Песни Красных Ястребов. Наследие пепла

Юрген сделал шаг, и подсвечник звякнул у него под ногами. Он поднял его и зажег с помощью ярости, которая еще не утихла в темном подвале. Райнер прямо-таки кипел от ненависти и едва смог остановиться, когда его противник бессильно обмяк.

Свет выхватил то, что островитянин Харальд так отчаянно пытался скрыть. Этот алтарь нельзя было ни с чем перепутать. Большая каменная плита была расколота точно по центру. От разлома расходились трещины, окрашенные в красный цвет. Алтарь напоминал открытую рану, а над ним нависал огромный череп островного варана. Наверное, при жизни он был настоящим чудовищем…

Это был алтарь Горзаара, Чрева Войны. До прихода Искоренителей островитяне верили в духов природы. Часть из них были чудовищными хранителями Осколков, а другие – вымыслом полоумных шаманов. В отрочестве Юрген столкнулся с одним из таких монстров; то был Феловьяр, Старший Ястреб. В Аскерми к нему относились с благоговением, и старые эмпаты считали честью умереть в исполинских когтях. Почтение не помешало Юргену вырвать Осколок Печали из глазницы умирающего чудовища.

Что касается Горзаара… в старых традициях Архипелага гигантские вараны воплощали собой первобытную ярость. Чрево Войны считался могучим духом, который дает сил в схватке, но порой лишает разума. Когда островитяне былых времен в горячке убивали своих соратников, то объясняли это проклятием Горзаара. Да только часто им являлся в бреду не дух в обличии варана – то были распаляющие видения Сеятеля Раздора.

Эмиссары Богов-Сеятелей коварны. Приходя в новые земли, они искажали существующие там верования и сплетали с собственными истинами. Так, у каждого Сеятеля были десятки масок, под которыми Новых Богов знали в разных уголках Империи. Владыка Раздора сеял распри, разжигал войны, разделял людей на непримиримые лагеря. Многие глупцы на островах думали, что почитают бога своих предков, на деле их верой кормился Сеятель Раздора. И, в отличие от Горзаара, он был способен дать своим адептам реальную силу.

В прошлой жизни у Юргена был друг по имени Фротгрим, служитель Раздора. Последний маг Аскерми любил сражаться, но для него битва всегда была средством, а не целью. Он воевал ради богатой добычи, собственной славы, независимости Варнайра… Он желал победить Смерть, а для этого нужно было вписать свое имя в историю и стать ужасом для своих врагов. Но война ради войны… в этом же нет никакого смысла! Фротгрим нашел, что на это ответить:

– Для тебя Раздор – это боль и ненависть. Я когда-то тоже так думал, но это далеко не все. Конфликты нужны нам, чтобы стать собой, осознать свою силу. Если ребенок не будет делить игрушки со сверстниками, то не поймет, что значит «мое». Если отрок не восстанет против родителей, то навсегда останется привязан к ним невидимой пуповиной. Раздор – это не только горечь поражений, но и радость всех наших побед. Мы развиваемся и закаляемся в борьбе, Юрген!

Он уважал Фротгрима, но ловил себя на мысли: кому культист верен по-настоящему? Что он сделает, если Боги прикажут ему убить Юргена? Фротгрим не давал повода усомниться в своей верности, был надежным другом, но маг не мог доверять ему всецело. В том роковом бою Юрген почти спас соратника от смерти, но в последний миг его рука дрогнула. Сын Фротгрима Керрам потерял отца, а жена Герда овдовела. Тогда горечь вины затуманила Юргену разум, и он взял чужую семью к себе в дом. Знать бы заранее, что пасынок окажется мстительным бешеным псом!

Да только Харальд не был Соглядатаем или иным избранником Раздора. Наверное, более полувека назад деревню его предков на островах сожгли, и родители попытались скрыться от войны в горах. Тогда они принесли веру в Горзаара с собой… впрочем, какая разница? Сегодня все кончится.

Райнер грязно выругался, увидев алтарь, а затем показал на лестницу:

– Она нас заперла? Погоди-ка…

Он поднял свой кавалерийский пистолет, направил на потолочную дверцу и без колебаний выстрелил. Следопыта совершенно не волновало, что по ту сторону сколоченных досок может находиться беременная женщина. Дверца погреба взорвалась щепками и пылью, а затем лучи света проникли в подземелье: путь наружу был открыт.

