Культ свободы: этика и общество будущего

Конечно, можно еще больше усложнить нашу систему и ввести меченые деньги. Например, метить каждую денежную единицу подписью эмитента. А еще лучше – купленной на нее ценностью. Тогда не только амортизация лучше соответствовала бы реальности, но и учет старых материалов в новых товарах стал бы легким. Если только на чьих-то счетах обнаружились платежи за ту же ценность, они просто взаимно уничтожаются.

– Ограничения на эмиссию

Признаюсь, безграничный всеобщий кредит звучит довольно стремно. Дело не только в том, что банки, капиталы и ростовщики становятся ненужными. Не получим ли мы то же, что получили одержимые строители лагерного коммунизма – апатию, лень и прочее? Ведь теперь все становится доступно! Или, напротив, ажиотаж и мордобой? Ведь теперь возникает бесконечный спрос на ограниченные ресурсы!

Я думаю, пока новые – честно посвящающие себя обществу и не злоупотребляющие ограниченными ресурсами – люди не выросли, можно и нужно ввести ограничения на эмиссию. Как бы помочь людям стать этичнее, справиться с ленью и отвращением выполняя тяжелую или противную работу, умерить аппетиты и прочее. Т.е. это не беззастенчивая эксплуатация, а просто мягкая помощь в расстановке жизненных приоритетов, своего рода воспитание, подсказка в сторону обьективной оценки ценностей.

Но как это сделать? На каком основании? Я думаю на основании этики. Ведь это ж очень просто – увидеть, кто злоупотребляет доверием, а кто нет, кто отдает обществу всего себя, а кто только делает вид. Принцип очень прост – каждый человек изначально имеет неограниченное (в разумных пределах) доверие, помогающее ему встать на ноги, получить образование, завести семью и детей. А дальше, если его кредит улетел в стратосферу, а дебет никак не оторвется от земли, размер его новой эмиссии будут легко и ненавязчиво корректироваться в сторону уменьшения – вплоть до полной остановки. Ибо надо же когда-то отдавать долги обществу? Более того, рассуждая философски, доверие, как самое лучшее обеспечение, это ценность. А раз ценность – ее надо ценить. А как ее можно ценить, когда она у нас задаром раздается кому ни попадя? Значит, пусть пациенты помнят – наше доверие легко потерять.

Итак, право личной эмиссии мы теперь привязываем и к размеру дебетового счета, и к разнице между дебетом и кредитом. А может пойти дальше? Вдруг человек столько нахапал в кредит, что обеспечил себя по гроб жизни и в ус не дует? Детерминизм не дремлет и такие особи несомненно появятся. Что делать? Изьять нахапанное? К сожалению, тут поможет только суд. Но вообще говоря, запрет на новую эмиссию – уже жестокая мера. Когда покупать блага невозможно, остается только концы отдать, ведь благотворительности в свободном обществе нет и не будет. Деньги дефицитны, но заработать их можно только своим собственным трудом.

Не исказится ли мерная функция денег, когда те станут дефицитом? Да, но этим искажением можно будет тем более пренебречь, тем этичнее будут люди. Кроме того, паразиты и так, и эдак неспособны на обьективность. Ударить им по рукам ограничением на кредит означает напротив, помочь деньгам работать правильнее.

Конечно надо честно признаться, вводя ограничение мы временно возвращаемся к финансовому принуждению, которое, увы, есть всегда, когда есть ограниченность ресурсов и недостаток этики. Поэтому, мне кажется, люди будущего будут справедливо подходить к причинам, по которым оно будет вступать в силу. Они учтут и способности человека, и количество иждивенцев, и даже профессию. Согласитесь, авангардному музыканту куда трудней найти благодарных потребителей, чем производителю затычек в уши. Но свобода должна стать реальностью для каждого члена общества! И когда все базовые потребности удовлетворены изначальным кредитом, экономическое принуждение превращается в простое неудобство. Примерно как необходимость посторониться проходя по тротуару. Разве можно сравнить эту мелочь с необходимостью бороться за право пройти по узкому мосту? Тогда каждый член общества обладает настоящей экономической свободой – примерно такой же, только физической, какой обладает каждый пешеход.

