Горбатый Эльф

Тайра молчала. Доверить самое важное девушке из пруда, с каждым движением меняющей обличье?

– А можно спросить, не обидишься?

– Так что спрашивать, все твои мысли во мне отражаются, – рассмеялась русалка, – хочешь знать, почему про нас молва идет, что парней заманиваем, да топим? Так то не диво, у вора всегда монета виновата, что ярко блестела. Увидит дурак молодой русалку, да повадится каждую ночь к воде ходить, все поймать надеется. Житья от него не станет, ну и затащит она его в воду, чтоб отвязался наконец, пощекочет, попугает. А он потом: «заманила, да чуть не утопила, еле живым ушел».

– Никогда не топите?

– Почему никогда? По-всякому бывает. Или человек худой совсем, убийца, лихоимец, или сама русалка зло на людей затаила. Кто знает, откуда душа в воду пришла, хозяйкой воды сделалась? Может, с облаками летала, место искала, нашла и с дождем пролилась. А может, девушка жить не захотела, в воду бросилась, а обида, как камень, вниз тянет, в Светлые Небеса взлететь не дает. Вот и останется она там, где смерть приняла. Такая может и зря утопить. Ну а после у нее вода тиной зарастет, болотом сделается, люди кикиморой звать начнут. Нет, я человеком не была, напрасно боишься.

Тайра задумалась. Было у нее три желания, можно только о двух просить – да вот стоило ли?

– Чтобы не просила пустого, дай-ка я сначала на твои вопросы отвечу. Ты их столько раз в мыслях повторила, что даже улитки придонные наизусть выучили. Русалка уже не говорила – шептала, как будто камыш шелестит.

– Мать свою и без меня встретишь при новой луне. Тому, кого любимым звала, ты сама счастья на мосту над водой пожелала, исполнится. А суженого тебе звезда укажет, что на сердце носишь. Есть у тебя еще желание, оно трех других важнее, да ты его еще не узнала, словами не назвала. Моих сил на него не достанет, научись звезде верить – узнаешь помощников. Ну а теперь говори, чего ты хочешь.

– Так ты сама уже все сказала, даже не придумаю, о чем просить.

– Себе не о чем – другому добра пожелай.

Тайра молча глядела в ночь, и на душе было совсем тихо. Столбы тумана расплылись светлым пологом, он висел высоко над водой. Луна зашла, а небо светлело. Если правда, что русалка ей нашептала – чего еще желать? Кому? Может, бедной Хасият – чтобы дети ее полюбили?

– Пусть у Хасият хоть старость счастливой будет, пусть ее дети и внуки любят.

– Спасибо тебе. За это – помогу в трудный час. А последняя просьба какая будет?

Глаза русалки ждали, о чем-то молили. Чужие просьбы выполняет, а ведь ей самой тоже может чего-нибудь хотеться…

– Скажи, а вы всегда по одной живете? – как будто кто нашептал Тайре этот вопрос.

– В больших озерах нас много бывает, ночами хороводы водят, песни поют, – ее голос был грустный-грустный, – и здесь место для подружки нашлось бы – да не приходит сюда никто. Хорошо, Хасият у меня пока есть, а умрет – опять одна останусь.

Теперь она казалась совсем ребенком – с тусклыми голубоватыми волосами цвета предрассветного озера.

– Третье желание – чтобы с тобой добрая подружка в запруде жила.

Девочка заливисто рассмеялась, обхватила Тайру холодными руками, расцеловала.

«Сейчас утащит на дно, буду ей подружкой» – в ужасе подумала Тайра. Но русалка соскользнула в воду и исчезла. Ни плеска, ни кругов – как туман растворился.

– Приходи ко мне днем попрощаться, – зазвенел голос из кувшинок.

– Так ты днем где-то прячешься!

– Как прячусь? Запруда – это ж я и есть.

Не сумела Хасият Тайру дождаться, сон сморил прямо за столом, щека на скатерти, спит, улыбается. Услыхала шаги – взметнулась, как ошпаренная.

