Путешествие начинается

– Барри! Скорее сюда!

Он обернулся и заковылял назад. Рут и Карла уже выбрались из универсала и сидели на краю обочины. Девочку рвало, а жена обеспокоенно высматривала Клеменса, сама напоминая беспомощного подростка.

– Карла? Тебе дурно?

Барри приблизился и присел рядом, морщась от боли. Карла исторгла новую порцию рвоты и обессиленно привалилась к Рут, вздрагивая всем телом.

– У нее шок, – прошептала женщина, гладя ее по голове. – Мы вылезли из машины, она увидела второй автомобиль, кровь, и ей стало плохо.

– Как ее нога?

– Немного опухла. Это и правда похоже на вывих. В остальном все хорошо. Ты как?

– Я нормально, – Барри попытался улыбнуться. – Ты выглядишь плоховато. Голова кружится?

– Есть немного. Нужно вызвать скорую, но я не могу найти свой мобильник. Твой у тебя?

Клеменс рассеянно пошарил по карманам, но они оказались пусты.

– Нет, –виновато проговорил он. – Наверное, остался в машине.

– Что с водителем? – Рут кивнула в сторону разбитого седана.

– Не знаю, я еще не успел посмотреть. Черт… Пойду попробую поискать воду для Карлы. И телефон.

– Мимо не проехало ни одной машины, – покачала головой Рут. – Сегодня все против нас.

– Главное мы выжили, – бросил Барри, хромая к универсалу.

Телефон Рут был разбит вдребезги, свой он и вовсе не нашел. С водой тоже пришлось повозиться – бутылка улетела в район багажника, и Клеменс хорошенько попотел, прежде чем сумел ее достать. Когда он вернулся, Карла выглядела немного получше, но все еще была бледной.

– Твоему мобильнику крышка, – Клеменс разочарованно вздохнул. – А свой я так и не сумел найти. Там все перевернуто вверх дном… Меня до сих пор трясет.

– Меня тоже, – тихо ответила Рут.

– Пойду гляну, что с тем парнем. Думаю, он не выжил.

Рут кивнула.

– Я никого не увидела. И не слышала ни звука. Наверное, мы единственные, кто уцелел.

Барри вновь побрел к раскуроченному седану. Ему страшно хотелось покурить, руки дрожали, сердце по-прежнему билось где-то в районе горла. Однако осуществить свое желание он не мог – бросил ради Рут несколько лет назад. Иногда она была жестка с ним, а однажды во время одной из ссор выпалила: «И кому ты такой нужен, кроме меня?» Она имела ввиду, конечно же, его изуродованное лицо. Кому-то эти шрамы могли показаться брутальными, но только не Клеменсу. В глубине души он все еще оставался юнцом, лежащим с окровавленным ртом в одной из подворотен и с ужасом пытающимся осознать, как же ему жить дальше.

Но все же он любил ее. Она была, разумеется, не первой красавицей, но очень симпатичной – светло-русые волосы, серые глаза и аккуратные губы, изящно превращающиеся в привлекательную улыбку. Пусть их семья не была идеальной – она бесплодна, он изуродован, но во всяком случае, у них был ребенок, которого оба искренне считали родным.

Седан выглядел совсем плохо. Он напоминал раздавленную консервную банку, по которой прошлась подошва великана. Все было в крови – очевидно тот, кто находился внутри, был размазан по салону. Клеменс не имел никакого желания приближаться к раскуроченной машине. Больше всего он сейчас жалел, что не нашел мобильник – ему очень хотелось, чтобы поскорей приехала скорая и забрала их отсюда.

И тут он услышал стон. От неожиданности Барри вздрогнул. Кто-то все-таки выжил! Он замер и прислушался, словно не веря собственным ушам. Вновь чье-то стенание и хрип. Да, внутри есть живые люди. С трудом волоча ноги, Барри засеменил к обломкам. Если кто и выжил, то, должно быть, находился в тяжелом состоянии. Судя по звукам, человеку было очень плохо, и Клеменс испытал ужас, вообразив, что может стать свидетелем чьей-то агонии.

