Семья Хомячковых

Когда он практически вбегал в здание своего НИИ, то все же не удержался и приостановился около швейцара.

– Ну, здравствуй, дед! Кого–то ждешь? Смотри же, скоро будет дождь, – выпалил Хома и помчался дальше, оставив швейцара с широко открытыми глазами и ртом.

На работу Хомячков, конечно же, опоздал. Раздеваясь на ходу, он торопливо вошел в отдел, и устало шлепнулся на свой стул.

– О! Хома Хряповчи! – сделав изумленные глаза, всплеснула руками сотрудница. – Какими судьбами?

– Судьба, Михайловна одна, вставляйте окна ПВХа.

Женщина рассеяно оглядела комнату, потом посмотрела на Хомячкова и тихо переспросила:

– Куда вставлять?

– Вставляйте в дом, вставляйте в сад, вставляйте в дачи или в з… – на последнем слове Хома закашлял и покраснел.

– Ну, ты Хряпович и сказанул, – рассмеялся сотрудник слева. – Кофе будешь?

Хомячков, не поднимая головы от разложенных на столе бумаг, медленно произнес:

– Я буду кофе, буду чай, но чуть попозже, не мешай.

Он так и не заметил, как сотрудники переглянулись недоуменными взглядами.

Следующий час прошел в относительной тишине. Было лишь слышно шуршание примеряемых юбок, да изредка раздавался короткий вскрик проигравшего в покер. Почувствовав, как затекла спина, Хомячков с хрустом потянулся, обвел взглядом комнату и произнес:

– Тишина мне режет уши, может, мы съедим по суши?

Громкий хохот потряс стены НИИ.

– Хряпович, если ты проголодался, спустись в буфет и возьми бутерброд с колбасой или сэндвич. Зачем тебе землю грызть? – вытирая выступившие от смеха слезы, предложил сотрудник справа.

Хомячков удивленно уставился на него, пытаясь понять, почему так везде рекламируемые суши вызвали такой смех, но тут в разговор вмешалась все та же Михайловна.

– Хомячков. Вы давно рифмоплетством балуетесь?

Хоме этот вопрос показался на столько интимно непристойным, что он снова покраснел и перешел на прозу.

– Нет, я только сегодня… – выдавил он из себя.

– Вот и хорошо, что недавно. Есть еще надежда вас вылечить.

– Принимайте Грипокапс и здоровье будет класс! – вырвалось вдруг у него.

– Опять началось, – вздохнула сотрудница и уткнулась в монитор компьютера.

Сообразив, что его муза может завести своего клиента скорее в психушку, чем на пьедестал славы, Хомячков решил воздержаться от каких–либо разговоров.

Рабочий день благополучно подходил к концу, когда верь отворилась и в отдел вошел начальник.

– Хома Хряпович, – сразу подошел он к столу Хомячкова. – Вы опоздали на полчаса. Потрудитесь объяснить Вашу не пунктуальность.

Хома открыл рот, чтобы извиниться, но в этот момент муза оседлала его язык:

– Сел, как всегда в автобус я, и едем мы вперед. Вдруг замечаю с ужасом, со мной не тот народ. Верчусь, как на иголках и чувствую беда. Везут ведь не в НИИ меня, а не поймешь куда. Сошел на первой станции, бегу, что было сил. Примчал на остановку я, а там висит «Персил». Возникла вдруг дискуссия, что лучше грызть или мыть, но вот подходит транспорт мой и нужно снова в путь. В автобусе извелся весь, но все же опоздал. Прошу у Вас прощения.

– Ни где ты не упал? – до того опешил начальник отдела, что даже не заметил, как перешел на Хомину рифму.

– Как будто бы нигде, – удивленно проговорил Хомячков.

– А как с температурой друг?

– Нормальненько, а что?

– Быть может отпуск ты возьмешь?

– Так рано ведь еще.

