Созвездье Пса

Андрей Валентинов

Созвездье Пса

Моим друзьям по херсонесской экспедиции посвящается

В те дни, когда на нас созвездье ПсаГлядит враждебно с высоты зенита,И свод небес как тяжесть оперсяНа грудь земли, и солнце, мглой обвито,Жжет без лучей, и бегают стадаС мычанием, ища от мух защиты,В те дни любил с друзьями я всегда,Собора тень и вечную прохладу,Где в самый зной дышалось без труда…И сам себя еще я вопрошал:К чему мог быть тот памятник воздвигнут?Как вдруг от страшной мысли задрожал,Внезапным озарением постигнут…А. К. Толстой

15.05.01.

г. Харьков

Дорогой Андрюс!

Дожди не только в Вильнюсе, в твоей маленькой зеленой Литве, Харьков тоже заливает, и за моим окном – дождь, дождь, дождь…

У меня к тебе несколько неожиданный вопрос – и столь же неожиданная просьба. Но по порядку.

Книги растут, как грибы, порой совершенно не по воле автора. Мой замысел о Спартаке зреет себе помаленьку чуть ли не восьмой уже год, а сейчас у меня совершенно не в очередь наметился роман, о чем бы ты думал? О нашей Крипте.

Объяснять именно тебе, почему стоит написать об исследованиях Крипты, не имеет смысла – ты прекрасно знаешь, какой кусок жизни, и немалый, наша компания посвятила этой полуобвалившейся вырубке в толще херсонесской скалы. Скорее удивятся мои читатели, привыкшие, что Андрей Валентинов тешит их крипоисторическими байками о французских аристократах и кастильских пикаро. До поры, до времени мне самому это нравилось, но теперь я понял, – пора менять фронт. Дело не только в очевидной опасности самоповторения, что чрезвычайно раздражает как в чужих книгах, так и в своих в особенности. Меня начали хвалить те, чьи похвалы порой хуже брани. Хорошо бы вновь расшевелить наших снобов, ибо их ругань действует на меня чрезвычайно ободряюще. Посему новая книга не будет иметь ничего общего с криптоисторией, в классики которой меня уже записали. Да здравствует старая добрая научная фантастика! Хорошо бы изваять нечто про профессора Петрова, который изобрел некий полезный для страны агрегат, а в это время шпион Густопсиди уже ползет по полу лаборатории, дабы оный агрегат утащить в Пентагон… В детстве такие книги мне чрезвычайно нравились.

Проблема в том, что я, будучи гуманитарием, понятия не имею, какой именно агрегат изобретет профессор Петров. Поэтому решил поступить проще – рассказать о событиях абсолютно реальных, однако вполне подходящих под определение «научная фантастика». Ты сам, принимавший в них активнейшее участие, думаю, согласишься, что исследования Подземного храма на Главной улице Херсонеса Таврического привели нас в некую промежуточную зону между наукой и чем-то непознанным, пока непознаваемым. Так что вместо криптоистории займемся «криптологией».

Поскольку это роман, а не научный отчет, о всех наших исследованиях рассказывать не стану, изложу лишь самое начало – события лета 1990 года, от которых у меня сохранились подробнейшие записи, включая личный и служебный дневники. Именно поэтому среди персонажей не будет тебя, примкнувшего к нам через год. Очень жаль конечно, хотелось бы рассказать о том, что довелось увидеть нам с тобой. Только вот с воображением у многих читателей туго. В баронов-драконов они вполне готовы поверить, а вот в случай с флейтой… Помнишь?

Как ты сразу заметишь, все факты, события и реалии совершенно подлинные, включая полное отсутствие сигарет в славном городе Севастополе, трехлитровые банки с напитком, ласково прозванным нами «желтым чудовищем» – и то, что слово «зачистка» означало тогда всего лишь подготовку раскопа к фотографированию.