6 Прозрачная экономика

Ц, а значит и всем, известны состояния всех счетов. Тайна вкладов уходит в прошлое просто потому, что исчезает обман, который сейчас составляет основу экономики и цель жизни. Чтобы деньги могли наконец стать мерой вклада человека в общество, должно исчезнуть отношение к ним, как к постыдному средству угнетения и порабощения. Но деньги будущего – чисты. В отсутствии власти нет потребности скрывать доходы от налоговой инспекции. В отсутствии наследования, нет нужды прятать богатство от завистников. В отсутствии принуждения и конкуренции нет надобности стыдиться своих успехов. Напротив. Своим состоянием люди наконец смогут по праву гордиться. Это их заслуга, их достижения, степень уважения и мера достоинства. Чем больше человек принес пользы, произвел благ и отдал другим – тем больше он доверился им, тем больше он принял в ответ чужую благодарность в виде единиц доверия. Эта законная гордость имеет куда больше прав на существование, чем кичливое высокомерие нынешних паразитов, получивших богатство или наследством, или обманом и насилием. Более того, в обществе чистых рук каждому будет прямой смысл раскрывать свои доходы – это полезно не только для самоуважения, но и для бизнеса. Только имея полную информацию о партнере можно быть абсолютно уверенным в нем. Репутация, кредитный рейтинг, кредитная история, активы и долги, вес, стоимость – все это описывает экономическую суть партнера, все это и есть наиболее полная возможная деловая информация. А кому есть что скрывать, кто по уши утонул в своей "коммерческой" тайне, пусть валит в другую психушку.

Абсолютная прозрачность не только уменьшает риски кооперации, но и делает все экономику более предсказуемой. Сокрытие информации это обман, а обман не вяжется с духом свободы, к которой мы тут все стремимся. Зато правильные деньги, порожденные общим доверием и всеобщей открытостью, сами порождают доверие, без которого невозможно никакое мечтательство и прогнозирование. Поэтому разумеется все экономические показатели, как и бухгалтерия Ц, будут вывешены в людном месте и внимательно изучаться специалистами экономистами – к тому времени они уже наверняка появятся.

Теперь помечтаем о мировой торговле. В конце концов мы же не хотим всех насильно загнать в один коллектив? В условиях свободы, каждый может иметь свои деньги. Тут, правда, есть нюанс. Такая ситуация слегка противоречит обьективной этике, которая учит, что деление общества на коллективы чревато возникновением групповой морали – "мы" против "они". Да и смысла особого нет – все всем доверяют, психушка у нас в принципе одна на всех. Как же выйти из морального тупика? Честно – не знаю, моя скромная фантазия ограниченна стенами палаты. Поэтому озаботимся не моральной проблемой, а чисто практической. А на практике, вполне есть смысл искусственно поддерживать несколько альтернативных валют в целях устойчивости и добросовестной конкуренции. Что б пациенты не расслаблялись. А общее доверие как раз и сделает возможным обмен валют.

Как выглядит добросовестная конкуренция? Качество валюты отражает экономическую ценность коллектива. У нее есть две составляющие. Первая – уровень развития коллектива. Сюда входит и инфраструктура, и всякие общественные институты, и уже накопленный капитал, и даже уровень этики – т.е. общее богатство, прошлое и настоящее. Эта часть воочию показывает как много экономических ценностей коллектив способен произвести, и превращается в глазах наблюдателей в качество валюты – ее надежность и наполненность благами. Вторая часть – производительность коллектива, то как много экономических ценностей он производит в данный момент, куда смотрит вектор его развития. Это – будущее валюты. Обе эти части конечно взаимосвязаны. Если нет накопленного общественного капитала, откуда возьмется его увеличение? С другой стороны чем его больше, тем сложнее система, медленнее процессы, труднее предсказания. Слишком развитым коллективам сложно показать большой рост.