– Смотри, чтоб ты не опоздал, а то не ровен час, забудешь туфли ты одеть и нет тебя средь нас.

– Чем заслужил, скажи мой друг, такой подход к себе? – растерялся Хомячков.

– Не хочу, чтобы сюда приехали добрые дяди и привезли тебе подарок, – перешел на прозу жизни начальник.

– Какой подарок? – опешил Хомячков.

Муза видно тоже заинтересовалась этим предложением, потому что вдруг соскочила с языка и притаилась.

– Белый смокинг с длинными рукавами и круиз в желтый дом. Все. Хватит мне тут двустрочным ямбом разливаться, а то еще пару таких сюрпризов и этот подарок достанется мне. Иди домой, и пока не станешь изъясняться как работник НИИ, здесь не показывайся. Понял?

Хомячков опустил голову и грустно вздохнул:

– Я понял, как тут не понять. Все сказано ясно. Вот только жалко покидать родимое гнездо.

– Где мой любимый белый фрак и два пажа?! – воскликнул начальник и, схватившись за голову, выбежал в коридор.

До выхода из института Хомячков провожали всем отделом. Кто бережно поддерживал его под локоть, кто заботливо смахивал со лба пот, а Михайловна на ходу записывала название лекарств от переутомления. Хомячков безропотно шел, влекомый сотрудниками и никак не мог понять, от чего все так разнервничались.

Оказавшись один на ступеньках здания, он прощально оглянулся на дверь, и снова заметил около нее швейцара.

– Ты что здесь делаешь? – отрешенно спросил Хома.

– Служу.

– А я вот в отпуск ухожу, – продолжила за своего клиента муза и они отправились домой.

При выходе из автобуса Хомячков снова наступил на осень, а она, уже несколько рассердившись, поставила печать ему прямо на лоб.

– Вот ко лбу пристал листок, а за ним завьет снежок, – меланхолично прокомментировал этот факт Хома и вошел в подъезд.

– Ты чего так рано? – удивленно спросила Фаня, не охотно отрываясь от любимого сериала.

– Меня в отпуск отпустили хоть… – Хомячков судорожно стал искать рифму и мысленно звать на помощь музу, но ее нигде не было.

– Что, хоть? – насторожилась Фаня.

– Хоть моя очередь еще не подошла.

– Она, по–моему, года четыре как не подходила. Просто начальник, наверное, о тебя в коридоре споткнулся.

– Нет. В отделе.

– Без разницы. Перекуси что–нибудь из холодильника, а я досмотрю очередную серию «Бедным тоже икается» и буду делать ужин.

Хомячков изо всех вил напряг свой мозг, чтобы ответить какой–нибудь рифмой, но в голове было пусто. «Наверное, две музы вместе жить не могут» – подумал он, вздохнул и пошел в ванную.

Хомячков и попугай

На свадьбу Хомячковым подарили попугая. Десять лет он молча наблюдал за жизнью семьи из своей клетки, и вот однажды, ранним утром, раздался его скрипучий голос:

– Вставай, придурок, на работу опоздаешь!

Хома вскочил и уставился на жену, пытаясь понять, что у неё с голосом, а та, в свою очередь, вертела головой, из–за того, кто украл её любимую фразу.

– Дорогая, что с твоим чудным голоском? – спросил Хомячков, пытаясь заглянуть ей в рот.

– Это не я сказала, – тихо промолвила она, и немного подумав добавила: – Во всяком случае, не ртом.

– Нет, не похоже, – заверил её муж, усиленно понюхав воздух. – Может, из

тараканов кто–нибудь?

– Дожили, тебя уже тараканы на работу будят.

– Вы будете вставать или нет? – раздался всё тот же голос.

Супруги уставились на попугая, а он на них. Первой опомнилась Фаня:

– Ты слышал, что тебе говорят? Одевайся давай.