С того, увы, далекого года, многое изменилось – и не только в связи с насыщением рынка куревом всех сортов. Проблема Крипты сейчас уже проникла на страницы серьезных монографий, наши коллеги, и прежде всего ты сам, сделали очень много для продолжения исследований. А посему вопрос:

Не против ли ты, дабы я использовал наши совместные штудии, включая некоторые фрагменты из твоих работ, касающихся Крипты?

Если не против, тогда просьба:

Не мог бы ты, подумав и перелистав свои заметки, написать о том, как сейчас выглядят результаты этих исследований? Имеется в виду пласт исторический (назначение, аналогии, архитектура объекта) и более общий (например, был ли дохристианский период существования Крипты?). В общем, все, что сочтешь нужным, и что в голову придет.

Писать я решил просто, без излишних отступлений, лирических сцен и выдуманных апогеев-кульминаций. Жизнь – лучший режиссер, особенно в Херсонесе. Не имеет смысла также «сгущать» события, заставляя персонажей за четыре короткие недели проводить исследования, потребовавшие на самом деле нескольких полновесных сезонов. Только в кино да в книжках, написанных теми, кто не нюхал, чем пахнет раскоп, герои-археологи и день, и ночь посвящают себя Науке. А что такое реальная экспедиция, нам с тобой более чем известно. За основу я взял расшифровку своего личного дневника, сделанную тогда же, по свежим следам, добавив некоторые имеющиеся у меня и у Бориса документы, а также мои наброски, сделанные в тот год, славным летом 1990-го.

Пусть этот роман станет для всех старых херсонеситов ярким окошком в наш ушедший навсегда мир, ставший сейчас не менее легендарным, чем Митридатовы войны и Крещение Руси.

А в Херсонес мы все равно вернемся, иначе наша жизнь окончательно станет пресной и серой – такой, от которой мы каждое лето уезжали к пыльным руинам давно погибшего Города на Полуострове.

Твой Андрей.

…Когда над головой вспыхивает созвездье Пса, когда прокуренный воздух квартиры становится вязким, когда пыль потревоженного рюкзака заставляет сладко замирать сердце, когда зыбкая граница между Настоящим и Грядущим, начинает размываться предрассветным туманом, когда просишь соседей поливать кактусы раз в неделю, когда на дно рюкзака тяжело валятся банки тушенки, когда…

Карандаш – самое главное.

Не один, конечно, лучше всего целых три, причем не абы каких, не «Т» и тем паче не «ММ», а всенепременно «ТМ», да пару лезвий, да кусок наждачной бумаги.

Две тетради. Ту, которая Дневник, надо будет еще привести в порядок, поля отчертить, но это успеется, а вот об обложке следует позаботиться сейчас, а не то спрыснет дождичком…

Потому и карандаш – не пишут в экспедиции чернилами. И не рисуют. А поскольку Дневник – документ официальный, заполнять его придется понятным почерком, дабы можно было потом снят копию.

А вот Тетрадь № 2, она же Рабочая, обойдется. Писать в ней можно будет скорописью, сокращая слова, причем с двух сторон. С обратной стороны – что на душу ляжет, а вот, так сказать, с парадной…

Рабочая тетрадь. С.3.

Харьковский государственный университет им. А. М. Горького. Херсонесская экспедиция. Июль 1990 г. Портовый район. Казарма. Отряд «Стена».

Основные цели работы…

В общем, где-то так. Теперь обе тетради – в полевую сумку.

Рюкзак собирается легко. Вещи привычно льнут друг к другу, теперь остается встряхнуть, узел потуже – и можно ехать. Место и время встречи, как известно, изменить нельзя, разве что сдвинется вечное, как привокзальная грязь, расписание поездов. В девять вечера на ступеньках Южного Вокзала…

В этом ритуале, ритуале сбора, есть нечто волнующее – из ниоткуда возникают люди, со многими из которых не виделся целый год. Поэтому стараюсь приехать пораньше, хотя с каждым разом среди собирающейся небольшой толпы знакомых лиц все меньше и меньше.

