Чаша Одина

На утро его разбудил скрипучий крик чайки, вольно парящей над мачтой драккара. Эта пернатая предвестница земли привела их к острову Атлей, расположенному у входа в Согнефьорд. Здесь им, несмотря на близость цели, пришлось задержаться: драккар требовал основательного ремонта, да и людям, измотанным жестоким штормом, был необходим отдых. Поэтому лишь через неделю Сумарлиди увидел, наконец, долгожданный Аурланд. И первый же встреченный им мальчишка сообщил, что он на каких-то три дня разминулся с нужным ему человеком, отправившимся вместе с херсиром в Финнмарк.

– От меня не уйдёт, – сквозь стиснутые до боли зубы процедил Сумарлиди, и уже через час конный отряд викингов галопом двинулся прочь от фьорда, придерживаясь полустёршихся следов опережавшего их обоза…

***

…Чёрный лес, будто углем нарисованный на белом фоне свежевыпавшего снега, не придавал жизнерадостности. Тропинка, ещё не схваченная морозом, разбрюзгла, и грязь, неприятно чавкая, расползалась под копытами лошадей. Отряд викингов ехал молча, бросая изредка взгляды по сторонам. Но лес проглядывался далеко, да и об их походе ещё не знал никто, чтобы устраивать засаду, поэтому двигались спокойно, озираясь только в силу въевшейся в кровь привычки.

Херсир, ехавший впереди, склонил голову на грудь, и Ингард, скакавший рядом, молчал, не в силах решить, задремал ли Брюньольв или задумался. Было тихо и очень спокойно, и Гейр чуть было не последовал примеру херсира. Но спустя минуту сквозь дремоту до него долетели какие-то громкие звуки, и Ингард, встрепенувшись, остановил коня и повернул его назад, к источнику шума.

Гейр увидел молоденькую девушку…

Там он увидел викингов, сбившихся в кучу вокруг чего-то, по-видимому, весьма интересного. Подъехав и протолкавшись вперед, Гейр увидел молоденькую финскую девушку, уронившую вязанку хвороста на землю и с испугом озиравшуюся вокруг, на обступивших её со всех сторон воинов.

– Что здесь происходит? – раздался сзади мощный голос Брюньольва. Ингард повернулся в его сторону.

– Кажется, где-то рядом находится деревня лопарей31. Здесь девушка оттуда.

– Так спросите, как туда проехать, – проворчал херсир, недовольный, что его из-за такой мелочи оторвали от его размышлений. Ингард спешился и подошёл к напрягшейся и понурившей голову девушке.

– Не бойся, – мягко заговорил он, – тебе не причинят вреда. Ты здешняя?

Девушка кивнула, всё ещё не решаясь поднять на него глаза.

– Покажешь дорогу в свою деревню?

Она снова кивнула, но уже более уверенно. Подхватив её хворост, Гейр положил его поперёк седла своего коня, и, взобравшись наверх, помог девушке сесть позади себя.

– Как тебя зовут?

– Гунхильд, – проворковала девушка и сцепила руки вокруг торса Ингарда. Тот почувствовал приятную и волнующую теплоту её тела, и, расплывшись в улыбке, весело гикнул и дёрнул поводья, послав коня в галоп. За ним, понимающе перемигиваясь, тронулись все остальные, но Гейру сейчас было просто не до них. Гунхильд, уже полностью освоившаяся, положила подбородок ему на плечо и изредка давала советы, куда ехать. Вскоре деревья впереди расступились, и отряд викингов выехал на неширокую опушку, заканчивающуюся довольно крутым спуском в низину, где находились с дюжину маленьких деревянных домиков.

– Вот моя деревня, – негромко сказала Гунхильд, щекотно дыша в ухо Гейру. Тот невольно тряхнул головой и спросил:

– Здесь есть где-нибудь место, где могут проехать повозки?

– Да, левее.

Ингард повернул своего коня, и викинги последовали за ним. Вскоре крутой склон действительно перешёл в более пологий, на котором виднелось некое подобие дороги, и Гейр направил коня вниз. Ещё через пять минут они въезжали в деревню, и финны с опаской провожали их отряд испуганными взглядами из низких оконцев.

Пока Брюньольв договаривался с выскочившим им навстречу годи32 о размере дани, Ингард узнал, в каком доме живёт Гунхильд и, отвезя ее туда, помог занести хворост.

Дверь была очень низка, и Гейру пришлось согнуться пополам, чтобы пройти внутрь. И, начав выпрямляться, он столкнулся взглядом с горящими глазами немолодого, но и совсем ещё не старого финна.