Как сравнить две валюты? Предположим, что все валюты пока равно качественны, т.е. обмениваются 1 к 1, а коллективы различаются только производительностью. В одном хорошо работают, есть рост экономики, блага растут как на деревьях. В другом лентяи, роста нет, купить особо нечего. Поскольку разница в наполнении валют становится очевидной, на первую валюту возникает повышенный спрос – ведь всем нужны новые блага. Из второго коллектива все будут стараться продать товар в первый, чтобы заполучить более качественную валюту. Это вызовет утечку товаров и инфляцию во втором коллективе, но приток товаров и дефляцию в первом – т.е. процесс окажется самоподдерживающимся. Предатели второй родины будут стараться продать дешевле, т.к. даже с учетом перевозок, дальнейший рост ценной валюты скомпенсирует их убытки. В результате цены второго коллектива заведомо будут ниже, если выражены в первой валюте. То есть уровень жизни во втором будет понижаться, что справедливо – кто хуже работает, тот меньше ест. Курс валют рушится, вторая валюта вытесняется первой, товаров во втором становится все меньше, наконец становится нечего продавать. Все. Второго коллектива больше нет.

Этот печальный итог демонстрирует задуманную нами закономерность. Ленивые вымирают. Только в совсем безумной экономике возможно закрытие границ, манипуляция валютой и полный застой. Наша мирная валюта логично вписывается в законы природы, что только подтверждает истинность нашего неклассического подхода. Конкуренция между странами обещает всем трудоустройство, уважение в коллективе и кусочек заслуженного успеха. Почти как при капитализме.

Что же дальше? Неужели весь второй коллектив вымрет от голода? Конечно нет. Смерть слабого коллектива и замена его новым – виртуальной процесс. Экономика слабого коллектива не исчезает, она просто начинает обслуживаться более сильной валютой – ведь запретить ее использование теперь некому. Да и сама "смерть" – это перебор. Скорее всего первый коллектив расслабится раньше, чем помрет второй – изобилие незаработанных благ развращает. Но нам важен принцип. Выживает тот, кто не хитрит, кто смотрит дальше, кто трудится дольше. Зона доверия стремится к экспансии. Скажем, в условиях этичного рынка, если некая компания подмочила репутацию, или разрослась до неуправляемого размера, она разоряется и ее место занимают более молодая и гибкая. Однако ее сотрудники не вымирают, они просто переходят в новую и начинают ее разор работать более эффективно. Так же и тут. На месте старого коллектива появится новый – молодой и гибкий, обьединенный общей победной целью. И конечно со своей новой валютой. Как без нее?

Даже само понятие коллектива как зоны хождения валюты – это нечто виртуальное. Физически одна общность людей может иметь несколько непересекающихся валют, а экспорт-импорт – переход из одной в другую – быть лишь конвертацией. В этом свете покупка например нашей компании чужеродцами и переориентация ее на функционирование в иной валюте фактически равнозначно ее современному вывозу за границу, поскольку она теперь наполняет своей продукцией чужую валюту. А так можно и всю экономику распродать! С другой стороны, если иноземцы покупают наши предприятия, но те продолжают работать в нашей валюте, это только польза нашей экономике.

Ну а мечты о единой "резервной" валюте – пусть останутся глупыми фантазиями психов. Когда такой резервный коллектив превратится в застойное болото – кто займет его место? Инопланетяне? Хорошо бы, но мало ли что… Значит должны быть альтернативы. По той же причине нет смысла во всеобщей привязке валюты к золоту, нефти, количеству СО в атмосфере или средней температуре по больнице за год – такая привязка будет означать единую валюту, хоть и с разными названиями. А нам это надо?

***

Вот такие откровения явились мне благодаря классикам, доброго им пути. Скучновато без них конечно, но я не жалею. Теперь я и сам не могу молчать – даже в такой великой науке, как экономика. Правда длинно пока получается – наука мудреная, не сразу дается. И плохо, что слушать некому – дурдом закрыли, читатели разбежались.

