Семья Хомячковых

– С чего ты взяла? – спросил Хомячков, глядя на нее снизу вверх, начиная краснеть от увиденного.

– Вошел слишком низко. Ты в ванную поползешь или все–таки встанешь?

Вдруг у порога раздался детский плач.

– Это не я! – вскочил на ноги Хома.

– Саамы слышу. У тебя противнее выходит, – оттолкнула Фаня мужа к стене.

У порога стояла большая картонная коробка. Из нее и доносились эти звуки. Фаня стала к ней приближаться.

– Осторожно! Там может быть бомба! – воскликнул Хомячков и бросился прикрывать собою любимую жену, но на полдороги его перехватила ее милая ручка и точным броском направила в ванную.

Когда Хома, смыв с себя лишние бактерии, вошел в комнату, то его изумлению не было предела. На диване сидела Фаня, а на ее коленях лежал маленьких орущий сверток.

– Что это? – испуганно спросил Хомячков.

– Человечек, – ласково улыбаясь промурлыкала жена, не отрывая глаз от свертка.

– А чего он так орет? Кошмар приснился?

– Ты его напугал. Не часто над ним дядьки с газетами пролетают, – Фаня взглянула на его глупое выражение лица, рассмеялась и добавила. – Шучу я так. Кушать он, наверное, хочет, да и мокрый весь, памперс менять надою

– Так я сейчас свои макароны ему погрею. Можно еще яичницу сделать. Как думаешь, он больше любит омлет или глазунью?

– Запеканку с тертым хреном. Ты ему еще семечки предложи. Это же младенец! Его грудью кормят.

Хомячков рассеянно провел рукой по своей впалой грудной клетке.

– Придурок! Не твоей. Женщины, то есть матери кормят младенцев грудь.

Хома облегченно вздохнул. У Фани есть чем накормить ребенка. Не обращая на вздох мужа внимание, она принялась рассуждать дальше.

– Но так, как грудью мы его покормить не можем, – Фаня уловила удивленный взгляд, – Не можем! То придется идти в магазин, покупать молочные смеси, а за одно и памперсы. Ты останешься с ребенком или пойдешь за покупками? – обратилась она к мужу.

Остаться наедине с этим маленьким Басковым Хомячкову никак не улыбалось, и потому он твердо решил идти в магазин.

Получив подробные инструкции и споткнувшись на выходе о коробку. Хома выскочил из подъезда. Придя в гастроном, Хомячков стал бродить среди полок с десятками видов детского питания на любой вкус и возраст.

– Вам подсказать что–нибудь? – спросила его продавец, видя, как Хома задумчиво остановился у одной из полок.

– Да. Сколько будет пять миллионов восемьсот семьдесят восемь тысяч разделить на тридцать?

– Для чего это Вам?

– Для месячного отчета, – и заметив, что девушка, фыркнув, отвернулась, вспомнил, зачем он сюда пришел.

– Извините. Мне нужно детское питание.

– Для какого возраста? – продавец снова стала само очарование.

– Не знаю, – пожал плечами Хома.

– Ребенок ходит? Пытается говорить? Зубки появились?

– Ходить он при все своем желании не может, – уверенно ответил Хомячков, – Ему ноги одеялом по самую шею завернули. На счет разговоров не знаю, пока он только плачет. Да и с зубами не все ясно. Я ему в рот заглянуть не догадался.

– А сколько времени он у Вас находится?

– Часа полтора.

– Тогда возьмите вот эту молочную смесь до тех лет.

Хома скептически повертел в руках коробку.

– Вы думаете, этого ему хватит на три года?

– Не хватит – придете еще, – пряча улыбку ответила продавец.

Расплатившись, он отправился в другой отдел покупать памперсы. Здесь его поджидала такая же проблема.

– Сколько ребенку? – спросила женщина за прилавком.

– Да откуда я знаю! – лопнуло терпение у Хомячкова. – Он мне паспорт не показывал!