– Видела ее? О чем разговаривали?

– Да вот, попросила слух тебе вернуть.

– А она что? Не может, наверное, сколько раз я сама ее просила…

– Как не может? Ты же меня слышишь.

– Ничего я не слышу, что ты ерунду мелешь!

Тайра не выдержала, расхохоталась.

– Не стыдно над глухой старухой смеяться-то, – потом все-таки призадумалась, – а может, и правда слышу что-то, сама не пойму… Ну-ка, скажи еще чего-нибудь, что она еще говорила?

– Что у тебя теперь все хорошо будет.

– Да уж откуда взяться хорошему-то, – глянула Хасият в окошко, а там совсем светало, – придется теперь ночи ждать, не выйдет она ко мне до темна… – и, страшно довольная, полезла на свой сенник.

Только выспаться ей не удалось.

Рано-рано в дверь отчаянно забарабанили. Хасият отпирать не стала, недовольно крикнула из-под одеяла:

– Чего надо-то?

– Мама, открой – Ирис заболела, помирает.

Хасият выскочила к сыну в чем была, только шаль поверх рубахи накинула. Встревоженная Тайра развела огонь и повесила на крюк котелок с водой – мало ли, вдруг зелье какое-нибудь понадобится сварить. Светлые Небеса, лукавая тихоня Ирис, бабушкина любимица!

Вот они, русалочьи милости…

А болезнь оказалась черной чумой. Хасият только раз прибежала, закутанная до глаз и страшно воняя чесноком – за травами для очищения крови. Тайре велела тоже чесноком натереться, ни к мельнице, ни к деревне даже близко не подходить, оставила на нее хозяйство. На пороге обернулась, сказала сердито:

– Еще чего, своей-то внучке не дам помереть!

Тайра подумала-подумала и не стала чесноком мазаться. Дети в доме каждый день бывали, если уж заразилась – поздно оберегаться. А больше они сюда не придут, раз Хасият на мельницу перебралась. Медленно, как одурманенная, переделала все домашние дела. Уже за полдень поднялась с козами к развалинам, присела на замшелый ряд камней. В долине было пасмурно и душно, только на мельницу падали косые лучи из-за клубящихся и на глазах распухавших облаков. В камышах возились братья Ирис, что-то вылавливали в прибрежной тине. Шмель понесся к ним – помогать. Тайра хотела его окликнуть, да вспомнила, что вроде бы собак чума не берет. Что с ним будет, если зараза выкосит всех в долине? Одичает и прибьется к деревенским псам, трупы жрать и на домашний скот охотиться?

Мальчишки ушли в дом, неся кувшин с добычей. Что они там ловили, пиявок, что ли? Тайра вспомнила, что русалка звала ее попрощаться. Перед чем, перед погибелью? И ведь выполнила просьбу, нежить болотная, помирила Хасият с сыном – но какой ценой? Ну, ладно же…

Она сбежала с горки к берегу, встала на песок.

– Слушай меня, русалка! Я тебя просила мир принести в семью Хасият – а ты беду на них накликала? Сейчас же исцели Ирис, и пусть ни один человек в долине чумой не заразится! А не выполнишь – всем расскажу, что это ты болезнь навела, люди выживут тебя из запруды. Дай мне знак, что услышала!

Примчался Шмель, лапы и морда в тине, в шальных глазах – охотничий азарт. Вытер нос о хозяйкину юбку и сунулся в заросли остролиста. Оттуда, тревожно посвистывая, выскользнула утка с тремя утятами, повела выводок на другую сторону. Пес с разбега кинулся в воду – догонять. Поплыл неумело, торчком, изо всех сил колотя по воде передними лапами. Точно так же, как плыл через Тану в детстве, когда чуть не утонул. Видно, Шмель тоже вспомнил, что вода может забраться в рот и потащить на дно, сам испугался своей смелости.

