Путешествие начинается

– Нормально. Ерунда, – отмахнулся я, усаживаясь рядом. Мэри опустила веки и покачала головой.

– Ты даже не обработал рану над бровью… Завтра наверняка распухнет.

Я поднял камешек и запустил его в воду.

– Жду не дождусь момента, когда можно будет уехать из этого города, – проговорил я, наблюдая, как река становится багровой от растекающегося по лесу заката. – Столько лет сумрака… Пора начинать новую жизнь, как ты считаешь?

– Да. Я тоже хочу уехать. Ну, ничего, в следующем году мы закончим школу и можно будет срываться куда глаза глядят, – Мэри мечтательно улыбнулась и ткнулась лбом в мое плечо. – Давай поступим в Нью-Йоркский Университет Права? Как ты на это смотришь?

– Было бы круто, – сердце часто-часто билось в моей груди, когда я обнял ее за талию и прижал к себе.

– Скоро все изменится, – ее указательный палец прочертил невидимую линию на моей щеке и уперся в губы. – Вот увидишь.

– Я верю, – моя рука была словно каменной. Я чувствовал под платьем ее нежную кожу, ее тепло разливалось по моей ладони и заставляло душу трепетать, словно в лихорадке.

Закат медленно мерк и превращался в сумерки. Мы так и сидели почти до самой ночи, разговаривая о всякой чепухе и восхищаясь красотой солнца, неспешно исчезающего за горизонтом. А когда темнота начала медленно накрывать дрожащие верхушки деревьев, Мэри попросила проводить ее до дома.

– Как-то жутковато становится, не находишь? – поежившись проговорила она.

– Да, я думаю, пора отсюда уходить, – я медленно встал и приобнял ее за плечи.

Меня разбудил какой-то странный грохот. Сначала я даже не мог понять, откуда берутся эти резкие сокрушающие слух звуки, и лишь спустя несколько секунд осознал, что кто-то настойчиво барабанит в дверь.

– Черт… Это еще кто? – пробурчал я, нехотя слезая с постели. Часы показывали семь-двадцать один. Холодный пол неприятно обжигал ноги, пока я плелся к двери. Тот, кто был снаружи, не переставал стучать.

– Твою мать… Уже иду! – выругался я, возясь с замками.

Когда я, наконец, открыл дверь, сон и раздражение в секунду вылетели из моей головы. На пороге стоял полицейский в зеркальных очках и угловатой фуражке.

– Ричард Марксон? – стальным голосом спросил он.

– Да. Что-то случилось?..

Первой моей мыслью было то, что все это подстроил Хаггер. Его мать являлась директрисой школы и могла найти управу на кого угодно, в том числе, потянув за нужные ниточки в полицейском управлении. Но, как оказалось, Чарли был здесь ни при чем.

– Мне нужно задать тебе несколько вопросов. Это очень важно.

– А… что, собственно, произошло? – опять проблеял я, разглядывая в свое отражение в очках полицейского.

– Сегодня ночью пропала твоя подруга, Мэри Лайбер. По моим данным, вы вчера вечером гуляли у реки, так?

– Что? – эта фраза была для меня, словно пудовая оплеуха.

– Вчера вечером она ушла на прогулку и не вернулась. Вы были вместе?

– Но я… Я проводил ее до дома. Мы вернулись почти в одиннадцать…

Коп снял очки и сердито посмотрел на меня. У него были усталые, иссеченные капиллярами темные глаза.

– Сынок… Она не возвращалась домой. Ее отец поднял на уши весь пригород.

– Но как же так… – в моей голове творился настоящий хаос. Такого не могло быть. Я же помню, как проводил Мэри до калитки ее собственного дома. И она пообещала позвонить мне утром…

– Что вы там делали, Ричард? – взгляд копа стал тяжелым и мрачным. Неужели он думает, что я мог что-то с ней сделать?