Такой ненависти Ингард не видел ещё никогда в жизни, и она ошеломила его. Дико закричав, финн схватил ухват и бросился на гостя. Не теряя времени и не размышляя, чем вызвана такая ярость, Гейр швырнул вязанку хвороста в нападавшего и выхватил Хрунтинг, приготовившись зарубить этого безумца, как только он приблизится на достаточное расстояние.

Следом за Ингардом в дом вошла Гунхильд. Увидев меч, девушка всем телом повисла на руке Гейра, тоже что-то истошно вопя. Разозлившись, Ингард отшвырнул её в сторону и схватил левой рукой ухват, нацеленный ему в живот. Отведя его вверх и влево, Гейр дёрнул ухват на себя и от всей души врезал гардой меча по лицу ошеломлённого финна. Клацнув зубами и лишь чудом не откусив себе язык, тот разжал ослабевшие пальцы и вытянулся на полу, разом утратив свой воинственный пыл. Девушка, про которую Ингард успел забыть, кинулась к нему, заслонив его своим телом от разгневанного викинга. Подумав, тот вложил меч в ножны и, пройдя в светлицу, уселся на скамью, поставив ухват между ног и опираясь на него, как на посох. Когда Гунхильд наконец-то подняла на него глаза, он хмуро спросил, всем своим видом показывая, что шутить не намерен:

– Ну, и что всё это значит?

– За неделю до вас сюда приехали колбяги33. Они стали грабить всё, что попадалось им под руки, а когда Хильдигунн попыталась воспрепятствовать этому, они её убили.

– Кто это, Хильдигунн? – смягчившись, спросил Гейр.

– Моя мать, – тихо произнесла Гунхильд, опустив голову.

Когда Ингард вернулся на площадь, спор между годи и Брюньольвом относительно дани был закончен, и началась торговля. Протолкнувшись сквозь толпу лопарей, пялившихся на повозки с различными товарами, которые Брюньольв захватил с собой из Аурланда именно для этих целей, и приценивающихся к понравившимся вещам, Гейр приблизился к херсиру.

На его удачу, Брюньольв только что получил от жреца пятнадцать марок серебра и связку шкурок, что положительно повлияло на его настроение.

– Извини, что отвлекаю, херсир, – почтительно начал Ингард, – но у меня к тебе есть одно важное дело.

– Говори, – кивнул Брюньольв, продолжая любоваться переливами меха, который держал в руках.

– Что бы ты сказал, если бы получил всё, что тебе причитается?

– Не понимаю, – нахмурился херсир, оторвавшись, наконец, от своего занятия. Гейр заговорил ещё более вкрадчиво:

– Я говорю, что ты получил далеко не всё. До нас здесь похозяйничали колбяги, и они взяли себе гораздо большую долю.

– Где они? – просипел Брюньольв, уперев горящий взгляд в опешившего жреца и стиснув забытую шкурку в своём огромном кулаке так, словно намеревался вбить её ему в глотку. Годи судорожно сглотнул, прежде чем ответить.

– Отсюда они пошли на север.

– Собрать людей, – бросил херсир через плечо Гейру, и его глаза зло сощурились, не предвещая перешедшим ему дорогу колбягам ничего хорошего…

…Отряд викингов в пятьдесят человек – остальные остались охранять обоз – стоял с оружием наизготовку под прикрытием разлапистых елей. Впереди послышались осторожные шаги, и на поляну вышел финн. Оглядевшись, он направился к Брюньольву и что-то ему зашептал. Не дослушав до конца, херсир ударил мечом по щиту.

– Отлично!

Затем, обращаясь к своим людям, сказал:

– Колбяги сейчас находятся в селении в часе езды отсюда. Они ничего не подозревают.

Викинги радостно завопили, загремев оружием. Финн, один из тех, кого херсир отправил следом за грабителями, чтобы выследить их, что-то добавил. Брюньольв кивнул и снова повернулся к отряду.

– Он говорит, что их там всего тридцать человек. Колбяги нашли эль, так что справиться с ними будет легко.

Викинги вновь завопили, и херсир сделал знак следовать за ним.

К деревне выехали в сумерках. Здесь строений было больше, чем в родной деревне Гунхильд, и они выглядели побогаче. Финн указал на крайний дом слева.

– А где их добро? – приглушённым голосом спросил херсир.

– В сарае, там три охранника, но они тоже уже пьяны.

– А хозяева?