Где-то наверху Халла то ли стонала, то ли рыдала. Юрген больше не чувствовал эмоций ее мужа и присел на корточки проверить, жив ли он. Похоже, Райнер крепко приложил островитянина головой о сундук. Культист дышал, пульс был едва слышен. Рыдания наверху прекратились, и Юрген почувствовал чью-то смелость на грани безумия, отчаяние, злость… Халла не пострадала: она готовилась напасть!

– Стой! – крикнул Юрген Райнеру, который положил руку на лестницу.

Предупреждение оказалось своевременным. Отчаявшаяся культистка задумала обварить следопыта кипящей похлебкой. Она достала из печи котелок и выплеснула в погреб, как только увидела врага. Райнер успел отпрыгнуть назад, горячее варево задело обожгло ему только ноги.

Юрген хотел использовать способности эмпата, но его и Халлу разделял потолок. Пробуждать эмоции проще при физическом или хотя бы зрительном контакте. Маг чувствовал обезумевшую женщину через стену, но не мог на нее повлиять.

Дверь наверху скрипнула: в избу вошел еще один человек. Юрген услышал приглушенный голос Дерека:

– Что здесь?.. Ох, черт! Я могу…

Но Халла прервала его отчаянным криком. В нем было столько боли, что Юрген едва устоял на ногах. Он услышал звуки борьбы: островитянка напала на Дерека, но получила отпор и рухнула на пол. Через несколько секунд в проеме показалась голова следопыта.

– Вы живы? – озабоченно спросил Дерек. – Я услышал выстрел, а потом эта девка набросилась на меня. У нее кровь на сорочке – похоже, выкидыш…

– Труби! – скомандовал Райнер.

– Есть!

Это был армейский жаргон Искоренителей. «Труби наступление», как во времена былых имперских завоеваний. У каждого следопыта в отряде был свисток, сигнал которого означал лишь одно: враг атакует. Слышишь звук – вступаешь в бой. Защити себя, своих товарищей, а затем сражайся до победы или последнего вздоха.

– Иди, помоги им, – приказал Юргену Райнер, а затем кивнул на Харальда. – Я свяжу этого здоровяка и заставлю говорить. Миндальничать не буду.

Юрген поднялся по лестнице и увидел наверху безутешную Халлу. Островитянка прижалась спиной к печи и пыталась унять рыдания, сминая руками окровавленную ткань своей сорочки. Теперь ничего не исправишь, осталась лишь боль… Юрген не хотел смотреть на разбитую женщину, но не мог отвести глаз.

– Убийцы… – проговорила она с ненавистью.

И где-то в глубине голос Кейры повторил: «убийцы!». Жизнь не рождённого ребенка стала первой, что была отнята в этот ужасный день. Выходя на улицу, Юрген услышал несколько выстрелов. Надо отдать Искоренителям должное, островитянам почти не удалось застать следопытов врасплох.

Почти все жители деревни столпились на площади вместе со старостой. Следопыты на лошадях взяли их в кольцо и неторопливо ездили по кругу, держа наготове заряженные пистолеты. Когда прозвучал свисток Дерека, несколько крепких островитян попытались прорвать окружение изнутри, но пули настигли их. Один, бездыханный, упал на землю и свернулся, точно зародыш. Второй поймал пулю бедром и пытался снова отползти в круг. Третий бросился на колени и поднял руки, сдаваясь, а затем выстрел в лицо оборвал его жизнь.

– Стойте! Все кончено! – умоляюще крикнул староста своим односельчанам.

Впрочем, желающих броситься под пули больше не было. Искоренители предельно четко дали понять, чем карается неповиновение.

– Мы не хотим кровопролития! Пощадите! – причитал староста.

Юрген горько усмехнулся. Имперские псы сорвались с цепи… сколько смертей нужно, чтобы утолить их жажду крови? Если в деревне отыскался один культист, все остальные тоже могут служить Богам. Если несчастные островитяне надеются на правосудие, то они ничему не научились. Искоренители не слушают оправданий. Те деревенские, что переживут чистку, отправятся на перевоспитание в лагеря Кольхора. Тот самый остров, где имперцы держат эмпатов и выворачивают наизнанку их мозги… Уже завтра деревня опустеет, и случайные путники будут удивляться брошенным домам.

Юрген ощутил, как сжимаются его кулаки. Как он оказался на одной стороне с теми, против кого боролся всю жизнь? Как его сын мог носить белую мантию и отправлять своих псов рвать глотки островитянам? Они предали родную землю… Керрам, будь проклят за то, что разрушил семью! Ты все это начал, и ты сполна за это ответишь!