Утка уже спрятала утят в тростнике, обратно повернуть – далеко и страшно, а рядом плавает бревно с развилкой вроде козьих рогов, вот он и полез на него спасаться. Не было там раньше никакого бревна, да и быть не могло – большие деревья у берега не росли. Тайра позвала пса по-хорошему, потом заорала на него, а он уселся на развилке, смотрит на хозяйку разнесчастными глазами и жалобно повизгивает. Тайра разозлилась и пошла в сторону. Надоест сидеть —приплывет. Шмель отчаянно завыл тоненьким щенячьим голосом. Вокруг ни души, небо мраком заволокло, гроза надвигается. Козы одни брошены, хорошо, если к дому пойдут, а если разбегутся?

Тайра, наконец, придумала, как выручить дурного пса. В зарослях ольхи выломала длинную хворостину с рогатиной, скинула башмаки и юбку и осторожно зашла в воду. Вода теплая совсем, и мелко. Сначала по колено, дальше – по пояс. Еще пару шагов, и можно будет дотянуться до бревна. А что дальше случилось, Тайра не успела понять, только увидела, как изо рта вверх вырываются светлые пузыри, и не вздохнуть. Забилась, вынырнула к свету и воздуху, опять ушла под воду. Ну вот и все… По ногам шваркнуло что-то мерзкое, склизкое. Тайра в ужасе отдернулась, снова оказалась на поверхности, забила по ней руками и ногами и поняла, что плывет. Лишь бы до бревна добраться, вот же оно… Шмель больше не мог смотреть, как тонет его хозяйка, спрыгнул в воду и со страху полез лапами на голову Тайре. Она двинула его кулаком в бок, чтобы не утопил, схватилась за ошейник и повернула мордой к берегу. Насмерть перепуганный пес надрывался, но вез на себе Тайру. Она помогала ему, подгребая свободной рукой. Когда попробовала болтать ногами – так, как будто бежишь – почувствовала, что и без собаки сможет добраться до берега. Только встать на дно было страшно, и она плыла до тех пор, пока не ткнулась коленкой в песок.

Отдышавшись, она натянула юбку на холодную липнущую рубашку, и не то разревелась, не то рассмеялась взахлеб. А когда смогла говорить, выкрикнула в сторону запруды:

– Значит, любые желания выполняешь? Плавать меня научила, дура мокрая?!

Серебряный ветер пронесся по прибрежным кустам, гоня тонкую белую пыль, выворачивая листья наизнанку. На долину наползала клубящаяся, ворчащая, как сердитый пес, туча. Внутри у нее полыхало то белым, то желтым. Темные космы дождя заволокли деревню, скоро и запруду накроют. Тайра вспомнила про коз и побежала, спотыкаясь, к развалинам. Казалось, что туча втягивала в себя весь воздух, в левом боку дергало болью, порывы ветра мешали движению. Вымокнуть-то не страшно, больше уже и некуда, но на открытом склоне молния вполне могла нацелиться на одинокую фигурку. На полдороге она увидела стадо, вприпрыжку скачущее навстречу – Шмель с веселым лаем гнал его к дому.

И тут обрушилась стена ливня. Такого, что сбивал с ног, в нем можно было захлебнуться. Чуть ли не кувырком, по скользкой траве и расползающейся глине, она добралась до хибарки, а когда уже запирала дверь за козами, вспомнила про «дуру мокрую». Говорила ведь Хасият – нельзя с русалками ссориться…

В доме темно было, как ночью, только яркие вспышки за окном на мгновение озаряли комнату. Огонь Тайра разводить не стала – говорят, что в грозу нельзя. Вытерлась досуха, на ощупь отыскала свое единственное нарядное платье и села у окошка смотреть на молнии. На пол летели брызги, надо было бы ставню закрыть, но глухая тьма казалась страшнее. Грохотало так, что пришлось уши зажать – а все равно и жутко, и весело. В небе вырастали сверкающие ветвистые деревья, белые зигзаги били по дальней горе, высоко на склоне уже тускло светилось рыжее пятнышко огня – видно, сухое дерево вспыхнуло.