– Тогда сколько весит. Хотя бы приблизительно.

– Вот пристали! – даже вспотел Хомячков от таких вопросов. – Не знаю. Его жена на руках держала, а не на весах.

– Ну хоть какого он размера?

– Примерно вот такой, – развел он руками сантиметров на пятьдесят.

– Ясно. Вот возьмите, – и она протянула ему упаковку.

– А они точно подойдут? – спросил Хомячков, скептически рассматривая нарисованного малыша с пустышкой во рту.

– Если нет, принесете ребенка сюда, тогда и подберем по размеру.

В отдел с бутылочками и сосками Хома пойти уже побоялся. А вдруг спросят размер рта.

Открывая дверь, Хомячков вобрал голову в плечи, ожидая услышать все тот же душераздирающий плач, но квартира встретила его неожиданной тишиной, нарушаемой лишь ласковым бормотанием Фани.

– Тихо, ты, слон! – зашипела она на мужа, когда тот просунул голову в комнату. – Купил?

Хома с видом победителя показал ей коробку и упаковку.

– А я ее перепеленала, и она кажется уснула, – прошептала Фаня, нежно глядя на малыша.

– Она? Я с чего ты взяла, что это девочкам? – удивленно спросил Хомячков.

– По глазам, – ответила она и осторожно положила малютку на диван. – Пошли на кухню, нужно для нашей крошки обед приготовить.

– Правильно. А то я что–то проголодался.

– Твои макароны, «крошка», на плите, чай на столе, сам прожуешь или помочь?

– Так ведь все уже холодное, – закапризничал Хома.

– Зато не обожжешься.

– А выбор блюд у меня есть? – решил попривередничать муж.

– Да. Хочешь ешь, хочешь нет, – отрезала Фаня и стала читать на коробке способ приготовления.

– Ты молоко купил? – обратилась она к мужу, когда тот пытался затолкать в себя холодный ужин.

– Жа–был, – пробормотал он набитым ртом.

– А бутылочку с соской?

Хома показал жене попеременно правое и левое ухо.

– Я так и знала, что тебе можно только покупку спички доверить. На что–то другое ты не годишься.

– Я еще и хлеб покупаю, – напомнил он ей.

– Если без сдачи. Короче так. Доклевывай свой ужин и иди в комнату, а я, пока малышка спит, сбегаю в магазин.

Когда Фаня ушла, Хомячков молью пробрался в комнату и, затаив дыхание, присел на кресло рядом с диваном. Чтобы не разбудить ребенка он боялся не то чтобы шевельнуться, но даже думать. Через две минуты изображения «памятника» у Хомы зачесалось под левой лопаткой, потом нога, следом зачесался нос, глаз, ухо, вскоре на теле не осталось ни одного места, которые бы не требовало внимания.

– Вот, зараза! – вырвалось у Хомячкова.

– У–а–а–а! – раздалось в ответ с дивана.

Хома от неожиданности подпрыгнул, чесотка мигом исчезла и он в растерянности заметался по комнате.

– Ну, не плачь, не плачь, – умоляюще причитал он, боясь взять младенца на руки. – Хочешь я тебе песенку спою?

Встав напротив дивана, Хомячков поднял голову и как собака на луну затянул:

– Что–о–о бы ты–ы–ы не промокла–а–а я–я–я бу–у–у–ду–у–у тво–о–о–им дожде–е–ем!

От этого воя ребенок заревел еще сильнее.

– Не нравиться? Тогда может станцевать?

Хома приосанился и в стиле «козел на лугу» запрыгал по комнате. Это зрелище настолько ошеломило младенца, что он даже перестал плакать и испуганно глядел на скачущего рядом дядьку, но через минуту ее рев с новой силой резал Хому по ушам.

– Ну, что мне с тобой делать? – чуть не плача проговорил Хомячков, стоя над орущим свертком. – Может, ты мультик хочешь посмотреть?