В металлическом клубке покореженных частей он разглядел мужскую фигуру, свернувшуюся, точно эмбрион.

– Рут! Здесь кто-то живой! – крикнул Барри и, содрогаясь от волнения, попытался дотянуться до незнакомца, прижатого искореженными стойками.

Судя по виду, это был мужчина среднего возраста, постарше Барри, и, очевидно, изрядно пьяный – до Клеменса дошел запах алкоголя. В голове тотчас вспыхнула яростная мысль – этот ублюдок чуть не убил их несколько минут назад! Барри сжал кулаки и приказал себе успокоиться. Что ж, как бы там ни было, жизнь уже наказала этого идиота. Клеменс потерял только машину, а этот парень, возможно, вот-вот расстанется с жизнью.

Рут и Карла уже были рядом. Девочку все еще трясло, и не смотря, что пару минут назад ее выворачивало наизнанку, она решилась подойти поближе и посмотреть на эту ужасную картину.

– Карла, детка, отойди в сторонку. Тебе опять станет дурно, – потребовал Барри, но она покачала головой.

– Я буду с вами.

Клеменс вопросительно глянул на Рут, и та едва заметно кивнула, как бы подтверждая, что в случае чего закроет ладонью глаза девочке.

– Не смотри сюда, – попросил он Карлу и попытался добраться до водителя седана. Тот все еще стонал и едва заметно двигал головой.

– Сэр? Сможете дать мне руку? – сказал Барри водителю, и тот повернулся к нему. Скользнув взглядом по его лицу, Клеменс потрясенно застыл. Этого попросту не могло произойти.

Лицо водителя показалось ему до ужаса знакомым. Это был мерзкий привет из прошлого, заставивший его желудок свернуться в комок. Может быть, он все же ошибается… Барри искренне надеялся, что ему показалось, но когда окровавленный незнакомец протянул к нему дрожащую пятерню, все стало очевидно. Кисть руки украшала татуировка льва в окружении букв «CFC». Эту эмблему было невозможно с чем-либо спутать. Перед глазами Клеменса возник темный дождливый вечер, мокрый асфальт тротуара, ведущего от стадиона «Хайбери» в жилой квартал и злобные физиономии четырех парней, преградивших дорогу и нахально напиравших с нескольких сторон.

Особенно ему запомнился один из них, с длинными волосами и свернутым в сторону носом, явно сломанным когда-то чьим-то сильным прицельным ударом. Остальные звали его Рики, и он был самым неуправляемым в той компании.

Это был темный сентябрьский вечер, накрывший Лондон проливным дождем. Барри Клеменс, тогда еще двадцатилетний парень и страстный болельщик «Арсенала», отправился на «Хайбери», чтобы понаблюдать за знаменитым лондонским дерби между «канонирами» и «аристократами». В итоге вышла боевая ничья – 3:3, интрига была настолько сильна, что до самого финального свистка не было понятно, кто же в итоге победит. Барри это результат разочаровал, и, толпясь в очереди на выход, он хмуро прокручивал в голове моменты игры, досадуя на то, что «Челси» все-таки удалось сравнять счет на девяностой минуте.

Погруженный в свои мысли, он не заметил, как за ним увязалось несколько парней в синих шарфах. Они преследовали его до тех пор, пока он не отдалился от стадиона и не углубился в узкие лондонские улочки. Здесь-то они и настигли Клеменса.

Прилетел удар сзади, затем несколько пинков в живот, и Барри обнаружил себя лежащим на земле, окруженным со всех сторон хихикающими фанатами «синих». Почему они выбрали его? Все просто – Барри шел один, выглядел не слишком внушительно, для подобной шпаны такие как он – настоящий подарок. Капли дождя заливали лицо, солнечное сплетение ныло, страх сковал Клеменса настолько, что внутри все свернулось в отчаянной судороге.

