Чаша Одина

Заметив своего противника, бык начал рыть копытом землю, и над двором поплыл низкий натужный рёв животного, принявшего брошенный ему вызов. В ту же секунду бык сорвался с места, как выпущенная из лука стрела, сразу развив бешеную скорость.

Гейр, отдавшись на волю рефлексов – если бы он стал сейчас думать, это стоило бы ему жизни, – быстро присел и раскинул руки в стороны, будто собираясь принять быка в объятия. И лишь когда до столкновения оставался какой-то миг, он швырнул свое тело вправо, сгруппировавшись в полёте, и, перекувырнувшись, тут же встал на ноги. Бык, потерявший свою цель и не способный сразу остановиться, промчался мимо и со всего маху врезался лбом в один из щитов, разнеся его в щепы. Слуги с копьями наперевес сейчас же устремились к этому месту и, загнав зверя обратно на арену, восстановили ограждение.

Обиженно замычав, бык развернулся и уставил свой тяжёлый взгляд в Гейра. Ещё раз взревев, он снова бросился в атаку.

Ингард принял выпад всем телом…

На этот раз Ингард принял выпад всем телом. Схватившись за острые, как клинки, рога, он оторвал ноги от земли и повис, заставив зверя ткнуться мордой в пыль. Разбрызгивая слюну, бык замотал головой, пытаясь скинуть с нее неожиданно появившийся груз, и начал медленно, но верно поднимать её вверх. Гейр несколько раз дёрнулся, пытаясь вернуть её в исходное положение, но из этого не вышло ничего путного, разве что он поранил себе бок рогом.

Бык наконец задрал шею вверх, так что ноги Ингарда теперь болтались на высоте более метра, и замычал. Гейр понял, что если не предпримет что-нибудь в ближайшие несколько секунд, зверь сомнёт его и растопчет. Поэтому он, оттолкнувшись руками, спрыгнул вниз и, не теряя времени, схватил опешившего быка за кольцо в его ноздрях. Бык рванул головой, но добился лишь того, что на землю хлынула его кровь.

Зрители, с замиранием сердца следившие за поединком, впервые за всё время подали голос, и от восторженных криков едва не заложило уши.

Однако Ингарду, сосредоточенному на главной для него задаче – выжить, – было сейчас не до одобрения толпы. Крепко держась за кольцо, Гейр притянул голову животного к себе и нанёс мощный удар кулаком, целясь в точку, находящуюся на один-два дюйма выше пересечения линий, соединяющих ухо животного с его противоположным глазом.

Гейр был готов поклясться, что на глаза быка навернулись слёзы, однако в этот момент было не до сантиментов… Примерившись, Ингард ударил ещё раз, вложив в удар всю свою силу, волю и злость, и зверь, издав жалобное мычание, полное нескрываемой муки, зашатался и рухнул на землю.

Двор взорвался одобрительными криками, слышными, наверное, на другом берегу фьорда. Брюньольв чуть склонил голову, и на его губах появилась едва заметная улыбка. Когда шум стих, херсир поднялся и зычно, на весь двор, крикнул:

– Второй этап засчитан.

Гейр был до того измотан, что уже не обращал внимания ни на поздравления, ни на дружеские хлопки по спине. В конце концов, его оставили в покое, и Ингард, воспользовавшись этим, направился к Согнефьорду, чтобы отдохнуть и освежиться. Для этого было вполне достаточно времени, так как из трёх оставшихся претендентов к испытанию приступил только первый.

Однако отдыхать ему дали всего полчаса. Снова проревел горн, и Гейр вернулся на площадку. Здесь его уже ждали круглый щит и специально затупленный меч. Ингард несколько раз взмахнул им, чтобы рука свыклась с чужим оружием, и принял боевую стойку.

В этом испытании он должен был продержаться против троих вооруженных противников хотя бы три минуты – именно столько времени было нужно, чтобы высыпался песок из небольшого мешка, привязанного к перекладине возле сигнального горна. Но Ингард решил доказать Брюньольву – и себе самому, – что он способен на большее, и настроился не просто выстоять, но и победить.