…Без пяти девять. На ступеньках уже кто-то есть – я не первый, хотя почему-то хотелось появиться прежде всех. И кто же тут такая пташка ранняя? Ну конечно, Д. собственной персоной, с чадами и домочадцами – жена, обе дочки. Не ходить же одному на пляж! Раньше Д. никогда не торопился, но в этом году он как-никак заместитель самого Сибиэса. И не просто заместитель – преемник! Этот сезон – стажировка, а уже следующий… В общем, можно и поторопиться.

А рядом с Д. какой-то выводок, не иначе, студентки-практикантки, так сказать, площадка молодняка. Ну, это неинтересно.

Поздороваться. Закурить. Ждать.

…Грязный вокзал, грязная площадь, грязь на каменных ступеньках… Так всегда все начиналось, так всегда заканчивалось – все тем же вокзалом, той же площадью, теми же ступеньками…

Рабочая тетрадь. С.3.

…1. Дойти до фундамента южной стены Казармы.

2. Попытаться определить время строительства.

Все это под вопросом из-за близости грунтовых вод, до которых не более 0, 7 – 1 м.

Возможные решения:

– Применение технических средств для откачки воды.

– Временная заморзка грунта.

Примечание: Ха-ха! (три раза).

3. Попытаться определить полные размеры Казармы, а также наличие входа – с использованием экстрасенсорных методов.

Примечание: Предложение Бориса. Толку мало, но попытаться можно…

Еще три года назад, до распада нашей старой команды, я мог назвать каждого вновь прибывающего. Но время прошло, иных уж нет, те далече, и остается вновь и вновь констатировать – не знаю, не знаю… Ага, вот и Борис! Впрочем, Борис – образцовый херсонесский офицер, и ожидать от него опоздания просто невозможно. Та-а-ак, на горизонте Ведьма Манон. Тут можно не спешить здороваться – Манон в последнее время ведет себя как-то некрасиво… С ней Стеллерова Корова, еще кто-то из прошлогодних. Вот эти ребята тоже были… Черт возьми, как мало осталось тех, с кем я когда-то здесь встречался!

Рабочая тетрадь. С.3.

…Экстрасенсорное исследование археологического памятника сугубо сомнительно из-за крайней субъективности оценок. Категории «тепло» – «холодно» и «светло» – «темно» могут означать все, что угодно. К тому же, результаты заведомо невозможно проверить, по крайней мере в ближайшие годы…

Время идет, пора бы и начальству появиться. Ага, вот и Сенатор Шарап с мадам Сенаторшей. И Женька с ними, как всегда, и чемодан тот же – желтый, системы «оккупант». Только еще год назад Сенатор был просто Шарапом, ну, а теперь в связи со всей этой демократией-гласностью…

Где же Сибиэс? Неужели уедем без начальника?

Сибиэса все нет, зато вижу О. с братом. Странно, логичнее было бы увидеть ее с супругом. Видать, решила отдохнуть от семейных радостей, а брат вроде конвоя. Что ж, и такое в Херсонесе бывало.

Ага! Вот и Сибиэс. Эх, Сибиэс, интересно, кто из нынешней толпы помнит твою старую кличку? Теперь ты уважаемый, маститый, да еще и много повидавший. Откуда это ты приехал? Ну, конечно, Женева… На завтрак подают ананасы, а в магазинах сто пятьдесят сортов сыра.

Вроде все? Парад закончился, можно закидывать манатки на горбы и маршировать аккурат на четвертую платформу. Да, все…

…Нет Дидика, но он секретарит у себя в райкоме и забыл о Херсонесе. Нет Шуры-Крокодила, но у него на носу защита. Нет Лерки Ракович, но у нее дочке полгода. Нет Зубковой, Желтого, Одабашьяна, Лузана – где-то они все? Нет Юрки Птеродактиля – впервые за много лет не поехал. Не поехал, и я остался без левой руки на раскопе. Нет Луки, но Лука, к счастью, только чуток припоздает. Конец старой гвардии!