Хома вздохнул и стал собираться на работу, искоса поглядывая на попугая. Его манера разговаривать Хомячкову не понравилась. «Лучше бы это были тараканы.» – подумал он, выходя из дому.

Придя с работы, он застал умилительную картину. Жена с попугаем сидели на диване, рассматривали журнал мод и о чём–то спорили.

– О, дорогой вернулся, – подозрительно ласково сказала Фаня. – Иди, мой

руки, будем ужинать.

– Странно, – подумал Хома и, как всегда, споткнулся о стиральную

машину, смахнул при падении рукой все крема и мази и ударился лбом в уже ставший родным для него место на стене.

Придя на кухню, он увидел, что в его тарелке хозяйничает новый член семьи.

– Что делает на нашем столе этот набор перьев? – возмутился Хомячков, пытаясь спасти остаток ужина.

– Как ты смеешь оскорблять нашего дорогого Кешеньку? – набросилась на него жена.

Дальше пошло перечисление достоинств попугая и недостатков Хомы, причём последних оказалось больше. Кеша же в это время сидел у неё на плече и пытался лапкой показать ему кукиш. Выяснив, кто есть кто в этом доме, Хомячковы снова уселись за стол.

Как только Хома взмахнул вилкой, попугай стрелой пролетел над его тарелкой, и макароны покрылись продуктами его жизнедеятельности.

– Дорогая, это же есть совершенно невозможно! – сказал супруг, брезгливо отодвигая тарелку.

– Значит не голоден, – сделала вывод жена. – Больше ничего нет.

Спать Хома лёг голодный и сердитый.

Посреди ночи его разбудило голодное урчание в животе.

– Нет, так дело не пойдёт, – подумал он и пополз, подражая гусенице, к холодильнику. За заветной дверцей он услышал невнятное чавканье.

«Мыши совсем страх потеряли. Уже кусок сыра до норки лень дотащить. Или они здесь банкет устроили?» – подумал Хома, открывая холодильник.

На нижней полке сидел попугай и с аппетитом жевал бутерброд.

– Ты что здесь делаешь, пингвин крашеный? – Изумился Хомячков.

– И тебе приятного аппетита, – ответил Кеша. – Хочешь сыру?

– Я всегда хочу, – прошипел Хома, отламывая кусок колбасы одной рукой, а второй, беря сыр. – Ты мне сегодня ужин испортил.

– Извини, не сдержался, сказал попугай, глядя на него невинными глазками.

– Ладно, я пошёл спать, – сказал через некоторое время Хомячков, но уже самому себе. Попугая рядом не было. Совершив такой же манёвр, Хома подполз к кровати. И только он просунул руку под одеяло, как его кто–то больно клюнул.

– Ой!.. – прошептал Хомячков и просунул под одеяло ногу. В неё тоже клюнули.

– Не понял. Это что, дорогая жена ножницами вооружилась и заняла круговую оборону?

Он просунул под одеяло голову и получил такой удар по темечку, что из глаз посыпались искры. При их свете он увидел попугая, который лежал на его месте и не давал ему взобраться на кровать.

– Ну, если попугай стал спать с моей женой, то мне остаётся только обрасти перьями!

Утром Фаня нашла мужа, дремавшего на их плетёной корзине.

– Ты что здесь делаешь? – удивилась она.

– Хомячковых высиживаю, – сказал супруг, показывая на десяток яиц, лежащих под ним.

– Из этого теперь даже яичницу не приготовить, – фыркнула жена и, уходя на кухню, покрутила пальцем у виска.

– Да, жалко птенчиков. Погибли от моей…кхм…, от меня, даже не родившись, – вздохнул Хома и пошёл менять испачканные штаны.

Вернувшись с работы, первого, кого он встретил, был попугай. Он сидел в прихожей, явно поджидая Хомячкова.

– Слышишь, – заговорщицким шёпотом начал Кеша, садясь на плечо, – я знаю, где есть подходящее для тебя яйцо.

