Чаша Одина

Закипела битва. Ингард рубился как одержимый, и столь же одержимыми были его соратники. Их мечи и топоры вздымались и падали с невероятной скоростью, круша все на своем пути. Палуба была залита кровью, и Гейр несколько раз споткнулся о практически расчленённые трупы, с такой силой наносились удары. Войска смешались, и со стороны не было уже никакой возможности понять, кто кого поражает. Трупы сыпались как колосья под серпом умелого бонда, окрашивая все вокруг в несвойственный ему пурпур.

Но в тот миг, когда их поражение казалось уже неизбежным, к дружинникам Харальда пришла подмога. Не замеченный в пылу боя, к их кораблям приблизился ещё один драккар, и на залитую кровью палубу хлынула ревущая волна воинов, мгновенно зажав хирдманов Къятви в тиски, из которых уже не было выхода.

– Рагнавальд! – радостно завопили воспрянувшие духом дружинники Харальда, словно плетью хлестнув этим именем по натянутым нервам Гейра. Забыв обо всем, молодой викинг даже опустил меч, высматривая в гуще атакующих своего заклятого врага, и едва не поплатился жизнью за эту беспечность.

Заметив эту краткую заминку, один из новоприбывших, чья одежда была куда богаче, чем у остальных, а рыжая борода, выбивавшаяся из-под шлема, была изрядно тронута сединой, одним прыжком покрыл разделявшее их расстояние и взмахнул топором, метя в образовавшуюся брешь. Опомнившись, Ингард неловко рванулся навстречу, стремясь извернуться, проскользнуть под летящей к нему смертью. Но, уже разворачиваясь и начиная свой маневр, он понял, что не успевает, опаздывает на какую-то жалкую долю секунды. «Один, я иду к тебе», – мысленно воззвал Гейр, будто наяву слыша треск ломаемых тяжёлым лезвием рёбер и уже практически смиряясь с неизбежным.

Однако вместо него успел Мард. Не имея времени придумать что-нибудь получше, он подставил под топор единственное, что было в его распоряжении в этот момент – собственное тело. И рухнул, содрогаясь в конвульсиях и захлёбываясь кровью, хлынувшей у него изо рта.

– Безбородый ублюдок! – глядя на заметно растерявшегося убийцу, прокричал побелевший от ярости Ингард ругательство, из-за которого, бывало, целые роды вырезали друг друга под корень, ища отмщения. – Да будешь ты добычей троллей!

Дружинник Харальда зарычал в ответ, оскалив гнилые зубы, и его глаза в прорезях шлема зло сощурились. Гейр выдержал этот взгляд – и вдруг вздрогнул, пронзённый внезапным узнаванием, как будто пелена спала с его памяти. Перед глазами Ингарда всплыло лицо матери, искажённое известием о гибели мужа, и стоявший напротив неё убийца, насмехавшийся над горем своей жертвы.

– Ты – Рагнавальд?! – выдохнул он, поражённый.

– Ты знаешь меня? – удивился дружинник.

– Ты убил моего отца, а потом и мою мать!

– И кого же из убитых мной ты называешь своим отцом? – издеваясь, с кривой ухмылкой поинтересовался Рагнавальд. – Их ведь было так много, что я давно уже потерял им счёт.

– Но, может, ты всё же вспомнишь конунга Вемунда из Мёри, которого ты сжёг заживо, побоявшись дать ему честный бой? – сузив глаза от переполнявшего его гнева, выдохнул Гейр. Рагнавальд задумчиво прищурился, пройдясь по фигуре своего противника цепким, оценивающим взглядом.

– Так ты сын Вемунда. А я всё ломал голову, кого ты мне так напоминаешь. Я-то был уверен, что выкорчевал всю его породу под корень, когда разделался с твоей матерью. Сигрид, кажется? Если бы ты знал, как она умоляла оставить ей её жалкую жизнь и что предлагала мне за это… – Рагнавальд мечтательно зажмурился и громко причмокнул.