Да, вот что еще важно. Расходы на содержание Ц – плата за денежную систему – у нас возьмутся напрямую из денежной массы, никаких налогов не потребуется. Конечно, такие расходы несколько нарушают ценностный баланс денег, но мы ж мечтатели? Зарплаты его сотрудников хорошо бы уравнять на среднее по экономике, чтоб все были довольны. А его руководство хорошо бы регулярно выбирать, а лучше кидать жребий, чтоб никому не было обидно. Вот так – минимум функций, максимум прозрачности – и у нас появляются деньги, удовлетворяющие потребностям общества в стабильном экономическом счастье. Хоть и не звонкие на слух и не кусаемые на зуб.

Но зато никаких фантиков, золота и конечно классиков.

Рынок: между сотрудничеством и соревнованием

Хорошо быть молодым ученым – перспективным, многообещающим! А еще лучше быть просто молодым и никому ничего не обещать… Как сейчас помню, диссертация по бухгалтерии стоила мне три кило здоровья. Только лягу – уже рассвет, а глаз так и не сомкнул. В голове вместо сна – кошмары, под подушкой – бумага и ручка, на столике – калькулятор. Но облегчить душу не получалось – цифры путались, баланс не сходился, а формулы так и лились на бумагу. В результате было неясно, то ли это явь во сне, то ли сон наяву. В общем, наука.

Диссер я успешно добил, а вот бессоница выжила. Кошмары тоже, с чем я вас сейчас и ознакомлю. А что делать? Экономика, как и любое другое боевое искусство, вызывает отвращение у всякого мирного ученого. Но избежать ее нельзя – грохот боев такой, что не до сна. От этого хочется взять в руки автомат и убить кого-нибудь. На худой конец – закрыть глаза и уснуть. Но не получается, даже не пытайтесь.

1 Личная "свобода" или социальное равенство?

Свободный рынок, а с ним и его основа – свобода в индивидуально-частной реинкарнации – в наше время вызывает у всех нормальных людей нездоровые эмоции. Если еще не так давно были люди, считающие капиталистов благодетелями, стоящими у истоков технологий, рождающими "инновации", создающими рабочие места и повышающими уровень жизни везде, где наступает сапог капитала, то сейчас в это верит только полный идиот. Если еще не так давно находились люди, считающие капиталистическое богатство заслуженным результатом упорного труда, целеустремленности, удачи и огромного ума, то сейчас такие наивные остались разве что среди самих богатых. Если еще не так давно встречались люди, считающие рынок образцом организации социальной системы, уничтожителем сословий и несправедливости, чудом спонтанного порядка и идеалом вольного общества, то сейчас над такими даже смеяться грешно.

Совсем иное дело социальное государство. Твердый порядок и государственная забота воплощают в жизнь моральные идеалы истинного равноправия, растоптанные свободным рынком. Но логика насилия ведет государство дальше – к постепенному превращению собственности из частной в общественную, а точнее в бюрократическую. И результатом, вместо рыночного социализма, становится государственный капитализм – тоже ужасы, но уже прикрытые не высокими словами о свободе, а высокими словами о справедливости. И подкрепленные не менее тяжелым сапогом государства.

Но как получается, что свобода частной инициативы выглядит отвратительно, а насилие организованной массы – высокоморально? С обоих сторон слышны взаимные обвинения. Богачи и обслуживающие их говоруны любят ссылаться на лень и зависть. Тупые бездельники просто не хотят работать. Эти вечные неудачники не способны проявлять инициативу и стремление к успеху. И, соответственно, "справедливость" завистливой толпы – отмазка для бесстыдного грабежа. Как будто богачи только и делают, что работают. Как будто богачи не тупы и не завистливы. Как будто их богатство не следствие связей и коррупции. С другой стороны прилавка упирают на жупел частной собственности. Капиталисты, финансисты и прочие паразиты видят только свою прибыль. Эти хищники готовы попрать самую небесную заповедь, не говоря о земном законе, ради своих привилегий. И, соответственно, социальное государство – единственный путь к справедливости. Как будто партийный бюрократ или отьевший брюхо люмпен видит чью-то еще выгоду, кроме своей. Как будто вообще выгода возможна не за счет других. Как будто уравниловка не есть самое омерзительное насилие – и одновремено прикрытие для привилегий бюрократов.