– Мы просто гуляли, сэр. Возле реки. Только и всего, – мой голос дрожал, как у малыша, который впервые вышел рассказывать стихотворение перед классом.

– Ты точно проводил ее до дома? Видел, как она вошла?

– С-сэр… Я клянусь вам, – меня начало мелко трясти.

Полицейский покачал головой.

– Этого не может быть. Просто не может быть. А ну, впусти-ка меня. Где мать? – он решительно оттолкнул меня и протиснулся в дверной проем.

– Что… Что вы делаете?

Я хотел коснуться его локтя, но он одним резким движением сгреб меня за шиворот и подтянул к себе.

– Лучше признайся сам, сынок. Что ты сделал с этой девушкой?

– Н-но… Но я ничего не делал… Клянусь вам! – мой перепуганный голос походил на жалкое овечье блеянье.

Коп улыбнулся, кивнул и потащил меня вглубь дома.

– Где твоя комната? Живо веди.

Мы поднялись на второй этаж, и все это время он держал меня за шкирку как паршивого кота. Мне нечего было скрывать, я хорошо помню, как вернулся домой и лег спать. Как могло произойти так, что Мэри не заходила к себе домой? Я ведь четко видел, как она возилась с ключами и открывала замок.

Полицейский бегло осмотрел хлам, царивший возле моей постели, и глаза его неожиданно сузились, превратившись в две маленькие амбразуры.

– Ах ты сукин сын… – прошипел он, схватив мою майку. – Как ты объяснишь это? А? Как ты можешь это объяснить?

Я с ужасом увидел, что моя фирменная тенниска бейсбольной команды «Рейнджерс Фоллз» заляпана кровью. Испещрена темно-бурыми брызгами, будто кто-то использовал ее в качестве передника, разделывая мясо.

– Я не знаю… Я ничего н-не пойму…

Сердце колотилось так, что я буквально ощущал лупящий в виски пульс.

– Скажи честно, что ты сделал с бедной девочкой? – тихо, но угрожающе спросил полицейский.

– Сэр… Я не помню… Я помню только то, что мы вернулись из леса домой… И я проводил ее до крыльца… – ужас сковал меня настолько, что в этот момент я, наверное, походил на бледную мраморную статую.

Коп стащил с пояса наручники и с щелчком распахнул их отдающие серебром клешни.

– А сейчас мы пойдем к реке, и ты покажешь, где она, – сказал он, медленно и неуклонно надвигаясь на меня.

Сразу после заката

– Ну что, слабо? – спросил Федор, маниакально оглядывая Любку Мичурину, особое внимание уделяя глубокому декольте девушки. Да, Люба была очень хороша – высокая, стройная, с длинными каштановыми волосами.

– Он противный. Горький-горький, – Любка сморщила нос, глядя на бутылку, которой ей тыкал в лицо Федор.

– Это коньяк, дурочка. Самая классная вещь, – заверил Федя. – Отказываться от такого – все равно что деньги в огонь кидать. Правда же, Саш?

– Само собой, – кивнул Сашка Громов, его друг и по совместительству еще один воздыхатель Любки, который, как несложно догадаться, имел на нее свои виды.

Мичурина кокетливо ухмыльнулась и посмотрела на Федора. Эта усмешка воздействовала на него хлеще любого алкоголя – погружаться в эти голубые глаза, слегка мутные и какие-то странно притягательные, было настоящим наслаждением. Хоть Любка и была деревенской, красота ее казалась чем-то изысканным и необычным. Она явно выигрывала у любой городской пиголицы, которые, в основном, напоминали расфуфыренных кукол.

– Балабол ты, Золотов, – сказала она Федору и вырвала у него из пальцев бутылку. – Спорим, быстрее меня окосеешь?

«Ага!» – торжествующе подумал Федька, жадно всматриваясь в ее красивое широкоскулое лицо. В аппетитные, манящие губы. – «Значит, вот оно как!»

– Ты серьезно? – он демонстративно фыркнул, стараясь выглядеть как можно более беззаботно.

