Путешествие начинается

– Вы кто? – спросил Федор, жмурясь и прикрывая глаза рукой.

– Сторож, – голос незнакомца был хрипловатым и глухим, точно он говорил через стекло. – Вы чего тут забыли, ребятки?

– Мы гуляли, – брякнул Сашка.

– Гуляли? А что, больше нет мест, где можно погулять? – наигранно удивился сторож.

– Подвыпили немного. Заплутали, – сказал Федор, пытаясь разглядеть человека с фонариком. Все, что ему удалось различить – незнакомец был невысокий, коренастый и, кажется, совершенно лысый. Его глаза недобро поблескивали в полутьме, и в них, точно маленькие огоньки, отражались отсветы фонаря.

– Тише, тише, – обратился сторож к Любке. – Не кричи. Заплутали, значит, да?

– Ага, – подтвердил Золотов, прикидывая, сумеют ли они вдвоем с Сашкой одолеть этого маленького крепкого человечка.

– Ну вот что, ребята, – послышался шорох, и Федор с ужасом увидел, что из темноты на него смотрят дула двуствольного ружья. Фонарик погас, и в глазах запрыгали темно-синие пятна, похожие на громадных лохматых пауков. – Пора бы вам отсюда уйти подобру, поздорову. Тут хозяева очень нервные, – одной рукой человечек прижимал к себе испуганно сопящую Мичурину, а второй ловко управлялся с двустволкой. – Они не любят, когда лезут в их дела.

– Так мы не лезли… – попытался возразить Сашка, но сторож прервал его.

– Чш-ш-ш, тихо. Давайте-ка, молодежь, идите домой, ладно? А мы с девочкой пойдем чаю попьем. Правда ведь? – он почти любовно посмотрел на Мичурину, и та сжалась, содрогаясь от страха.

– Отпустите ее!

– Пацаны, давайте по-хорошему, ладно? – игривая интонация мгновенно улетучилась из голоса невысокого человечка. – Не трону я вашу девку. Просто посидим, пообщаемся. Старших подождем.

– Каких еще старших?

– А таких. Если сами не свалите, пойдете назад в сарай. И ночевать там будете, – угрожающе сказал сторож, и эти слова хлестанули Федора, как кнут. – Все понятно?

– Ага, – пискнул Сашка.

– Ну вот и хорошо. А теперь, кругом, шагом марш, – человечек приподнял ружье. – Давайте, давайте, парни.

– Федя, не уходи, – пискнула Любка.

– Мы не уйдем, – дрожащим голосом сказал Федор.

Звякнули взводимые курки.

– Мальчик, ты что думаешь, я шучу? – рыкнул сторож. – Давайте, я сказал! Или тоже со старшими хотите поговорить?

– Пойдем, – прошептал Сашка и потянул друга за руку. Они, спотыкаясь зашагали прочь, буквально спиной ощущая наставленные на них стволы ружья. «Так нельзя. Так нельзя,» – металось в голове у Федора, но он понимал, что вернуться они не могут. Шутки кончились. Это был вооруженный человек, который видел, как они попали в тот сарайчик, набитый трупами. Что он хочет сделать с Любкой? «Подождем старших». Эти слова пугали его больше всего. Значит, должны приехать братки. Не хотелось и думать, что они могут вытворить с Мичуриной.

Сашка остановился и оглянулся, пытаясь различить во тьме силуэт сторожа, но ничего не увидел. Мрак был слишком плотным, угадывались лишь очертания могильных камней и заостренные пики оградок.

– Он еще стоит? – спросил друга Федор, сам почему-то не решаясь обернуться.

– Не вижу. Кажется, ушел.

– Не пойду! Не надо! – послышался откуда-то издалека тонкий испуганный голос. Любка. Человечек с ружьем ее куда-то тащит.

– Блин, Мичурина… Что ж нам делать? – Федор, наконец, остановился и тоже попытался различить что-либо в плотной темноте, накрывшей кладбище.

– Чего мы поперлись-то? – досадливо проговорил Сашка. – Надо было дать ему в зубы, да и всех делов.

– У него ружье было. Забыл, что ли?

– И что. Вдруг оно разряжено было?

– А если бы пальнул? – Золотов покачал головой. – Нет, Саш. Тут без шансов. Мало ли, что у него в башке. Да и потом, он знал, что мы залезли в этот домик. Значит в курсе всех дел, которые здесь происходят. Может, он же эти трупы и закапывает потом.

– Куда же он Любку-то потащил?