Юргена вывели из задумчивости глухие шаги за спиной. Он обернулся и увидел, как Халла, держась на дверной косяк, медленно спускается по крыльцу. Стоило ей отпустить деревяшку, как безутешная женщина рухнула на колени. Она была темноволосой, мертвенно-бледной, излучала ярость и отчаяние.

– Мой сын умер… дитя, что было мне обещано, – прохрипела она со слезами. – Но вам все мало… теперь мой муж истекает кровью у алтаря, и жизнь покидает его! Я не могу это остановить, не могу… Вы приходите, как саранча, пожираете жизнь, и оставляйте лишь страдания. Кто вы такие, чтобы решать за нас? Дом, веру, детей… что еще вы отнимите? Когда насытитесь, набьете свои животы?

Юргену нечего было ответить. Как она смеет обвинять его, героя Архипелага, в преступлениях белых плащей? Он сражался за свободу таких, как она!

– Ты женщина, так? – сощурилась Халла с мукой на лице. – Но не мать… иначе поняла бы! Мы хотели показать детям лучший мир. Теперь все рухнуло… но и вы опоздали.

Юрген дернулся от неожиданности. У калитки стояла та самая девчушка, которую он прежде видел на качелях. Дочь Харальда и Халлы – светленькая, точно весенний одуванчик, с цветком мальвы в волосах. Она выглядела безобидно, но в ее широкой улыбке было что-то неуместное, неправильное… безумное.

– Деда вернулся! Без дедушки начинать нельзя! – обрадовалась девочка чему-то за спиной Юргена.

Там была ее коленопреклоненная мать и разоренный дом, но девчушка смотрела выше. Бревенчатая хижина Харальда стояла у отвесной скалы из полосатого камня, верхушка которой поросла колючим кустарником. Там, наверху, Юрген увидел чудовище. Оно напоминало гигантского ящера: длинный раздвоенный язык, широко расставленные ноздри, шипастая чешуя. Но были в нем и человеческие черты: большие пальцы на когтистых лапах были противопоставлены. Непропорционально широкие плечи, отсутствующий хвост, зубы разной формы тоже говорили о том, что перед Юргеном необычный варан. Он готов был поклясться: это тот самый мутант, что прошлой ночью убил лошадь Искоренителей!

Злая судьба… это существо когда-то было человеком, но теперь его тело было искажено проклятием. Отец Халлы, таинственный «дедушка», оказался жрецом Горзаара и выбрал себе страшную дорогу к силе, с которой не было возврата. Чем бы не закончился бой, старику не жить среди людей: он навсегда останется чудовищем.

«Как безрассудно», – успел подумать Юрген, прежде чем услышал выстрел. Следопыт Дерек поприветствовал тварь на скале так, как принято у Искоренителей. Он промахнулся: пуля исчезла в кусте можжевельника рядом со змеиной головой. Громкий хлопок разъярил ящера, он впился маленькими глазами в мага и следопыта.

– Его ярость сметет вас! – крикнула островитянка Халла, подползая ближе к крыльцу.

«Дедушка» прыгнул на выступ скалы, и из-под его лап полетела каменная крошка. Следующим прыжком он приземлился на крышу хижины, и она промялось под его передними лапами. Юрген был удивлен, что крыша не провалилась целиком. Если ящероподобная тварь прыгнет еще раз, то достигнет их с Дереком. Сметет, раздавит, сожрет… Следопыт не успевал перезарядить пистолет, и надежда была лишь на Юргена.

Последний маг Аскерми не терял времени. Пока чудовище спускалось со склона, Юрген уже несколько раз попытался взорвать ярость внутри бешеной твари. Обычного варана уже давно бы разнесло на куски, но «дедушка» остался целехонек. Его единственная эмоция не подчинялась Юргену. Она поглотила своего хозяина целиком, слилась воедино с проклятием Раздора. Вот почему Юрген не мог принять правду Богов: они извращали все, чего касались!

Выдержит ли его экипировка? Нет времени думать! Слепящие языки пламени скользнули по защитным перчаткам. Тепло… эта тварь рождена из гнева, и Юрген ответит ей тем же. Ярость клокотала в нем с тех самых пор, как открылся обман Райнера. Чертовы Искоренители вынудили его сражаться с земляками! Им было мало его слова: они хотели видеть кровь на его руках! Подло, несправедливо… Халла сказала верно: у имперцев нет такого права! Они уничтожают все, чего боятся, и свобода пугает их сильнее всего!