Вокруг него не было никого – этот тур пелена проводился для каждого хайлендера в отдельности, как и сражение с быком, и Ингард порадовался этому обстоятельству, так как теперь имел свободу маневра. Но это чувство тут же поблекло, уступая место другому. Гейра охватило необычайное спокойствие, при этом он с удивительной чёткостью фиксировал всё происходящее. Его ум был сконцентрирован до предела, выдавая единственно правильное решение в доли секунды.

На арене появились трое. Все они были одеты в кожаные панцири и шлемы с коваными масками, закрывавшими их лица, но, чтобы дать шанс новичку, не имели щитов. Один из них был вооружен секирой на длинной ручке, другой – мечом, а третий – топором. По этому топору, да ещё по буйной чёрной бороде, Гейр узнал Торкеля, однако не испытал от этого открытия особого восторга. Он знал, что ему нечего рассчитывать на снисхождение, и приготовился показать всё, на что он был только способен.

Едва был проколот мешок с песком, как хирдманы, не теряя времени, приступили к делу. Они в доли секунды покрыли разделявшее их с Гейром расстояние и стремительно обрушились на него, словно снежная лавина. Один из хирдманов, едва позволила дистанция, нанёс Ингарду удар секирой и попал в щит. Гейр не глядя взмахнул мечом и перебил древко. Заметив движение справа, Ингард быстро повернулся в ту сторону и успел поднять меч, чтобы отразить топор Торкеля. Жалобно звякнув, меч разлетелся на куски, а рука Гейра онемела, словно парализованная. Но Торкель и не подумал дать ему хоть секундную передышку, вновь занеся топор для удара, который вполне мог оказаться последним.

Гейр сделал единственное, что ему оставалось в таких обстоятельствах: шагнул прямо под топор и «рыбкой» нырнул между ногами Торкеля. Откатившись как можно дальше от вошедшего в боевой раж гиганта, Ингард выиграл несколько драгоценных мгновений, чтобы прийти в себя. И, как только к его пальцам вернулась чувствительность, выдернул из своего щита обломок секиры.

В этот момент на него налетел, словно ястреб, третий воин. Его меч, даже специально затупленный, с такой силой ударил по щиту, что рассёк его почти до половины, едва не дойдя до руки Гейра. Закричав от злости, Ингард резко рванул щит на себя и в сторону, и викинг, не ожидавший этого, выпустил свой меч. Не отдавая себе отчета, полностью захваченный азартом боя, Гейр что было сил взмахнул секирой, всерьёз готовый раскроить голову стоявшему перед ним человеку. Но он совсем упустил из вида викинга, которого он лишил оружия первым. Подкравшись сзади, тот улучил момент и, схватив обломок секиры, вырвал его из рук Ингарда. Однако Гейр словно ждал этого; не замедляя начатого движения, он наклонился и, схватив стоявшего у него за спиной воина за лодыжку, резко рванул ее вверх. Нелепо взмахнув руками, викинг грохнулся наземь, и Гейр, не теряя ни мгновения, что было сил выкрутил ему стопу, не без наслаждения услышав слабый, но явственный хруст. Воин громко взвыл от пронзившей его ногу нестерпимой боли, но Ингард уже отпустил его – и выбросил его из головы, занявшись куда более насущными – для него – проблемами. И проблемами этими были Торкель со своим смертоносным топором и третий воин, безоружный, но всё ещё опасный.

Мельком оглядев щит и убедившись, что он теперь никуда не годится, Ингард вырвал застрявший в нем меч и отбросил щит в сторону. И, расставив ноги пошире, сжал рукоять меча двумя руками, приготовившись к решительной схватке.

На секунду всё застыло, как бывает перед грозой, а затем грянул гром.