– Кто у нас здесь? – насмешливо проговорил один из хулиганов. – Никак болельщик красных дерьмоедов?

– Чувак, вы же не с «Ливерпулем» играли, – зачем-то брякнул Барри и тут же получил ногой в лицо. Ублюдки захохотали.

– Слушай, а он ведь дело говорит, – прошипел другой. – Ты у нас юморной, да?

Еще один пинок, на этот раз в бок, почти по почкам. Барри взвыл, а шпана снова захихикала, как стайка гиен. Один из них, длинноволосый, со сломанным носом, схватил Клеменса за грудки и подтянул к себе. Барри успел заметить эмблему «Челси», вытатуированную на его кисти – лев и буквы «CFC».

– Что, не повезло сегодня, ублюдина? – спросил волосатый. – Почти выиграли, но немножко обгадились под конец. Тебе мама не говорила, что ходить на футбол одному опасно?

Барри смотрел ему в глаза и понимал, что внутри этих зрачков нет ничего человеческого. Наверное, взгляд бойцовской собаки был в разы осмысленнее, чем у этого отморозка. В темной глубине глаз паренька со сломанным носом было только одно – желание причинять страдания. Клеменс осознал это настолько четко, что ощутил, как отнимаются от ужаса ноги. Он чувствовал себя тряпичной куклой в руках этой твари.

– Что парни, проучим мальчугана? – ядовито оскалился волосатый, оглядываясь на своих дружков.

– Давай вытряхнем у него бабки, Рики.

– Это потом. Для начала – распишем его рожицу, чтобы отбить желание болеть за дерьмовые клубы. А ну, снимай, – он дернул за красно-белый шарф, повязанный вокруг шеи Барри. Он был очень дорог Клеменсу – подарок покойного отца.

–Пусти… Отдай, мразь! – закричал Барри, вцепившись в шарф обоими руками.

Рики отпустил его, и, отступив чуть назад, со всего размаху врезал Клеменсу кулаком в лицо. Все почернело перед глазами Барри, и он, словно мешок, рухнул на асфальт, разжав пальцы и навсегда потеряв свою реликвию. Волосатый брезгливо подобрал шарф, за тем бросил его в грязь и как следует утрамбовал ногами.

– Ну что, цыпа, ты готов к операции? – хищно спросил Рики, нависая над Клеменсом. Все плыло перед глазами Барри, а в голове выло так, словно ей только что сыграли в футбол.

– Когда-нибудь настанет день, и я тебя уничтожу, – прошептал Клеменс, но ублюдок со сломанным носом этого уже не слышал. Он что-то достал из кармана и поднес к лицу Барри.

– Открой рот, – приказал Рики.

Клеменс дернул головой, но еще одна мощная оплеуха расслабила его лицевые мышцы, и челюсть сама поползла вниз. Рики попытался засунуть ему в рот что-то острое, больно резанувшее по уголкам губ. «Кредитная карточка,» – понял Барри. – «Он хочет распороть мне рот.»

Когда карта оказалось между его губ, Рики вновь отошел на шаг назад. Клеменс попытался вытолкнуть ее изо рта, но не успел. По лицу прилетел удар грязной подошвы, и рот раскроила нестерпимая боль.

И теперь он был перед ним. Пронзенный каким-то металлическим штырем, уже располневший, обрюзглый, но все тот же ублюдок, распоровший ему щеки кредитной карточкой. Свернутый набок нос, который можно узнать из тысячи, но главное – пустые глаза. Две дыры, исторгающие что-то незримое и омерзительное. Ну и конечно же, лев и буквы на руке. Такой татуировки Барри больше нигде не видел.

– Дорогой? – голос Рут прилетел словно бы из-под слоя ваты.