– Где? – машинально спросил Хома.

– В музее, там недавно окаменелое яйцо динозавра выставили. Думаю, тебя должно выдержать.

– Пошёл вон, выкидыш орла, – Рассердился Хомячков и смахнул попугая с плеча.

– Но, но! Руками ты будешь жену трогать, а не меня! – прокричал Кеша и улетел на кухню.

Пока Хома раздевался, он вспоминал самыми тёплыми словами всю родню попугая.

– Ты что же это с самого порога птичку обижаешь? – ласково встретила его жена. – Смотри, вот позвоню в Гринпис, они уже сумеют привить тебе любовь не только к попугайчикам, но даже перед котами будешь шляпу снимать.

«У меня и шляпы–то нет» – подумал Хомячков, но возражать не стал.

За ужином он левой рукой держал тарелку и настороженно следил за птицей, готовый в любую секунду отразить нападение с воздуха, но попугай сидел на плече у хозяйки и всем своим видом давал понять, что Хомячкова для него не существует.

После того как Хома убрал со стола и вымыл посуду, Он вошёл в комнату, и его нижняя челюсть глухо ударилась о пол. На его любимом диване лежал нелюбимый Кеша с сигаретой в клюве, а рядом лежала початая бутылка дорогого вина и фужер. Его дорогая жена примостилась рядом.

– Если бы я так сделал, то у подъезда уже давно бы реанимация стояла, – сказал Хомячков.

– Скорее катафалк, – ответила жена, а попугай показал ему средний палец на лапке.

– Ладно, я устал и иду спать, – не стал пререкаться супруг, думая о том, что сегодня он в постели окажется первым, и не обращая внимания на хитрый взгляд попугая. А зря.

Только Хома лёг в кровать, как

– Ай..яй.яй! – раздался его крик, и он выскочил на середину комнаты с капканом на том месте, чем люди обычно садятся.

– О, а вот и капкан! – удивилась Фаня. – А я думала, что выбросила его.

– Как видишь, я его нашёл, – сквозь зубы процедил Хома. – Помоги же отцепить находку, а то сидеть неудобно.

Когда капкан благополучно отделили от Хомячкова, последний пулей пролетел в ванную, и оттуда два часа доносились стоны и вздохи.

Когда Хома наконец вышел, на его месте мирно спал пернатый друг семьи.

На следующий день супругу срочно вызвали на собрание ЖЭСа. Когда вечером дверь за ней закрылась, Хомячков, словно кот, бросился на блаженно развалившегося на диване попугая и, не обращая внимания на его угрозы, сунул птицу в мешок.

– Ты как с иностранцем обращаешься? – раздались вопли из мешка. – Я подданный из Бразилии и требую представителя своего посольства!

– Был подданный, стал проданный, – ответил Хома. – А будешь орать, депортирую тебя в Сибирь. В посылке, малой скоростью. Как раз в виде чучела туда прибудешь.

После этих слов попугай умолк, а Хомячков рысью метнулся на птичий рынок, продал Кешу каким–то любителям экзотики, и успел до прихода жены вернуться домой.

Когда Фаня пришла с собрания, то увидела, что супруг стоит у открытой форточки и одной рукой машет платочком, а другой вытирает слёзы.

– А где мой Кеша? – подозрительно спросила супруга.

– Улетел искать себе ту, которая снесёт ему яичко, – ответил Хомячков.

Это был самый счастливый вечер за всю его жизнь.

Хомячков на картошке

Как–то осенью Хома, придя с работы, прямо с порога хватил жену новостью по голове.

– Дорогая! НИИ дали шефство над одним колхозом и наш отдел направляют завтра охотиться за картошкой. Убивать ее будем. Так и сказали, взять с собой туда орудия. У нас есть что–нибудь, чем картошку глушат?