Любка сделала несколько мощных глотков и скривилась.

– Фу, ну и дрянь… – она страдальчески поморщилась и прикрыла рот рукой.

– Что, передумала спорить, а, Люб? – ехидно спросил Сашка, забирая у нее бутылку. – Эх ты, хвастунишка.

Он сам немного отпил, но не кривился – коньяк и вправду был хороший. Эту бутылку у своего деда умыкнул Федор, и сделал это намеренно, так как хотел раскрутить Мичурину на нечто серьезное. Он притащил коньяк на вечернюю прогулку, и зная озорной и азартный характер Любки, решил накачать девчонку спиртным, чтобы облегчить себе задачу. Саша Громов такой подставы от друга не ожидал, впрочем, Золотов, возможно, надеялся, что Любки хватит на обоих.

Они сидели возле недостроенного кирпичного здания, уютно расположившись на паре бетонных плит. Сентябрьский вечер из нежно-розоватого постепенно становился красным и тягучим, как неохотно тлеющее пламя. Мичурина поправила подол своего платья в цветочек и изящно сложила ножки на краю плиты – это, скорее всего, получилось у нее само собой, потому что Любка явно не умела показушно манерничать. Федор смотрел на нее и размышлял – зачем она пошла с ними гулять на эту заброшенную стройку? С двумя парнями, с которыми знакома всего несколько недель. Чего она ждала от них? Может, ей просто нравилось с ними общаться? Или она хочет выбрать кого-то из двоих, но пока присматривается? «Главное по пьяному делу не навалять дров,» – подумал Золотов. – «И не устроить с Сашкой мордобой. Из-за девки…»

Они с Громовым были друзьями еще со школы – вместе закончили, вместе поступили в училище. Были, что называется, друг за друга стеной. Любку подцепили как раз в ПТУ – девушка приехала из какой-то глуши учиться на медсестру. Федор точно не помнил, кто первый с ней заговорил. Они приметили ее на одной из перемен, когда выбегали на крыльцо покурить. Мичурина не курила, но тоже ютилась на крыльце со своими девчонками-одногруппницами.

Любка оказалась очень бойкой и сноровистой дамой. Но самое главное – красивой, и эта красота была какой-то первозданной, естественной. У городских девчонок такого не было, они были как-то пустоваты и как казалось, слегка заносчивы. А вот Мичурина оказалась настоящей находкой – веселая, в меру скромная, но в то же время очень порывистая и эмоциональная. Без задней мысли общается с двумя оболтусами, которым было нужно, вне всякого сомнения, только одно. Но, может, она была слишком наивная? Или просто верила в людей?

И сидит здесь с ними, пробует алкоголь и ничего не боится. Непуганая, не знающая до конца городских реалий. Федор окинул взглядом ее стройные ноги, затем его глаза поползли вверх, выше, к талии, к груди, и когда он готовился заглянуть в ее голубые глаза, Громов ткнул ему в лицо бутылочным горлышком.

– На, держи, а то я что-то увлекся, – сказал Сашка и утер рот рукой. – Уф, хороший коньяк. Мичурина, попробуй получше. Может, распробуешь.

– А ты не фамильничай. Не в ЗАГСе, – показала язык Любка.

Золотов глотнул коньяка и засопел – спиртное обожгло язык и раскаленной струей устремилось к желудку.

– На, – он отдал бутылку Мичуриной. – Твоя очередь.

Любка взяла коньяк, придирчиво осмотрела горлышко, а затем вытерла его краем подола платья.

– Обслюнявили все… – брезгливо сказала она и, запрокинув голову, приникла к бутылке. – О-ох…

В этот раз она не кривилась, а лишь томно выдохнула. Федор завозился и почувствовал, что готов наброситься на Мичурину – настолько она была классной. Девушка вытерла губы тыльной стороной изящной ладони и глянула на Золотова. Как тому показалось – игриво и даже как-то развязно.