Клеменс почувствовал, как внутри все начинает леденеть. Но уже не от страха. Потрясение прошло, и ему на смену пришла ослепляющая ярость. Как долго он мечтал найти этого ублюдка, как он мучался, глядя в зеркало и ненавидя собственное лицо. Какой же странной бывает жизнь – иногда она подкидывает такие штуки, после которых ты готов поверить во что угодно. В судьбу, злой рок, карму или другую чепуху.

Вот он, Рики. Теперь он лежит и медленно умирает, истекая кровью. Пьяный выродок, который когда-то изуродовал Клеменсу лицо, а спустя пятнадцать лет едва не убил его семью. Он лежит и тянет к нему руку, ту самую руку, которая в девяносто шестом году засовывала в рот Барри кредитную карточку.

– Милый? Что с тобой? – Рут была серьезно обеспокоена, и, похоже, даже слегка напугана. Как выглядел Барри со стороны? Сейчас это было не важно. Важно было только одно – он, наконец, нашел. Судьба вернула должок, и не воспользоваться этим было бы преступно.

– Убери ребенка, – словно не своим голосом проговорил Клеменс.

– Зачем? Барри, что ты там увидел?

Клеменс не ответил. Он подошел поближе к раздавленной машине и внимательно вгляделся в ворох покореженного металла. Какая-то длинная железка пронзала живот Рики чуть выше пупка. Барри вытянул руку и коснулся нее.

В глазах стареющего подонка что-то мелькнуло. Может, он тоже узнал Барри? Скольких мальчишек он покалечил своей кредитной карточкой? Помнит ли он хотя бы одного на лицо?

Клеменс приблизил свое лицо к Рики.

– Ну что, цыпа, готов к операции? – прошептал он.

Рики вздрогнул. Кажется, он все же узнал его. Рука с татуировкой льва дернулась и поползла к нему. Барри покрепче ухватил железку, утопающую в животе Рики, и вдавил ее еще глубже, глядя прямо в его бездонные глаза.

– Барри! Что ты делаешь?! – закричала Рут. Но Клеменс даже не обернулся. Он все смотрел и смотрел в обезумевшие черные глаза, которые запомнились ему на всю жизнь.

Идеальная жена

Это был август, холодное утро, наполненное неясными тенями и едва заметными солнечными бликами. Джек Апсон стоял у зеркала и краешком глаза посматривал на циферблат старых массивных часов, заполняющих прихожую размеренным тиканьем. Большая резная стрелка медленно переползала к цифре «одиннадцать». Джек неторопливо затянул узел галстука, поправил борта пиджака и осторожно пригладил волосы. Его лицо тронула чуть заметная улыбка, напоминающая едва уловимый луч солнца, на секунду разрезающий густые локоны дождевых облаков.

Двор встретил его зябким ветром и уже начинающими желтеть кронами деревьев. Джек брел по дорожке прогулочным шагом, глубоко вдыхая прохладный воздух. Утро постепенно перетекало в полдень, все сильнее расцвечивая улицу, точно кто-то оживлял черно-белую постаревшую фотографию. Заблестели бампера и диски машин, искристые фонтанчики для полива, спицы детских велосипедов во дворах. День разгорался все сильнее и, казалось, не предвещал ничего дурного. Мир виделся яркой картинкой, пахнущей свежими красками и отдающей чарующей новизной…

Гроб с телом Виктории Финкс замер над глубокой могильной ямой, похожей на темный зев. Лицо мертвой было блестящим, жирным и напоминало восковую маску. Девушка казалась высушенной изнутри, словно скукожившаяся оболочка, словно сброшенная змеиная кожа. Джек перевел взгляд на Зака, сгорбившегося над телом и утирающего слезы, сбегавшие по небритым щекам. Этот прекрасный день, эти краски и разливающаяся свежесть были всего лишь горьким фоном для Зака Финкса, хоронившего в этот день жену.