– Либо в доме, либо колбяги их выгнали.

– А, впрочем, это без разницы. Я не намерен терять своих людей, – заявил Брюньольв, когда викинги въехали в деревню. Окружив указанный дом, норвежцы спешились. Как финн и сказал, охрана едва стояла на ногах и не смогла оказать настоящее сопротивление. Лишь один из колбяг попытался заорать и поднять тревогу, но Гейр одним ударом снёс ему голову, не позволив издать ни звука.

Трупы оттащили подальше, и Брюньольв вошёл в сарай. Здесь были четыре повозки, тяжело гружённые мехами, едой и каким-то скарбом. Выйдя на двор, херсир махнул рукой:

– Поджигайте.

Викинги засуетились, и вскоре под бревенчатой стеной дома выросла гора сена. Один из норвежцев притащил бревно и приставил его к двери.

Запылал огонь.

Дерево, сухое от мороза, звонко стреляло, повалил дым. Гейр отошёл туда, где жар не мог его достать, и молча наблюдал. Огонь перекинулся на соломенную крышу и, наконец, проник внутрь. Отуманенные хмелем мозги колбягов не сразу осознали этот факт, а затем поднялся невообразимый гвалт. Люди метались по горящему дому в поисках выхода, вопили первые обожжённые. Дверь затрещала от мощных ударов, но бревно было установлено крепко. А пламя всё набирало силу, и вскоре этот огромный костёр достиг апогея: языки огня взлетали высоко в небо, вечер исчез, будто его и не было. Из окрестных домов выбегали люди узнать, что происходит, но увидев вооружённых норвежцев, быстро прятались обратно. Рёв пламени заглушил все звуки, и крики гибнущих утонули в нём. Через минуту покорёженные брёвна, утратившие связь друг с другом, с грохотом развалились. Огонь опал, но отдельные языки пламени всё ещё гуляли по пепелищу, разгоняя тьму над этой братской могилой.

Брюньольв приказал трогаться в обратный путь. Из стойла вывели лошадей колбягов и впрягли их в повозки. Отряд потянулся прочь, увозя богатую добычу, доставшуюся ему без боя. Херсир, ехавший рядом с Гейром, буквально лучился весельем, чего давно с ним не было.

– Что ж, – сказал он, повернув голову к Ингарду, – твои слова принесли мне большое богатство, поэтому десятая часть от него по праву принадлежит тебе. И теперь можешь попросить ещё, что пожелаешь.

Приложив правую ладонь к сердцу, Гейр благодарно поклонился.

– У меня к тебе только одна просьба, херсир. Дай мне неделю для личного дела.

– Это легко сделать, – улыбнулся Брюньольв. – Когда всё устроишь, направляйся прямо в Аурланд; теперь, – он указал на скрипящие позади отряда повозки, – нам здесь делать больше нечего…

7. Форсети34

…Сумерки сгущались быстро, и вскоре повалили крупные хлопья мокрого снега. Близился к концу первый день с их отъезда из отряда, и Гейр начал было подумывать, не повернуть ли обратно. Он не признавался в этом даже самому себе, но он успел соскучиться по родной земле, родному морю и пусть не родным, но знакомым лицам. Однако до селения Гунхильд оставался всего час езды, а Гейр не привык бросать начатые дела на полдороги.

Громкий треск подломившейся ветки заставил его вздрогнуть. Остановив Свадильфари, Ингард привстал в стременах и огляделся. В лесу было тихо, лишь снег с едва слышным шёпотом опускался на землю, закрывая дальний обзор словно покрывалом. Гейр чуть тронул поводья, заставив идти коня медленным шагом, и его рука легла на оружие.

Где-то поблизости крикнул потревоженный ворон и забил крыльями, не решаясь взлететь в такую непогоду. Внимательный взгляд Ингарда скользил по чёрным стволам деревьев и не замечал ничего необычного, но это спокойствие давило Гейру на нервы, заставляя его сердце колотиться в ускоренном ритме. Норвежец доверял своим предчувствиям, а сейчас они буквально кричали о том, что над ним нависла серьёзная, может быть, даже смертельная опасность. И Ингард не собирался отмахиваться от этого предупреждения только потому, что его глаза оказались слабее его интуиции.

Викинги появились неожиданно, будто выпрыгнув прямо из деревьев. Их было человек двадцать, и половина из них, помимо топоров и копий, была вооружена ещё и луками. Гейр резко натянул поводья, заставив Свадильфари протестующе заржать и подняться на дыбы, и выхватил Хрунтинг. Ингард понимал, что при таком численном перевесе враги просто задавят его, но и сдаваться без боя он тоже не собирался.