…Мы на фотографиях, на старых снимках в альбоме, на катушках пленки, завернутой в фольгу, в херсонесских легендах, на беззвучных полях Прошлого. Мы – не здесь…

Едем все вместе, прежнее деление на купейных и плацкартных отменено, но не из-за новых демократических веяний, а потому, что южные поезда перестали комплектовать купейными вагонами – дабы больше влезло. В перспективе перейдут на «телятники», – этак влезет еще больше.

Первым делом, конечно, надо покурить в тамбуре. Берем с Борисом по «Ватре» и направляемся, подсчитывая по дороге наши сигаретные запасы. На десять дней должно хватить, а дальше – как бог даст. Увы! Еще три года назад мы могли привередничать, – к примеру, рассуждать о том, что лучше брать с собой – «Родопи» или «Вегу».

Перестройка!

По пути в тамбур разглядываем наш табор. Внезапно замечаю Старую Самару с дочкой. Фантом? Вроде бы нет, вполне материальна. А муж где? Что за поветрие – оставлять мужей дома, когда едешь на раскопки?

В соседнем купе разместились самые сливки – Сибиэс и семья Сенатора. Подсесть? О чем это великие гутарят? Сенатор только что с сессии, не о том ли разговор? Нет, конечно, речь не о политике – Сибиэс никак не может отойти от Швейцарии.

…Везде подметено, фотоаппараты очень дешевы, а пленка, напротив, дорогая. Сыр – ста пятидесяти сортов… Впрочем, это я уже слышал. И ананасы на завтрак… Книги, естественно, очень дороги, не купишь, зато жвачка дешевая…

Сенатор слушает чуток снисходительно, но особенное внимание оказывает мадам Сенаторша. И вправду, хотя супруг ее и стал из задрипанного Шарапа государственным мужем, но в Швейцарию его покуда не приглашают.

И что скажешь? Пару лет назад, когда Сибиэс только брался за кормила экспедиционного фюрерства, в поезде мы с ним говорили о том, что мы намериваемся делать в этом самом Херсонесе. Впрочем, тогда я, а не товарищ Д., был его заместителем. Интересно, по моему нынешнему скромному рангу мне положено сидеть тут и слушать рассказы начальства о Швейцарии?

Рабочая тетрадь. Обратная сторона. С.2-3.

1. Скифский поход Дария.

Ахемениды – владыки Персии, наследники аннексированного ими Мидийского царства, хорошо представляли себе, что такое степная опасность. Поэтому персидские цари воевали с кочевниками последовательно и упорно. Их противниками были ближайшие родичи скифов – азиатские саки и массагеты. Несмотря на ряд неудач, в частности гибели в бою с массагетами Кира Великого, персы сумели обеспечить стабильность своих степных границ и даже имели основания причислять часть саков к своим подданным. В конце VI века н. э. у персидского царя Дария появились причины вспомнить и о потомках скифов-«ишкуза», переселившихся на территорию нынешней Украины.

Отец Истории Геродот охотно объясняет нам причину этого внимания. По его мнению персы решили отмстить неразумным «ишкуза». Мотив мести в политике чрезвычайно тонок. Всерьез поверить в вендетту великой империи живущим на краю тогдашней ойкумены правнукам своих врагов мог лишь житель провинциального Афинского государства, для которого самая могучая, развитая и обширная держава мира была всего лишь сонмищем безголосых «варваров» под управлением жестоких и тупых самодуров. Впрочем, царь Дарий вполне мог прокламировать такую вендетту, как цель похода. Подобный предлог был ничуть не хуже, чем всякий иной (например, защита соплеменников, проживающих в другом государстве или интернациональный долг)…

Перед тем, как отбиваться, можно – нужно! – заглянуть к Маздону, который, конечно же, как всегда, недоволен. Вообще-то он абсолютно прав. Маздон – первоклассный фотограф и заслуживает больше, чем два пятьдесят командировочных в сутки. Конечно, мы все недовольны, но не все умеют столь художественно возмущаться. Не всем дано! Подбородок выше, плечи расправить…

Коммунисты пр-р-роклятые!