Он включил телевизор и стал лихорадочно переключать каналы в надежде найти подходящий мультфильм. Из двадцати каналов десять показывали кровавые триллеры, три смаковали катастрофы с множеством жертв, по двум шли эротические фильмы, еще четыре канала показывали новости о разборках бандитских группировок и падения доллара и только по одному каналу шел мультфильм о инопланетном монстре, который пытался завоевать нашу планету. Хома брезгливо выключил «ящик».

– Нет. Чтобы смотреть эти передачи нужно сперва получить паспорт.

Малышка заревела еще громче.

– Да откуда в этом крохотном тельце такое горло? – в бессилие воскликнул Хомячков и схватился за голову.

Когда Фаня вернулась из магазина, то в квартире стоял громкий плач дуэта. Войдя в комнату, она увидела живописную картину, малышка истошно орала, катаясь по дивану, а Хомячков забившись под кресло и глядя на мир своим тылом, жалобно ей в тон подвывал.

– Да что ж ты за наказание такое! – бросила Фаня к младенцу. – Тебе даже на десять минут спящего ребенка доверить нельзя! Что ж ты ее на руки не взял?

– Ага! А если бы уронил? – не решаясь покидать своего укрытия, оправдывался оттуда Хома.

– Ты ложку часто роняешь? А она не намного тяжелее.

– Так ведь ложка не орет так громко!

– Понятно. Сиди с ней здесь, а я пойду быстренько приготовлю кушать.

– Мне?

– Еще одно слово и кушать тебе уже будет нечем. Нет! Малышку я тебе тоже не оставлю. Короче. Сиди здесь.

– Может помочь чем? – высовывая голову из–под кресла, спросил Хома.

– Лучшая твоя помощь, это не мешать! – отрезала Фаня и с ребенком удалилась на кухню. Через минуту плач прекратился.

– Надо же! Оказывается у нее еще и звук выключить можно. Почему мне Фаня эту кнопку не показала? – подумал Хомячков, но из–под кресла вылезти не решился.

– Что? Так и будешь смотреть на меня своим третьим «глазом»? – спросила Фаня, войдя в комнату.

Хома проснулся и поспешно выбрался из своего убежища. Жена сидела на диване и кормила малютку из бутылочки.

– Смотри, как жадно чмокает, – умиленно проговорил Хомячков, присаживаясь рядом.

– Так ведь проголодался ребеночек. Не смотри на ее бутылочку такими голодными глазами, а то она подавиться.

Хома обиженно отвернулся.

– Ладно, пойди на кухню и приготовь нам бутербродов с чаем. Я тоже что–то проголодалась.

Когда у Хомячкова было все готово, вошла Фаня.

– Уснула, – шепотом сказала она и присела к столу.

– Как мы ее назовем? – спросила вдруг Фаня, когда Хомины челюсти сомкнулись за очередным бутербродом.

– А может, лучше в милицию сдадим? – несмело предложил он, с трудом протолкнув застрявший в горле хлеб.

– Я тебя самого туда сдам. Ишь, какой щедрый, чужими детьми разбрасываться! Тебя послушать так кажется, что нам каждый день малышей подбрасывают. А может это твой? – прищурилась Фаня.

Бутерброд все–таки выпрыгнул наружу.

– Фанечка! Как ты могла подумать? Да я же… Да где же…? Когда же…?

– Ладно, ладно, успокойся, а то сейчас лопнешь от возмущения. Это я так, на всякий случай.

Вдруг раздался звонок в дверь.

– Тихо, Вы ребенка разбудите! – сердито сказала Фаня, выходя в прихожую.

На пороге стояла молодая пара. Девушка была бледная, а по щекам текли слезы.

– Простите, Вы не видели маленькую девочку? Ей всего три месяца, вот здесь она лежала, – молодая мама указала на картонную коробку.