– Кайф, – она усмехнулась и бросила бутылку Громову. Тот испуганно метнулся вперед, точно вратарь за мячом, и бережно подхватил драгоценный сосуд.

–Ты чего? – с нотками обиды в голосе спросил он. Любка засмеялась.

– Намочил штанишки? – весело спросила она.

– Эх Мичурина… Дура ты, – печально констатировал Сашка, делая глоток.

– Сам дурак, – парировала Любка. – Раз обзываешься, я вне очереди, как пострадавшая.

Она вырвала у него коньяк и вновь хлебнула.

«Как бы сделать так, чтобы она выпила побольше…» – мелькало в голове Федора. Он все еще надеялся, что план удастся реализовать. Мичурина пока не выглядела охмелевшей, и Золотов все больше удивлялся этой барышне.

– Пойдемте-ка пройдемся, – он спрыгнул с плиты и потянулся. – Разомнемся маленько.

Любка хлебнула еще и отдала бутылку Золотову. Троица тихонько двинулась вперед, к темнеющим впереди многоэтажкам, похожим на огромные прямоугольные зубы.

Закат медленно переливался в окнах домов, сверкая яркими всполохами. Полуживые дворики утопали в багровом свечении и становились похожими на какие-то сюрреалистичные картинки, созданные из расплесканной яркой краски. Потянуло прохладным ветерком – солнце почти скрылось за неровной линией горизонта.

– Не мерзнешь? – спросил Сашка у Мичуриной. Та отрицательно мотнула головой.

– Не-а. Наоборот, даже жарко.

Золотов поглядел на ее легкий силуэт, на это трепещущее от ветра платье, под которым так явно было очерчен молодой изящный стан. Эх, Мичурина, Мичурина… Что же ты делаешь.

Они молча шли по дворам, сливаясь с накатывающими тенями. Бутылка с коньяком почти опустела. Парни пытались начать разговор, но каждая беседа превращалась в их диалог, а Любка помалкивала, глядя на них с усмешкой.

–А что там? – спросила она, когда их маленькая компания миновала массивные коробки многоэтажек. Мимо змеилась ухабистая дорога, а чуть дальше простирался погружающийся во тьму пустырь, на котором угадывались какие-то маленькие силуэты, окруженные металлическим забором.

– Кладбище, – ответил Громов. – Тут уже, считай, край города. Дальше домов нет.

– Близковато к жилому району.

– Да не то слово, – подключился к разговору Федор. – Наверное, не особо приятно видеть из окна похоронные церемонии.

Любка хитро глянула на парней и выхватила у Золотова бутылку с остатками выпивки.

– Может смотаемся туда, а? – предложила она.

– Нафига? – недоуменно спросил Сашка. – Чего там делать? Темнеет уже.

– Боитесь? – взгляд Мичуриной стал еще ехиднее.

– Ну вообще жутковато там, да, – согласился Золотов. – Тем более на ночь глядя. Я вообще не большой фанат кладбищ.

– Вот вы даете, – усмехнулась Мичурина. – Чего такие трусливые? Я вообще около погоста жила. Родительский и пару соседних домов чуть ли не возле оград стояли, и ничего.

– Ну молодец, что сказать, – буркнул Саша.

– М-да, – Любка сделала пару глотков и поставила опустевшую бутылку на землю. – Тру-сиш-ки.

Алкоголь явно сделал свое дело. Федька всмотрелся в нее, в ее захмелевшие глаза и подумал, что рыбку нужно понемногу подсекать.

– Ну пойдем, ладно, – согласился он, бросая косой взгляд на Громова. Тот пожал плечами. – Пощекочем нервы.

Федор приобнял ее за талию и потянул вперед. Любка хмыкнула и убрала его руку.