Небесная ткань разодралась с диким треском, и на запруду упало ослепительное пламя. Тайра вскочила. Мрак за окном, и шум дождя, больше ничего. А потом над водой прозвенел хохот. И эхом – второй, но низкий, как рокотание грома.

– Мама родная… Ей не русалку, а водяного с неба прислали, – прошептала Тайра. Не скоро теперь Хасият свою подружку дозовется.

С утра за окном висела серая муть, вроде бы и не дождь, а выйдешь – насквозь промокнешь. Облако зацепилось за склон горы и застряло в долине, теперь неизвестно, сколько непогода продлится, может, и неделю. На мельнице было тихо, никто оттуда не выходил. Тайра растопила очаг, чтобы высушить одежду, вчера брошенную комом на пол, надоила молока на завтрак, со скуки затеяла печь лепешку. Слишком много теста намесила для себя одной, из излишков решила что-нибудь вылепить – как в детстве, когда делать было совсем нечего. Получилась сидящая на камне девушка с длинными волосами, в длинном платье, чем-то знакомая. Тайра рассмеялась, смяла подол платья и превратила его в рыбий хвост. Мало ли что у нее ножки, с хвостом понятнее.

Налюбовавшись на свое творение, Тайра свернулась клубочком на кровати и незаметно заснула под шорох снова закапавшего по соломе дождя.

Шмель громко и радостно лаял, прыгал на дверь. Неужто так соскучился по Хасият, которая его только крокодилом и величала? Тайра пригладила волосы и откинула щеколду. Прищурилась – в глаза било солнце, отраженное в тысячах капель, сверкавших на каждой травинке. Пес, размахивая хвостом, кинулся к мельнице. С плотины спускались три всадника, один из них был в рогатом шлеме. Всадника три, а коня-то четыре – в поводу вели еще одного, гнедого, с белой гривой. Не получилось удержать белогривого – он вырвался, галопом поскакал к хозяйке.

– Принимай гостей, хозяюшка, – пока Тайра миловалась с Маяком, разбойники привязали своих лошадей к плетню и без спроса зашли в лачугу.

– Нет, огня не разводи – некогда. Кони передохнут, и поедем, – Волк с одобрением оглядел Тайру – чистенькую, нарядную, с отросшими волосами, – а тебе жизнь у ведьмы на пользу пошла.

Два других молодца пялились на девушку с откровенным интересом.

– А что это у тебя? – один из них заметил на столе фигурку из теста.

– Русалка, – Тайра опрометчиво кивнула на открытое окошко, за которым виднелась запруда.

– Значит, правду говорят, что при мельнице нечисть водится? Ты что, своими глазами ее видала?!

– Ну а как же! Мы с ней по ночам на плотине сидим, выпиваем, про ведьму сплетничаем, – ехидно улыбнулась Тайра любознательному парню.

– Ладно, хватит моих дурней пугать. Тебе письмо, прочитай, – Волк протянул Тайре крошечную, во много раз сложенную бумажку. Тайра неловко развернула ее задрожавшими пальцами.

«Любимая моя! С болью узнала о смерти твоего отца и той, что была тебе опорой и лучшим другом. Плачу вместе с тобой. Мне рассказали о испытаниях, выпавших на твою долю. К счастью, они позади, теперь ты под надежной защитой. Тот, кто передаст тебе это письмо, достоин доверия, и, если будет на то воля Небес, в ближайшем будущем он поможет нам встретиться. Да хранит тебя Единый!»

И все? Ни одного имени, ни одного слова, по которому можно было бы угадать автора письма. Наверное, на случай если оно попадет в чужие руки – но ведь такое мог сочинить кто угодно, тот же Волк. Аккуратные кругленькие буквы ничем не напоминали почерк волкова послания, врученного князем Ашвой. Но и на мамину стремительную мелкую вязь с крупными росчерками были совсем не похожи.