С самых истоков либеральной мысли свобода прочно, хотя и вынужденно, ассоциируется с рынком и индивидуализмом, в то время как насилие – с политикой и толпой. Попытки социалистов приклеить свободу к сказочным возможностям, даруемым всенародной властью, получились не очень убедительными, поскольку проигрывали гораздо более сказочным возможностям, демонстрируемым свободным рынком. На самом деле баланс прост. Государство – насилие, но и рынок – насильник ничуть не меньше. Как же организовать экономику чтобы было и свободно, и справедливо? Где найти третью альтернативу – и жадному одиночке, и завистливой толпе?

Пока свободная мысль блуждает в двух соснах этого тупикового, но "естественного" выбора, попробуем зайти с другого, научно-бухгалтерского конца.

2 Мотивы рынка

Что движет человеком в условиях освобожденного от морали рынка? Нужда? Жадность? Зависть? Честолюбие? Без сомнения. И чем богаче общество, тем удельный вес примитивной нужды меньше, а "высоких" мотивов, соответственно, больше. Никакое вечно нуждающееся животное не способно беспредельно накапливать ресурсы, стремясь к победе в бесконечной рыночной борьбе. Людям, однако, не хочется признаваться в том, что они просто довели животные мотивы до совершенно безумных пропорций. Они выдумывают пирамиды "потребностей", обманывая себя, что это, дескать, вовсе не жадность и не зависть виноваты. Это, дескать, такие специфически высокие потребности – самореализация, раскрытие талантов, поиск внутренней гармонии, нахождение собственного (даже слишком собственного) "я".

В принципе, зависть или честолюбие – неплохие стимулы для работы и успеха. Стремление доказать, что человек не хуже других и вполне достоин своей судьбы. Однако только этих мотивов недостаточно для нормальной экономики. Опираясь на подобные мотивы, люди создадут только "рынок" насилия. Все таланты на этом рынке сведутся к талантам обставить конкурента, надежно втоптав его в самое дно, и тем доказать, что ты сильнее и способнее. Неважно как. Важно лишь, чтобы это выглядело приемлемо – т.е. вписывалось в некие рамки. Что возможно в двух случаях – или действительно обыграть оставаясь в рамках, или обыграть подправив рамки. Но заметьте – если первично стремление обыграть, то рамки автоматически оказываются вторичны. И поскольку иных ограничителей насилия нет, оно оказывается ограничено весьма ограниченно. Очевидно, доказывать что человек достоин своей судьбы, да и вообще что угодно, в условиях гибких рамок бессмысленно. Не удивительно, что с таким скудным набором мотивов усилия государства по укреплению рамок становятся оправданы и моральны, как и всякое насилие в борьбе со злом. Это лишь ответ на завистливый рынок.

Если отбросить научные прикрасы и вскрыть настоящие, истинно "высокие" потребности нынешнего гомо-экономикус, то, как бы красиво ее не называли, главной его социальной потребностью будет стремление к максимальному наращиванию собственной ценности – что есть Закон Постоянного и Неуклонного Повышения Ценности №1. Закон этот коренится в эгоистичной природе социального животного, а расцветает пышным цветом в обществе всевозможного насилия – то есть в нынешнем. В стае этот мотив выражался в стремлении вверх по лестнице рангов – вплоть до первой ступени, дальше которой животная фантазия не распространялась. Его можно назвать первенством или главенством. В обществе возможностей, да и лестниц, гораздо больше. Но как бы много их не было, мотив тот же – забраться повыше, придавив остальных. В примитивных обществах главным средством была физическая сила, дополненная организаторскими способностями – сколотить ватагу и победить в неравной схватке. В более культурных обществах давить можно не только физически. Можно давить культурой, авторитетом, традициями. Можно давить моралью. Видов насилия не счесть, как не счесть и видов социальных лестниц. Чем например, информационное насилие, со всеми его атрибутами – монополией СМИ, моральным авторитетом, поклонением – хуже экономического, с его капиталами, средствами производства и доступом к печатному станку? Но какое бы насилие мы не взяли, в его основе будет лежать все тот же старый мотив – первенство, победа в схватке, поражение соперников. Мотив ведет к насилию и пока мотив не изменится, свобода останется фантазией. Там же в фантазиях останется и простое человеческое счастье, потому что победить может только один, в то время как проиграть придется всем остальным.