Не дожидаясь атаки, Гейр сам ринулся на врагов. Взвившись в невероятном прыжке, он буквально впечатал ногу в живот обезоруженного противника, а когда тот согнулся, не в силах вдохнуть, одарил его сильным ударом фухтеля в шею. И тут же прыгнул снова, уходя из-под сокрушительных ударов, которые на него обрушил подоспевший Торкель.

Разорвав дистанцию, Ингард стремительно развернулся лицом к своему вчерашнему сотоварищу. Теперь, оставшись с ним один на один, он не собирался больше убегать, и поняв это, Торкель довольно осклабился. Он небрежно крутанул топор, со свистом рассеча воздух, и шагнул вперёд, намереваясь закончить всё одним ударом. Гейр бестрепетно встретил его яростный взгляд, легко и задорно улыбнувшись в ответ – и внезапно низко, до земли, поклонился, словно признавая своё поражение. Зрители, не ожидавшие ничего подобного, дружно выдохнули, однако это был ещё не конец, и лишь самые искушённые бойцы поняли это. Уперевшись руками в землю, Ингард просто перекувырнулся навстречу опешившему не меньше зрителей Торкелю – и рубанул его мечом по бедру чуть выше колена. Торкель изумленно взглянул на него сверху вниз, не веря произошедшему, и рухнул, ибо нога, на которую он только что опирался, утратила вдруг всякую способность поддерживать его. Боль пришла позже, но викинг всё же нашел в себе силы сказать:

– Ты самый лучший воин, какого я только встречал. Но опасайся схватки с херсиром – его умению позавидовал бы и Тор.

Гейр благодарно кивнул, принимая как похвалу, так и совет, и неторопливо встал, купаясь в приветственных криках, летевших к нему со всех сторон обширного двора. К трём поверженным викингам уже спешили слуги, чтобы оказать им необходимую помощь, и вытерев дрожащей рукой бисеринки пота, украсившие его лоб, Ингард нетвердой походкой направился к помосту.

Брюньольв встал со своего сидения и спустился ему навстречу. В его руках появился длинный тонкий меч с витой рукояткой, обтянутой акульей кожей. Протянув клинок Ингарду, херсир произнёс, возвысив голос так, чтобы его было слышно даже в задних рядах собравшихся:

– Ты прошёл испытание. Я принимаю тебя на службу и в честь моего к тебе расположения дарю этот меч, называемый Хрунтингом. Он служил верой и правдой лучшим моим воинам, пусть теперь служит тебе.

– Это великая честь для меня, – отозвался Гейр, бережно принимая дорогой подарок. И, приложив клинок ко лбу, а затем поцеловав его, добавил:

– И я сделаю всё, чтобы не посрамить ее…

5. Набег

Сумарлиди метался по залу, как зверь по клетке, не находя себе места. Сын Рагнавальда время от времени зло пинал встававшую у него на пути стену либо обрушивал свой кулак на ни в чём не повинный стол. Однако это давало ему лишь мимолетное облегчение, после которого огонь нетерпения набрасывался на него с новой силой. И каждый час ожидания превращался для него в невыносимую пытку, которая давно бы свела его с ума… если бы только он уже не был сумасшедшим.

Сразу же после похорон по всей Норвегии разъехались люди Сумарлиди, имевшие только одну цель: узнать хоть что-нибудь о викинге, убившем Рагнавальда. Но за прошедшие с тех пор три месяца никто из них так и не прислал утешительных вестей, и Сумарлиди выл от ярости, искавшей – и не находившей выхода.

Когда дверь скали со скрипом отворилась, Сумарлиди находился в другом конце зала. Но не успел пришедший переступить порог, как сын Рагнавальда оказался подле него, с надеждой вглядываясь в его лицо. И тут же отступил, разочарованно протянув:

– Это ты…

– Не слишком же ты мне рад, как я погляжу, – усмехнулся, входя, его дядя, Торд по прозвищу Змеиный Язык. И, сняв свой меч и повесив его на столб, как бы между прочим добавил: – И совершенно напрасно, должен заметить. Ведь я нашел человека, который тебе так нужен.