– Ты лжёшь! – выкрикнул потрясённый этим циничным утверждением Ингард. Он чувствовал себя как человек, на спине которого вырезали кровавого орла; его зрение затуманилось, а пальцы задрожали, готовые выпустить забытый меч. Рагнавальд же, ждавший именно этого, стремительно покрыл разделявшее их расстояние и нанёс свой коронный удар, от кисти, без замаха.

Пойманный врасплох, Гейр отпрянул, и это спасло ему жизнь. Топор викинга полоснул по его кожаной куртке, лишь самым кончиком поцарапав бок Ингарда.

Гейр закричал, но не от боли, а от ярости. Забыв на секунду про оружие, он отвёл левое плечо назад и с выдохом припечатал свой пудовый кулак к уху Рагнавальда. Это напоминало удар кувалдой, и Рагнавальд, не устояв на ногах, рухнул наземь.

– За мою семью! – заревел, как раненый бык, Гейр и взмахнул мечом. Рагнавальд поднял над головой свой топор, стремясь отвести удар, но это ему не удалось. Ярость, казалось, удесятерила силы Ингарда, и все их Гейр передал своему клинку. Со свистом рассеча воздух, меч разрубил топорище и, не снижая скорости, вонзился в горло поверженного врага. Струя горячей крови оросила лицо Ингарда, и по палубе, подпрыгивая, покатилась мёртвая голова, на лице которой навечно застыло выражение непомерного изумления. Выпрямившись, Гейр провёл ладонью по лбу и приблизил её к глазам.

Рука не дрожала.

– И за Марда, – добавил он и плюнул на тело у своих ног.

Однако времени терять было нельзя. Взбешённые поражением своего соратника, дружинники Харальда бросились в ответную атаку, чуть было на задавив уцелевших хирдманов Къятви одной лишь своей массой.

– Пора уходить, Гейр! – прокричал один из хирдманов, оказавшийся в этой свалке рядом с Ингардом. Тот устало кивнул.

– Отступаем! – коротко скомандовал он.

Хирдманы Къятви сдвинулись ещё плотнее и двинулись обратно к борту драккара, отвоёвывая буквально каждый шаг. Их путь отмечала река крови, хлеставшая из ран убитых и тяжело раненых. Гейр ещё раз взмахнул мечом, освобождая проход, и, разбежавшись, прыгнул. Другие викинги, оставшиеся в живых – их было пятеро, – последовали за ним. Тут же часть гребцов, остававшихся на корабле и удерживавших его возле вражеского драккара, бросили вёсла и встали с оружием у борта, не давая дружинникам Харальда последовать за отступающими, и стояли там до тех пор, пока остальные гребцы не отвели их корабль подальше в сторону. Только после этого Гейр позволил себе немного расслабиться и опустил, наконец, меч.

– Мы проиграли, – устало произнёс подошедший к нему Къятви и печально покачал головой. – Большая часть наших кораблей захвачена, остальные пущены на дно. Конунг Торир погиб. Уцелевшие спасаются бегством или сдаются на милость победителя, надеясь, что Харальд Косматый примет их вассальную клятву.

Ингард спокойно, словно и не ждал ничего другого, кивнул.

– Все вышло так, как ты и говорил. Теперь у нас только один путь – прочь из страны.

– Не мы первые, не мы последние, – сказал, вздохнув, лендрман. Гейр не ответил. Его взор безразлично скользил по водам Хаврсфьорда, над которыми стлался чёрный дым от горевших кораблей, и такой же чёрный мрак вздымался из глубины его души, затапливая её, подобно весеннему половодью. И во мраке этом не было места свету.

3. Дружинник херсира

Траурная процессия, оглашаемая причитаниями плакальщиц, медленно двигалась к берегу Тронхеймсфьорда, где уже было приготовлено место для кургана. Обливаясь потом, тридцать рабов тащили на своих плечах драккар, полный всевозможных даров, среди которых на высоком помосте, укрытом шкурами, возлежал Рагнавальд.