Апсон наблюдал за церемонией, прячась в толпе. Смотрел, как люди подходят и прощаются с этой пустышкой, с немым куском плоти, которое всего два дня назад было молодой живой женщиной. Очередь к гробу была длинной, и Джек решил, что ему тоже стоит подойти к покойной и сказать пару символических слов. Ветерок трепал ее безжизненные волосы, напоминая, что когда-то они так же развевались, обрамляя румяное личико молодой симпатичной девушки.

Люди вокруг не произносили ни слова, только лишь шевелили губами и скорбно опускали глаза, промокая платочками опечаленные лица. Джек подошел к гробу, взглянул на Викторию, и вдруг на его губах вновь начала проклевываться та самая улыбка, которая заняла свое место еще утром, и теперь настойчиво пыталась прорваться наружу, игнорируя правила приличия. Он подумал… В этот момент он осознал свое превосходство, понял, насколько он далек от этого горя и всех невыносимых проблем, проникающих в дом вместе со смертью. Апсон в последний раз бросил взгляд на лицо Виктории, похожее на глиняный слепок, мертвое и искаженное, лишенное всякой человечности. Его веки удовлетворенно прикрылись, и он отошел от гроба, с неудобством осознавая, что люди вокруг могли заметить его улыбку и воодушевленный взгляд.

Зак был бледен и слаб, напоминая собой пустую, едва заметную тень, теряющуюся в солнечном свете августовского дня. Он волочился рядом с Джеком, с трудом переставляя худые ноги, обутые в дорогие ботинки.

– Знаешь… Я не приложу ума, как мне жить дальше… – проговорил он, всхлипывая и копаясь в карманах в поисках носового платка.

– Сколько ей было лет? – бестактно спросил Джек, совершенно не задумываясь о том, насколько сильно мог ранить собеседника этот вопрос.

– Двадцать восемь… – Зак осунулся еще больше и теперь напоминал старую свалявшуюся простыню, скрученную в узел. – Мы поженились всего два года назад… Как же это мало… Я ведь даже не успел осознать, каким богатством владел, понимаешь?

– Придется искать силы, – Апсон похлопал его по плечу. – Жизнь ведь не останавливается на одном месте, верно?

– Да, наверное… – он еще раз всхлипнул и перевел на Джека свои наполненными слезами и завистью глаза. – Как там Эмили?

– Эмили? Она в порядке, – Джек удовлетворенно кивнул. – Послушай, Зак… Я понимаю, что тебе очень нелегко, но… Надо продолжать жить дальше. Викторию уже не вернешь. Что бы ты не делал – она уже там, на небесах, а ты все еще здесь, в мире живых. И с этим придется смириться.

– Я знаю… Я все прекрасно знаю… Просто ведь… – Зак сглотнул слюну и поднял на него полные слез глаза. – Просто это так мучительно…

– Я прекрасно понимаю, каково тебе, – Апсон вздохнул, хотя внутри него все светилось от удовлетворения. – Давай-ка пойдем в дом и выпьем. Тебе станет немного легче, я уверен.

– Да, пожалуй… – Финкс кивнул, и оба направились во двор, по подъездной аллейке, засыпанной все еще зелеными, но уже помертвевшими листьями.

Телефонный звонок разорвал тихое течение солнечного апрельского утра. Джек сидел на веранде и раскуривал сигару, наблюдая за кучерявыми пушистыми облаками, принимающими сотни разных форм, неторопливо плывущими куда-то в неведомые, сокрытые дали. Дребезжание звонка было настойчивым и громким, словно человек на другом конце провода знал, что Джек не хочет вставать с кресла и поднимать трубку.

Эмили бесшумно возникла у задних дверей и, облокотившись о косяк, тихонько проговорила:

– Джеки, телефон.

– Я знаю, милая.

Она улыбнулась, сверкнув своими небесно-синими глазами.

– Лентяй… Когда-нибудь я устрою тебе взбучку.

– Значит, я все-таки нарвался, да? – Джек вытащил изо рта сигару и улыбнулся в ответ.

Телефон продолжал надрываться, и Апсон со вздохом вернулся в дом.