– Мы квартиру купили, – пояснил отец. – Вот сегодня переехали. Буквально на минутку оставили Танечку здесь, а вернулись – ее нет.

– Уже всех обегали, везде обзвонили, – подхватила снова девушка. – А ее нигде нет.

– Эх, молодежь, молодежь. Здесь ваша малютка. Сразу нужно было сюда заглянуть, – грустно проговорила Фаня.

– Ой! А как она к Вам попала? – всплеснула руками девушка.

– Аист принес, – искоса взглянула Фаня на выглядывающего из кухни мужа. – Идите за мной. Она в комнате. Только тихо. Спит малютка.

Вечером, уже ложась спать, Фаня тяжело вздохнула и произнесла:

– Ну что ж ты за птица у меня такая? Даже ребенка принести не можешь.

– Орел, наверное, – мечтательно сказал Хома.

– Спокойной ночи, воробей щипанный.

Хомячков и 1 апреля

Первый апрельский вторник встретил Хомячкова пасмурной погодой и улыбающейся Фаней.

– Доброе утро, милый!– подозрительно ласково проворковала она, – Умывайся, завтрак уже готов.

Хома вытаращил на жену глаза и попытался ущипнуть подушку. До сих пор, по утрам на кухне, кроме знакомого таракана и его самого, никого не было, а тут – завтрак. Хомячков осторожно, чтобы не спугнуть услышанное, надел тапочки, и медленно встал, но следующая фраза Фани отбросила его снова на постель.

– Молодую телятину я, как ты любишь, запекла с сыром и грибами, омары уже на столе, а вот бургундское греется. Думаю, когда вернешься из ванной, оно будет готово.

Хома в образе подавившегося суслика удалился в кабинет утреннего моциона.

Немного освежившись и придя в себя, Хомячков заглянул на кухню. На столе стояла тарелка макарон и стакан молока.

– Первое апреля! Первое апреля!– испуганно заметались Хомины барабанные перепонки. Фаня празднично чмокнула мужа в темечко и подтолкнула к вилке.

– Давай, ешь своих «омаров» и беги на работу. А то опоздаешь.

На остановку Хома пришел совершенно выбитый из колеи. Вдруг к нему подскочил мальчуган, рассмеялся, крикнул: «А у Вас спина сзади!» и убежал, радостно макая голубей в апрельские лужи.

Хомячков решил, что у него что–то не в порядке с тыловой частью и попытался заглянуть себе через плечо в надежде увидеть своё прошлое, но кроме пятна на воротнике ничего не увидел. Поездка в автобусе тоже была какой–то необычной. Окна в этом средстве передвижения били как «Сникерс» – покрыты толстым, толстым слоем… грязи, а водитель, вместо объявления остановок, играл с пассажирами в «Что? Где? Когда?»: «Кто за минуту угадает следующую остановку, получит бесплатный проезд до конечной!» Хомячков не угадал, и потому ему пришлось две остановки возвращаться назад.

У входа в НИИ швейцар из вежливости взялся рукой за козырек. Хомячков в ответ дернул себя за чуб и вошел в здание. В отделе его уже с нетерпением ждали сотрудники. Им очень хотелось посмотреть на реакцию Хомы, когда он увидит, что под папкой с документами притаился большой, мохнатый паук. Хотя и резиновый.

Хомячков, совершенно потерявшийся в этой жизни, открыл дверь, кивнул своему отражению и молча прошел на место. Все затаили дыхание. Хома неспешна уселся, меланхолично переложил бумаги из папки, обратно, и взглянул на календарь.

– Сегодня же первое апреля!!!– воскликнул он, вскакивая с нагретого места.

– Ну, наконец–то. Поздравляем!– пробасил коллега, сидящий рядом с ним.

– С чем? Я вчера должен был сдать месячный отчёт!

Хомячков схватил папку, затолкал туда несколько выпавших листков и выскочил за дверь.