Когда ритуал похорон подошёл к концу, все собравшиеся направились обратно в Хладир, родовое поместье Рагнавальда, на поминальную тризну. Только Сумарлиди, сын покойного, не двинулся с места, и даже Вигдис, его мать, не осмелилась окликнуть его. В полном одиночестве стоял он у подножия свеженасыпанного кургана, в бессильной ярости сжав кулаки так, что ногти до крови вспороли его ладони. Он хотел бы заплакать, но гнев высушил слёзы, и его глаза оставались сухими, сверкая лихорадочным блеском в свете поднявшейся луны.

Не вынеся этой пытки, Сумарлиди запрокинул голову и завыл, вложив в этот вой всю боль и ненависть, что разрывали его на части. Лемминг, высунувшийся из своей норы, вздрогнул всем тельцем, услышав эти пронзительные, берущие за сердце звуки, и испуганно прянул ушами.

Сумарлиди, не ведавший об этом случайном наблюдателе, издал последний звериный рык и затих, стиснув виски ладонями. А когда отнял их, в его глазах плескался, набирая ширину и мощь, огонь безумия, от которого отпрянула, обжегшись, сама ночь.

– Да, – тихо произнёс Сумарлиди, и это слово в его устах больше походило на шипение рассерженной змеи, чем на человеческую речь. – Да, отец, ты будешь отомщён.

Внезапно он громко расхохотался, и этот смех жутко прозвучал в ночной тиши. В ту же секунду над прибрежной полосой взвыл лютый ветер, рванув одежды норвежца и швырнув ему в лицо снежную крупу. Но Сумарлиди даже не заметил этого, сотрясаясь от неудержимого, выворачивающего наизнанку смеха. А лемминг, в котором страх наконец-то взял верх над любопытством, поспешил укрыться в своей норке, ибо ощутил запах, заставлявший трепетать всё живое: запах древнего Зла…

* * *

Оставшуюся часть весны и почти всё лето Ингард провёл в Утстейне, поместье Къятви. Он стал мрачен и нелюдим. Гейр по-прежнему участвовал в тренировочных боях хирда лендрмана, вернее того, что от него осталось после битвы в Хаврсфьорде, наравне со всеми распивал вино и эль на ставших теперь редких пирах, но отдалился от всего этого, стал как бы сторонним наблюдателем. Его часто замечали на берегу фьорда смотрящим куда-то вдаль, и Къятви со всё возрастающей тревогой наблюдал за ним, но пока молчал, не зная, как его вывести из этого состояния.

Гейр и сам чувствовал, что с ним стало твориться что-то неладное, но у него не было ни сил, ни желания противиться этому. Мрачнее тучи он бродил по двору Кьятви, где всё напоминало ему о проведённых вместе с Мардом детских годах, и даже встречи с Астрид, заменившей ему мать, не могли развеять его тоски. Ингард чувствовал свою вину за гибель Марда, и даже мысль о свершившейся мести не могла помешать этой вине глодать его день и ночь, не давая покоя.

Между тем близился час отплытия из Норвегии, который Къятви запланировал на начало осени, и лендрман, испытывавший всё большее беспокойство за своего племянника, решил всё-таки с ним поговорить. Выбрав момент, когда мрачность Гейра была не столь всеподавляющей, как обычно, Къятви удалился в свои покои и призвал его к себе.

– Ты звал меня? – остановившись у дверей, бесцветным голосом спросил Ингард, не поднимая глаз. Къятви окинул его внимательным взглядом. Гейр похудел, кожа на скулах натянулась, под глазами пролегли тени.

– Да. Знаешь, в последнее время мне совсем не нравится твое настроение. Ты стал похож на тень, сбежавшую из мрака Нифльхейма, но забывшую, для чего. Поделись со мной, может, тебе станет легче.