Пламя в руках Юргена вытянулось и стало огненным копьем. Бесполезная ненависть… он обратил ее в оружие, и направил на чудовище. Тварь прыгнула вперед, и Юрген увидел ниточки слюны между этих странных, почти человеческих зубов. Огненное копье вошло твари под челюсть, точно раскаленный нож в кусок масла. Оно пробило чешую, мышцы, внутренние органы, превращая живую плоть в пепел. Оно взорвалось огнем, вскипятило кровь и выжгло голодную утробу!

Но как бы ни был силен удар Юргена, он не отбросил тварь назад. Ее туша была тяжела, набрала слишком большую скорость и неслась прямо на хрупкое тело мага. Он попытался отступить, уклониться, но не успел: когтистая лапа безжалостно сбила его с ног. Если бы тварь обрушилась на него всем весом, он бы, наверное, погиб. Но даже скользящего удара хватило, чтобы вышибить из Юргена дух и сломать ему ребра.

Юрген понял, что не может пошевелиться: он отдал все силы. Маг лежал на земле, тяжелая лапа чудовища давила ему на грудь, а изуродованное, обугленное тело громоздилось рядом. Дышать было невыносимо. Как темно в глазах… и как больно!

– Тебе помочь? – услышал он предложение Дерека.

Юрген хотел ответить, но не успел. Тело перестало ему подчиняться, и последний маг Аскерми скользнул во тьму. Он очнулся под небом красных ястребов – значит, Кейра вернулась. Как это было некстати…

10 Кейра

– Тебе помочь? – услышала Кейра голос Дерека.

– Да…

Последнее, что помнила бывшая трактирщица – как следопыты готовились к рейду. Сколько дней Юрген управлял ее телом? Он совершенно его не щадил! Кейра ощущала слабость, тошноту, головокружение, боль в груди. Мышцы ломило, хотелось уснуть прямо здесь, на голой земле.

Почему мир такого странного цвета? Ах да, на ней же была эта ястребиная маска с окулярами… Кейра сфокусировалась и разглядела, что придавливает ее к земле. От испуга она дернулась и охнула. Чудовище… его когти были серпами; лапы толщиной, как ствол старой сосны; из отвратительной зубастой пасти пахло жженым мясом. Что за мерзость!

Дерек, похоже, разделял ее чувства. С гримасой отвращения на лице он поднял когтистую лапу с груди Кейры и бросил на землю. Девушка попыталась глубоко вдохнуть… и лучше бы она этого не делала! Значит, сломаны ребра… Оставалось надеяться, что осколки костей не повредили ей легкие. До ближайшей больницы, наверное, несколько дней пути.

– Чертов культист! Говорят, такие трансформации очень болезненны. Тело напитывается красной пылью, мутирует, и лишь благодаря черной магии сохраняет жизнеспособность. Видел такое раньше, Юрген? – спросил Дерек.

Кейра хотела ответить, что директор Фабрис будет рад необычному трофею, но решила поберечь дыхание.

В этот раз они с Юргеном поменялись местами не во сне, а прямо в разгар сражения. Самозваный герой Архипелага затеял этот поход, чтобы выстроить узы доверия со следопытами. Кейре пришла в голову мысль, что она может сбежать и подорвать все его усилия. Но нет: она заключила с Фабрисом сделку, что не будет мешать. Да только директор, кажется, не спешил искать ее сестру…

Дерек утер пот со лба пот фетровой шляпой, присел на корточки и осмотрел Кейру.

– Ребра? – деловито спросил он. – Черт, вот была бы здесь Ирма! И что Райнер там копается… Дышать больно?

– Да, – ответила Кейра.

– Головой ударился? Кружится, тошнит?

Раненая трактирщица подтвердила и это.

– Значит, еще и сотрясение… Черт, тебе нужен покой! И не спорь: ты уже себя показал! Убил эту страшную тварь одним ударом! Вот так силища… Давай попробуем встать, в доме есть кровать. Полежишь пару дней, пока не прибудет подкрепление.

– Подкрепление? Зачем?

Кейра хотела оттянуть момент, когда придется вставать. Было ужасно несправедливо, что Юрген доводил их общее тело до изнеможения, а затем возвращал с переломанными костями. Хотя, может, именно боль и бессилие заставили его отступить?