…Он едет в Херсонес в последний раз! Его не ценят. Не дают должности начальника фотолаборатории. Не снабжают бесплатным молоком. И вообще, все они маздоны, лавочники – и коммунисты проклятые! Да, проклятые, это он всегда говорил! И едет сюда точно в последний раз, его приглашают сразу в три экспедиции, одно приглашение выгоднее другого. Да-да, все они маздоны! Все абсолютно, и особенно, Ведьма Манон!..

Ну, как же без нее? Все верно. И ноги твоей больше в Херсонесе не будет. Не будет, раз тебя здесь так не любят.

Эх, старый наш Маздон! Десять лет назад говорил ты то же самое. И куда ты делся? Тебе уже шестой десяток идет, здоровьишко пошаливает, а как июль – труба зовет, берешь три своих фотоаппарата – для узкой пленки, широкой и слайдовой – и прешься на вокзал. Что не любят – это точно, но никого из нас, стариков, здесь не любят. Все мы странные, Маздон, страннее некуда. А без тебя, мы разбежимся, – без твоих фотографий дела не будет, это уж точно. И ты хорошо это знаешь, поэтому и позволяешь себе время от времени покрикивать и пошумливать. Шуми, Маздон, покуда шумится! А чем черт не шутит – вдруг Д. и вправду решит избавиться в следующем году от всех нас, последних гусар экспедиции? То-то он проговорился, что учится фотографировать. Ну что ж, пока что были плохие экспедиции с хорошими фотографиями, а теперь будут плохие экспедиции с плохими фотографиями. Правда, кто ему будет отчет писать, если не поеду, скажем, я? Впрочем, Д., – человек усидчивый, напишет. Написал же диссертацию, в конце концов!

Рабочая тетрадь. Обратная сторона. С.3.

…Подлинная причина, заставившая царя Дария вспомнить об «ишкуза» очевидна при первом же взгляде на карту. Персидская империя начинала завоевание Фракии, что требовало обеспечения безопасности с севера. Персы явно не собирались ни уступать Фракию скифам, ни подставлять свои спины под их бьющие без промаха стрелы.

Где-то между 516 и 512 годами до н. э. огромная персидская армия, заняв часть фракийской территории, двинулась на север. Начался скифский поход Дария – пожалуй, самая яркая из известных нам страниц скифской истории.

Нет нужды подробно останавливаться на геродотовой версии этого похода. Она не только общеизвестна, но и изложена настолько ярко, что любые списки уступают оригиналу. Удивляться этому нечего – литературное мастерство Геликарнасца соединилось, в данном случае, со скифским героическим эпосом. Итак, перед нами скифская версия событий, где, как и в любой саге (былине, эпосе, сообщении Совинформбюро или ТАСС) сочетаются крайняя тупость и недальновидность врага и мудрость защитников Отечества, поистине кутузовская тактика заманивания, наглые требования захватчиков, гордый ответ скифского «генералиссимуса» и, естественно, загадки, столь же малопонятные, как и иные современные дипломатические ноты. Мышка в корзине, лягушка в корзине…

Снова красный закат и белесый восход.Снова еду тревожить я мертвый народ.Сколько стен я разбил и могил изувечил!Ты доволен собою, настырный ты крот?

Утро. Слева, справа за окном – сизая водная гладь. Сиваш, тот самый, который в свое время перебрели латышские полки и удалые тачанки Каретника, чтобы на эти семь с гаком десятилетий решить вопрос о том, кому на Руси жить хорошо. Впрочем, сейчас Сиваш тих – болото болотом.