– Ну, кто первый? – рявкнул он, воздев меч над головой. Растолкав преграждавших ему дорогу воинов, вперёд вышел викинг в дорогом кюртеле и, демонстративно сложив руки на груди, с непонятной усмешкой уставился на Гейра снизу вверх.

– Так вот ты каков, Гейр Ингард, – сказал он, и его усмешка стала шире.

– Ты знаешь меня? – опешив от неожиданности, спросил Ингард и даже опустил Хрунтинг, всматриваясь в незнакомца. И хотя он видел этого человека впервые, Гейр уловил в чертах его лица что-то знакомое, от чего непонятный холодок пробежал по его спине.

– Ты убил моего отца, – спокойно ответил викинг и столь же буднично добавил: – За это я убью тебя.

– Отца? – переспросил Ингард, начиная смутно догадываться. И понял, что не ошибся, когда викинг пояснил:

– Я Сумарлиди. Сын Рагнавальда.

Он небрежно шевельнул пальцем, и десять его воинов тут же подняли и взвели свои луки, нацелив жала стрел в грудь Гейра.

– Оружие трусов, – процедил сквозь зубы Ингард, побледнев.

– А ты надеялся попасть в Вальгаллу? – захохотал Сумарлиди. – Не выйдет! Я отправлю тебя в самую глубокую пучину Нифльхейма, где Нидхёгг35 будет вечно грызть твои кости – это единственная участь, которой ты достоин!

– Ты отправишься туда вместе со мной! – яростно закричал Гейр и занёс Хрунтинг, чтобы обрушить его на голову врага. Но осуществить задуманное ему не дали. Сумарлиди, готовый к такому повороту событий, поспешно махнул рукой – и десять стрел сорвались в неудержимый полёт, с грозным гулом разорвав морозный воздух. Мир в глазах Гейра перевернулся, и он ещё успел удивиться этому, прежде чем его голова взорвалась огненной болью. И свет для него погас, уступив место непроглядной тьме…

* * *

– Ты уже можешь открыть глаза, – раздался за его спиной голос, полный старческих, ломких обертонов. – Здесь это вполне безопасно.

Гейр вздрогнул и последовал данному неизвестно кем совету. Он увидел просторную поляну, пестревшую яркими цветами, чей одуряющий аромат висел в воздухе подобно туманному флеру, лес, окружавший её непроходимой стеной, над которой вздымались величественные, излучавшие покой и силу горы, и хрустально чистый ручеёк, тихо журчавший прямо у его ног.

– Нравится? – с нескрываемой гордостью спросил тот же голос, и Гейр, обернувшись, посмотрел на его обладателя. Им оказался древний старик, согбенный неисчислимыми годами, пронёсшимися над его головой. За эту бездну времени его волосы и борода, ниспадающая широкой волной ему на грудь, стали кипенно-белыми, как свежевыпавший снег, и совершенно невесомыми, словно лебяжий пух. Одет старик был в длинную, до пят, серую мантию и войлочную шляпу с высокой конической тульей и широкими, чуть провисшими полями. В своих иссохшихся руках, сплошь перевитых коричневыми венами, похожими на полированные древесные корни, он держал длинный, возвышавшийся над ним на целых две головы, посох, покрытый великолепной резьбой, с навершием из огромного кристалла мориона36.

– Ко мне в Глитнир37 уже много веков не заглядывали гости, – продолжил старик, когда изучение его Гейром закончилось. – Собственно, я и ушёл сюда, чтобы побыть в одиночестве и предаться размышлениям, ни на что не отвлекаясь…

– Я… умер? – не слушая его, спросил Ингард, с легко объяснимой тревогой ожидая ответа.

– Пока ещё нет, – едва заметно усмехнулся старик. – Однако мне пришлось постараться, чтобы вытащить тебя до этого печального события, да и то я успел только в самый последний момент.

– Зачем? – удивлённо вскинул бровь Ингард. И тут же, не дожидаясь ответа, задал второй вопрос, интересовавший его куда больше первого:

– И кто ты?

– Можешь звать меня Форсети, – едва заметно усмехнулся старик. – А зачем мне потребовалось встречаться с тобой…

Он на минуту смолк, а потом заговорил медленно и внятно, словно вколачивая свои слова в память Ингарда.