– Куда-куда… Ты не догадываешься?

Сашка засопел от бессильной злобы.

– Может, в милицию пойдем?

– Пока мы ходить будем, он из нее мочалку сделает, – Федор стиснул зубы. – Блин, как школьников нас шугнул.

– Ну что, домой предлагаешь идти?

– Нет, надо искать его. И Мичурину забирать.

– Так ты же сам сказал – ружье у него. Вдруг и правда шмальнет?

Федор тяжело посмотрел на него.

– Ну а что, предлагаешь бросить ее? Он ее щас там… Ну ты понял… – Золотов опустил голову. – Не надо было вообще сюда идти. Послушали эту дуру. Теперь нам же боком и вылезает.

Сашка сплюнул и нервно провел рукой по волосам.

– Блин, ссыкотно мне к нему соваться.

– Надо хотя бы попробовать. Саш, а если братки и правда приедут? Они же ее по кругу пустят.

Громов удрученно кивнул.

– Да, это точно.

– Так что пойдем, порыскаем. Может, найдем его. Если что, в милицию побежим.

Ночью кладбище выглядело на редкость жутко. Здесь присутствовало что-то незримое, тяжелое, заставляющее внутренности сплетаться в дрожащий комок. Казалось, что здесь буквально клубится черная энергия, вязкая, как болотная жижа. Над землей появилась какая-то странная белесая дымка – то ли туман, то ли некое подобие пара. Ощущалось, что это место не имеет ничего общего с раскинувшимся где-то вдалеке городом, словно это был некий изолированный остров, существующий в иной плоскости бытия.

Федор и Саша плутали между могил, содрогаясь от неприязни и пробирающего до самых костей холода. Больше всего хотелось оказаться подальше отсюда, подальше от этого ужасного сарайчика с мертвыми телами, безмолвно темнеющего где-то неподалеку. Подальше от ледяных силуэтов памятников и крестов, всплывающих из мрака. Подальше от мерзкого человечка с ружьем, утащившего куда-то Любку.

Когда в стороне, где-то в направлении ограды, замерцал огонек, Федор был близок к отчаянию. Он практически смирился, что Мичурину они больше не увидят. Золотов заметил этот маленький, едва различимый в сумраке отблеск света, и сначала подумал, что ему кажется. Или что это какой-то автомобиль едет вдалеке и мерцает фарами.

Но нет, светлячок был неподвижен. Он буквально цеплялся за глаз, прорываясь через все больше сгущающуюся темноту.

– Смотри, – Золотов указал на поблескивающий огонек. – Совсем рядом.

– Пойдем, – Сашка устремился бегом, то ли желая согреться, то ли из-за чувства нервозности и боязни, которое делало обоих напряженными и взвинченными.

Они помчались вперед, к этому слабо мерцающему пятнышку, и вскоре оно постепенно начало расти, превращаясь в бледно-оранжевый прямоугольник.

– Окно! – воскликнул Золотов. Неужели они набрели на сторожку этого отморозка с ружьем? Ведь где-то ему нужно было ночевать и размещаться. Да и не мог он далеко утащить Любку. «А вдруг он посадил ее в машину и куда-то увез?» – промелькнула пугающая мысль, но Федор отмел ее.

– Неужели оно? – с сомнением спросил Саша.

– Не знаю. Какая-то лачужка. Я думаю, это его сторожка. Смотри, вон и забор.

Федор не мог определить, в какой части кладбища они находятся. Он вообще ничего не мог сказать наверняка – казалось, что они ходят кругами по этой тьме, бесконечной и засасывающей, словно гигантский зев. Все, что им попадалось на пути – надгробия, которых, как складывалось ощущение, было бесчисленное множество. Будто бы все жители Земли внезапно умерли, а они вдвоем ходили среди этих захоронений, которым не было конца и края.

Когда они приблизились к этому бледному прямоугольничку, распространяющему слабый рыжеватый свет, стало понятно, что это действительно маленький домишко, в которых обычно ютятся сторожа или любой другой персонал, присматривающий за кладбищем. Он был совсем небольшим – наверное, не крупнее продуктового киоска или средних размеров трансформаторной будки. Сашка метнулся к окошку, но заглянуть внутрь ему не удалось – за стеклом были плотно задернуты занавески.

– Глянь, никого рядом нет? – сказал Федор, пытаясь различить какой-либо транспорт рядом с домиком. Он все еще боялся, что приедут бандиты, и тогда Любке уже нельзя будет помочь. Но никаких машин не было – к домишке, очевидно, нельзя было подъехать, так как за ним виднелся накренившийся металлический забор.