Секретарша вертела в руке яблоко, надеясь визуально определить– с мясом оно или без, как в приёмную ворвался Хома.

– Вот!– выдохнул он – Я всё сделал.

– Что сделал?– округлила она глаза.

– Всё!

И, как по мановению волшебной палочки, яблоко из её рук превратилось в папку с отчётом.

– Это что?– ничего не понимая, спросила секретарша.

– Подписать надо,– ответил Хома и, вспомнив, что уходя забыл закрыть дверь в отдел, вышел в коридор. Возвращаясь, он заметил на доске объявлений небольшую бумажку. Подойдя полюбопытствовать, Хомячков прочёл: « Уважаемые господа служащие! За добросовестный труд, огромный вклад в науку и технику и в связи с миллионолетием празднования 1 апреля, всем получить премию в размере …….». На удивление, сумма была достойна такой круглой даты. Хома трижды перечитал объявление , понюхал и даже лизнул листок, чтобы убедиться, что это не обман зрения, и радостно вошёл в отдел.

– А почему вы не идёте получать премию?– удивлённо спросил он притаившихся коллег.

– Какую?

– Денежную!

– В честь чего это?– заволновались соседи по работе, постепенно начиная забывать, что только что намазали Хомин стул клеем.

– В честь вклада там, труда всякого, короче, начальник объяснит.

Сослуживцы недоверчиво покосилось на Хомячкова, но зная, что у него с юмором так же как у черепашки с пением, нервно зашевелились.

– Вы как хотите, а я сейчас немного приберу на столе и пойду,– заверил их Хома и плюхнулся на стул.

Последние слова послужили выстрелом из стартового пистолета. Все дружно вскочили и, сбившись в журавлиный клин, взяли курс на приёмную начальника.

Переминаясь перед кабинетом с ноги на ногу в предвкушении халявы, они вдруг услышали за дверью истеричный женский визг. Ворвавшись внутрь, работники остолбенели. Посреди кабинета лежал опрокинутый дубовый стол, по комнате, изображая снежинки, весело кружились листочки и всякие документы, а секретарша, используя начальника в качестве стремянки, карабкалась на верхнюю полку стенного шкафа.

–Вы что сюда ввалились?– выплёвывая каблучок женской туфельки, просипел начальник.

– За премией.

До полки секретарша так и не дотянулась.

Когда взмокшие от «поздравлений» и « благодарностей» сослуживцы вернулись в отдел, Хомячков только–только успел освободиться от крепких объятий стула и теперь осматривал то место, куда присосалось его любвеобильное сидение.

– Иди. Тебя начальник лично хочет поздравить с праздником,– злорадно сказали они и разбрелись по своим местам.

– Можно? – спросил Хомячков, просовывая голову в дверь.

– Нужно!– плотоядно улыбаясь, ответил начальник.– Проходи, и попытайся объяснить мне–что это?

– Ой! Какой мохнатенький!– всплеснул руками Хома. – А Вы разве не знаете? Даже в школе их изучают. Это паук.

– Я вижу, что не кальмар! Как он сюда попал?

– Наверное, через щель. Знаете? Когда холодно, они…

– Он выпал из твоего отчёта!!!

– Действительно? Надеюсь, он не пострадал?

– Кто? Паук?

– Отчёт. Мне кажется, когда нет мух, они едят даже бумагу.

– Идиот! Он же резиновый!

– Отчёт?

– Паук! Короче, иди отсюда, пока я из тебя сороконожку не сделал. И забери эту мерзость.

Выйдя в приёмную, Хомячков столкнулся с секретаршей.

– Смотрите, какой лохматенький,– поднес он к её носу паука.– Это мне начальник подарил.

Скрип закрывающейся двери заглушил звук падающего тела.

Начальник накапывал в стакан валерьянку, когда в его кабинет снова просунулась голова Хомячкова.

– Простите, всего один вопрос: А где получить премию к первому апреля?

– Во–о–о–он!!!– разнесся по институту львиный рык.