– Мы – ударный отряд, и не сможем доставить пленных на Кольхор. Мало людей, провизии, нет повозок для пленников. Ладно, давай попробуем встать…

Следующие несколько минут были отвратительны. На крыльце дома Кейру стошнило, и силы окончательно ее покинули. Она увидела у стены женщину в окровавленной сорочке, а затем Дерек дотащил до кровати безвольное тело трактирщицы. Он снял с Кейры маску и капюшон, открыл окно.

– Ты хороший парень, – искренне поблагодарила она.

Этот дом казался таким пустым и покинутым. На полу рядом с кроватью валялся опрокинутый котел от похлебки, вокруг еще стоял ее запах. От печи шло тепло, а рядом с окном покачивалась деревянная лошадка, которую Дерек случайно задел.

Кейра услышала, как кто-то поднимается из погреба, а затем увидела Райнера. Ей совсем не понравился его вид: помятый, с мокрой штаниной и кровью на руках. Следопыт хромал.

– Почему вы не помогаете парням? – возмутился Райнер.

– Бой закончился, – процедил Дерек.

– Погибшие?

Райнер не уточнил, имеет он виду следопытов или деревенских. Он не слишком ценил жизни культистов или орков… одним словом – врагов.

– Не знаю. Я был здесь, на отшибе. Трое деревенских напали, но их застрелили. Староста урезонил остальных.

– Отлично! – сказал Райнер, а затем выглянул на улицу. – Что за чертовщина? Так эта тварина грохотала по крыше?

– Да, – подтвердил Дерек. – Островитянка около крыльца. Она потеряла ребенка.

– А перед этим обварила мне ногу, чертова ведьма! – гневно прошипел Райнер. – Вы с ней покончили?

– Посмотри на мутанта еще раз! Думаю, он бы любого из нас разорвал на куски. А Юрген его одолел!

– Да ну? – Райнер недоверчиво посмотрел на Кейру.

Наверное, сейчас Юрген бы победоносно улыбнулся, а она могла лишь прошептать:

– Мне нужен отдых!

Райнер примирительно поднял руки. Кровь на его перчатках не давала Кейре покоя.

– Что с руками, Райнер?

Следопыт ответил, исполненный собственной правоты:

– Чертов культист очнулся до того, как я успел его связать. Детина сразу полез в драку, пришлось защищаться.

Кейра почувствовала неискренность в его словах. Следопыт со впалыми щеками, глазами навыкате, шрамом от уголка губ до острой скулы… в нем было слишком много затаенного гнева с того дня, как орк Хардвик чуть его не убил. Тогда товарищи Райнера погибли, а сам он чудом смог бежать. Следопыт вернулся во Врата Альбрехта, полный вины, одиночества и злобы.

Однажды он пришел в таверну Тобиаса, и Кейра попыталась с ним поговорить. Ей хотелось помочь ему пережить травму, как она помогла архивариусу Герхарду. Райнер отверг ее попытки. Он не хотел отпускать свою злость. Не мог признать, что его друзья больше не выпьют с ним по кружечке эля, и что даже сотня мертвых культистов этого не изменит. Райнер боялся того дня, когда борьба закончится, и ему придется оглянуться назад. В этом он чем-то напоминал Кейре ее сбежавшую мать-культистку.

Фабрис и Брандер совершили ошибку, сделав Райнера командиром отряда. Он еще не был готов, не успел оправиться от прошлого провала. Райнер совершал просчеты, а, может, просто хотел причинить культистам как можно больше страданий. Кейра больше не могла заставить себя ему помочь: это значило бы простить всю его жестокость! К этому она была не готова.

Только сейчас она в полной мере осознала, как же ей повезло. Если бы не Дэйл и Фабрис, Искоренители могли бы убить ее также легко. Одна пуля – и жизнь кончена. Белые плащи… она старалась увидеть в них людей, и преуспела. Когда они приходили в таверну Тобиаса, то были простыми ребятами, со своими сомнениями и мелкими радостями. Но у Искоренителей была и другая сторона: они были воинами Императора. Разрушенные семьи, опустевшие деревни, исправительные лагеря… Они оправдывались тем, что выполняют приказы, служат высшей цели, но оправдания не стирали пролитой крови.

Кейра хотела бы оказаться далеко-далеко, протирать стаканы в собственной таверне, но теперь это было невозможно. Руководствуясь благими намерениями, Искоренители отравили ее и привязали к себе с помощью противоядия. Она была заложницей собственного тела и клятвы невмешательства, которую дала директору Фабрису.

– Отдохни тут, ладно? – обеспокоенно посоветовал Дерек, и обратился к своему командиру. – Надо убедиться, что на другом конце деревни никто не пострадал.