– Алло. Да, привет, Стэнли. Что? Погоди, как… – он округлил глаза. – Серьезно? Но ведь вы всего-то полтора года женаты… Стэн… Это ужас… Совсем недавно Зак, теперь ты… – пальцы Джека скрутили телефонный провод. – Да, конечно… Очень соболезную. Завтра, в двенадцать? Хорошо… Крепись, приятель.

Трубка упала на рычаг. Джек стоял и почему-то глупо улыбался, словно ему сообщили какую-то забавную новость.

– Кто это? – легкий голос Эмили ветерком промчался по комнате и проник в его уши.

– Это мой бывший сокурсник, Стэнли Грин. У него умерла жена.

– Что?..

– Они прожили всего полтора года. Всего лишь полтора года и…

– Из-за чего она… ушла?

Джек облизал губы.

– Сердечная недостаточность.

– В таком возрасте?

– Это нормально, Эми. В наше время возраст не является препятствием для тяжелых болезней.

– Так что же ты… Опять поедешь на похороны?

– Конечно. Разве я могу бросить Стэнли?

– Нет, милый.

– Ну вот. Ты же все понимаешь, крошечка.

Он подошел к ней и поцеловал в щеку.

– В нашей жизни столько неприятных моментов… Но надо уметь преодолевать это. Верно?

– Да, милый.

Джек улыбнулся и прильнул к ее губам.

Он вновь брел по тропинке, ведущей от коттеджа к дороге. Деревья были как никогда изумрудны и свежи, воздух пах весенней теплотой и первозданной новизной. Совсем скоро этот запах сменится на горький смрад от свежей разрытой земли, в которую должны опустить лакированный гроб, зловеще блестящий в солнечных лучах…

Джек и Стэн медленно шагали возле кладбищенских ворот. День был ярким, но безмолвным, точно картинка с телеэкрана, у которой отключили звук. Апсону подумалось – как внезапно приходит горе, как оно безжалостно и бесчувственно к окружающему миру. Все вокруг может петь и благоухать, а ты являешься самым несчастным человеком на свете, которому нет дела до красот и изысканных красок. В такие моменты все настраивается против тебя, и ты ощущаешь, как любая деталь очерняется и становится синонимом личного горя.

– Никогда не думал, что это случится. Она ведь была так молода, Джек… – Стэнли был похож на оглушенного болванчика, ничего не видящего перед собой. Его глаза источали пустоту, точно две дешевых стекляшки. Он делал механические шаги, будто бы нащупывая землю.

– Я знаю, дружище… Но ничего нельзя изменить. Тебе придется принять это.

– Принять?.. Я завидую тебе, Джек. Ты столько лет был одинок. А потом у тебя появилась Эмили. И у вас все хорошо, как в сказке… Неужели так бывает? – глаза Стэна наполнились слезами. – Прости меня… Я несу какую-то чушь, и совсем не хочу тебя обидеть, просто…

– Все в порядке, – Апсон примиряюще улыбнулся, ощущая, как грудь наполняется удовлетворением. – Никто не может представить, как тебе сейчас тяжело, Стэн.

– Ты прав… Мне безумно… Безумно плохо… – Грин разрыдался, словно ребенок, всхлипывая и содрогаясь всем телом.

Джек вышел из машины и размеренно зашагал к дому, слушая отзвук подошв от мощеной дорожки. День клонился к закату, медленно затухая и превращаясь в темное скопление сумерек, пожирающих солнечные лучи. Апсон прошел через веранду и замер на пороге, глядя на застывшую фигуру Эмили. Она склонилась над комнатным растением, сжимая в руке лейку. Ее лицо было скрыто тенями, разбегающимися по комнате.

– Опять за старое, – покачал головой Джек. Несколько секунд он разглядывал ее, затем улыбнулся и двинулся в гостиную.

Дом был пустой и холодный, но это его не смущало. В комоде он нашел ящичек со странными длинными проводами, похожими на клубок пестрых змей. Апсон вернулся на веранду и подошел к Эмили.