– Вроде пусто, – отозвался Громов. – Ну что, заходим?

– Ага.

Золотов обшарил темные стены в поисках дверной ручки. Какой-то звук привлек его внимание. Весьма знакомый звук, доносившийся изнутри.

Легкое постанывание. Глубокий вздох и еще один стон, глухо пробивающийся через стены крошечного домишки.

– Она там, – вынес вердикт Федор. – Слышишь?

– Да, – сглотнул Сашка. – Он ее, кажется, уже того…

Золотов нащупал дверь и кивнул. Следующим движением он рванул ее на себя и метнулся внутрь.

То, что он увидел, заставило его замереть с открытым ртом. Перед ним была маленькая комнатушка, грязная и захламленная, словно в ней обитал бродяга. На полу валялось ружье, чуть дальше стоял столик, на котором приглушенно светилась керосиновая лампа. А еще чуть в стороне располагался то ли диван, то ли тахта – было трудно разобрать из-за пляшущих теней и слабого освещения.

На нем сидела Любка. Полулежала, вытянув ноги и запрокинув голову назад. Над девушкой сгорбилась уже знакомая фигура – Золотов узнал сторожа, стоявшего возле Мичуриной на коленях. Чем больше Федор вглядывался, тем хуже ему становилось – платье у Любки было спущено почти до живота, открывалась аккуратная грудь, практически идеальная в бледно-лиловом свете. Сторож держал одну рукой, а по второй скользил длинным языком. Глаза у Мичуриной были закрыты, и каждые несколько секунд она издавала тихий, но полный наслаждения стон. Золотов пялился на эту шокирующую картину, растянувшуюся и застывшую, как стоп-кадр.

И тут сторож повернул к нему голову. Облизал свои губы темным, чрезмерно подвижным языком. Его глаза были похожи на два маленьких спичечных огонька, чарующе и зловеще тлеющих в полумраке. В его рту что-то было. Что-то длинное и заостренное.

Зубы. Длинные кривые зубы, выпирающие наружу.

Последняя бутылка воды

Интересно, что чувствует человек, держащий в руках последнюю бутылку воды на планете? Осознавая, что эта емкость – отрезок его жизни и единственная оставшаяся влага в миллионах километров. Понимая, как мало осталось ему жить и как быстро опустеет пластиковый сосуд с такой необходимой жидкостью, которую мы не привыкли экономить. О чем будет думать этот человек в последние часы жизни? Какими будут его мысли?

Нара глубоко вздохнула. Наверное, разум еще не привык и не адаптировался к тому, что произошло. Может, она до конца не осознает ситуацию и не хочет принимать все, чтобы не слететь с катушек? Может, это какой-то защитный механизм? Девушка перевела взгляд на полуторалитровую бутылку воды из саморазлагающегося пластика, венчающую кучу хлама, разбросанного по полу. Так о чем же будет думать человек, имеющий последнюю бутылку воды на целой планете, огромной планете, сухой и мертвой от полюса до полюса? Нара не могла ответить на этот вопрос. Вероятно, она могла бы порассуждать на эту тему, находясь где-нибудь далеко отсюда, в безопасности. Она могла бы фантазировать об этом увлеченно и абсолютно расслабленно, зная, что ей не грозит опасность.

Но человеком с последней бутылкой воды была она сама. С последними полутора литрами спасительной влаги в одиноком и холодном космосе. Зачем Нара вообще задумалась об этом? Пыталась понять, как себя вести, что делать? А что здесь можно сделать, в этой безвыходной ситуации? Когда она, одинокая двадцатидвухлетняя девушка, зажата в маленьком обломке исследовательского корабля, ждет смерти и не имеет возможности позвать на помощь? Ничего.

НИЧЕГО. Короткое слово, похожее на лезвие перочинного ножа. Такое же острое и беспощадное. Нара чувствовала, что должна сорваться, должна кричать и биться о стены единственного уцелевшего отсека и рвать на себе волосы от ужаса и безысходности. Но она была странно спокойна, точно все это случилось не с ней, а с кем-то другим, и она лишь наблюдает за всем происходящим со стороны. Может, до нее все же не дошло, что она уже не жилец? Или она не до конца понимает, что такое страх смерти?