– Это мама писала?

– Нет, конечно. Продиктовала камеристке. Зачем ненужный риск?

Так ведь и сам разбойник мог любому писцу надиктовать. «Достоин доверия», как же!

– А вы… сами встречались с моей матерью? – спросила Тайра, вглядываясь в серые глаза в прорези забрала.

– Да. Но сейчас не время говорить об этом. Собирайся, мы уезжаем.

Тайра пошла за вещами, потом застыла в растерянности:

– Я не могу оставить дом. У Хасият внучка заболела, я ей обещала помочь.

– Мельничиха за всем присмотрит, я с ней договорился. А девочке уже лучше, – глаза в железной рамке, кажется, улыбнулись.

– Ведьма девчонку пиявками да лягушками пользует, у них там на лавке горшки стоят, а в горшках дрянь эта плавает. Одна жаба из-под тряпки на пол как выпрыгнет, – с омерзением наябедничал разбойник

. – При болезни пиявки – доброе дело, если в умелых руках. В бою храбрецы, а лягушек боитесь? Лучше помоги девушке коня седлать

Часть 2

Глава 15. Волк, предводитель разбойников

– Ашва, сколько людей ты можешь мне дать? Я хочу захватить Белую Чайку.

– Зачем тебе это? Ради женщины? Я не пошлю своих людей на смерть, чтобы ты получил ту женщину, которая тебе нравится

– Я знаю, Ашва. Но Лаэрту любит народ, и если она выступит против Янгиса, многие примкнут к ней. Если мы свергнем императора, кончится война и народы гор обретут независимость.

– Ты хочешь скинуть Янгиса? И самому стать императором?

– Нет, Ашва. Народ Ракайи пойдет за Лаэртой, за мной пойдут только горы. В Ракайе меня знают как верного вассала Янгиса, потребуется время, чтобы люди поняли – я никогда не был на его стороне. Возможно, потом, если императрица Лаэрта решит заключить второй брак…

– Я понял тебя. Ты хочешь стать императором, Брейд, но только немного позже. Ну, что ж, я скажу людям, что ты набираешь войско. Пусть молодые поучатся воевать.

Эрвин закрыл глаза. Значит, Брейд выбрал эту развилку. Страна, охваченная кровавой междоусобицей. Чума. Брейд, истыканный стрелами, конница скачет по его трупу. Литания и Тайра, спина к спине привязанные к столбу, и ревущая толпа поджигает хворост. А если так?

Старый князь скорчился в седле и прижал руку к животу, острая боль выворачивала внутренности наизнанку. Того, кто поднес ему испорченный кумыс, он убьет собственной рукой. Какой-то поганый рыжий мальчишка…

– Ашва, сколько людей ты можешь мне дать? Я хочу захватить Белую Чайку.

– Ради бабы? Ты хочешь, чтобы я послал своих людей на смерть ради твоей бабы?

– Ашва, ты мне друг, и я всегда тебя уважал. Не надо называть Лаэрту бабой в моем присутствии.

– Хорошо, Брейд, прости меня. Ради женщины. Ради императрицы. Ни одного человека не дам, так и запомни. Больше не говори со мной об этом.

– Я тебя понял. Ну что ж, обойдусь своими силами.

– Хочешь помирать – помирай, но без моего народа, – Ашва слез с коня и, стараясь не ускорять шаг, удалился в сторону кустов.

К разбойничьей крепости они подъехали к обеду, но даже коней не расседлали, только подпруги ослабили и задали овса. Тайра умаялась с отвычки, за стол не пошла, заснула на куче соломы возле конюшни, так что Волку пришлось ставить караул возле спящей девушки, чтобы парни ненароком не обидели.

Но передышка оказалась короткой, разбудили – и снова в седло. Никак не получалось выяснить, куда ее везут: Волк ехал первым, Тайра – в самом конце цепочки, а когда спустились на равнину, им встретились какие-то всадники, и Волк умчался с ними далеко вперед, потом и вовсе исчез.