Причем рынок только безуспешно пытается дать выход этому мотиву. Ибо победа над другими требует насилия более жесткого и прямого, чем он может позволить. Безнадежность эгоистичного мотива в деле окончательной и бесповоротной победы собственного рыночного "я" очень хорошо видна, если принять во внимание суть обмена, суть рынка. "Делать деньги", если делать их честно, а не просто отнимать, можно только удовлетворяя потребности. Но тем самым деляга, в соответствии с парадоксальной природой ценности, лишает себя будущего заработка. Стало быть, удовлетворять потребности надо так, чтобы ненароком не удовлетворить. А еще лучше – взрастить и обострить. Надо обманывать! Надо обирать! Это и есть "свободный" рынок – рынок с фальшивыми целями и невидимыми рамками.

Наверняка свобода выглядела бы гораздо привлекательней, если б делала людей счастливыми. Способна она на это? Конечно, ибо в основе свободы лежит совсем иной мотив – общего блага. Согласитесь, легко стать счастливым, если принести всем чуточку пользы! ОБ выражается через признание обществом, востребованность, полезность, нужность. Эти слова даже на слух звучат приятнее. Конечно, новый мотив не может работать в старом обществе. Что толку стремиться быть полезным людям, если они просто пользуются этим в собственных эгоистичных целях, и вместо благодарности втаптывают идеалиста в грязь? Только этика открывает дорогу к свободному и счастливому обществу. Она изгоняет насилие, заменяя старый мотив на новый.

Мотив ОБ обьединяет пользу всех с тем же личным удовлетворением, с той же реализацией способностей. Человек опять хочет доказать всем, что он достоин – и своей судьбы, и общества таких же достойных людей. Увы, обьективная оценка результатов деятельности, и соответственно человека, требует вечности. Но человек не вечен. Очевидно, личное и общественное не сочетаются идеально, и в случае недооценки этичный человек скорее готов дать обществу кредит, чем воспользоваться его кредитом в собственных целях. Общество все же более обьективно. Остается рассчитывать на потомков – личное счастье невозможно без осознания того, что дело жизни будет оценено потом. А обратная ситуация, переоценка (переоцененность), подвергает риску достоинство, и следовательно успех в тленном мире этичный человек не ставит слишком высоко. В обоих случах, текущая оценка обществом не может являться единственным и окончательным критерием счастья. Мотив первичен. Важно принести пользу. Ее оценка и результирующие социальное положение – дело вторичное.

Что касается нужды, зависти и прочих позорных пятен капитализма, свободное общество наверняка будет намного богаче – ведь блага будут доставаться всем. Да и деньги будущего, привидевшиеся нам ранее, выведут эти пятна с корнем.

3 Этичная конкуренция

Свободный рынок, вопреки фантазиям его поклонников, не существует сам по себе. Это не есть нечто, не зависящее от человека, нечто, существующее обьективно в природе – этакое спонтанное, надо только убрать руки и оно возникнет само собой на пустом месте. Нет никакого спонтанного, самовоспроизводящегося порядка. Рынок – добровольный, честный, свободный обмен ценностями – это дитя общества зачатое разумом. И, как и все прочие производные разума, дитя трудное, болезненное и крайне хрупкое. Рынок возможен только в очень точных, строгих и всеобьемлющих условиях – а именно, когда уважается договор, когда сила заменяется правом, когда порядочность становится нормой поведения. Ни право, ни договор, ни тем более порядочность не живут где-то в природе. Их рождение и бытие требует тяжелых умственных усилий, долгого накопления этики и культуры, развития справедливых социальных институтов. Свободный от этики рынок, будучи предоставлен самому себе, быстро выродится в войну всех против всех, потому что его свободу некому будет беречь. А загнанный в рамки насилия государственной власти, он превратится в олигархический гулаг, потому что некому будет унять аппетиты верхушки, которые куда легче реализуются без всякого рынка. Не к этому ли замечательному положению дел мы идем быстрым шагом?