Девушка обессиленно зажмурилась. Она раздумывает над тем, что может быть в голове у человека, который оказался в схожей ситуации. Страх? Паника? Возможно. Попытки спастись? Тоже подходит, но только в том случае, если есть хоть какая-то возможность для спасения. У нее такого шанса нет – обломок корабля, внутри которого она находилась, приземлился на Марсе, абсолютно пустынной и мертвой планете. Нара не понимала, каким образом отсек остался цел после падения. Может быть, потому, что на Марсе меньше сила притяжения? Или ей просто повезло?

Хотя вряд ли это можно было назвать везением. Их корабль, «Резолюшн», просто разнесло на кусочки. Нара была в отсеке измерительных материалов, когда это произошло. Никто не успел ничего понять – все случилось мгновенно. Грохот, удар, все переворачивается с ног на голову, и она болтается в крошечной комнатушке, ударяясь о потолок, стены и пол, которые ежесекундно менялись местами. Как она себе ничего не сломала? Уже потом, после приземления, Нара поняла, что двери отсека заклинило намертво и выбраться она не сможет. Кислорода тоже хватит ненадолго, может быть на день-два. На «Резолюшене» была аварийная система запаса кислорода в каждом отсеке на случай внезапной разгерметизации, поэтому какое-то время она еще сможет дышать. Но воздух рано или поздно кончится, и ей в любом случае крышка. Все, что у нее осталось – разбросанные по отсеку мелкие вещи, обломки измерительной аппаратуры и бутылка воды, оставленная кем-то из команды.

Помещение было перевернуто вверх ногами, и Нара теперь находилась на потолке. Толстенное стекло иллюминатора не пострадало, но из него было видно только темно-бурый марсианский грунт и кусочек бледно синеющего неба. «Даже здесь, на Марсе, оно синее,» – подумала девушка и попыталась дотянуться до бутылки с водой. Тело отозвалось ноющей болью. Ее розовый облегающий костюм был порван сразу в нескольких местах, точно его покромсали ножницами. На правом бедре начала запекаться выступившая кровь – она все же умудрилась обо что-то пораниться во время чудовищной карусели, в которую угодил обломок с ее отсеком. Темно-зеленый форменный нагрудник тоже пострадал – один из наплечников почти отвалился и болтался на паре швов, эмблема звездного флота смялась так, будто ее сжали пассатижами, а бейдж с надписью «Лейтенант Нара Бернс» переломило пополам. Нара смахнула светлую прядь со щеки, стиснула зубы и подползла к бутылке чуть ближе. Единственная бутылка воды на всем Марсе. Единственная вода, которую можно пить.

Пальцы мисс Бернс коснулись бутылки и на этом силы закончились. Девушка застонала и поняла, что в данную секунду не способна даже на то, чтобы поднести бутылку ко рту. Нужно полежать еще несколько минут и накопить энергию в мышцах. Теперь ей спешить некуда, и она может валяться сколько угодно. Вернее, сколько хватит кислорода. Как же все-таки уцелел ее отсек? Не разгерметизировался, не разбился при ударе о планету. Да и сам удар был не очень сильный. Этот отсек будто легонько спланировал, а не рухнул камнем вниз. Что же произошло? Почему погиб «Резолюшн»? Слишком много вопросов, на которые она не знала ответа.

Да и все это сейчас не имело особого значения. Случилось то, что случилось, и она не могла ничего изменить. Только одна мысль резала ее, словно лезвие – она обречена на медленную смерть. Все, кто был на «Резолюшене», скорее всего, погибли мгновенно, а вот она… В глубине разума еще теплилась надежда на спасение. Была вера в какое-то маленькое чудо, наподобие того, которое уже с ней случилось и благодаря которому она пока что жива. Но здравый смысл перечеркивал все попытки уцепиться за мысль о спасении. Да, их безусловно будут искать и уже ищут, так как пропала связь. Но найдут ли ее обломок, такой крошечный на этой огромной планете? Будут ли прочесывать Марс в поисках выживших, понимая, что их быть не должно? Если ее обломок и обнаружат, то к тому моменту закончатся и кислород, и вода. А ведь ей придется еще и испражняться прямо здесь, в отсеке, потому что другого места попросту нет. Нара скривилась от этой мысли и почувствовала, как к горлу подступает ком.

Она открыла глаза и посмотрела на бутылку с водой. Во рту пересохло, и девушка уже очень хотела пить, но понимала, что нужно экономить жизненно необходимую влагу. «Только чуть-чуть промочить рот,» – пообещала сама себе Нара и протянула руку к бутылке. Ее глаза перебежали на датчик кислорода на запястье. «Норма» – гласила надпись, и это ее успокоило. Бернс поднесла бутылку к лицу и повернула крышку. Вода была прохладной и до безумия приятной на вкус, но Нара вовремя остановилась, сделав маленький глоток и усилием воли заставив себя убрать горлышко подальше от губ.