– Опаньки! – всплеснула руками жена и села мимо стула. – Видно от твоей работы у тебя остатки мозгов закипели. Пошли в ванную остужать будем.

Между третьим и четвертым маканием Хомячков объявил о своей полной и безоговорочной капитуляции.

– Ну, а теперь с начала и поподробнее, – посоветовала Фаня, садясь напротив выбивающего зубами чечетку мужа.

– Н…н..у..у я и го…в…в…орю. П…п..пришел начальник отдела и сказа, что завтра мы едем убивать картошку. При себе туда орудия.

– Вот теперь, немного ясно. ВЫ едите убирать картошку и должны взять орудия труда. Так?

– Наверное. А где я возьму это орудие? Да и стрелять я не умею и крови боюсь.

– Горе ты мое. Ни какой крови не будет, а орудием твоим станет ведро и лопата.

– Понял, – обрадовался Хомячков. – Мы будем догонять картошку, одевать ей ведро на голову, а с верху бить лопатой, потом мы ее куда–нибудь уберем. Да?

Фаня устало махнула рукой и молча пошла собирать мужа в деревню.

Утром он стоял у проходной с ведром, лопатой, рюкзаком, в резиновых сапогах, спортивном костюме и галстуком, единственной вещью отбитой у жены в кровопролитных боях.

Когда все собрались, отдел погрузился в автобус и они двинулись на поле битвы за урожай.

Ехать было весело. Кто–то взял гитару и они всю дорогу пели, вначале частушки, от которых у Хомячкова краснели даже пальцы ног, потом жалостливые, он даже всплакнул чуток и, наконец, грянули его любимую «Голубой вагон бежит, качается». Когда они приехали на место, Хома уже был настроен на боевой подвиг и готов немедленно ринуться в атаку. Но всех привели к главнокомандующему, которого начальник назвал агрономом Петькой. Он разбил отдел на отряды и поручил каждому свой участок поля боя. Отряд Хомячкова состоял из четырех человек, трех мужчин и одной женщины. «Санитарка с нами, это хорошо» – подумал он и взяв лопату на перевес, хотел уже броситься на впереди идущий танк, но ему объяснили, что это картофелеуборочный комбайн и стучать по нему лопатой не нужно. А нужно просто идти сзади него и выкапывать ту картошку, которая от него спряталась в землю. Когда отряд двинулся в поле, Хомячков все же не удержался и ткнул лопатой в колесо этой бронетехнике, за что услышал от водителя о себе столько нового, что даже удивился, откуда этот человек так подробно знает его биографию.

И вот битва началась. Хомячков вместе со всеми ковырял своим орудием землю, в надежде обнаружить врага. Но он не попадался. Зато Хоме попадались камни, очень похожие на картошку.

«Это она маскируется, чтобы я ее не нашел» – решил он и старательно начал собирать замаскировавшегося врага.

– Ой! – вдруг воскликнул Хомячков. – Я обнаружил змею! Не приближайтесь, она может нас всех покусать!

– Змея, змея, где змея? – раздалось по полю и коллеги, не смотря на протесты Хомы, собрались вокруг него.

– Ну, показывай свою находку, – сказал, протискиваясь вперед, главнокомандующий агроном Петя. – Сколько лет здесь работаю, ни разу не видел живой змеи.

Он посмотрел на то место, куда указывал дрожащий палец Хомячкова, потом на него самого и улыбнулся.

– Вам нужно почаще приезжать к нам, дорогой товарищ, – сказал он Хоме. – И лучше всего с книгой «Флора и фауна родного края», чтобы хотя бы по ней Вы могли отличить червя от змеи, а камень от картошки. Берите свое ведро, ступайте на начало поле и выпустите на волю ни в чем не повинные булыжники. Да, и запомните, что картошка прячется на глубине двадцать–двадцать пять сантиметров, поэтому не стоит каждый раз зарываться по пояс в землю. А то, не ровен час, на крота наступите. Все ясно? Тогда по местам.