Уже в полной темноте они проехали то ли деревушку, то ли городок – подковы зацокали по мостовой, поднялись по крутому холму, на вершине которого чернела крепость и остановились перед аркой в высокой каменной стене.

– Открывай, приехали!

Заскрипел ворот, решетка поползла вверх. На широком, заваленном грудами хлама дворе, их встретили несколько солдат с факелами. Рогатого волчьего шлема вроде бы видно не было. Сильные руки сняли Тайру с седла и бережно поставили на брусчатку. Она подняла глаза – и встретилась с хмурым взглядом на грубом женском лице. Громадная женщина, похожая на медведицу в нарядном чепце и фартуке с оборками, рявкнула через плечо:

– Коня расседлайте, вещи госпожи несите за мной, – и чуть помягче обратилась к девушке, – пошли, за меня держись, еле на ногах ведь стоишь.

Тайра послушно вцепилась в пышный рукав и заковыляла к замку. Это был не грубый куб донжона, пристанище удачливой разбойничьей шайки или дружины воинственного барона, а настоящий замок, такой должен принадлежать знатному лорду, возможно, даже графу. В стрельчатых окнах горели огни, лунный свет скользил по черепице высокой крыши и узорчатым флюгерам, чуть покачивающимся над башнями. Над входом – вензель. Может, Волк и правда беспутный отпрыск знатной семьи. Ну а какое тогда положение у самой Тайры? Гостья? Заложница?

Внутреннее убранство замка намного больше соответствовало представлению о разбойничьем логове. Лестница с грязными стертыми ступенями, голые стены со следами недавно ободранной обшивки, окна без занавесей, почти никакой мебели. Попадавшиеся по пути слуги одеты богато, зато с такими рожами, как будто их господин Гутрис нанимал. Тайра окончательно уверилась в том, что замок захвачен и разграблен людьми Волка, а законные владельцы, скорее всего, убиты.

Богатырша привела ее в тесную комнатку, посередине стояла огромная бочка, над которой струился пар.

– Раздевайся, хозяин велел помыть тебя перед ужином.

Тайру смутилась, но спорить не стала. От нее и правда несло конским потом, да и своим тоже.

Вода оказалась в меру горячей, приятно пахнувшей травами. Тем временем разбойница унесла куда-то тайрину одежду, потом брезгливо порылась в подсумках.

– Мятое все, совсем нечего надеть. Давай я тебе что-нибудь из платьев герцогини подберу – она маленькая была, вроде тебя. На меня-то все равно не налезает.

Тайру передернуло. Надевать одежду убиенной герцогини было ужасно противно.

Принесенное платье и правда оказалось в самый раз. Очень красивое, синее, расшитое голубыми цветами. От него исходило еле заметное ощущение ветхости, как будто его не надевали много-много лет. Что ж, по крайней мере, несчастная погибла не в нем.

– Поторопись, его светлость ждет тебя к ужину.

Все-таки – «его светлость»? Значит, не Волк тут хозяйничает. Мало ли отчего здесь так убого, может быть, замок ремонтируют. И герцогиня, скорей всего, жива – просто когда-то она была худенькой, а потом поправилась и отдала старый гардероб служанке.

Служанка с улыбкой – надо же, умеет улыбаться – распахнула дверь. Тайра увидела высокого седовласого господина с надменным лицом и робко поклонилась.

– Добрый вечер, госпожа, разрешите проводить вас к столу, – старик предложил ей руку.

– Благодарю вас за гостеприимство, ваша светлость.

– Называйте меня господин Гремм, если не возражаете, госпожа. Я кастелян его светлости.

В гробовом молчании старик провел растерянную Тайру по пустым коридорам, крутой лестнице, и только перед дверью склонился к ее уху.

– Как вас представить, госпожа?

– Тайра.

– Госпожа Тайра, ваша светлость!