Навечно…

…Валаскьяльв, дворец Одина, где он принимает решения, изменяющие судьбы мира, занимает в Асгарде почетное место, хоть и остаётся большую часть времени пустым. Эти палаты находятся неподалеку от Гладсхейма, холма, на котором высится Вальгалла, где день и ночь пируют эйнхерии – павшие в битвах на земле воины. И чаще всего Один бывает именно там, в Вальгалле, предаваясь мирским удовольствиям и наслаждаясь шумными пирами, на которых гостям прислуживают крылатые девы – валькирии.

Однако сейчас ему было не до пиров. Величайшая опасность нависла над лучезарным Асгардом, и Один вернулся в Валаскьяльв, где уже собрались все другие эзиры38: и красавица Фригг; и рыжебородый Тор; и Нъёрд со своей женой Скади, покровительницей охоты; и Фрейя, богиня войны, со своим братом, богом лета Фрейром; и Хеймдалль, светлый эзир, оставивший по такому случаю свой пост у Биврёста, моста, ведущего в Асгард. Собрались также и непривычно серьёзный Браги, бог поэтов и скальдов, и привычно молчаливый Видар, и могучий Тюр, и Вали, и Улль. Прибыл даже Форсети, наставник всех богов, удалившийся в Глитнир неисчислимое количество лет назад, чтобы предаваться там размышлениям в одиночестве. Все были в сборе, чего не случалось уже давно, так давно, что сами боги забыли об этом.

Один восседал на своём троне…

Один восседал на своем троне Хлидскьяльве, остальные разместились за огромным столом, схожем с тем, что стоит в Вальгалле. Все молчали, не решаясь первыми заговорить о том, что их всех волновало, и что, собственно, и собрало их здесь. Окинув всех внимательным взглядом и поняв всё, Один сказал:

– Рагнарок.

И словно легкий ветерок пролетел по залу, всколыхнув застывшие фигуры эзиров, пролетел – и умчался прочь. Однако Один заставил его вернуться, повторив:

– Рагнарок. Нам угрожает Рагнарок, и вы это знаете. Если бы не знали, не собрались бы сегодня здесь. Локи вырвался на свободу. Он ещё слишком слаб, чтобы угрожать нам, но если его старший брат Бюлейст-Сурт присоединится к нему, Рагнарок станет неизбежен. Мидгард рухнет, скованный льдом Фимбулветра, и орды чудовищ захлестнут Асгард – и нас вместе с ним.

В этот момент Хугин, сидевший на правом плече Одина, громко и пронзительно каркнул, словно проскрипел ножом по стеклу, и этот звук в наступившей тишине был столь резок и неожиданен, что многие эзиры вздрогнули. Невозмутим остался один только Тор, продолжавший спокойно поигрывать Мьёлльниром, своим боевым молотом, который не мог поднять никто больше из эзиров.

Прикрыв на мгновение глаза, Один продолжил:

– Чем это грозит нам, вы знаете. Исчезнет мир, а вместе с ним исчезнем и мы. Всё изменится, и нам не будет там места.

– Так что же делать? – подал голос Браги. Один устало покачал головой.

– Не знаю.

И вновь воцарилось молчание, долгое и глубокое, как сама Вечность. Ничто не смело нарушить его, и даже дыхание смолкло, растворившись в нём.

Форсети, до этого пребывающий в отвлечённом состоянии духа, вдруг прокашлялся и распрямил сгорбленную спину. Все эзиры устремили на него взгляды, в которых читалось уважение, даже преклонение, и искорка разгорающейся надежды.

Форсети был самым старым из них и самым мудрым. Он помогал им встать на ноги в юности и поддерживал советом в зрелости, когда эзиры оказывались в безвыходном – для них – положении. Сейчас, похоже, сложилась именно такая ситуация.

Форсети кашлял долго, старость даже для богов не самый лучший возраст, особенно когда они бессмертны. Наконец он заговорил:

– Огонь не имеет формы. Но его содержание всегда остаётся неизменным. Так и Локи. Он старше всех вас, придя из таких бездн Времени, по сравнению с которыми даже мой возраст – что песчинка перед горой. Он хитрее вас, не раз доказывая это на деле и оставляя вас в дураках, благо опыт его столь же беспределен, как и его жизнь. И поэтому он опаснее всех вас, вместе взятых. Даже Тор, сильнейший из вас, не является для него достойным соперником.

– Однажды мы уже победили его, – с трудом сдержав вскипевшее в его душе раздражение, процедил Один.