Хомячков и 1 Мая

Хома смотрел в недавно вымытое окно и мечтательно улыбался.

– Что тебя так перекосило – своё отражение в зеркале вспомнил? – подозрительно прищурилась Фаня.

Хомячков сконфузился и спрятал с очередной порцией каши улыбку обратно в рот.

– Да так. Сегодня ведь 1 Мая. Вспомнил, какой это был красивый праздник.

– Ага. Флаги– красные, транспаранты– красные, цветы– красные, песни–«красные», на столах– белая.

– Нет, – улыбка опять взобралась на Хомины щёки.– В небе птички вурнякуют, со столбов репродукторы музыкой улицы поливают, у заводов и фабрик народ толпится, к демонстрации готовится. У школ учителя за учениками, как наседки за цыплятами гоняются. И тут как рявкнет кто–то на весь город: «Да здравствует 1 Мая!» «Ура–А–А!»– подхватывают люди и дружным стадом идут к центральной площади. Красота! Фаня! – вдруг обернулся он к жене. – А сейчас демонстрации бывают?

Про остальные не знаю, а вот тебе на этот самый праздничный демарш сходить придётся. Только не на центральную площадь, а до ближайшего контейнера. И в руках у тебя будет не красный флажок, а вот это синенькое ведёрко. Маршрут демонстрации ясен? Вопросы есть?

Хома взглянул на жену разочарованным взглядом.

– По глазам вижу что нет. Тогда вперёд, и можно без песен.

Хомячков оделся и вышел на улицу. В небе кроме стайки самолётов никто не «вурнякал», лишь на крыше соседнего дома старая ворона, собрав около себя несколько молодых голубей, рассказывала о том, как она славно пировала в юности на первомайских маёвках. На детской площадке трое безработных алкоголиков потягивали вино прямо из горлышка бутылки и приговаривали: «Ну, за наш праздник – день трудящихся!». Ветер шелестел рекламами окон, дверей и ритуальных услуг. В общем, был обычный выходной день.

Когда он возвращался обратно, из соседнего подъезда вышел пожилой мужчина в чистеньким, местами выглаженном костюме, с красным бантом на рукаве.

– Здравствуйте, Семён Спиридонович, – поздоровался вежливый Хомячков.

– Здорово,Хряпыч, здорово.

– Куда это Вы так принарядились? Неужели на свадьбу?

– Не угадал, на демонстрацию иду.

– Значит всё–таки она вертится, тьфу, будет– эта демонстрация!? А зачем Вы бант на рукав нацепили?

– А куда же его присобачить? Чтоб он позеленел.

– На грудь, т. е. на пиджак обычно цепляли.

– Серьёзно? Вот спасибо! А то мы со старухой всё утро думали, куда эту тряпочку приколоть. А потом я вспомнил, что когда был дружинником, мы на рукав что–то красное цепляли, ну и приколол. Всё, побегу,– сказал Спиридоныч, когда бант заалел на лацкане пиджака– Догоняй, если хочешь. Мы у парикмахерской собираемся,– и шаркающей походкой пошёл дальше.

Хома влетел в квартиру, бросил посреди кухни ведро и торопливо стал одеваться.

– Это ещё что за новости? Ты куда?– от неожиданности Фаня перешла на шепот.

– Молодость вспомнить.

– В песочницу, что ли?

– На демонстрацию. Хочешь , пошли со мной.

– Ну уж нет. Мне и раньше это «Ура» было не ура , а теперь и подавно. Этот цирк без меня. Что вы, интересно, сейчас орать будете? «Даёшь развитой капитализм в три года!» или « Вся власть президенту!»?

– Что надо, то и прокричим,– неожиданно твёрдо ответил Хомячков. – Не хочешь– пойду один. Вернусь– расскажу.

И он выскочил за дверь, а Фаня ещё долго не могла оправиться от такого поведения своего мужа .