В надвигающихся сумерках кладбище смотрелось особенно мрачно. Последние солнечные лучи скользили между силуэтами надгробий, делая их все более зловещими. Кладбищенская ограда выглядела неважно – местами покосившаяся, кое-где даже завалившаяся в сторону. Складывалось ощущение, что за этим местом уже давно никто не ухаживает.

– Я думала городские кладбища выглядят получше, – сказала Любка, скользя любопытным взглядом туда-сюда. – Какое-то все заброшенное…

– Да у людей денег нет, – мрачно сказал Саша.

Со стороны дороги послышался рокот двигателя. Что-то массивное проскользило мимо, на несколько секунд выхватив из полутьмы лица ребят ярким светом фар. Это был какой-то громоздкий автомобиль, кажется, внедорожник. Урча, он скрылся между могилами где-то в глубине кладбища.

– Кого это принесло под ночь? – удивленно спросила Любка.

– Да мало ли, – неопределенно повел плечами Федор. Он первым прошел сквозь кладбищенские ворота и направился к ближайшей аллее с могилами.

Надгробия, как ни странно, были недавними. Некоторые из них выглядели массивно и представляли из себя чуть ли не монумент. Золотов вгляделся в надписи на камнях. «Перетурин Илья Степанович. 1963-1995. Покойся с миром.» Из-за расползающихся сумерек было тяжело что-либо рассмотреть, но Федор различил изображение плечистого мужчины в кожаной куртке, размещенного на надгробии почти в полный рост. «Братки,» – догадался Федор. – «Местные бандиты.»

– Это кто такие? – послышался сзади голос Мичуриной.

– Криминальные элементы. Они любят пафос, – сказал Громов. – Вот, смотри, совсем недавние. «Заманов Руслан Эльдарович. 05.12.1970-19.12.1995.» «Бузарин Владимир Николаевич. 20.02.1972-10.06.1996.» Этого, получается, всего три месяца назад шлепнули.

– Смотри, и венки еще свежие, – Федор кивнул на ворох цветов, поднимающийся над одной из могил. – Да, жесть…

– Гляди сколько их, – Громов махнул рукой вперед. – Наверное, вся аллея состоит из таких. Безвременно почивших, так сказать. От свинцовой инъекции.

Федор и Люба фыркнули.

– Слышь, Люб, а тебя братки не клеили? – спросил Саша.

– Нет. Пока что нет, – Мичурина брезгливо поморщилась. – Я с такими дел не вожу.

– Они тебя и спрашивать не будут. Поверь, с такими сразу захочешь общаться, особенно когда в бок упрется пистолет или нож, – заверил Золотов.

– Ой, идите вы, – отмахнулась Любка и слегка покачнулась. Выпитый коньяк начинал сказываться все сильнее. Девушка отбросила назад растрепавшиеся на ветру волосы и нетвердой походкой направилась в темноту. Где-то неподалеку вновь заурчал мотор, и два пятна фар проползли в сторону ворот, а затем вновь воцарилась тишина.

Надгробия были почти не видны во все более сгущающемся сумраке. Мичурина ушла куда-то вперед, а Саша и Федор плелись следом, пытаясь разглядеть могильные камни. Золотов обнаружил, что когда попал сюда, в самую гущу мертвых, безмолвно замерших где-то внизу, под землей, внутри начало проклевываться весьма странное и даже слегка пугающее чувство. Любопытство. Ему хотелось прочитать все надписи, разглядеть все фотографии, уцепиться хотя бы за самый краешек жизни людей, от которых остались лишь безмолвные камни и холмики земли. Он словно оказался в огромном архиве, среди сотен каталогов с именами и датами, в которые было так интересно погружаться. Но темнота портила все планы – почти ничего нельзя было разглядеть. На какое-то время он забыл и про Мичурину, и про плетущегося рядом Громова, и про ледяной ветер, заставляющий содрогаться. Он разглядывал холодные молчаливые камни, и один из них впечатлил его больше остальных. Это было крошечное надгробие из белого мрамора, с надписью, отчетливо виднеющейся даже в полумраке: «Олечка Хабанина. 02.09.1994-18.09.1994.»