Ее глаза были неподвижны и глубоки, точно два осколка блестящего хрусталя. Он разглядывал ее – идеальные черты лица, тонкие изящные руки, неподвижные бледные пальцы с аккуратными ногтями, чуть спадающие на лицо темные волосы, слегка движимые легким сквозняком.

– Пора проснуться, девочка, – проговорил Джек, приблизившись к ней вплотную и стягивая с ее спины блузку. Легкий щелчок – и между лопаток Эмили открылся небольшой паз с двумя портами. «Зарядка энергетической батареи» – было написано над одним, «Подключение к операционной системе» – гласила вторая табличка.

– Опять разрядилась… Я ведь говорил тебе, Эми – следи за собой. Но ты, как всегда, не слушаешься… – он со вздохом подсоединил провод к первому входу и воткнул его в розетку. В груди девушки что-то зажужжало. Апсон улыбнулся еще шире.

– Знаешь, почему я всегда останусь счастливым? Почему я так радуюсь, хотя мои друзья не находят себе места от горя?

Эмили молчала, все так же неподвижно замерев над цветком.

– Потому что ты всегда будешь жива, моя хорошая. Мне никогда не придется закапывать тебя в землю. Выбирать для твоего тела гроб. Начинать все сначала. Никто из них не подозревает, что ты совершеннее всех. Они не подозревают, кто ты на самом деле. Мне достаточно лишь… Достаточно лишь всего… – Джек прервался и разразился радостным, наполненным счастьем хохотом.

– Батарея заряжается, – прогудел механический голос из живота Эмили, и тут же она моргнула, словно очнувшись.

– Ох… Кажется я… Кажется я задумалась на секунду… – девушка выпрямилась и удивленно окинула взглядом цветок. – Милый, ты уже вернулся?

– Только что зашел домой, но пришлось решить маленькую проблему.

– Что случилось?

– Ты опять забыла про батарейку…

– Прости. Совсем вылетело из головы, – ее глаза наполнились яркими искрящимися огоньками, и Джек страстно поцеловал ее, крепко сжимая в объятиях.

Под шепот колосьев

Колосья мягко шелестели, точно огромный серовато-бежевый океан. Их сухие головки с легким шепотом соприкасались друг с другом, повинуясь прохладному вечернему ветерку. Кори Лоуренс осторожно шагал в этом шуршащем море и задумчиво глядел на закатное солнце, устало погружающееся за горизонт.

«Еще один день,» – пронеслось в его голове. – «Сгорел, как спичка. Так они и улетают – один за другим, один за другим… Как же глупо…» Он едва чувствовал маленькую тропинку, виляющую среди плотных стеблей колосьев. После длинной рабочей смены ноги слушались с трудом, и напоминали вареные макароны. Последние несколько месяцев вечера были неизменны – огромное пшеничное поле, длинная узенькая дорога и розовато-красный солнечный шар, угасающий, как гигантская лампочка. Жизнь не имела особого смысла – только изнурительная работа, заполнившая все существование и превратившаяся в бесконечную каторгу. Лоуренс пытался бежать от самого себя. Причиной – конечно же – была женщина. Его бывшая жена, Клэр. То, как они расстались, он, наверное, будет помнить до конца жизни. После всего произошедшего Кори не нашел ничего лучше, как пить с утра до ночи, и единственным, что могло вытащить его из этой ямы, была работа. Отец устроил его на медеплавильный завод под Риверсайдом, и теперь Лоуренс не видел белого света и впарывал, впарывал и еще раз впарывал. Плюсов в итоге все же было больше – у него не осталось время на дурные мысли, выпивку и сожаления. Лишь по вечерам былая хандра начинала вновь затягивать Лоуренса в свое болото, но сил на то, чтобы горевать, совсем не осталось. Он лишь машинально прокручивал все произошедшее в своей голове, как старую видеозапись.