Завернув за угол, Хома столкнулся с женщиной, у которой в одной руке был красивый воздушный шарик, а во второй – флажок. Она стояла у киоска и что–то внимательно разглядывала в витрине. Хомячков предположил, что это и есть место сбора демонстрантов, а потому стал рядом с женщиной и решил скоротать время за беседой.

– Погода сегодня как раз к празднику. Солнечно, тепло. Настроение от этого ещё лучше становится.

Женщина на него настороженно взглянула, но промолчала.

– А ветерок какой весенний, хороший. Представляю, как красиво полетят шарики в это голубое небо!

Женщина на всякий случай прижала шарик к груди.

– А как затрепещут флаги!

Она спрятала флажок за пазуху.

– … И все закричат « Ура – А – А!», начнут махать транспарантами, петь песни славить правительство и веселиться.

Женщина испуганно отошла от Хомячкова и стала с другой стороны киоска. Хома, чтобы не терять её из виду, подошёл с другой стороны.

– Простите, а красный бант здесь выдадут или нужно было из дому приносить?

Женщина ойкнула и быстро– быстро застучала каблучками по асфальту, стараясь укрыться от этого странного мужчины в ближайшем магазине, но Хомячков оказался проворнее.

– Вы куда так заторопились?– спросил он, забежав ей наперёд. – Ведь ещё не все собрались.

– Караул! Помогите! – глядя на него большими глазами, почему–то прошептала она.

– Что с Вами? Не волнуйтесь. Демонстрация обязательно скоро начнётся.

– К–к– ка–кая демонстрация? – заикаясь, спросила женщина.

– Первомайская. Вы же на неё идёте?

– Я иду к внуку на день рождения. Вот, подарки присматривала.

Хомячков от смущения изменил окраску с бледно– розовой на кумачовую и стал старательно выковыривать носком ботинка камешки из асфальта. Когда женщина ушла, а кожа приняла свой естественный цвет, Хома отправился в сторону парикмахерской.

Дойдя до заведения, где можно расстаться со своими волосами, а если таковых нет – приобрести чужие, Хомячков разочарованно остановился. Вместо радостной, размахивающей праздничными атрибутами, он увидел лишь одиноко стоящего милиционера, который с интересом рассматривал фотографии модных причёсок и пытался каждой модели приписать то или иное преступление. Хома набрался храбрости и решительно подошел к нему.

– Прошу прощения за беспокойство, но Вы не знаете, где собираются демонстранты?

– Демонстранты? Не знаю, – не отрываясь от своего увлекательного занятия, пробормотал он, но вдруг глаза его стали размером с наручники, и страж порядка повернулся к Хомячкову.

– Демонстрация!? Несанкционированные митинги и марши!? Беспорядки!? Революция!?

И милиционер, согнувшись под тяжестью пустой кобуры, быстро заковылял в сторону спасительного отделения.

«И этот не знает», – сделал вывод Хома и грустно вздохнул. День стал казаться не таким уж и солнечным. Побродив по городу ещё часа два, он так и не нашёл людей, радостной колонной идущих по улице, поющих песни, показывающих птичкам портреты Ленина, Брежнева, Горбачёва, и ещё двух каких–то бородатых дядек, размахивающих красными флагами и при этом довольных и счастливых.

Возвращаясь домой, Хомячков в скверике заметил того самого соседа. Он сидел в компании своих сверстников и утолял жажду совсем не газированным напитком.

– Семён Спиридонович, а демонстрация уже закончилась? Где же она проходила? Я пол города обошёл, но никого не встретил.

Сосед крякнул в кулак и извиняющимся тоном ответил:

– Ты уж прости, мил человек, но меня моя старуха из дому не выпускала, вот и пришлось ей сочинить сказку про 1 Мая, демонстрацию, ну и т. д., а заодно и тебе. Она же, стринги ей в ноздри, из окна в тот момент выглянула и всё слышала.