– Совсем крошка… – едва слышно прошептал Федор и поежился. Ему стало настолько неуютно, что в какой-то момент он захотел просто исчезнуть отсюда. Плевать на Любку, на все остальное, лишь бы оказаться подальше от этого места.

– Мичурина! Ты куда делась? – позвал Громов.

– Смотрите! – донесся из темноты азартный голос.

Друзья двинулись на его звук и очень скоро обнаружили Любу, застывшую напротив невысокого домика, стоящего чуть в стороне, возле ограды. Кажется, они забрели куда-то вглубь кладбища, в его более заброшенную часть. Федор приметил, что травы здесь было явно больше, чем на центральных аллеях, а некоторые из надгробий покосились или вовсе рухнули вниз.

– Что это такое? – захмелелая девица указала на домик и подбоченилась, глядя на своих спутников. Ее глаза поблескивали в темноте, и Золотов очередной раз поймал себя на мысли, что ему не так уж и хочется остаться с Мичуриной наедине. Куда больше он хотел домой, в кровать.

– Да шут его знает, – ответил Громов. – Может, какой-то склад. Или хозяйственная каморка.

– Вы чего такие ссыкуны? – с какой-то недоброй интонацией воскликнула она, и Федор отметил про себя, что Мичурина начинает его раздражать, несмотря на свою привлекательность. То ли по пьяному делу в ней просыпалась хабалка, то ли она всегда была такой, удачно маскируясь под тихоню.

– А ты что, самая смелая? Коньяка нахлесталась, и море по колено? – насмешливо спросил Сашка. – Давай, слазь туда. Проверь, что там.

Любка с вызовом глянула на него. Ее глаза мутно поблескивали, и Золотову показалось, что она вот-вот сорвется и попросту обматерит и его, и Громова.

– Да, посмелее некоторых. Трудно с вами, – она тряхнула копной волос и повернулась к домишке, темнеющему впереди.

– Люб, это кладбище. Тут нельзя так, – проговорил Федор.

– Да ладно тебе, – уже более непринужденно ответила Мичурина и обернулась к нему. – Федь, пойдешь со мной? Не бросишь же меня?

– Все вместе пойдем, – Золотов подавил желание все бросить и увязаться за ней. Он повернулся к Сашке и получил от того благодарный взгляд. – Только темно, не видно ничего.

Когда он приблизился к Мичуриной, та схватила его за руку и крепко сжала. «Сама боится,» – подумал Федор. Они зашагали к домику, ежась от порывов холодного ветра. Вблизи он казался совсем ветхим – что-то вроде сарая для инструментов. Темнота становилась все более плотной, но глаза уже привыкли к сумраку, и Федор заметил, что дверь сарайчика не заперта.

Дверная створка была чуть отворена, и Золотов приоткрыл ее еще немного пошире. Они шагнули внутрь, в непроглядный мрак и замерли, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть.

– Ай! Что это? – пискнула Любка, обо что-то споткнувшись.

– Осторожней! – шикнул на нее Федор, вглядываясь в темноту. Ничего различить ему так и не удалось, поэтому парень опустился на корточки и принялся ощупывать то, что находилось на полу.

Его нутро буквально съежилось, и он едва не завопил. Его руки нащупали ледяную человеческую кисть, затем рукав, затем метнулись вверх и коснулись холодного лица, жесткого и словно бы вырубленного из дерева.

– Р-ребята… – прошептал он, трясясь, словно в лихорадке. Его дрожащие пальцы продолжали шарить по полу, и спустя несколько секунд обнаружили еще одно тело, лежащее в какой-то липкой луже.

– Что там? – спросила Любка, и Золотов дернул ее вниз.

– Вот! Потрогай! – его сиплый голос обрывался, точно Федору не хватало воздуха.