– Иди. Я догоню: нога, – поморщился Райнер.

Дерек вышел на крыльцо, и Райнер поковылял вслед за ним.

– Здесь что, кого-то тошнило? – удивился командир, а затем обернулся в дом. – Неплохо справился, Юрген. Вот же мерзкая тварь!

Кейра что-то пробормотала сквозь сон.

* * *

Через два дня в деревню у подножья горы прибыло подкрепление, а вместе с ним генерал Брандер. Видимо, военачальника Искоренителей утомила подготовка большой экспедиции к Разлому, и он решил лично убедиться в том, как прошла совместная миссия Юргена и следопытов.

Эти два дня Кейра провела в постели в бывшем доме Харальда. Следопыты убрали тела, увели куда-то Халлу и превратили избу в полевой лазарет: не только Юрген получил травмы в бою.

Искоренители сделали из деревни военный лагерь, а из ее жителей – военнопленных. На воротах частокола стояли часовые. Селяне жили по строгому распорядку и не выходили на улицу без нужды.

На вторую ночь после взятия деревни, отчаянные селяне напали на караульного и попытались бежать в горы, но раненый успел поднять тревогу. Бунт подавили, но двое деревенских проскользнули за частокол. Райнер не отправил людей на поиски: побоялся ослаблять охрану деревни. Так или иначе, вскоре один из беглецов вернулся – голодный и с отмороженными пальцами ног. Райнер прописал ему плетей и заставил селян смотреть за экзекуцией. Беспокойный староста вторил следопыту и призывал односельчан к покорности.

Еще одно событие произошло, когда Кейра прогуливалась в ограде на следующее утро после кровавых событий. Вчера маленькая дочь Харальда и Халлы убежала в лес и плутала всю ночь. Теперь она вернулась – грязная, взъерошенная, дрожащая. Никто не объяснил ей, что произошло: дом заняли следопыты, мама с папой куда-то исчезли. Она так боялась, что Кейра не смогла остаться в стороне.

– Здравствуй, маленькая.

Девочка не обратила на нее никакого внимания, только снова и снова повторяла считалку:

– Раз, два, три – скорей беги!

Вот четыре, следом пять -

Выполз ящер погулять.

Шесть и семь – кого-то съем!

Клац зубами – насовсем!

Восемь, девять, как же быть,

Брюхо толстое открыть?

Десять раз уколет нож

И наружу попадешь!

– Что значит эта считалка? – поинтересовалась Кейра.

Девочка не хотела с ней говорить – только повторяла свои жутковатые стихи. Бывшая трактирщица решила не сдаваться и заглянуть в чувства сироты. Она коснулась плеча девчушки и едва удержалась, чтобы не отдернуть руку от нахлынувших эмоций.

Страх. Мир – страшная громадина. Будущее – еще хуже, там ничего и никого. Раньше были голоса родителей, а теперь только туман, и черви кишат под ногами. Скользко, холодно, облачко пара изо рта, ниточка слюны – до земли. Нет больше дома, все кругом – чужое. Словно и не было никогда, а был только лишь туман. Он тянется, обволакивает, заползает в уши. Нельзя было выходить, плохое это место. Лучше там, где было. Раз, два, три – и не надо ничего знать, никого ждать. Закроешь глаза – тихо, сухо, безопасно. Лучше не видеть, кто там, в тумане. Уснуть и не просыпаться, и никуда больше не ходить. Как же страшно…

– Клац зубами – насовсем! – крикнула девочка, и до крови укусила руку Кейры.

– Ох!

– И наружу попадешь!

Девочка и выбежала из ограды. Кейра остановилась, как вкопанная. Девчушка вряд ли далеко убежит, следопыты не дадут выйти за частокол. Что с ней? Так испугалась, что закрылась от всего мира, спряталась в детской считалке? Если забрать этот страх, что останется? Одна лишь холодная пустота?

Кейра хотела помочь, но боялась причинить еще больший вред. Сейчас рассудок девочки помрачен, но это безумие временно. Дети умеют адаптироваться, а способности эмпата – слишком грубый инструмент, чтобы вмешиваться в процесс. Даже если бы Кейра верила в свои силы, результат был непредсказуем.

А Халла, островитянка? Кейра хотела бы отвести девочку к матери, но даже не знала, жива ли она. Искоренители могли казнить ее без суда…

– Я хочу помочь тебе, но не могу, – сказала Кейра в пустоту.