– Где он? – мигом напрягшись, выдохнул Сумарлиди.

– Его зовут Гейр Ингард, он племянник Къятви, бывшего лендрмана конунга Торира. Опасаясь мести Харальда, этот Къятви, как и многие до него, отправился в Исландию и теперь, если Эгир был к нему благосклонен, наверное, уже достиг ее берегов.

– Я найду их и в Нифльхейме, если это потребуется, – процедил сквозь зубы Сумарлиди. Торд махнул ему рукой.

– Так далеко идти не придется. В Исландию отправился, как я сказал, Къятви; Ингард же остался в Норвегии, пополнив ряды фардренжиров. И сейчас он состоит на службе в хирде Брюньольва, сына Бьярна, что правит в Аурланде на берегу Согнефьорда.

Дядя с племянником переглянулись – и одновременно кивнули, словно прочтя мысли друг друга…

Сборы были недолгими. Следующим же утром Сумарлиди вместе с двумя десятками своих хирдманов взошел на борт драккара, где его уже ждал Торд. Небольшая задержка случилась лишь перед самыми сходнями, когда наперерез Сумарлиди рванулась Вигдис и, прильнув к его широкой груди, беззвучно зарыдала. Подняв к нему влажное от слёз лицо, женщина зашевелила губами, словно пыталась сказать что-то очень важное, но сумела выдавить из себя всего два слова:

– Береги себя.

Сумарлиди бросил на мать взгляд, в котором вдруг шевельнулась тень человеческого чувства. Но её тут же смыла волна одержимости, и, отодвинув Вигдис в сторону, как неодушевлённый предмет, Сумарлиди продолжил свой путь. А уже через минуту драккар отчалил от берега, и над просторами фьорда далеко разнеслась дружная песня гребцов:

Воин придёт могучий,

В битве много воинов

Наземь он повергнет,

Все увидят это.

Слышу, чёрные копья

Громко зазвенели.

Кровь росой покроет

Ноги воинов в сече…

Вигдис, без сил опустившейся прямо на землю, эта виса показалась пророческой, и, больше не сдерживаясь, она заголосила в голос, размазывая слёзы по вмиг постаревшему лицу…

* * *

Минуло лето, и в Норвегию пришли затяжные, бьющие по нервам дожди. Ингард ходил хмурый, подстать погоде – он изнывал от безделья, раньше он представлял себе службу в хирде совсем иначе. Единственным проблеском в этой серости дней, похожих друг на друга, как близняшки, были его разговоры с Торкелем. Несмотря на рану, полученную им от Гейра, Торкель не озлобился и не затаил обиды, и их дружба вызывала восхищение своей крепостью.

Херсир тоже благоволил Ингарду. Он выделял его повсюду, и на пирах Гейр сидел напротив Брюньольва, на втором почетном сидении. Ингарда уважали многие викинги, но и слава может надоесть, что и произошло с Гейром. Ему приелась праздная жизнь, и он всей душой жаждал настоящего дела.

– Я чувствую, что ещё чуть-чуть, и я обленюсь вконец, – пожаловался он однажды Торкелю, не в силах больше держать свои мысли при себе.

– Да, ты прав, – вздохнул Торкель. – Жизнь хирдманов теперь скучна и безмятежна, и лишь редкие походы в викинг нарушают эту рутину. Но раньше всё было совсем не так, в Аурланде пиры перемежались с битвами. Но конунг Харальд подчинил себе все фюльки, и нынешние ярлы боятся начинать войны без его ведома. Ты знаешь, Косматый – теперь он стал называть себя Прекрасноволосым, – заставил непокорных умыться кровью, и желающих последовать их примеру больше нет.