Мичурина завизжала. Она тоже нашарила. Видимо, нащупал тела и Громов, потому что послышался его удивленный возглас. Золотов пытался осмыслить произошедшее, но разум отказывался подчиняться. Был только слепой ужас, накрывший сверху, словно душное тяжелое одеяло. Откуда здесь взялись трупы? Судя по всему, они были свежие, сегодняшние. Кто их сюда приволок? Мысли метались туда-сюда, одна страшнее другой, но в какой-то момент Федор сумел выудить самую правильную. Тот автомобиль, который въезжал на кладбище, когда они только пришли. Огромный черный внедорожник. Кто обычно ездит на таких машинах? Зачем такой здоровенный джип мог приехать сюда на ночь глядя?

Золотов еще раз присел и вновь ощупал лежащее на полу тело. Труп был явно одет в пиджак. Да, вот борта, вот галстук… Пальцы вновь вляпались во что-то густое и мокрое. Скорее всего, это был какой-то бизнесмен. Или «коммерс», как сейчас модно говорить. Или кто угодно еще, вставший на пути у местных бандитов.

– Трупы! Трупы! – верещала Любка, вертясь на месте, как волчок. – Мама! Помогите!

– Закрой ты рот! – испуганно рявкнул на нее Федор. – Саш! Валим отсюда! Слышишь?

Громов уже вывалился наружу, его выпученные глаза ошалело отблескивали в свете меланхолично мерцающей луны. Золотов вытолкал Мичурину вслед за ним, а затем выскочил и сам. Пальцы по-прежнему сохраняли ощущения этой ледяной кожи, которой он касался несколькими секундами ранее. Кожи мертвецов. Все постепенно вставало на свои места – вот где оказываются трупы со всевозможных разборок и перестрелок, о которых так много рассказывают.

Любка рыдала и тряслась, словно в припадке. Она вцепилась в Золотова, как клещ, и, кажется, не собиралась отпускать.

– Домой… Пойдемте отсюда… Пожалуйста… – всхлипнула она.

– Ты же была смелая, – попытался пристыдить ее Сашка, но девушка тут же вспылила.

– Да иди ты! Идите оба на хрен! Зачем я вообще с вами пошла?

– Еще и мы виноваты, – буркнул Громов.

– Валим отсюда, – Федька вырвался из цепких любкиных рук. – Саш, давай двигай. Мало ли кто еще сюда заявится.

Они стремглав бросились вперед, не разбирая дороги. Неслись, перескакивая через оградки, спотыкаясь и поскальзываясь на траве. Произошедшее все еще казалось каким-то сюрреализмом, не укладывающимся в привычную картину мира. Золотов мысленно выругал себя за коньяк – если бы он не пытался споить Любку, ничего этого бы не случилось. Кто же знал, что она такая дурная?

Откуда-то из тьмы вынырнул длинный оранжевый отсвет, резанул по глазам и превратился в яркое, ослепляющее пятно. «Фонарик!» – догадался Федор и почувствовал, как подводит от страха живот.

– Эй! – крикнул кто-то зычным голосом. – А ну стой!

– Не останавливайтесь! – заорал Золотов. – Бегите!

Он так быстро мчался вперед, что ему почудилось, будто ноги вот-вот оторвутся от земли. Луч фонарика плясал где-то позади, все такой же яркий и ошеломляющий. В какой-то момент Федору показалось, что они начали отрываться, но по ушам резанул вопль Мичуриной.

– Отстань! Помогите!

– Федя! Любку поймали! – закричал откуда-то сзади Сашка, и в груди Золотова все оборвалось. Свет фонаря все так же бил в спину, и Золотов обернулся, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в его слепящем белом сиянии. Совсем рядом, в каких-нибудь нескольких шагах он увидел темную фигуру, прижимающую к себе Любку. В ярких лучах фонарика было невозможно определить, кто это.

– Убери руки! Не трогай! – повизгивала Мичурина, но незнакомец держал ее крепко. Она трепыхалась в его объятиях, словно котенок.