– Мард… – с видимым трудом, словно ворочая неподъёмные камни, произнёс Ингард. – Он погиб, спасая меня, и мне кажется, что вина за его смерть лежит на мне, что я сделал не всё, что мог, для его спасения.

– Но это не так! – воскликнул Кьятви. – Он сам увязался в этот поход. Мард вышел из детского возраста, и я не мог запретить ему этого. Но при чём здесь ты? Что ты мог поделать?.. До или во время сражения?

– Не знаю, – покачал головой Гейр. Кьятви недовольно поморщился.

– Возьми себя в руки, будь мужчиной. Я знаю, что вы с Мардом сдружились, но это не повод губить собственную судьбу. Тебе надо отвлечься, и думаю, долгое путешествие в Исландию выдует эту дурь из твоей головы.

– Нет, – неожиданно для самого себя произнёс Гейр, но тут же осознал, что это решение подспудно зрело в нем всё время, прошедшее после их возвращения из Рогаланда, и продолжил куда более уверенно: – Прости, дядя, но в Исландию я с тобой не поеду.

Кьятви взглянул в посуровевшее, словно обратившееся вдруг в камень лицо племянника и понял, что спорить бесполезно.

– И что же ты намерен делать? – спросил он, смиряясь с неизбежным. Гейр пожал плечами.

– Поступлю в дружину какого-нибудь херсира.

– Ну, что ж… Да пребудет с тобой Тюр21, – вздохнул лендрман, умевший достойно признавать поражения…

Жил в Согне, в Аурланде, могущественный херсир22 по имени Брюньольв, сын Бьярна. Слава о его силе и справедливости разошлась далеко за пределами Согна, и Ингард по зрелому размышлению выбрал для своей затеи именно его фюльк23. Поэтому, не мешкая, он собрался в дорогу и, оседлав мерина по кличке Свадильфари, распрощался с Кьятви и Астрид, став фардренжиром – юношей, лишённым надела и путешествующим в поисках богатства и славы, рассчитывая только лишь на свои силы и удачу.

Аурланд, несмотря на свою известность, оказался совсем небольшим городком. Настолько небольшим, что Ингарду даже не понадобилось спрашивать дорогу на двор херсира – мощный частокол, огораживающий его, был виден, наверное, из любого места Аурланда. И, провожаемый любопытными взглядами, Гейр направил Свадильфари именно туда.

Ещё на подъезде он услышал звуки многолюдного пира и, не раздумывая, спешился, привязав коня к кольцу в воротах. В скали, самом большом сооружении на дворе, его буквально оглушил рёв нескольких десятков викингов, оравших какую-то развесёлую песню. Было заметно, что и гости, и хозяева были уже изрядно пьяны, и Гейр решил отложить разговор с херсиром до лучших времен. Но уйти просто так ему не дали. Какой-то воин, с некоторым трудом привставший с соседней лавки, положил тяжёлую ладонь, больше похожую на медвежью лапу, ему на плечо и заставил сесть за стол рядом с собой.

– Выпей! – заплетающимся языком произнёс викинг, подавая Гейру наполненный до краёв рог. Ингард рискнул спросить:

– В честь кого пир?

– Ты не знаешь? – изумлённо воззрился на него воин. – Из Фирдира вернулся Бьярн, сын Брюньольва. Он сватался за Тору, сестру херсира Торира, сына Хроальда.

– Удачно? – спросил Гейр, поднимая рог.

– Не совсем, – мотнул головой викинг. – Но Бьярн собирается снова попытать счастья осенью.

– Да сопутствуют ему в этом норны, – заявил Ингард и одним духом выпил вино. Викинг восторженно хлопнул его по спине.

– Я Торкель Чёрный, сын Хравна.

Гейр кивнул и тоже представился.

– Ты крепкий парень, – деловым тоном заговорил Торкель. – Почему бы тебе не пойти в дружину херсира?