Полукруглая комната, видимо, часть башни. Длинный стол, сервированный массивным серебром, в центре – канделябр на двенадцать свечей, по бокам – спинки пустых стульев. Гремм выдвинул ближайший стул, с легким поклоном указал на него Тайре. Она помедлила, вглядываясь сквозь пламя свечей в человека на противоположном конце стола. Безо всякого сомнения, на резном позолоченном кресле восседал все тот же Волк, только в темном бархатном камзоле и красиво причесанный. Что за дурацкий маскарад… Гремм бережно выкладывал на ее тарелку какие-то ароматные кусочки, Тайра даже не взглянула на них, хотя еще недавно чувствовала зверский голод.

– Благодарю, Гремм, можете идти. Дальше мы сами о себе позаботимся.

– Простите… Как мне следует к вам обращаться? Ваша светлость или господин Волк? – идиотские игры разбойника настолько взбесили Тайру, что она совершенно перестала его бояться.

– Ваша светлость будет разумнее. Волком можешь меня называть, если увидишь на мне рогатый шлем, но вряд ли в ближайшее время тебе предоставится такая возможность. О чем ты хотела спросить7

– Так вот, ваша светлость, мне хотелось бы понять, кто я – пленница, или гостья? Если все-таки гостья, могу ли я завтра продолжить путь в Гилатиан?

– Можешь, конечно, я даже дам тебе экипаж, чтобы ты не слишком утомилась в дороге. Только я не вполне понимаю, зачем тебе Гилатиан? Мне казалось, ты хочешь увидеться со своей матерью.

– Вот поэтому я и собираюсь туда.

– Твоя мать в последние годы живет в Белой Чайке, замке в трех днях пути от столицы. На днях я поеду в те края, думаю, тебе лучше присоединиться ко мне: одной тебе вряд ли удастся попасть в крепость.

Тайра немного подумала и неуверенно спросила:

– А вы действительно сможете туда пробраться?

Волк фыркнул, как девчонка, и позвонил в колокольчик.

– Прости. Я ведь не представился тебе, – и обратился к чересчур быстро возникшему на пороге кастеляну, – Гремм, я предложил госпоже Тайре погостить в моем замке, и она любезно приняла приглашение. К сожалению, я не успел назвать себя. Представь меня моей гостье, пожалуйста.

– Госпожа Тайра, перед вами – герцог Атерли, кузен императора Янгиса Первого, – лицо господина Гремма было непроницаемым, а голос настолько ледяным, что Тайра без труда прочитала его мысли: «его светлость изволил притащить в дом деревенскую девицу, причем настолько тупую, что она даже не понимает, какой чести удостоилась».

– Благодарю, Гремм. Больше вы не понадобитесь. Передайте вашей супруге, чтобы приготовила спальню для госпожи Тайры.

Герцог прислушался к удаляющимся шагам и удовлетворенно кивнул.

– Пересаживайся поближе, и тарелку сюда переставь., – он подвинул ей соседний стул, – я терпеть не могу кричать через всю комнату. К сожалению, Гремм считает своим долгом свято блюсти все самые неудобные традиции. Он еще моему отцу служил, я до сих пор его побаиваюсь.

Тайра не поддалась на дружеский тон. Что мешало этому типу заранее подготовить спектакль с Греммом? Она перебралась на указанное место и сидела, сложа руки на коленях, демонстративно разглядывая светлый квадрат на стене, где, судя по всему, недавно висела какая-то картина.

– Так, кажется, я понял. Ты считаешь, что я ограбил свой собственный замок. Все намного скучнее – я планирую перебраться в более удобное поместье и вряд ли вернусь сюда. Уезжал ненадолго, поручил Гремму собрать все ценное и переправить на новое место. Я не предполагал, что он считает ценной каждую вещь, принадлежавшую моим родителям – вплоть до дверных ручек. Отправил двадцать четыре подводы, спасибо, хоть черепицу не разобрал.