– Да, знаю, – угрюмо сказал Гейр, подумав о своем дяде. В этот момент мимо них, о чем-то задумавшись и вряд ли обратив на них хоть какое-то внимание, прошел Бьярн, старший сын Брюньольва. Это был крепко сбитый молодой человек, лет на пять старше Ингарда, в богатом, даже изящном кюртеле. Однако его лицо, хмурое и болезненно-бледное, совсем не соответствовало его физической силе и знатному положению. Проводив его сочувственным взглядом, Торкель сказал, понизив голос до шепота:

– Похоже, эта девчонка, сестра Торира, отняла разум у Бьярна.

– Почему? – тоже шёпотом спросил Ингард, знавший теперь эту историю с неудачным сватовством. Бьярн много плавал по морям, иногда как викинг, а иногда занимаясь торговлей. Летом, как раз накануне приезда в Аурланд Ингарда, Бьярну случилось быть на многолюдном пиру в Фирдире. Там он увидел красивую девушку, которая ему очень понравилась. Бьярн узнал, что это сестра херсира Торира, сына Хроальда, и что ее зовут Тора. Бьярн посватался за неё, но Торир отказал ему, и на этом они расстались.

Но девушка не шла из головы викинга, и это видели все, включая Брюньольва. Однако херсир по какой-то ведомой лишь ему одному причине не вмешивался в происходящее, и Бьярн с каждым днем становился всё мрачнее и мрачнее, нагоняя на всё подворье тоску не меньшую, чем дрянная погода.

– Сдаётся мне, что Бьярн уже созрел, чтобы совершить какой-нибудь необдуманный поступок, – ответил Торкель, покачав головой. – Всё было бы ничего, но херсир Торир и наш были раньше долгие годы друзьями. И Брюньольв будет очень недоволен, если Бьярн предпримет что-нибудь против Торира.

– Это проблемы Бьярна, – пожал плечами Гейр.

– Да, надеюсь, что не наши, – прогудел Торкель, отходя.

Уже через три дня стало ясно, что слова Торкеля оказались пророческими. Похоже, к этому времени страсть Бьярна достигла своего предела, и он, не думая о последствиях, собрал дружину, взял хорошо снаряжённый корабль и поехал на север, в Фирдир. Гейр и Торкель очутились в числе его людей.

Гаулар, где находилось поместье Торира, располагался на противоположной Аурланду стороне Согнефьорда, и был гораздо ближе к открытому морю. Корабль Бьярна, отправившись из Аурланда ранним утром, ещё до света, должен был прибыть в порт назначения через пять часов.

Ветер был слабый, но попутный, и гребцы, сидевшие на веслах, особенно не напрягались. Ингард стоял на носу драккара и задумчиво созерцал водную гладь фьорда. Если бы не тёмная полоска земли, тянувшаяся слева по борту, можно было подумать, что ладья уже находится в океане.

Сзади послышались чьи-то шаги и, повернувшись, Гейр встретился глазами с внимательно смотревшим на него Торкелем.

– Ну, что я говорил? – прогудел тот. – Помяни мое слово, этот викинг нам всем выйдет боком.

– Что сделано, то сделано, – равнодушно пожал плечами Гейр. – А что до меня, так уж лучше такой викинг, чем вообще никакого.

Торкель, забывшись, в сердцах плюнул за борт, нанеся тем самым ничем не заслуженное оскорбление Эгиру – богу океана, и вернулся к своим обязанностям, решив больше никогда и ни за что не связываться с этими безумцами.

Примерно через час после этого драккар изменил курс, начав забирать правее, и ещё три четверти часа спустя впереди показался правый берег Согнефьорда. Ладья Бьярна подошла поближе и вскоре вошла в широкую бухту. Здесь ничего не было видно, кроме бурунов, разбивающихся о подводные скалы, и побережья без пляжей. Углубившись в бухту, викинги, наконец, нашли устье глубокой реки. К этому времени ветер стих, и гребцам пришлось налечь на весла в полную силу, чтобы повести драккар вверх по течению.