Однако в это утро нам не до аллюзий. Чей-то уверенный глас, чей именно, спросонья и не понять, вещает очевидное: опаздываем! Вообще-то говоря, в этом нет ничего мистического, скорее в наши дни странным было бы обратное, но в данном случае есть причина задуматься.

…Наша славная конкиста строится на великом «авось»: авось дадут пропуска в сверхзакрытый от советских людей Севастополь (по-нашему – Себаста), авось выделят жилье в Херсонесском историко-археологическом заповеднике – Херзаповеднике, авось найдется лишний шанцевый инструмент. Авось, авось, авось… Среди этих больших «авось» – авось малый, но важный. Наш поезд не идет до Себасты, ибо прямого харьковского нет, посему мы вот уже который год сходим в Симферополе (в Симфе, по-нашему) и пересаживаемся на электричку. На сей счет существует давно разработанный ритуал со сбором пропусков для предъявления в билетную кассу и перебеганием на нужную платформу. Фокус, увы, в том, что между приходом поезда в Симфу и электричкой – всего двенадцать минут. Обычно все это как-то обходилось, но сегодня мы точно опаздываем. А до следующей электрички чуть ли не четыре полновесных часа.

Четыре часа на симферопольском вокзале да еще в июльскую жару! Есть над чем задуматься.

Сибиэс молчит, но, чувствуется, что вождь нервничает. Сибиэс изрядно суеверен, и такое опоздание способно выбить его из колеи на неделю, а то на весь сезон.

Между ветеранами, отстаивающими очередь в умывальник, разгорается малопродуктивный спор о ближайших перспективах. Смотрю на часы: нагоняем, но полчаса опоздания налицо, а нам вполне хватит и десяти минут. Действительно, так мы еще не влипали…

Красноперекопск, Джанкой, Красногвардейское… Вот уже за окном белые предместья Симфы, кто-то начинает подтаскивать вещи к тамбуру, мелькает темная речушка, которую мы видим бог весть в который раз, но до сих пор не удосужились узнать название. Вот на горизонте мавританские контуры вокзала.

…«Скорей!» – вопит мадам Сенаторша, прорываясь в тамбур. Такое впечатление, что она намерена прыгать на ходу. Конечно, сидеть на раскаленном вокзале в Симфе не хочется не только ей одной. Впрочем, когда поезд, наконец, тормозит, и мы начинаем спрыгивать на долгожданную землю Тавриды, все уже окончательно ясно – поезд приплелся на двадцать минут позже, значит четыре часа под солнцем Симфы нам обеспечены.

Не трать, кумэ, силы – йды на дно!

…Бежим, спешим, гоним, торопимся, в спешке, в толпе, в суете, в поту… Некуда, незачем, пришли, притопали, приплыли…

Табор расползается по вокзальной площади, кто-то уже лижет мороженое, кто-то устремился к киоскам, будто здесь и вправду не Крымская область, а аксеновский Остров Крым. У бесполезных касс электричек остаются лишь четверо – Сибиэс, Сенатор и мы с Борисом.

Сибиэс мрачен. Вождь потряхивает загустевшей за последний год бородой и сообщает, что экспедиция, судя по всему, не удалась.

Не комментируем – смотрим на расписание.

Сенатор резонно замечает, что на Себасту идет ленинградский поезд, который отходит аккурат через четверть часа и, в конце концов, можно попытаться. На это Сибиэс не менее резонно напоминает, что нам все равно не успеть, ведь требуется еще оформить билеты. На электричку таковые штампуют мгновенно, а на проходящие поезда данная процедура занимает куда больше времени. Опять же пропуска, сличение с паспортом, дабы шпион в Себасту не просочился… Истина эта неоспорима, но Сенатор проявляет твердость, памятуя, очевидно, наставления супруги. Прихватив с собой Д., который мирно уселся в семейном кругу под чахлой акацией, он бросается в здание вокзала.