Теперь ей казалось, что без переломов все-таки не обошлось. Слишком сильно болели конечности и спина. Сил по-прежнему не было, и Нара чувствовала себя разбитой и выпотрошенной изнутри. «А что, если так и не получится оклематься?» – с тревогой подумала она. Ее веки опустились и перед глазами возникли образы родителей. Что будет с мамой и папой, когда им сообщат, что их дочь погибла во время исследовательского полета? Сейчас, когда с экранов радаров пропала метка «Резолюшена», там, на Земле, наверное, понимают, что при любой серьезной аварии выжить практически невозможно. Космос беспощаден и мертв, любая оплошность влечет за собой гибель.

Нара вспомнила, как они отцом гуляли по центральной площади Эшвуда, ее родного города, и как, увидев здание Объединенной Аэрокосмической Корпорации, она сказала:

– Хочу летать на звездолете!

Отец улыбнулся и покачал головой.

– Чтобы служить в космофлоте, нужно быть сильным, смелым и целеустремленным. Туда идут те, кто не боится никаких трудностей.

– Я ничего не боюсь! – гордо выпятила нижнюю губу Нара, и отец громко засмеялся.

– А как тогда быть с мисс Делвуд, к которой тебе идти в пятницу лечить зубки? Кто у нас главный трусишка?

Нара скривилась. Она ужасно боялась стоматологов, но сейчас не могла ударить в грязь лицом.

– Спорим, что я больше никогда не буду бояться ходить к мисс Делвуд? – выпалила она, чувствуя, как начинает колотиться сердце.

– Хорошо, идет, – отец взлохматил ей макушку. – Значит, будем космолетчиками?

– Да! Я буду самой смелой! На всем-всем свете! – крикнула Нара. – И меня возьмут на звездолет!

В небе ласково светило солнце. Теплый летний день казался ей красочной яркой картиной, насыщенной буквально осязаемой свежестью и новизной. Наверное, детские образы и не могут быть другими – только похожими на иллюстрацию, нарисованную сочными акриловыми красками. Это было так здорово, так приятно, и казалось, что все это будет всегда – беззаботность, родные люди рядом, безопасность и уют. Она действительно стала летать на космических кораблях. Но разве кто-то мог знать, чем все это обернется? Что детская мечта станет путевкой на тот свет?

Мисс Бернс глухо застонала. После мыслей о родителях ей захотелось плакать. Она представила, каково сейчас маме и папе. Что с ними? В каком они состоянии? Маму запросто может хватить инфаркт от такой страшной новости. Как они теперь будут жить дальше? В голову полезли новые воспоминания, уже не такие радужные. Ссоры с матерью и отцом, мерзкий эпизод с переездом из родительского дома – тогда Нара ужасно с ними поругалась. Наговорила кучу гадостей, потому что ее раздражало, что ее считают слишком юной и несамостоятельной. А сколько еще раз она их обижала из-за своей глупости?

Нара и не заметила, как от слез намок ворот ее костюма. Она беззвучно плакала, чувствуя себя настолько одинокой и потерянной, что это невозможно было выразить словами. Только короткими глухими рыданиями, которые становились все тише и тише, и вскоре превратились в неуверенные всхлипы. Вытерев щеки тыльной стороной ладони, мисс Бернс вновь подтащила к себе бутылку и сделала маленький глоток.

В отсеке царила почти кромешная тьма. Нара попыталась доползти до иллюминатора, но сил хватило лишь на то, чтобы немного приподняться на локтях. Да, она определенно что-то сломала. Болело все, но девушка никак не могла понять, что именно пострадало больше всего. Руки и ноги она вроде бы чувствовала. Может, позвоночник? Эта ужасная мысль заставила ее еще раз хлебнуть из бутылочного горлышка. Нет, только не это. «Но какая разница?» – прошептал здравый смысл. – «Тебе все равно конец. Как и кислороду в твоем чудом уцелевшем отсеке.»