Вскоре показался Гаулар. Влетев на мелководье, ладья зашуршала дном по песку, и викинги высадились на берег. Двор херсира Торира находился на вершине пологого холма и мало чем отличался от двора Брюньольва: те же несколько примыкающих друг к другу построек, каждая из которых имела свою крышу. Бьярн, шедший впереди, сделал знак пошевеливаться.

На счастье, херсира Торира с дружиной не оказалось в Гауларе, и обошлось без кровопролития. Придя на двор, викинги стали врываться в дома и забирать все добро, которое могли унести с собой. Найдя Тору, Бьярн приказал возвращаться на корабль. Все были в прекрасном расположении духа, и лишь Торкель выглядел мрачнее тучи. Как выяснилось вскоре после их возвращения в Аурланд, он действительно знал, о чем говорил…

… – Ты себе позволил слишком много! – заревел Брюньольв, когда Бьярн рассказал ему о происшедшем, и что было сил ударил кулаком по столу, едва не разнеся его в щепки. Лицо херсира потемнело от гнева, а глаза метали молнии. Ингард, оказавшийся невольным свидетелем этого разговора, сидел неподвижно, опасаясь попасть под горячую руку.

– Ты не надейся, Бьярн, отпраздновать здесь, у меня, свадьбу с Торой, без разрешения Торира, ее брата! – продолжал бушевать херсир. – Завтра же… Нет, сегодня же ты отвезёшь ее обратно в Гаулар и будешь умолять херсира принять виру за нанесённое тобой ему оскорбление!

– Нет, отец, – твёрдо ответил Бьярн, не отведя взгляда. – Я люблю Тору, и она будет моей женой, хотите вы того с Ториром или нет.

– Ты хочешь развязать войну? – вспылил Брюньольв, вскочив на ноги.

– Если это единственный выход, то да.

– Но я не хочу этого! – рявкнул потерявший последние крохи терпения херсир. – И до тех пор, пока я хозяин Аурланда, ты будешь делать то, что хочу я, а не ты. Ты понял это?

– Я понял, – играя желваками, выдавил Бьярн. – Но Тору я не верну.

Взгляды отца и сына скрестились, как два обнажённых меча, и Гейр даже удивился, не увидев высеченных ими искр. В скали повисло тяжёлое молчание, и все присутствующие затаили дыхание, ожидая реакции херсира на это открытое неповиновение.

– Хорошо, – процедил, наконец, Брюньольв, и было заметно, каких усилий ему это стоило. – Через несколько дней я отправляюсь в Финнмарк27 за данью, а потом мы поедим на Гулатинг28, и там я постараюсь уладить это недоразумение. Тора останется в Аурланде, но до решения Гулатинга здесь на неё будут смотреть так, как если бы она была моей дочерью и твоей сестрой. Тебе это ясно?

Поняв, что это действительно последнее слово и большего он уже не добьётся, если не хочет окончательного разрыва с отцом, Бьярн согласно кивнул.

– А теперь оставь меня. Мне надо о многом подумать, – устало сказал Брюньольв и без сил опустился обратно на лавку, обхватив голову руками и закрыв глаза.

Бьярн, чуть помедлив, вышел. Следом за ним потянулись и хирдманы, старавшиеся не встречаться друг с другом глазами. Они испытывали неловкость от только что разыгравшейся в их присутствии сцены и чувствовали свою вину за неё, поскольку являлись непосредственными участниками вызвавшего ссору события. Всё оставшееся до отправления Брюньольва время они были удивительно тихими, и лишь когда обоз – около девяти десятков человек – выехал, наконец, из Аурланда и по первому снегу поехал в горы за данью с лопарей, все вздохнули с облегчением: впереди было несколько недель полюдья, в течение которых Брюньольв должен был хоть немного успокоиться и сменить гнев на милость…

6. Поездка в Финнмарк

Путь в Согнефьорд оказался куда тяжелее, чем предполагали Сумарлиди с Тордом. Хотя поначалу казалось, что сами эзиры благоволят им, стремясь как можно быстрее пригнать их драккар к цели, и он действительно летел вперёд, как на крыльях. Аустри, восточный ветер, дул удивительно ровно и сильно, так что парус корабля ни на секунду не обвисал без дела, гудя, как туго натянутый барабан, и не требовался хюсас-норта29, чтобы знать, что они движутся в нужном направлении. А на пятый день пути на них обрушился шторм, страшнее которого Сумарлиди не видел ещё в своей жизни.

