грязную и неопрятную. Это были мальчик и девочка, они спали. Дети лежали на каких-то досках и железных пластинах, отвалившихся от забора вокруг заброшенного здания. Мне показалось, что спать таким образом детям было неудобно, уж лучше в таком случае лечь на траву, которой в округе было хоть отбавляй. Но детей все устраивало, они лежали, погруженные в сладкий сон, их лица были безмятежными, дети улыбались во сне.

Рядом с детьми стояли взрослые, наверное, их родня. Я видел этих людей раньше, они жили у реки. Когда-то в том месте было небольшое поселение – трущоба с ветхими домами из мусора. Таких поселений в городе раньше было много, но со временем они исчезали, а на их месте строили новые здания. Я предполагал, что жильцов из таких трущоб выселяли и возможно давали им новое жилье в другом месте, но конкретно эта семья из своей хижины не уехала. Они просто перенесли свой дом из хлама ближе к реке, на склон берега, чтобы не мешать стройкам. Так они и жили – у берега, в хижине, как и раньше.

Иногда я видел этих людей в городе, от них часто исходил неприятный аромат, который распространялся на много метров вокруг, было похоже, что они не любили мыться.

Дети же их выглядели чуть более опрятно, их одежда была неплохой, хоть и измазанной (в конце концов, они спали на каких-то грязных досках и не могли не испачкаться). Однако, я в любом случае сомневался, что они посещали школу, были грамотными и росли здоровыми, адекватными людьми.

Мне было жаль детей. Я понимал, что эта семья живет своей жизнью, мне непонятной, и я не мог судить, насколько они счастливы. Это был их выбор. Но у их детей выбора не было, они жили так, как их учили взрослые. Я не верил, что они смогут получить образование и самостоятельно выбрать, какую жизнь прожить – ту, которую прожили их родители, или другую, которая будет нравиться им самим.

Вполне возможно, что у такой жизни, которую вела эта семья, были свои преимущества, хоть я их и не смог найти. В конце концов, я ни разу не видел, чтобы они, например, просили у кого-то милостыню, а значит, что у них даже есть какие-то средства к существованию. Но детей их мне все же было жалко, не из-за образа жизни, к которому их приучали родители, а из-за того, что им не давали возможность сделать самостоятельный выбор.

Погруженный в раздумья, я и не заметил, как зашел по улице гораздо дальше, чем задумывал. Я остановился лишь, когда дорога, по которой я гулял, пересеклась с другой, более крупной, чем-то вроде местного шоссе.

Я решил посетить еще одно место перед тем, как все-таки вернуться в свою комнату и лечь спать, благо оно находилось рядом. Место, которое я решил посетить, было местным центром занятости. Сейчас, поздним вечером, центр, естественно, был уже закрыт, но перед входом в учреждение стоял стенд, на котором работодатели вешали объявления о поиске работников – он-то мне и был нужен. Я добрался до центра занятости, он был непривычно безлюдным и тихим. Днем здесь можно было увидеть множество молодых людей, они ходили по территории учреждения из одного корпуса в другой, в руках они держали папки и какие-то бумажки – устраивались на работу.

Сейчас же здесь не было никого.

Стенд с объявлениями, в отличие от остальной улицы, был освещен, но свет был тусклый, и рекламный щит пришлось подсвечивать фонариком на телефоне. Некоторые объявления были написаны на знакомом мне языке, некоторые – на языке местном, который я не знал. Однако и из таких объявлений можно было выудить немного нужной информации – по цифрам, написанным в рекламке, можно было составить какое-никакое понимание о местных зарплатах. Цифры здесь использовались не арабские, в стране были собственные символы, но я примерно знал, как они выглядят, и мог прочитать нужную мне информацию.

Я оглядел объявления, почитал требования к соискателям и оценил зарплаты – во многих странах платить так мало было незаконно, но здесь была совсем другая экономическая реальность.

Зарплаты практически не изменились с тех пор, как я рассматривал стенд в прошлые годы, однако самих объявлений о поиске сотрудников стало больше. Это радовало, динамика положительная.

Я решил, что погулял по городу достаточно, глаза уже слипались – надо было готовиться ко сну. Вернулся в отель и набрал ледяной воды в бутылки, которые к тому времени уже были пусты. Затем поднялся по одной лестнице, прошел по коридору на крыше, потом поднялся по другой лестнице, прямо, поворот, поворот, и вот я уже на месте.

В комнате было немного душно – весь день окна были закрыты, и воздух нагрелся. Я открыл окна и посмотрел наружу. Подо мной, на территории отеля, располагалась небольшая стоянка. По большому счету, никакой стоянки здесь быть не должно было – места слишком мало. Машины, в основном старые минивэны, стояли у самого входа в отель очень кучно, почти сталкиваясь друг с другом, и занимали все свободное место между зданием и дорогой. На противоположной стороне дороги на пластиковых стульчиках сидели двое молодых парней, которые то смотрели на что-то в своих телефонах, то просто беззаботно болтали. Это были охранники стоянки, они были на рабочем месте, но работа их не требовала больших усилий – просто сиди, следи за машинами да болтай. Неплохая работа, от которой можно получать удовольствие.

По дороге, идущей вдоль улицы, изредка проносились скутеры. За рулем в основном были молодые люди, парни и девушки, одетые по местной моде, они веселились и смеялись, иногда со стороны их байков доносилась музыка.

Немного в стороне (чтобы увидеть, мне даже пришлось немного высунуться из окна) стояло высокое здание с зеркальными окнами, то самое, что находилось рядом с рынком, местный игрушечный небоскреб. Небоскреб переливался разными цветами – работала подсветка.