– Ценою жизни Бальдра и Хёда? – вскинув свои кустистые брови, со странной смесью иронии и сочувствия уточнил Форсети и печально вздохнул. – Слишком дорого, вам не кажется? А могло стоить и дороже, если бы Локи сам – сам! – не позволил вам победить его.

– Так что же ты хочешь от нас? – тяжело посмотрел на него Один, который не мог не признать правоту своего наставника. Однако такая правота была для него как кость в горле, и Один почти что инстинктивно отвергал её, давно уже отвыкнув от смирения и забыв, что такое неизбежность. Форсети кивнул, будто и не ждал ничего другого. Его глаза, некогда голубые, а теперь выцветшие, почти белые, и совершенно прозрачные, упёрлись в Тора.

– Ты, что постоянно, каждый день проходишь мимо него, должен был первым указать на него остальным. Но это не твоя вина, что сила в тебе преобладает над другими способностями. Но ты, – взгляд наставника переметнулся к Фрейе, – знающая людские судьбы, могла бы найти это решение сама.

– Люди?! – почти в один голос воскликнули все собравшиеся эзиры, не веря своим ушам. Форсети хладнокровно кивнул.

– Да, люди.

– Но почему именно они? – изумилась Фригг. – Что могут смертные против огненного эзира, чьей мощи даже в худшие для него времена было достаточно, чтобы испепелить целую страну одним только вздохом?

– Локи – не эзир! – громыхнул Форсети, и его глаза гневно сверкнули. – И даже не ван39, и ваше оружие для него не более чем дубинка для кита: щекотно, но и только. Чтобы сражаться с ним, необходим тот, кто сам не является эзиром или ваном, тот, кто способен призвать Смерть в любой момент, не боясь потерять при этом своё бессмертие.

– Где же мы найдём такого безумца? – растерянно переглянулись боги, ёжась от внезапно пробравшего их холода, по сравнению с которым даже стужа Фимбулветра была всего лишь бодрящим морозцем.

– Помнишь ли ты, Хрофт40, что обещал один конунг по имени Вемунд, когда родился его сын?

– Он посвятил ребенка мне. И что? – Один всё ещё не понимал, к чему тот клонит. Чуть заметно усмехнувшись, Форсети продолжал:

– Насколько мне известно, тот ребёнок давно вырос и стал достойным мужем. Он…

– Вижу! – внезапно перебила его Фрейя. – Да, ты прав, учитель, как всегда, прав! Это действительно то, что мы искали, и Локи едва ли при всём его высокомерии до самого конца поверит в то, что такое ничтожество, как человек, может всерьёз угрожать ему.

– К сожалению, он этого и не может, – вздохнул Форсети. – Однако биться с чудовищами является вашим делом, задача же смертного совсем другая: не допустить воссоединения Локи с Суртом41, заперев последнего в Муспелльхейме42… хотя бы до тех пор, пока вы не будете готовы встретить его во всеоружии.

– Как?! – всё ещё не убеждённый, воскликнул Один. – Как он сумеет это сделать? Ведь он всего лишь… смертный!

– Ты забыл о главном, – укоризненно покачал головой Форсети, и Один смущённо потупился, ощутив себя нерадивым учеником, не выполнившим домашнего задания. – Мидгард не зря назван Срединным миром, он – перекрёсток, на котором сходятся все пути, ведущие из одних пространств в другие. И чтобы попасть в Йотунхейм43 к своему брату, Сурт должен будет пройти через этот перекрёсток, ибо иной дороги просто не существует. А теперь должен ли я напомнить вам о том, что происходит с такими, как мы, в Мидгарде?

– Мы теряем там большую часть своей силы, – с натугой, словно нёс неподъёмную тяжесть, произнёс Тор, опустив взор на свои судорожно сжавшиеся кулаки.

– Именно, – наконец-то удовлетворённо кивнул Форсети, и его улыбка стала шире. – И этот закон Мидгарда, подобным образом влияющий на нас, точно так же повлияет и на Сурта, сделав его слабее.

– Но даже это не позволит смертному справиться с ним, – возразил Один, прикрыв свой единственный глаз. – У Сурта всё равно останется достаточно сил, чтобы сокрушить любого напавшего на него человека.

– Верно. Но есть один способ сделать этого человека хотя бы на время равным нам, богам.

– Ты говоришь о… – тихо прошептал побелевшими от ужаса губами ван Ньёрд и умолк, не в силах вымолвить ставшие запретными более двух тысяч лет назад слова.

– Да, – вполне понимая охватившие его чувства, склонил в согласии голову Форсети. – Я действительно говорю об Одрёрире44.