Драккар швыряло из стороны в сторону с небывалым остервенением, словно все духи зла решили разом разделаться с ним. Он то взлетал высоко в небо на гребне волны, то, зависнув на долгие доли секунды на самой вершине, стремительно обрушивался вниз, и падение это длилось долго, так долго, что начинало казаться, будто воды под драккаром расступились, и он сейчас разобьётся об океанское дно. Потоки воды низвергались на палубу судна со всех сторон, и нельзя было найти ни одного мало-мальски сухого места.

В этот страшный шторм они потеряли троих. Двоих из них смыло за борт, а третий был попросту раздавлен, когда верёвка из моржовой шкуры, пропущенная через дыру в вершине мачты, не выдержала, и громоздкий холстяной парус, который ещё более утяжеляли полосы из тюленьей кожи, нашитые на него для придания формы, обрушился вниз, на снующих под ним людей.

Лишь на третьи сутки море успокоилось, но ещё два дня шёл дождь, и набрякшие влагой тяжелые тучи лениво ползли столь низко, что едва не задевали верхушку мачты. Все вокруг окутывал такой густой туман, что вытянув руку, нельзя было разглядеть кончиков собственных пальцев. Этот промозглый туман, казавшийся хуже, чем проливной ливень, проникал всюду, сквозь самую ничтожную щель, и воздух становился влажным и затхлым. И когда ветер, пришедший с севера, разорвал, наконец, пелену облаков над головой и разогнал душившую мглу тумана вокруг, Сумарлиди почувствовал себя буквально заново рождённым, забыв на время о гложущих его тягостных думах о будущем. Он просто наслаждался тем, что имел прямо сейчас: жизнью.

А затем наступил вечер, и вымотавшиеся за несколько дней борьбы со стихией люди принялись укладываться спать. Сумарлиди, работавший наравне со всеми и уставший не меньше них, застыл на носу драккара, и со стороны казался каким-то странным дополнением к фигуре на форштевне. Он смотрел вперёд, и на его губах играла слабая улыбка, похожая на летящего в ночном лесу светлячка, то ярко вспыхивающего, то гаснущего, когда его заслоняли деревья. Мышцы норвежца приятно ныли, а мысли его были легки и бестелесны, словно шторм вымел из его головы всё лишнее и суетное, что лишало Сумарлиди покоя в последнее время. Его взгляд упал на блестевшую в свете только что поднявшейся луны поверхность моря. Гладь Великой Реки Океан сверкала, как расплавленное серебро, и в ней отражались звёзды, вспыхнувшие в небесах. Сумарлиди посмотрел вверх и нашёл Дорогу Валькирий30, крылатых дев, уносящих по ней души павших в боях воинов в чертоги Одина. Звёздная дорога причудливо извивалась по куполу небес, то сужаясь, то снова разливаясь в широкое полотно, от нее отходили рукава и тоненькие ручейки, похожие на невесомые волокна пуха. «Надеюсь, и мне доведётся пройтись по ней, когда придёт моё время,» – подумал Сумарлиди, чьё приподнятое настроение внезапно испарилось, как незадолго до этого испарился туман под лучами солнца. И, понурившись, он наконец-то улёгся, поплотнее завернувшись в так и не успевший просохнуть плащ. В то же мгновение необоримый сон сковал его веки, и на его крыльях Сумарлиди умчался в даль, недоступную простым смертным.