– Ты умеешь читать в головах людей, – усмехнулся Ингард, взяв со стола кусок жареной лососины, от аромата которой его рот наполнился слюной, а в животе заурчало так, словно он последний раз ел не меньше чем неделю назад, и яростно впился в нее зубами, заливая капающим жиром бороду и грудь. Потом с набитым ртом добавил:

– Это и входило в мои намерения.

– Отлично, дружище! – взревел викинг, снова наполняя рог Гейра…

…Проснувшись утром, Ингард потратил некоторое время, вспоминая о цели своего приезда в Аурланд. А вспомнив, кое-как принял вертикальное положение и отправился искать Брюньольва.

Херсир спал, сидя за столом и положив под щёку свой пудовый кулак, и выдавал такой храп, что Ингард уже решил отложить разговор до завтра. Но потревоженный, видимо, его взглядом, Брюньольв открыл глаза.

– Что надо? – осипшим голосом спросил он, не меняя позы. Ингард подтянулся и расправил плечи.

– Я Гейр Ингард, сын конунга Вемунда из Мёри. Я слышал о твоей силе и справедливости, поэтому хочу стать твоим дружинником.

Херсир мотнул головой, пытаясь сосредоточиться, и сказал:

– Я возьму тебя к себе на службу и буду платить одну марку золота, если пройдёшь испытание.

Ингард, знакомый с подобной практикой отбора хирдманов, носившей название пелен, согласно кивнул и спросил только одно:

– Когда?

– На закате, – с трудом выдавил из себя Брюньольв и, устало смежив веки, уронил голову обратно на стол. Поняв, что разговор закончен, Ингард изобразил вялое подобие поклона и тихонько выскользнул за дверь, мудро решив довольствоваться достигнутым.

Аурланд располагался на берегу ответвления от Согнефьорда – самого большого морского залива в Фенноскандии, имеющего длину около двухсот двадцати километров. Городок затерялся в складках окружающих гор, изрезанных многочисленными озерами, речками и ручейками. Домишки, составляющие его, были разбросаны так, как вздумалось их строителям и хозяевам: одни стояли лицом к бухте, другие боком, третьи даже наискось. Вокруг каждого дома расположились амбары, сарайчики, навесы для скота, вешалы для юколы24. В Аурланде было полное отсутствие чего-либо, похожего на улицы. Чтобы попасть из одного места в другое, между которыми по прямой было не более двадцати шагов, приходилось делать большой крюк, обходя чей-нибудь двор. Но, несмотря на замысловатые зигзаги, которые приходилось постоянно делать между домами и их пристройками, весь город можно было обойти меньше чем за полчаса. Одним словом, это был обычный викингский поселок, ничем не отличающийся от других таких же.

Быстро убедившись в этом, Ингард вернулся на двор Брюньольва и принялся ждать назначенного для пелена срока.

Время тянулось как патока с ложки, и Гейр, почувствовав, что начинает расслабляться и погружаться в истому, вышел на воздух и отправился искать Торкеля Чёрного.

Его он нашел на оружейном дворе, где Торкель подбирал себе боевой топор. Когда Гейр появился, кузнец как раз предлагал Черному нечто, украденное им, наверное, у какого-нибудь не в меру рассеянного йотуна. Но, несмотря на устрашающие размеры этого оружия и не менее устрашающий его вес, викинг легко схватил его одной рукой и завращал им с такой скоростью, что топор превратился в темно-синий круг.

Ингард захлопал в ладоши.

Услышав эти звуки, Торкель повернулся в его сторону и, узнав, усмехнулся сквозь широкую, чёрную как смоль бороду.

– Ты где пропадал? – громогласным голосом спросил викинг. Ингард пожал плечами.

– Бродил по городу… У меня к тебе есть разговор.

Торкель, посерьёзнев, сделал ему знак подождать и, повернувшись к кузнецу, заплатил тому за топор четыре эйрира серебра. Намётанным взглядом воина определив уровень заточки топора, а вернее, полное отсутствие таковой, Гейр удивлённо вскинул брови.