Мысли переключились на другой, еще более страшный лад. А что, если начнется пыльная буря? На Марсе это постоянное явление, и скорость ветра здесь больше, чем во время любого самого чудовищного земного урагана. Что будет с ее обломком? Ее будет мотать внутри как букашку, и она уже совершенно точно переломает себе все, что только можно. И пускай ей в любом случае не суждено было выбраться отсюда – сознание само цеплялось за жизнь, хваталось за любую соломинку и не желало мириться с поражением. Она не хотела погибнуть таким страшным способом. Она никак не могла поверить, что скоро умрет.

Но снаружи было тихо. Датчик на запястье стал мигать желтым, и это означало, что кислорода уже меньше половины. Ее время стремительно таяло. Нара подумала о своем бывшем бойфренде из летной школы – Френки Эдмонсе. Как он там, интересно? Какая у него будет реакция, когда он узнает о ее гибели? Наверное, это все-таки его зацепит. Они встречались полтора года, и это было прекрасным временем. В какой-то момент Наре казалось, что мужчины идеальнее, чем он, не существует. У них все было так здорово – прогулки, пикники на природе, уютные домашние вечера за просмотром кино. Что еще можно хотеть? Но потом все как-то сошло на нет. И дело было вовсе не во Френки. Нара со стыдом сознавалась себе, что он попросту ей надоел. Наверное, был слишком предсказуемым. Слишком хорошим и понятным. Ее пугала перспектива рутины и однообразия. Мисс Бернс всегда хотела приключений, ее неуемная натура не желала принимать постоянство и размеренность. Скорее всего, именно поэтому ее потянуло в космический флот. Ведь она могла закончить какой-нибудь гражданский университет и спокойно работать, например, инженером. Но это было слишком плоско. Слишком неинтересно. Звезды и путешествия, полные опасности – вот что ей требовалось.

Именно сейчас, лежа скрюченной в разбитом отсеке, Нара поняла, каким же капризным ребенком она тогда была. Как жестока бывает эта жизнь – очень быстро отбирает то, что не ценишь. Она не ценила ни родителей, ни бойфренда, ни дружбу, ничего. Что у нее осталось, кроме грандиозных планов и пустых мечт о чем-то великом и незабываемом? Бутылка воды – вот что у нее осталось. Бутылка воды и несколько часов кислорода.

Мисс Бернс вспомнила день, когда бросила Френки. Она поступила гадко – он все еще пытался за ней ухаживать, подарил дорогое вино, которое ей нравилось. Френки был очень милым парнем, но она так быстро охладевала к нему, что даже не понимала, насколько по-свински себя ведет. В тот последний день она лишь вяло отмахивалась и обещала, что перед следующим вылетом точно скажет, смогут ли они продолжать встречаться. Он так бесил ее своими попытками поговорить, своими щенячьими глазками, полными отчаяния, что она готова была дать ему пинка. Дома, назло ему, она вылила бутылку прекрасного итальянского вина в раковину. Сделала это из вредности, всем своим существом показывая презрение к такому нудному балбесу, как Френки. Сколько бы сейчас она отдала за ту бутылку вина… Нара с горечью поджала губы. Ей было так стыдно, так плохо, что хотелось кричать. Но сил для этого не было. Тело болело, в горле постоянно пересыхало, и она снова отхлебнула воды.

Дышать становилось все труднее. Датчик медленно краснел, постепенно приближая ее к концу. Нара чувствовала себя все хуже, боль становилась пульсирующей и обжигающей. Ей казалось, что у нее жар, но когда она трогала лоб вспотевшей от страха ладошкой, он был холодным. Девушка все чаще пила воду – жажда мучала ее гораздо сильнее, чем прежде. Глядя на постепенно пустеющую бутылку, мисс Бернс вспомнила книгу о морских путешественниках, прочитанную несколько месяцев назад. Главные герои решили пересечь Тихий океан на паруснике, но угодили в лапы пиратов. Их бросили на шлюпке посреди бескрайних волн, без еды, пищи и весел. «Что чувствовали эти люди?» – думала Нара, перелистывая страницу за страницей, даже не подозревая, что ей предстоит оказаться на их месте. Теперь-то она точно может сказать, каково им было.

А каково, интересно, сейчас жителям Африки? Этого несчастного континента, который вот уже больше сотни лет страдает от нехватки воды и ресурсов. Чем больше рос прогресс, тем хуже там становились дела. Все эти ролики с целыми районами, превратившимися в выжженую пустыню… С испуганными и изможденными лицами людей в лохмотьях, вынужденных выживать в нечеловеческих условиях… Вынужденных сражаться за каждую бутылочку воды… Нара с трудом втянула воздух в легкие и поняла, что бредит.