Когда колонна снова двинулась на поиски врага, Хомячков спросил у напарника:

– Скажите, пожалуйста, Вы не знаете кто такой крот? И как он выглядит?

– Крот – это машина, которая добывает уголь в шахтах, – со знанием дела объяснил он.

– Нет, Вы не правы, коллега, – вступил в разговор второй напарник. – Крот, это стальной трос, им чистят унитазы.

– Да что Вы ерунду говорите, – вмешалась так называемая медсестра. – Крот – это жидкость, которая чистит трубы на кухне и в ванной.

– Спасибо, – поблагодарил их Хомячков, но сам так и не понял, как он здесь может наступить на машину, которая чистит унитазы и трубы.

К обеду, наковырявшись вдоволь, весь отдел расположился на отдых в тенистой роще.

– Какие красивые деревья! – сказал Хомячков, гладя ствол березы.

– Да. И полезные, – отозвался кто–то из коллег. – Они дают нам березовый сок.

– Правда? – сказал Хома и стал еще внимательнее ее рассматривать.

– Что вы там ищите? – спросил наблюдавший за ним агроном.

– Щель для монетки или жетона и краник. Стаканчик сока очень хочется.

– Вот вам ведро, – сказал Петя. – Ступайте на ферму, это вон то длинное здание, спросите доярку Любу. Скажите ей, чтобы налила Вам сюда молока. А у березок сегодня санитарный день. Сок закончился, ждут привоза.

Хомячков без особого труда нашел Любу и, протягивая ей ведро, сказал:

– Агроном Петя просил Вас налить сюда молока, а то у березок сегодня выходной, привоза ждут.

– Чего ждут? – не поняла доярка.

– Ну, сок у них закончился, вот они и ждут привоза.

– А, ну да, конечно, – сказала она, почему–то улыбаясь. – Идемте со мной.

И она повела его через всю ферму в подсобку.

– О, а я знаю, кто это! – воскликнул Хомячков, глядя на стоящих в загонах животных. – Это коровы! А что они здесь делают?

– Живут они здесь, – ответила доярка.

– Это их общежитие? – уточнил Хома.

– Вроде того. Мы из них здесь молоко добываем, – пояснила Люба.

– Как это? – удивился Хомячков.

– А вон видите у них под брюхом такое большое висит? Это вымя. Мы за него тянем, а оттуда молоко льется. Понятно?

– В общих чертах да. А это…

– Все, хватит вопросов, – оборвала его на полуслове доярка. – Вот твоих полведра, скажешь Петьке, что больше нет. А начнет ругаться, отправишь его вон к тому быку, что на лугу пасется. Скажешь, что остальное молоко у него.

– Все понял, спасибо, – ответил Хомячков и, подхватив ведро, пошел обратно.

– А почему бы мне самому не сходить сейчас к тому быку и не наполнить ведро до краев. А то пока туда, да обратно, только время зря потеряем.

Так подумал Хома и решительно двинулся в сторону животного.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровался Хомячков.

– Му–у–у, – ответил бык.

– Мне бы молока, ведро дополнить, – попросил Хома.

– Му–у–у? – не понял его бык.

– Я говорю, меня доярка к Вам отправила. Где у Вас вымя.

– Му–у–у, – обиделся бык и застучал передней ногой по земле.

Хомячков поглядел туда, куда показывала доярка и обнаружил, что все на месте. Правда сосок почему–то был один, но это его не смутило.

– Я мигом, Вы только не волнуйтесь, – сказал Хома, усаживаясь на корточки и подставляя ведро под быка.

Тот ошалело глядел на человека, не зная, что делать, то ли смеяться, то ли бодаться. Но когда Хомячков протянул руку и взял его за «вымя», он взревел дурным голосом и лягнул Хому прямо в грудь.