– Зачем тебе этот тупой кусок железа, да ещё за такие деньги?

– Скоро узнаешь, – загадочно ухмыльнулся викинг и подмигнул кузнецу, ухмыльнувшемуся ему в ответ, как будто это была их коронная шутка. Затем взглянул на окончательно сбитого с толку Ингарда и уже совсем другим тоном добавил:

– Ну, пойдём. Поговорим…

– Знаю, ты хочешь спросить об испытании, – утвердительно заявил Торкель, когда они вышли на берег фьорда, где их никто не мог услышать, и, не дожидаясь ответа Ингарда, продолжил:

– Брюньольв очень сильный человек, и подбирает в свой хирд людей тоже не слабых. Пелен25 состоит из трёх частей. В первой ты должен пронести камень весом в тысячу марок26 на двадцать шагов…

– Не вижу здесь ничего сложного, – самодовольно заявил Гейр. Торкель нетерпеливо мотнул головой.

– Во второй тебе предстоит бой без оружия с диким быком, и в третьей, если, конечно, сумеешь пройти первые два, ты покажешь свое боевое мастерство в схватке на тупом оружии против трёх хирдманов херсира. В этом туре победа не важна, главное, чтобы ты смог остаться на ногах до тех пор, пока не высыплется весь песок из продырявленного мешка. Однако я хочу тебя предупредить ещё кое о чем, дружище.

– О чём же? – посерьезнёв, посмотрел на него Гейр.

– О том, что одним из хирдманов буду я, – глядя ему прямо в глаза, также без тени шутки сказал Торкель. – И хотя мы с тобой и друзья, бить я буду в полную силу.

– Я тоже, – спокойно выдержав его взгляд, ответил Ингард. Торкель внезапно захохотал и хлопнул его по плечу.

– Отлично, дружище! Я рад, что не ошибся в тебе!

И Гейр понял, что только что прошел ещё одно испытание, не менее, если не более, важное, чем то, что предстояло ему этим вечером…

4. Пелен

Сигнал к началу соревнований был дан большим медным горном, подвешенным за цепи на двух столбах, врытых у частокола. Кроме Ингарда в пелене участвовали ещё пять юношей, претендующих на то же звание, что и он. Все они, по пояс обнажённые, выстроились в ряд в начале площадки, которую окружали живым заслоном зрители.

Появился херсир.

Брюньольв величественно взошёл на бревенчатое возвышение, на котором было установлено сидение с высокой резной спинкой, и собравшиеся восторженно взревели, приветствуя его. Брюньольв успокаивающе повёл рукой, и толпа затихла. Довольно кивнув, херсир заговорил:

– Мы собрались здесь решить, достойны ли эти шесть юношей войти в число моих дружинников. Испытание будет тяжёлым, но справедливым. Его может пройти до конца лишь очень мужественный и умелый человек. Только такого человека я могу принять в ряды моих воинов. Так пусть победит достойный!

Когда крики, последовавшие за его обращением, стихли, херсир сделал знак начинать.

Претенденты, которых по традиции называли хайлендерами, вышли на исходную позицию. Ингард исподтишка наблюдал за своими соперниками, оценивая их шансы. Все они были сильными, отлично сложенными мужчинами, их тяжёлые мышцы рельефно перекатывались под кожей, при малейшем движении вспухая огромными шарами. Но всё же Ингард находил в них тот или иной недостаток, и вскоре пришёл к выводу, что двое из них должны выбыть в самом начале.

Раскатистый звук горна прервал его рассуждения, и Гейр начал действовать даже прежде, чем его мозг успел осознать, что от него требовалось. Ноги Ингарда словно сами собой пришли в движение, и тело устремилось к снаряду – булыжнику больших размеров, лежавшему метрах в шести перед ним. Охватив его руками, Ингард краем глаза уловил, как, едва начав отрывать свой осколок скалы от земли, натужно закричал и сейчас же выпустил его из рук один из юношей – как раз тот, чьё поражение Гейр и предсказывал. Но на восприятие этого факта не было ни времени, ни, что главное, сил. Всё свое внимание Ингард сосредоточил на камне, на процессе поднятия его с земли.