Остается одно – ждать. Мимоходом приходит в голову мысль, что билеты вообще-то и не к чему – проводники охотно уладят этот нехитрый вопрос. Мы так ездили, причем неоднократно. И не мы одни.

Говорю об этом Сибиэсу, но в его глазах вижу лишь ощущение покорности судьбе.

Минут через десять взмыленные Сенатор и Д. возвращаются с ожидаемыми вестями. Касса, явное дело, заявила, что на нашу орду билетов не наштампуют. Д. кивает – вопрос для него решен – и идет покупать семье мороженое. Сенатор плетется докладывать супруге о случившемся форс-мажоре. Не сдается один Борис. Он смотрит на часы, затем на Сибиэса и уверенно заявляет, что все-таки еще можно успеть. Если взять вещи да рвануть. Рюкзаки в зубы, на полусогнутых, опережая собственный визг…

Тут, наконец, узнаю Сибиэса. На какое-то мгновение исчезает занудная маска фаталиста, взгляд твердеет, еще секунда – и, как в былые дни, прозвучит команда…

Нет, не прозвучит. Сибиэс оглядывает наш мирно расположившийся на лавочках, покорившийся судьбе табор – и ничего не произносит. Понимаю его, – эту публику поднять даже для легкого броска на соседний перрон невозможно. Эх, где наша гвардия!

И все-таки приказ Сибиэс отдает. Только приказ на этот раз касается лишь меня и Бориса.

Мы едем первыми. Недобитую гвардию – в авангард.

Итак, мы едем, в Херсонесе достаем ключи от сараев и любой ценой – последнее подчеркивается особо – задерживаем коменданта до приезда остальных.

Все ясно, мой генерал!

Рюкзак на плечи, вверх по переходу, прямо на толпу… Через пару минут протягиваю проводнику трешку, и мы с Борисом вваливаемся в абсолютно пустой вагон. Еще минута – и поезд, спотыкаясь, трогается. Вы как хотите, а я, во всяком случае, в Херсонес не опоздаю.

Борис смотрит на убегающий за окном перрон и замечает, что можно было увезти всех, вслед за чем извлекает из рюкзака карты, явно намериваясь соблазнить меня на партейку поездного «дурака».

Не знаю, прав ли он. Боюсь, даже будь я – чего не станется вовеки – начальником, поднять и разместить этот табор мы вряд бы ли успели. Правда, можно усадить в поезд десяток ребят поздоровее, чтобы привести в порядок наши сараи, пока остальные подтягиваются… Да что теперь об этом?

Вообще-то говоря, если б не Борис, я, наверное, тоже покорился бы судьбе. Его присутствие как-то мобилизует, из таких, как он, получаются офицеры, что отстреливаются до последнего патрона. Вполне могу представить Бориса, скажем, среди последних защитников Крыма от орд Фрунзе и Миронова – тех, что отбивались, стоя по горло в ледяной ноябрьской воде. Поэтому именно Борис – моя правая рука, без которой мне пришлось бы туго, особенно после исчезновения руки левой – Юры Птеродактиля. Конечно, Борису далеко до Птеродактиля, у которого за плечами десяток экспедиций, да еще работа у самого Слона. Но – не подведет.

Познакомились мы в лаборатории Маздона. Время от времени я забегал в гости к нашему фотографу и заставал там взъерошенного студента-химика, который регулярно прохаживался по поводу истории, историков и преподавателей истории в особенности. Мне было что ответить по адресу химиков, и беседы наши проходили очень оживленно. К Маздону забегал не только я, – херсонеситы нынешние и бывшие захаживали к нему на огонек попить чайку, посмотреть новые снимки и покалякать о Херсонесе. Очевидно, наши разговоры были не столь безобидны, поскольку уже через полгода Борис заявил, что ему было бы интересно поглядеть на наши херсонесские безобразия. Эта мысль в конце концов засела в его химической башке настолько твердо, что через пару лет он, действительно, оказался в Херсонесе.