– Вот это контузия, – подумал Хомячков, приходя в себя недалеко от животного. – Так из грудной клетки и скворечник не долго сотворить. По–моему он это и собирается сделать, – решил Хома, глядя, как несется на него разъяренный бык.

«Прям, как танк прет» – пронеслось у него в голове, когда он рванул с места с очень низкого старта – «Жаль гранат нет. Надо отступать к своим».

До своих он не дотянул всего десяток метров, когда бык, поддев его рогами, изменил его положение относительно земли.

«А ведь я лечу» – подумал Хомячков, увидав перед собой перекошенное от испуга лицо ласточки. – «Надо же, кому сказать, не поверят».

Это была его последняя мысль на сегодняшний день, потому что следующая мысль, типа «Где я?» пришла к нему уже в автобусе, на заднем сиденье, глубоким вечером. Внося его в квартиру, сотрудники посоветовали Хомячкову спать на животе, не в коем случае ближайшую неделю не садиться и изучить по книгам и картинкам, чем отличается бык от коровы.

Хомячков на Масленице

Хомячкову приснился сон, будто он нечаянно наступил коту на хвост и тот стал истошно визжать и бить его лопатой по лицу, требуя свободы и гуманного обращения к хвостатым соседям. Хома в испуге открыл глаза. По щеке его гладила колышущаяся занавеска, а кошачьи вопли доносились из открытой форточки.

– Вставай, дорогой, завтрак готов! – заглянула в комнату супруга.

– Кто это так животное мучает? – поморщился Хома от душераздирающих воплей.

– Это, милый, на площади ансамбль народной песни выступает. Сегодня ведь праздник, как никак.

– Какой? – удивленно спросил Хомячков и принялся всматриваться в календарь.

– Масленица.

– Что–то такого праздника не припомню.

– Вот те раз! Каждый год празднуется!

– А что на нем происходит? Масло раздают?

– Нет. Вначале всякие песни поют, с горки катаются.

– На масле?

– На санках. Потом на столб лазают.

– За маслом?

– За петухом. Блину едят. С маслом! Зиму сжигают.

– Чтобы масло было?

– Чтобы весна пришла.

– А почему тогда праздник «Масленицей» назвали? Сказали бы просто: «Казнь зимы. В программа массовое поедание блинов, общественная попойка с последующим пением, скатыванием с горки и освобождением петуха сидящего на колу». Так правдоподобнее и понятнее будет.

– Ты когда–нибудь был на этой «попойке».

– Нет, даже не слышал о таком гулянье.

– Тогда одевайся. Посмотришь на того петушка на палочке.

Через час Хомяков с Фаней уже толкались среди огромной толпы людей, у которых на лицах был написан один и тот же вопрос: «А что я, собственно, здесь делаю?» Посреди площади стоял высокий столб, на верхушке которого рядом с носовым платком, сапогами и почти новыми портянками висела клетка с домашней птичкой. Петух, видно впервые в жизни, взлетел на такую высоту, а потому вцепился всеми конечностями, включая и хвост, в решетку, и со страху орал что–то по–китайски. Рядом с шестом три дородные тетки соревновались кто громче споет частушку, время от времени смачивая горло из пластмассовых стаканчиков. Потому, как они после каждого глотка морщились и быстренько заедали огурцом, Хома пришел к выводу, что вода была с хлоркой. По периметру площади стояли палатки, перед которыми людей было больше, чем муравьев перед муравейником. В общем, веселье было в полном разгаре.

Когда они с женой пробивались посмотреть на катающихся с горки, в руку Хомячкова вцепилась какая–то женщина.

– Милый! Позолоти ручку, всю правду скажу. Что было, что будет.

– Что было? – не понял Хома. Он на миг оторвался от жены и людское море утащило Фаню в неизвестном направлении.

– А было у тебя вот что, – шепотом заговорила гадалка, держа одной рукой его, а второй шаря по Хоминым карманам в поисках кошелька.