Напряглись, как чугунные шары, мышцы на руках, мускулы на спине вдруг распухли, словно их накачали воздухом, кожа натянулась, готовая лопнуть, и, крякнув, Гейр взвалил обломок себе на грудь.

Но это было ещё не всё. И Ингард, ни на секунду не забывавший об этом, перенёс вес тела вперед и сделал первый шаг. Затем второй, третий… седьмой, десятый… Его ноги, казалось, толкали саму землю, чтобы сделать очередной шаг. Пятнадцатый, семнадцатый… Сердце бухало где-то у самого горла, виски сдавило, будто стальным обручем. Неожиданно Ингард с ужасом понял, что перестал чувствовать руки, и в его мозгу запульсировала одна-единственная мысль: «Только не уронить, только не уронить». Девятнадцатый… Гейр широко открытым ртом сделал вдох, и не смог выдохнуть. Его кадык поднялся – и замер, забыв о своем обычном месте. В глазах на мгновение потемнело. Ингард остановился на секунду, показавшуюся ему вечностью, и сделал судорожное глотательное движение. Кадык рухнул на свое законное место, будто весил несколько пудов, и в лёгкие Ингарда хлынул живительный воздух. Стиснув зубы, Гейр сделал последний шаг… и заставил себя не швырнуть ненавистный булыжник сразу, а, подержав его ещё немного, осторожно опустить на землю.

Не выпрямляясь, Ингард украдкой вытер пот и только после этого принял вертикальное положение. Переводя дыхание, Гейр огляделся. Все хайлендеры были измождены, их тела в лучах заходящего солнца блестели от пота. До финиша дошли только четверо. Второй, за исключением того, что выбыл в самом начале, сдался на пятнадцатом шаге. На удивление Ингарда, это был парень, которого он считал своим главным противником. Тот же, кого Гейр «забраковал», пришёл вторым после него. Ингард подумал, что не стоит судить о людях по их внешним данным, и отказался от идеи предсказать исход второй части пелена.

На лице Брюньольва не проявилось ни одной эмоции, и не было понятно, доволен ли он финалом состязания. Выждав несколько минут, давая юношам время если не отдохнуть, то хотя бы прийти в себя, херсир сделал знак, чтобы начали следующий этап.

Площадку в центре двора расчистили и обнесли крепкими щитами в рост человека, подготовленными, как видно, заранее. Зрители разошлись по всему двору, выискивая место для наблюдения получше, но и побезопасней.

Бросили жребий, и первым выходить на арену выпало Гейру. Добровольные помощники тут же надели на него железный нагрудник и отодвинули один из щитов, открывая проход. Войдя, Ингард остановился в самом центре площадки и повернулся лицом к херсиру. Тот довольно кивнул и дал условный сигнал. На противоположном конце арены, где щиты примыкали к крепкому сараю, засуетились слуги, и ворота сарая распахнулись, выпустив противника Гейра в этом состязании – дикого быка.

Такое чудовище Ингард видел впервые в жизни. В холке бык достигал двух метров, был угольно-чёрной масти, и на его тяжёлой башке сверкали, словно рубины, налитые кровью глаза.

Выйдя на арену, бык остановился, ощущая неудобство из-за бьющих в глаза лучей вечернего солнца. Угнув голову, он повёл ею из стороны в сторону, привыкая к свету. При этом воздух, с силой вырывавшийся из его ноздрей, сквозь которые было пропущено кольцо, ритмично поднимал облачка пыли. Его взгляд скользнул по деревянным щитам, не останавливаясь, однако зрители под ним умолкали, ощутив в полной мере первобытную мощь зверя.